Человеческую жизнь настолько часто сравнивают с потоком реки, что к этому образу вроде и не стоило бы возвращаться. Однако вряд он может исчезнуть из чьей-либо головы, а уж моей-то и подавно. Для меня река не просто мысленная картина, в которой жизненные перипетии представляются поворотами и всевозможными препятствиями в русле. Я слишком много раз отдавался прохождению рек на самом деле, чтобы они не стали для меня одновременно и реальностью, взыскующей от меня едва ли не все, на что я способен, и отвлеченным символом, в котором воплотилось желание осуществиться в схватках с Неведомым, заранее почти не представимым, чтобы иметь право на какое-то самоуважение, а в дальнейшем, как оказалось¸ даже на удивление самому себе – надо же, оказывается ты смог сделать нечто отличающее тебя от большинства других людей, хотя прямо к этому ты отнюдь не стремился.

Люди, выходящие на арену дикой природы, где им уготованы знакомства с неукротимыми силами разных стихий, всегда завладевали моим вниманием, особенно тогда, когда они выбирали для себя примерно те же пути, которые интересовали и меня, но совершали (или стремились совершить) нечто более важное, сложное, серьезное и опасное, чем мог позволить себе со своим опытом и оснащением я. Многие из тех, кто бросается навстречу стихиям с целью достичь небывалого, до сих пор невозможного, лишены хоть какого-то тщеславия и желания доказать, что они действительно перешагнули за грань устоявшихся представлений о благоразумии, но несмотря на это, остались живы и ПОКАЗАЛИ, как можно выполнить невероятное; другие снимают фильмы, а потом демонстрируют всему миру в качестве доказательства своего свершения. То, что им удалось, все чаще называют (и даже объясняют) дурацким словом «адреналин». Да, без него не обходится, как и без страха, который необходимо преодолеть, но разве все сводится к одному обжигающему чувству, сопровождающему выброс адреналина в кровеносную сеть? Тут так много всего предшествующего: мечта, желание ее осуществить, решимость как следствие силы воли, заставляющей сделать шаг, после которого возвращение и отказ от собственного вызова уже не возможны, а главное – мобилизация всех имеющихся знаний, положенных в основу собственного расчета, позволяющего усматривать шансы на победу там, где другие их не видят. Уже давно в ходу поговорка: «Инструкции по полетам написаны кровью летчиков». Это истинная правда, но кровью пишутся правила хорошей практики и на любом другом рискованном поприще, будь то морские походы, сплав по бурной воде, путешествия под землей или прохождение каньонов всеми способами, известными у альпинистов, спортсменов-водников и бейс-джамперов.

Я с захватывающим интересом смотрю фильмы, героями которых являются вовсе не актеры, а собственно исполнители невероятного, в которых сюжет снят по ИХ сценарию под ИХ режиссурой. Да, иногда – не очень редко – там стремятся сгустить страсти, как-то особенно выпятить доблести героев, дабы заставить зрителей с содроганием понять, какой вызов они собрались бросить в лицо здравому смыслу по своей воле, по собственному желанию, когда явно видно, что пограничный слой между жизнью и смертью составляет «всего ничего».

Иногда именно такое «всего ничего» комкает фильм – для этого достаточно гибели кого-то из бросавших вызов. Такие фильмы возвращают к тому, что надо представлять себе с самого начала: от победы до трагедии дистанция пустякового размера. Кажется – зачем такое показывать, если так бездарно (скорей всего бездарно) погублена жизнь в погоне за химерой, ласкающей честолюбие, особенно не оправдавшееся в течение нескольких секунд или мгновений? Но нет – не бездарно. Готов свидетельствовать перед всеми, что это не так. Кто-то погиб ради того, чтобы другие вели себя поумнее – именно вели себя поумнее в тех же условиях, в схватке с той же стихией, а не отказались бы напрочь от своих «безумств».

Фильм о сплаве по Тибетской главной реке Цанг-по (в пределах Индии она зовется Брахмапутрой) снимала американская команда. В ее составе находились очень опытные каякеры, которые именно здесь столкнулись с препятствиями, превосходившими знакомые по прежним прохождениям. Коричневая мутная от взвешенных частиц вода. Нашпигованное крупными камнями русло. Большие перепады уровней. Сплошная сложная шивера из множества водопадных порогов при высокой общей скорости течения. Пластмассовые каяки с легким грузом имели вес двадцать килограммов. Этого груза было совершенно недостаточно для прохождения долгого маршрута, поскольку люди не решались пользоваться речной водой, и даже питьевую воду везли с собой в бутылях. Продуктов при таких весовых ограничениях тоже много не возьмешь, а о комфортном бивачном снаряжении и вовсе не может быть речи. И потому они совершали сплав в сопровождении береговой команды, двигавшейся где на автомобилях, а где и караваном, когда груз перекочевывал на плечи носильщиков. Хорошо ли это? И даже спортивно ли? Да, спортивно, и даже очень спортивно, поскольку сплавщики могли полностью сосредоточиться на техническом преодолении препятствий, не отягощая своих маленьких лодок – всего четырех метров длины и порядка семидесяти сантиметров ширины в миделе, чтобы не ухудшать маневренности судна, и не зарывать его глубоко в воду при прыжках на перепадах вниз, а, главное, не лишать себя возможности после опрокидывания (оверкиль) встать на «ровный киль» благодаря приему «эскимосский переворот». Чтобы он был возможен, тело каякера должно плотно прилегать к сидению и каркасу на всей длине ног, а фартук, герметично прикрывающий коммингс (ограждение люка) кокпита, где сидит человек, должен быть обтянут как вокруг талии гребца, так и вокруг коммингса. Первый обязанностью гребца перед началом прохождения очередного участка воды, является именно соединение надетого на тело фартука с коммингсом. Это совсем не простая задача. Каякер на своем судне один. Няньки, которая удерживала бы судно на месте, покуда сплавщик не закончит герметизацию и не возьмется за весло, нет. На бурной реке таких мест, где можно было бы успеть без посторонней помощи разместиться и «упаковаться» в каяке, как надо, почти не бывает. Поэтому нормой является старт с сухого места на берегу, откуда каякер, оттолкнувшись от скальной полки или от более или менее плоского камня веслом, прыгает в воду с некоторой высоты, иногда и не очень шуточной. Ошибки при нырянии судна носом в воду возможны, но легко исправимы, если спортсмен имеет достаточно высокую технику управления каяком из любого положения, но все при том неизменном условии, что он успеет до этого обтянуть фартук вокруг коммингса. А один из американских каякеров не успел. Он собрался стартовать с наклонной в сторону воды поверхности камня, но не успел обтянуть фартук до того, как каяк самопроизвольно скользнул с камня вниз. Вода мгновенно залила весь внутренний объем судна, оно опрокинулось, человек выпал в воду и вскоре течение унесло его за пределы видимости телеоператора. Его так нигде и не нашли. Экспедиция прекратила сплав и вернулась на родину без одного из своих корифеев и наверняка в раздумьях насчет того, какими мерами в будущем можно предотвращать самопроизвольный старт в аналогичных условиях. Был ли найден практический приемлемый ответ на этот вопрос обеспечения эксплуатационной безопасности при экстремальном сплаве – не знаю. Но вообще по многим признакам чувствовалось, что сплавщиков данный маршрут подвел к верхнему пределу их возможностей. Непрерывность сложных участков реки приводила к нервному переутомлению. В некоторых местах по зрелому размышлению они были вынуждены тащить за собой каяки полуволоком по камням или тропе. Вспомогатели не везде за ними поспевали по берегу, а собой у них был фактически только неприкосновенный запас.

Другой случай при экстремальном сплаве был еще трагичней. Команда из шести российских сплавщиков на катамаранах с надувными поплавками и жесткими мостиками из дюралевых труб (на одном – четыре человека, на другом – два) даже фильма о пройденной части маршрута привезти не смогла, даже если снимала. Она выбрала маршрут по еще не проходившейся спортивными сплавщиками реке Юрункаш в Китайском Туркестане, текущей под стеной одной из высочайших горных цепей мира Кунь-Лунь в глубоком крутостенном каньоне. К началу сплава их доставили на вертолете, а дальше все зависело от них одних – никаких вспомогателей на данном маршруте не было, да и быть не могло. Поэтому все снабжение и снаряжение было у них с собой. Сплавщики в спортивном отношении были очень опытными, однако река Юрункаш быстро заставила их признать, что уровень их подготовленности все же не соответствует препятствиям невиданной доселе сложности. Прежде всего мощь препятствий определялась тем, что крутое падение реки комбинировалось с большим расходом воды. Чем глубже вода в буйствующей реке, тем вероятней столкновения с вихревыми течениями такой силы и скорости, что людям с помощью весел не удается их перегрести или даже просто выскочить из них в более спокойную воду, причем наибольшую угрозу представляли для них так называемые «бочки». Это совсем не те «бочки», которые крутят летчики на самолетах. А образуются они там, где вода срывается вниз с какого-то уступа, разгоняясь до большой скорости в режиме свободного падения и ударяясь в более спокойную воду нижнего бьефа, которая ее тормозит. Вся вода из верхних слоев падающей реки при таком торможении резко отбрасывается вверх и назад, образуя водяную стену с нависающим навстречу новой водопадной воде пенным гребнем. Из-за постоянного подсоса воздуха под пласт тормозящего слоя воды водяная стена стоячей волны (она зовется «стоячей», поскольку стоит на месте под водопадным сливом постоянно, лишь чуть-чуть дергаясь и перемещаясь взад-вперед – как собственный пульс реки) имеет белый цвет, а потому так для краткости и зовется – «белая стена». Только самые глубинные слои падающей с гребня реки почти без торможения проскакивают вперед над дном русла под стоячей волной. А те слои, в которых по верху водной поверхности движется судно, валятся назад, под водопад, образуя водоворот с горизонтальной осью вращения, способный поднимать вместе с водой и отбрасывать назад любое судно, если у людей или механической установки на хватает мощности для того, чтобы столкнуть судно с гребня белой стены ниже от водопада по течению. Если побеждает поток, судно летит с белой стены назад и опрокидывается через нос или борт или сикось-накось (как получится). Люди, сидящие в данном случае поверх поплавков катамарана, обычно сыпятся в воду и либо попадают во власть «бочки», работающей как безостановочная стиральная машина, где в конце концов наглатываются воды и захлебываются или замерзают, либо если везет, как-то отплывают в сторону от слива и прибиваются к берегу. Совет поднырнуть как можно ниже в слои воды, идущие без остановки под «бочкой», не всегда выполним, поскольку на людях – объемистый спасжилет, да и блуждающие струи столь сильны и непредсказуемы, что неизвестно, куда они приведут и где вынырнут на поверхность. Словом, бочки Юрункаша быстро показали, на что они способны, и далеко не всегда они быстро отдавали людей и катамараны из своих неодолимых объятий. Ситуация становилась все более напряженной. Река со все большей уверенностью показывала команде, что на данных судах сплавщики ее не одолеют. Руководитель команды признал это вслух, сказав спутникам: «Надо отсюда уходить». Возражений не последовало. Все были согласны, что предел благополучному сплаву достигнут. Правда, слова «Надо отсюда уходить» отнюдь не вносили ясности в то, каким образом отсюда выбираться. Связь с внешним миром не работала, а выйти из каньона на его верхнюю бровку, на хребет, без альпинистского снаряжения, которого у них с собой не было, представлялось нелегким, а то и невозможным в данном месте делом. Вероятно, именно потому руководитель решил пройти по воде на катамаранах еще сколько-то вперед. И это решило судьбу большого катамарана и двух сплавщиков – руководителя похода и его взрослого сына. Двое других спаслись. Два тела прикрыли разломанным катамараном. Остальные двинулись дальше на двухместном судне. Теперь против них были не только вода Юрункаша и стены каньона, с которых было легче сорваться, чем их одолеть, но и психическая травма. «Адреналин» кончился, осталось голое выживание вместе с малым судном. Но и оно скоро попало в оборот, из которого экипаж уже не вырвался без потерь. Двое, однако, спаслись, оказавшись вне видимости друг от друга. Один погибший был много позднее найден, еще один пропал без следа. После полного разгрома амбициозной команды двое участников двадцать пять дней провели на дне каньона без еды, без теплых вещей и снаряжения. Они не потеряли силы духа и воли к жизни, но находились на пределе, пока российские и китайские спасатели на вертолетах китайских ВВС, обшарившие все ущелье Юрункаша, наконец, не обнаружили их. Им еще очень повезло, что взаимное разыгрывание великодушия между российскими и китайскими политиками благодаря их общей заинтересованности в демонстрации дружбы, была предпринята более чем дорогостоящая спасаловка – ее стоимость составила полтора миллиона долларов. Итог экспедиции все равно был страшный. Две трети команды погибло, одну треть едва успели спасти. Можно было уйти с Юрункаша с иным результатом? Скорей всего – да. Если бы они располагали надежной спутниковой связью, особенно затрудняемой тем, что они находились на дне глубокой щели, если бы аппаратура связи была бы надежно защищена от воды, если бы они смогли признаться себе в невозможности успешного прохождения маршрута до потери судов, продуктов, вещей. Если бы, в конце концов, остались ждать прилета спасателей в том месте, где руководитель признал поражение. Я сознаю, что это не очень прилично – упрекать людей в том, чего не сделали, или в том, что они сделали не так – тем более, что эти люди как сплавщики знали кое-что о сложнейших реках лучше меня. И все же некоторые вещи в поведении сплавщиков прямо-таки кричали об их легкомыслии, просто невероятном для поведения столь опытных людей. О связи я уже говорил. У них были мобильные телефоны, которые в этой местности не работали. Вызвать спасателей сами они не имели возможностей. Спасателей подняли на ноги только после того, как истек контрольный срок прохождения всего маршрута, да и то не сразу. Похоже, что сплав по реке с питанием водой от ледников они осуществляли без гидрокостюмов и теплых вещей на себе. На каждом не было какого-либо неприкосновенного запаса продуктов питания в поясной сумке или в маленьком рюкзачке – на случай разлуки с другими членами команды, а на такой воде, как Юрункаш, это было более чем вероятно. Могла быть у каждого и металлизированная накидка с серебряным и золотистым покрытием с разных сторон, которая могла бы помочь сохранить тепло тела в холодную или отражать солнечные лучи в жаркую погоду. Ничего этого на себе эти сплавщики не имели. Зная, что у них не просто водный, но и горный маршрут, они не взяли с собой ни веревок, ни карабинов, ни крюков, ни ледорубов, ни горной обуви – и это делало их совершенно беспомощными перед стенами каньона. Возможно, плохую шутку сыграл с ними даже командный коллективизм, к которому они давно привыкли и который рассматривали как самый надежный спасительный фактор – если кто-то попадет в беду, другие спасут и помогут. Это и избавило их от мысли держать какой-то индивидуальный запас еды и снаряжения на себе, а зря. Юрункаш не стал мелочиться и сразу всех ввергнул в бедственное положение. В момент борьбы с рекой за собственную жизнь очень сложно помочь при этом кому-нибудь еще – хотя бы потому, что людей разбрасывает в стороны друг от друга и нет, почти никогда нет никого, кто бы оказался на расстоянии вытянутой руки, а без этого как поможешь?

Но особенно удручил меня выбор типа судов для сплава по Юрункашу. Да, российские сплавщики ухитрились настолько овладеть искусством прохождения бурных рек на легких катамаранах, что могли считать их возможности еще далеко не исчерпанными. И все же первопрохождение неизвестной буйной воды предрасполагало бы расчетливых людей (во всяком случае, должно было бы предрасполагать) к обеспечению каким-то минимумом дублирующих сплавных средств – например, они могли бы захватить и один рафт (надувную лодку) на всех. Не уверен, что это серьезно повысило бы их шансы на выживание в каньоне, но и исключать этого нельзя. А так – что стало на воде с катамаранами? Мостики ломались и повреждались, не выдерживая нагрузок, никаких средств для «самовытаскивания» из «бочек» этих судов у них не имелось. А могли ли быть? Над этим я думал довольно долго, потом в голову пришла вполне конструктивная мысль: а что если перед прыжком с водопадного гребня закидывать вперед за стоячую волну возможно дальше сложенный в комок водяной парашют, чтобы он силой давления несущейся ниже порога воды вытягивал за трос основное судно? Ведь давление на водяной парашют могло быть огромным – порядка нескольких сотен килограммов на квадратный метр. Такая тяга при работе с помощью весел людям и сниться бы не могла. Второе, чего на легких катамаранах они не могли эффективно использовать для проскакивания «белой стены» без остановки – это инерции судна после разгона при падении с водопада. Если бы они могли иметь в падающем судне дополнительную массу в несколько сотен килограммов на каждого гребца, возможно, этого было бы достаточно для силового протыкания гребня «белой стены» силой инерции разогнанных до высокой скорости тел. Конечно, искусственно нагружать свое судно таким тяжким грузом дико, однако вполне возможно, если в качестве такого груза использовать заранее принятую на борт воду. Катамаран для этого, правда, не подходит, а вот надувная лодка, особенно без надувного пола – вполне. Когда надо, экипаж способен от нее отчерпаться. Комбинируя использование водяного балласта и водяного парашюта в ходе проверочных испытаний, в принципе можно было бы определить величину груза и площади водяного парашюта, чтобы их хватало для преодоления бочки с первого же «тыка». А для забрасывания парашюта возможно было бы использовать подводное ружье с линем при гарпуне или даже ракетницу. Помня, что в русле могут быть упавшие со склонов большие глыбы неотесанного и неоглаженного водой камня, во избежание прорыва оболочки рафта можно было бы предложить новый тип рафта – «лодка в лодке», все полости между надувными бортами которыми можно было бы постоянно держать заполненными водой – тут тебе будет достигнуто и повышение непотопляемости и запас «инерциальной» балластной воды, который всегда можно повысить, заливая водой кокпит внутренней надувной лодки. Я даже набросал эскиз того, как все это должно выглядеть в натуре. Меньше всего мне хотелось нажиться на своей идее, хотя ее коммерческую ценность я себе вполне представлял. Помочь экстремалам преодолевать огромные стояки и бочки, конструктивно предотвращая обострение риска, который в любом случае на реках с белой водой будет и без этого достаточно велик – вот что двигало мной в рассуждениях и при поиске необходимых технических средств. Для себя самого мне уж поздно было стараться, – я не то, что на Юрункаш – и на реки попроще уже не больно гожусь. Конечно, если бы я мог без нагрузки попасть сразу к началу сплава, то, видимо, в свои семьдесят пять еще на что-то был бы пригоден. Воду я не перестал понимать, а если бы догадался, что чего-то еще или уже не понимаю, то постарался бы вникнуть в суть неизвестного явления или бы принял решение на какой-то обход, не ломясь очертя голову вперед в надежде только на авось. Но для таких вояжей нужны очень большие деньги, особенно теперь, а у меня их и раньше хватало только в обрез и далеко не на все, о чем мечталось. Так что это представлялось мне пустым делом – рассуждать на такие темы применительно к себе. Сложные походы (сложные для своего времени) я уже отходил. Конечно, они остались со мной в голове, в опыте и даже в памяти мускулов, но новых-то мне уже не увидеть и не пройти. Дед он и есть дед, пусть еще и не дряхлый. А кому захочется брать такого с собой, если он в силу одного только возраста в любой момент может откинуть копыта? Так ты его еще и из дебрей тогда выволакивай, да опять же за свой счет. Нет, таких желающих не найдется, это определенно. Да и самому грешно соглашаться на неразумное предложение доброхота-спонсора, – ты-то лучше способен представлять себе возможную ситуацию, нежели он. Только в мыслях я еще могу оказаться там, где до сих пор не был – это-то пока еще получается. Пока… Насмотревшись красот в разных диких или малоосвоенных людьми местах, я уже без труда переношусь в какие-то другие – в первую очередь туда, в такие края, где и раньше любил бывать: в горную тайгу или в альпийскую область, даже больше того – в Гималаи, хотя те вершины, на которые я восходил, приходились Гималайским гигантам только по пояс. И везде мне была желанна вода – реки, озера или даже океан как на Аляске, в Британской Колумбии или Гренландии, не говоря уже об Антарктиде. Даст ли Бог увидеть эти дивы дивные, когда Его Волей я покину привычный мир, в котором пока живу, или он сразу отправит меня мимо всего, что хотел бы еще повидать на этой Земле, а куда – не знаю?

Да, на старости лет мне уже непросто понять, многие ли люди, отдавшие дань путешествиям в романтическом возрасте, сохранили такую же страсть и интерес к походам, какие не оставляют меня? Этот вопрос не стоит путать с другим – даже не с вопросом, а заблуждением – дескать, работа ради странного и неоплачиваемого интереса куда-то залезть, куда-то проникнуть, что-то преодолеть на лоне природы и в самих себе, в основе своей такова, что она отбрасывает от себя людей нестоящих, ищущих славы главным бразом на легких поприщах, во всяком случае – не приводящих к мучительным самоизнурениям, а оставляет для занятий собой только людей настоящего достоинства и верных лучшим устремлениям в самих себе. Из этого якобы «правила» я уже давным-давно видел так много исключений, что это привело к однозначному выводу – правила такого НЕТ. Просто есть интерес и потребности, которые у одних людей сохраняются навсегда, а у других замещаются совсем иными. И проявление стойкости, имевшее место в прошлом, не может служить доказательством того, что данный человек остался хорош со всех сторон во всех отношениях и теперь. Он может быть и порядочным, и далеко «не очень». Ему может быть свойственно постоянное просветление, внушенное осознанием мудрости и красоты устройства Мироздания, а может быть и не присуще. Он может быть нетерпим к любой фальши, а может и спокойно уживаться с ней или даже все повторять ее и повторять без стыда и совести. Он бывает взыскательным к себе в оценке собственного прошлого, а может свободно, как говорится, «ничтоже сумняшеся», отпускать самому себе грехи, исходя из соображений как прошлой, так и нынешней целесообразности устройства жизненно важных для себя дел. А в итоге тот или иной облагораживающий спорт одних облагораживает навсегда, других в лучшую сторону как-то не преобразует. Примеров – тьма. Тот же Алистер Кроули, черный маг и сатанист, был в свое время очень хорошим и известным страстным альпинистом. Геннадий Зюганов, человек с огромным лбом, к которому больше всего подошел бы эпитет, данный поэтом Эдуардом Багрицким, правда, не человеку, а волку – человек с булыжным лбом, который, оказывается, до сих пор не представляет жизни без горовосхождений и закаляющих холодных водных процедур. Но несмотря на это, в его громадном умовместилище так и не нашлось места мысли, что придерживаться полностью обанкротившейся коммунистической доктрины, кстати сказать – обанкротившей за время своей БЕЗРАЗДЕЛЬНОЙ семидесятилетней власти великую и богатейшую страну не только глупо, но и абсолютно аморально, потому что новых-то идей по сравнению со старыми в голове все равно нет, несмотря на освежающие воздействия восхождений. Нельзя же считать «новым» признание за членами компартии права верить в Бога вопреки воинствующему марксовому материализму – братья-поляки, например, не стали насиловать души членов своей компартии обязанностью к безбожию, могли бы поучиться у них лет пятьдесят-шестьдесят назад. Нет, не стали и, скрежеща зубами, признали это право только спустя девяносто лет после «великого Октября», да и то под угрозой потери половины своих членов, оставшихся верными своим взглядам, которые уже категорически поздно пересматривать после того, как с ними была прожита вся прошедшая жизнь, а возможности пожить по-другому дальше у них уже точно не будет.

Или признание ФАКТА массовых коммунистических репрессий против членов партии и всего народа – признание, но с весьма удобной для реабилитации истребительного отношения к собственной стране оговоркой – и даже не с одной, а с двумя: дескать, в основном репрессии были обоснованными, а масштаб их был вовсе не такой «дикий», как утверждают «проклятые демократы» – «ВСЕГО-ТО несколько СОТЕН ТЫСЯЧ человек» (цитата из телевизионного выступления Зюганова), это притом, что «кровавый царский режим» «доигравшийся» в своих репрессиях до революции, был виновен в гибели ВСЕГО (как сказал бы Зюганов) нескольких тысяч человек! Но разве такой математик, как он, поймет, что в таком случае большевики виновны перед народом минимум в сто раз больше, чем царизм?

Кто еще смолоду занимался альпинизмом? Ненавидимый тем же Зюгановым Анатолий Собчак, под крылышком которого вырос главный конкурент вождя коммунистов – будущий президент Путин. Возможно, Зюганов тем и объяснял переход бывшего однопартийца Собчака в стан «проклятых демократов» тем, что тот бросил заниматься альпинизмом, тогда как Зюганов – нет. Да и каков по его мнению оказался этот Собчак уже не в качестве политика, а сам по себе, как семьянин и воспитатель собственной дочери – кто его дочь Ксения, как не «прости господи», подстилка под всяких там богачей и олигархов? Без стыда и совести девка, тогда как Зюгановские – в полном порядке: нормальные советские женщины, которых никому в голову не придет стыдиться.

Или вот любитель туристских походов до зрелых лет Гавриил Попов – прибавила ли ему достоинства увлеченность спортивными путешествиями? Тоже, как Собчак, заделался одним из ведущих «проклятых демократов», только не в Питере, а в Москве, и вдобавок еще и растолстел как свинья. И до чего дошел этот поборник народовластия, до какого позора? Объявил прямо по телевидению, что чиновник имеет право на поощрительный гонорар от заинтересованных в его решениях граждан, то есть на взятку – это надо же было до такого цинизма упасть! При родной советской власти такое было невозможно, если кто-то из коммунистов и брал взятки, то тайно, соблюдая правила конспирации, а если попадался, то сразу поступал в распоряжение Комитета партийного контроля, где им занимались уже без всякого снисхождения: могли заставить «положить билет на стол» и тогда уже перейти в распоряжение прокуратуры, хотя, конечно, могли и просто перевести на другую работу – с повышением или понижением на том же уровне – это кого как.

Или взять кинорежиссера Говорухина – тоже был альпинистом, второй спортивный разряд имел. Даже фильм снял относительно приличный об альпинистах. Сюжет, конечно, так себе – лажа, но виды гор, конечно, ничем не исказишь, а песни Высоцкого – кстати, патриотические и верные по характеру для благородного спорта – настоящее украшение картины. И на что господин режиссер Говорухин променял свое профессиональное занятие? – На политику! И кем он в ней сделался? Да все той же прослойкой – и прошлое ругает, и нынешнее поносит. И считает притом, что всегда прав. Ну, на этом основании такие и представляют себя интеллигентами. А интеллигентами кто на самом деле был? Те, кто реально будущее строил – настоящее светлое будущее для всех народов – коммунизм. Какие тут могут быть сомнения? Вперед, сплоченными рядами, с настоящим патриотическим подъемом в душе. А сейчас что они построят – эти прозападные либералы? Да ничего! Как разворовывали страну, так и будут разворовывать, что при Ельцине, что при Путине, что при Медведеве.

Альпинист Зюганов всегда считал себя правым, исходя из того, что ему как политику только так и можно себя держать, игнорируя все, что наносит ущерб интересам партии, и это ничуть не мешало ему ощущать себя «верным принципам». Он так уговаривал себя в последнем, что даже всем своим умом не мог придти к правильному выводу в оценке недавнего прошлого: имела коммунистическая партия возможность сделать народ если не счастливым, то хоть не бедным, а хорошо обеспеченным или нет? Имела! А что для этого надо было делать? А не тратить львиную долю бюджета на военные расходы, да не содержать за счет советских людей всякие людоедские (в буквальном смысле!) режимы, объявившие о том, что якобы они строят социализм, – все ради установления коммунистической власти на всей планете, которая, как говорил Слоненок из сказки Киплинга «Настоятельно просила не беспокоиться» о подобном благодеянии – пусть оно распространяется не больше, чем на одну шестую часть, а лучше даже ни на какую. Россию, давно привыкшую к жертвенности ради торжества «светлого будущего», все-таки и Зюганову стало немного жаль, – «вроде не бездельники, и могли бы жить». Но ведь не давали – ваши, товарищ Зюганов, партийные предшественники – от Ленина и Троцкого до Горбачева с Лигачевым, и вы бы не дали, окажись в ваших руках высшая власть. Вам бы хотелось, чтобы родная страна во второй раз допустила подобную глупость, но она, к своему счастью, немного поумнела – и не вся, конечно, ведь ваш электорат на перемены так не поддался – но ведь максимум двадцать процентов от всех прочих избирателей – разве это «подавляюще большинство», каким ваши предшественники, господин товарищ Зюганов, настолько привыкли козырять, что и вы по этой привычке продолжаете делать вид, будто так оно и есть, что без вас все грабят народ, а вы никогда не грабили – наверно, именно потому нам всегда всего не доставало кроме призывов трудиться побольше и безвозмездно. Вот к такому очаровательному промыслу хотел бы вернуть нас образованный математик Зюганов, доктор философских наук по совместительству.

Если начать рассуждать о Карме, которой нам воздается свыше за наши прижизненные прегрешения (а также за благополучно забытые нами и до сих пор неискупленные грехи прошлых жизней в каких-то неведомых для нас прошлых земных воплощениях), то поневоле придешь к выводу, что мы очень мало о себе понимаем. А надо бы больше, много больше.