– Ты кого стесняешься? – снисходительно улыбнулся Паша. – Вроде бы не первый год женаты.
– Я тебе говорю, я не знаю, правильно ли я начала…
– Я пока тоже. Читай вслух.
– Короче, ладно… – Рая взяла в руки тетрадку и громко прочитала: – Завещание!..
– Правильно, – Паша кивнул.
– Прошу Вашего… Указания?
– А вот это не правильно.
Рая исподлобья взглянула на мужа. Паша не улыбался.
– А откуда ты знаешь, что неправильно?
– Знаю и все. Так, ладно… – Паша хлопнул ладонями по коленям и встал. – Ты посиди еще и подумай, а я на кухне покурю.
Рая посмотрела вслед мужу и со вздохом вырвала очередной лист из ученической тетрадки. Ручка снова потянулась к бумаге, но снова после уже надоевших «Завещание» и «Прошу Вашего…» замерла.
За окном со скрежетом разворачивался на конечной остановке трамвай. Часы пробили девять раз… Рая вдруг почувствовала что устала.
«А если я и в самом деле умру? – подумала она. – Вот возьму и умру?»
Молодая женщина довольно отчетливо представила себе черную, похоронную процессию, правда почему-то без гроба, но от этого не менее траурную и торжественную. Впереди толпы шли ее мать и отец. Точнее говоря, мать вели под руки отец и дядя Ваня. Вслед за ними текла темная масса едва различимых лиц. Их было очень много и Рая с удивлением подумала, что многих она не знает. Это было странно и страшно. Рая скользнула взглядом по воображаемой толпе, стараясь отыскать мужа. Перед ее мысленным взором пронеслись какие-то темные, длинные фигуры похожие на тени, желтые пятна сморщенных, горестных лиц и еще что-то большое и непонятное, похожее на судорожно распахнутый рот. Людская река кончилась, но Паши не было.
Рая взглянула вдаль… Так и есть! Ее непутевый муж плелся далеко позади толпы. Паша был до неприличия пьян и его поддерживали под руки две ярко раскрашенные девицы. Больше всего Рае не понравилось, что «бабы» постепенно замедляли шаг и пытались свернуть с дороги. Они что-то говорили Паше, тот механически кивал головой и растерянно осматривался по сторонам, словно искал кого-то.
«Какие все-таки гадины эти «бабы»! – подумала Рая – И откуда только такие берутся?!»
В коридоре послышались шаги.
«Ой, идет!..» Рая засуетилась и, не раздумывая, написала «согласия».
– Ну, как творческий процесс? – Паша что-то жевал. – Дела идут, контора пишет?
Рая строго посмотрела на мужа. Она уже не сомневалась в том, что Паша в очередной раз приложился к бутылке.
– Закончила, – соврала Рая.
– Ну?
– Гну!
– Начало не плохое. А дальше?
– А тебе-то что?
– Мне просто интересно, что ты там еще выпрашивать собралась.
Рая изобразила на лице полное безразличие.
– Ну, допустим «согласия», – резко сказала она.
– Отлично! – Паша кивнул. – Значит, ты в могилу вместе с нотариусом собираешься лечь?
– Как это рядом?
– Ну, ты же его согласия спрашиваешь, – Паша вытащил из кармана сигареты и закурил. – Когда ты такое завещание нотариусу покажешь, его инфаркт хватит.
– Не кури в комнате, – сказала Рая. Она отодвинула в сторону тетрадь. – Раскурился тут!..
Паша с деланным изумлением посмотрел на тлеющую сигарету.
– Ба! И в самом деле, курю. Ладно, я на кухню пошел.
– А ну, стой!
Рая бросилась вслед за мужем. Паша ускорил шаги и быстро захлопнул за собой дверь кухни. Поведение мужа подтвердило недавнюю догадку Раи.
Она потянула на себя дверную ручку. Та не поддавалась – Паша держал дверь. Неожиданно для самой себя Рая почувствовала огромное облегчение. Она улыбнулась.
– Паша!.. – стараясь казаться строгой, позвала она.
– А? – донеслось из-за двери.
– Открой.
– И не подумаю.
– Открой сейчас же!
– Иди завещание пиши.
– Знаешь что, ты мне зубы не заговаривай, – Рая рванула дверную ручку. – Если ты опять за бутылку принялся, пеняй на себя.
– Ну, не на нотариуса же, – донеслось из-за двери. В голосе Паши угадывалась обида. – Кстати, какие претензии могут быть к постылому мужу?
– Как это постылому? – искренне удивилась Рая. – Я что, разве тебя так называла? Когда?!
– Еще до свадьбы. Потом я тебя украл, изнасиловал и ты поневоле согласилась выйти за меня замуж.
– Паша, открой дверь!
Паша открыл дверь только после долгих переговоров, когда в голосе Раи наконец-то стали проскальзывать просительные нотки и когда Паши убедился в том, что держать дверь и одновременно налить себе еще один стаканчик водки ему вряд ли удастся.
Дальнейшее выяснение отношений заняло довольно много времени, причем Рая категорически отказывалась говорить на тему своего завещания. Паша злорадствовал и перестал обсуждать похороны жены только после того, как Рая сама налила ему «сто грамм». Потом женская хитрость все-таки одержала верх, и разговор перешел на совершенно нейтральную тему. В частности о том, что Паше пора брать отпуск.
– Вот только пить в деревне ты не будешь, – твердо сказала Рая.
– У тещи не забалуешь, – согласился Паша.
– А чем это тебе моя мама не нравится?
– Да так… – Паша какое-то время молчал, вспоминая свои поиски на вопрос братства народов.
«Все-таки я теще скажу, – решил он. – Я ей обо всем, включая их позорный Майдан, все скажу!..»
… Ночью Паша долго не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал. Было темно, и Паша не мог видеть улыбки на лице своей жены.
Рая нежно прильнула к мужу.
– Паша, ты, что не спишь? – нежно спросила она. – Сказать что-нибудь мне хочешь? Ты говори, я потерплю…
– Вроде уже обо всем переговорили.
– Ну, я же вижу, как ты мучаешься.
– Отстань.
– Господи, ну подумаешь, сорвалось с языка случайное слово. И никакой ты у меня не постылый…
– А я говорю, отстань!
– Извини меня, пожалуйста, Пашенька, я больше так никогда не буду говорить.
– Будешь! – голос Паши дрогнул от обиды.
– Заяц мой длинноногий, ну хватит, а? – ворковала Рая – Ты же добрый и ласковый… Давай я тебе спинку почешу?
– Я тебе что, поросенок?!
– Ты любишь, я знаю.
– А вот я тебя постылой никогда не называл.
– Ну, назови. Я потерплю…
Они еще довольно долго шептались в темноте, до тех пор, пока их шепот не стал ласковым…
…Паша проснулся пол-пятого. Он прошлепал босыми ногами на кухню. Минеральная вода из холодильника была холодной и очень вкусной. Возвращаясь, Паша случайно наступил на что-то невесомо мягкое. Он остановился и поднял с пола скомканный лист бумаги. Чисто автоматически Паша развернул его.
«ЗАВЕЩАНИЕ, – прочитал он. – Прошу Вашего разрешения…»
«Сё есть человек, – припомнил Паша неизвестно откуда пришедшую на ум фразу. Ему вдруг стало грустно. – Привык просить человек вот и просит… И готов просить и кланяться даже тогда, когда это не только не нужно, но унизительно и просто нелепо. А потом вдруг кончится его терпение, снимет человек с головы пыльный мешок – и бегом на Майдан за правдой и справедливостью. Зачем же ты так сам себя, а?!..»
Прежде чем лечь, Паша долго стоял у постели и рассматривал лицо спящей жены. Оно было добрым, светлым и удивительно родным.
«Нет, я и в самом деле все теще скажу, – решительно подумал Паша. – Ведь тут дело совсем не в языке и свободе, а совсем-совсем в другом!.. »
Он лег рядом с Раей. Паша смотрел в сетчатый от шторы потолок, и думал-думал-думал… Он мучительно искал выход, ему казалось, что он рядом, но потом приходила обида за жену и горячая, щемящая жалость к ней. Мысли вдруг обрывались.
Паша так и не смог уснуть до самого утра…
Лифчик пленной королевы
Как говорят мужчины? Как правило, мужчины выражают свои мысли. А как говорят женщины? Женщины рассказывают свои эмоции – любая женщина немыслима без восклицательных знаков. Что такое точка? Точка это пауза между фразами. Восклицательный знак тоже пауза, но громкая.
– Я! Вчера! Была! У Сашки!
– Ну-у?!.. А он?!
В трамвае мало людей, а две стоящие возле окошка девушки говорят достаточно громко. Нет, я не подслушиваю. Мне просто интересно.
Первая девушка говорит:
– Сашка – хам. И, вообще-то, позавчера мы с ним расстались… Навсегда!
Я невольно и довольно легко представляю себе, как растерялся Сашка, когда к нему в квартиру вошла эта юная особа, с которой он уже расстался навсегда. Меньше суток назад они сидели в кинотеатре и, пользуясь темнотой, Сашка неумело пытался расстегнуть замысловатую застежку на ее лифчике.
А она обиженно сопела ему в ухо и шептала:
– Ну, хватит тебе… Хватит же.
Я не сомневаюсь, что они поссорились сразу же после киносеанса. Наверное, Сашка сказал, что ему надоели «поцелуйчики», что он ее любит по-настоящему и что… Ну, как это?! Ну, в общем… Завтра днем его родители уезжают на дачу. Конечно же, она послала его к черту, причем с королевским величием. Но потом пришло завтра…
Итак, Сашка открыл дверь. Это было как удар – на пороге стояла она – Королева. Немножко обшарпанные стены подъезда, неуютная лестничная клетка и даже целый мир вокруг уже не имели никакого значения. Потому что Королева все-таки пришла. На ее лице… М-м-м… Как бы это точнее выразиться?.. В общем, вы когда-нибудь видели взятую в плен разбойником королеву? Нет?.. Жаль. Но уверяю вас, что личико плененного Ее Величества это, в каком-то смысле, целый букет чувств: это и гордость, и растерянность; это и светское высокомерие, и детский испуг; это и мушкетерское презрение к опасности и явное, почти заячье, желание удрать. Одним словом, впечатляющая сцена!
Наш трамвай громко скрипит на повороте…
– Ну, а он что?!.. – с ужасом шепчет подружка рассказчицы.
А что он?.. Я уверен, что ошарашенный Сашка попятился в квартиру и чуть не сорвал вешалку.
Подружка шепчет:
– А ты?!..
А она, я тоже в этом абсолютно убежден, сказала ему только одну фразу:
– Саша, вы – негодяй!
Именно так, на «вы». Кстати, девушка с выражением пленного величия на лице не может сказать ничего другого. Бедный Сашка растерялся еще больше. Его мысли вдруг стали похожи на мягкие волосы, которые ласково ворошит сильная женская ручка.
Она прошла в комнату. Потом она села на диван.
Прошла минута.
Она посмотрела в окно и повторила:
– Вы – негодяй!
Нет, ну как она его, а?!..
– Дальше-дальше!.. – торопит подружка.
Дальше совсем просто – Сашка покраснел. Он наконец-то понял, зачем она пришла. Она, пленная Королева, пришла для того, что бы выполнить его низкие желания.
Уже сейчас юная особа победоносно улыбается:
– Он просил у меня прощения.
Врет!..
– Честное слово, просил.
Врет-врет!..
– Может быть, это… Чаю, а? – робко и растерянно спросил Сашка.
Главное вовремя, да?.. Она смотрела на него как на разбойника с окровавленной шпагой в руках. Вся королевская охрана перебита и лежит возле кареты в самых живописных позах. Дверца кареты сорвана и отброшена прочь. А разбойник целует ручку пленной Королеве и предлагает ей чашечку чая.
Сашка ушел на кухню готовить чай. Конечно же, у него дрожали руки и он дважды пролил кипяток себе на ноги. Почему все негодяи спешат?.. Казалось бы, нет уже королевской охраны, уже не нужна шпага, а пленная королева сидит на пенечке в ожидании своей горькой участи. Но негодяй все равно торопится. Он способен переколотить весь родительский чайный сервиз, лишь бы побыстрее приготовить две чашки чая.
– А потом?! – на весь трамвай шепчет подружка.
К чаю так никто и не притронулся. Потом Сашка снял с гостьи платье и искренне не знал, что ему делать дальше. Вы когда-нибудь пытались снять лифчик с королевы?.. Боже, какой же это цинизм!
Прошла еще целая минута. Сашка зажмурился и все-таки снял лифчик. А когда он все-таки осторожно приоткрыл один глаз, его физиономия стала откровенно разбойничьей.
Но Королева вдруг встала и сказала:
– Все!.. Я не могу. Прости!
Прости!.. Сашка тупо посмотрел на лифчик в своих лапах и заморгал глазами.
Она быстро оделась и вышла. Сашка побежал за ней следом. Он догнал ее на лестничной клетке. Он пытался затащить ее в квартиру. Нет-нет!.. Негодяй со шпагой уже исчез. У Сашки были огромные, обиженные и совсем потерянные глаза.
Она вырвалась. Потом Сашка догнал на улице автобус. Он кричал и размахивал руками… Он предлагал немедленно пойти в загс.
Любовь!.. Откуда она берется эта любовь?!
Королева смеется:
– Теперь я думаю, стоит ли мне выходить за Сашку замуж.
– Замуж?!.. Не-ет уж! – на лице подружки появляется злорадное выражение. – Для начала его нужно еще как следует помучить!
– Зачем?
Королева снисходительно улыбается. Она уверена, что Сашка не спал всю ночь, а утром немножко плакал от жалости к себе. Он легко и просто превратился из негодяя в обиженного ребенка. Ведь это же Сашка!..
– Дура! – кричит подружка.
Она сжимает кулачки и становится похожей на злую придворную даму. Дама не понимает, почему вдруг остановилась карета, а ее хозяйка торопливо хлопнула дверцей. Ваше Величество, куда вы?!.. Мы еще не приехали, а этот лес переполнен разбойниками. Ваше Величество, вы поступаете крайне не осторожно!
Но королева уже беседует на обочине с каким-то типом в коротком, старом камзольчике и шпажонкой на боку. У юного незнакомца усталый вид, а когда он вытирает мокрое от дождя лицо, невозможно не обратить внимания на его не очень чистые руки. Наверное, эту ночь он провел у костра…
Толпа придворных дам и многочисленная охрана волнуется. Ее Величество, роняет свое достоинство даже в глазах лакеев. Но королева никого не замечает. Она весело смеется и ласково смотрит на принца-пешехода. Королева уже забыла, что в замке ее ждет блестящий бал и орда пышно одетых поклонников.
Придворные за спиной Ее Величества начинают громко перешептывается. Мол, этот нищий принц может оказаться переодетым разбойником!.. Ваше Величество, куда вы его ведете?!.. Ах, в карету?!
Принц не знает, куда деть глаза под испепеляющими и презрительными взорами придворных дам.
– Я покажу вам свой дворец, – ласково улыбаясь, говорит Королева принцу-путешественнику.
Она бросает на придворных дам сердитый взгляд.
– Ваше Величество!.. – шипит в ответ обер-кингс-хаус-дама. – Это просто кошмар какой-то!.. А этикет?!
Королева наступает острым каблучком на ногу обер-дамы. Та шипит еще громче, но уже без слов.
– Кстати, вас нужно как следует умыть, – говорит Королева принцу. – Если вы голодны, вы можете подстрелить в моем лесу любого понравившегося вам кабанчика. А потом я сама вам его приготовлю…
Карета трогается и придворные дамы остаются на обочине.
Да-да!.. Это любовь!
Дамы смотрят вслед карете и недовольно морщатся. Остаться один на один в карете с незнакомцем?!.. Боже!.. А если он начнет приставать к королеве с циничными предложениями? Если он просто-напросто распустит свои руки?!
Я выхожу из трамвая на следующей остановке. Трамвай скрипит, как старая карета и ползет дальше.
– Ну и пусть!.. – долетает до меня последняя фраза.
Кто это сказал?.. Может быть Королева. А может быть и не она. А впрочем, какая разница?.. Главное, вовремя выйти на своей остановке и не мешать чужому счастью.
Фокусник
Я курю у окна… Окно выходит на веранду. Там стоит бочка с мягким хламом по какой-то непонятной причине еще не перекочевавшим в сарай. На бочке – тазик. В тазике, укрывшись пушистым хвостом, спит наш кот Джеймс Бондович.
Жена Наташка занята стиркой и скоро ей потребуется тазик. Мне любопытно, что получится у нее в итоге на этот раз?..
Дело в том, что кот Джеймс Бондович и Наташка практически не замечают друг друга. Да, они живут рядом, даже в одном доме, но их миры – две разные цивилизации в двух разных измерениях. Представитель одной цивилизации смотрит на мир зелеными глазами, расположенными в десяти сантиметрах от пола, и видит только человеческие ноги, взгляд другого представителя постоянно спотыкается на туловище своем муже. То есть на мне…
– Слышь, писатель, иди, поешь!
– Беллетрист, я в магазин, что тебе купить?
– Я тебе в трусах резинку заменила, сочинитель… Они сверху лежат.
Впрочем, я отвлекся. Итак, я любуюсь на спящего Джеймса в тазике.
Неожиданно появляется молодой бело-рыжий кот. Он осторожно входит на веранду и прыгает на стол. Но там нет добычи… Там только мой разбросанный инструмент. Бело-рыжий разбойник тянется носом к тазику – тот стоит выше – и жадно всасывает в себя воздух. Мол, а там что?
Джеймс Бондович поднимает свою могучую голову… Два кота смотрят друг на друга. Поскольку они оба представители одной цивилизации и, уж тем более измерения, их диалог носит явно агрессивный характер.
Бело-рыжий кот:
– Ага, значит, ты от меня в тазике спрятался, да?
Джеймс:
– Кто спрятался?! Да я сейчас твою шубу на две, на белую и рыжую, раскрою!
Джеймс вскакивает и принимает боевую стойку. Бело-рыжий захватчик первым бьет лапой… И попадает по краю тазика. Бац!.. Тазик переворачивается и летит на пол. Итог катастрофы: на полу веранды ерзает перевернутый тазик с двумя кошачьим хвостами.
Открывается дверь и на веранду выходит Наташка. Она смотрит на двухвостый тазик, издающий какие-то несусветные ругательства на кошачьем языке, и в женском взгляде появляется тихое недоумение.
Наташка переводит взгляд на окно… Но меня не видно. Я – там, за шторой.
Спрашивается, что делать женщине, если она увидела сумасшедший двухвостый тазик у себя под ногами? Ну, конечно же, нужно позвать мужа. Но Наташка не может сделать этого. Потому что вчера, она в «шок и трепет» раскритиковала мой литературный дар. Я был обозван даже «писакой несчастным». Вечером мой ужин остался не тронутым. Мне вполне хватило украденного из холодильника куска колбасы и пакета молока. То есть я объявил голодовку. Именно поэтому здесь и сейчас, на веранде, Наташка решает справиться с двухвостым тазиком сама. Как?.. Она просто приподнимает его.
Хорошо, что сейчас за окном октябрь, и на Наташке одета куртка с капюшоном. Бац!.. Бело-рыжий пришелец, спасаясь от вездесущих, полосующий воздух со скоростью вертолетного винта, когтей Джеймса, сумасшедшей белкой взлетает на плечи жены. Но мужественный Джеймс вознамерился преследовать своего врага везде, хоть на Наташкиной куртке, хоть внутри нее.
Наташка в буквальном смысле хватается за голову и издает боевой вопль застигнутой врасплох амазонки «Ой, мамочки!» Она в панике бежит вниз, по порожкам веранды… Живые «меха» на ее плечах продолжают бой и им немного мешает женская головка в капюшоне.
Я лечу из комнаты – коридор, дверь, еще коридор, я проскакиваю со скоростью пули… А вот и дверь на веранду. Первым делом я спотыкаюсь о брошенный Наташкой тазик на полу. Дальше, естественно, полет!..
А Наташка уже освободилась от двух «мехов». Кошачья схватка на ее плечах продолжалась пару секунд или чуть больше. Наташка успевает бросить взгляд в сторону грохнувшей о стену двери.
Ба!.. А вот и муж летит!
Я сбиваю Наташку с ног, и мы оба рушимся на землю.
Наташка – внизу, я – вверху… Мы тяжело дышим в лицо друг друга. Я вижу только одну маленькую царапину на подбородке Наташки.
– Как ты посадил двух котов под тазик? – наконец, спрашивает Наташка.
Заметьте, жена не спрашивает, я ли это сделал. Во-первых, она убеждена, что такой «фокус» мог сделать только я. А, во-вторых, я, конечно же, сделал все это для того, чтобы отомстить ей за свою вчерашнюю голодовку.
– Как ты это сделал?! – повторяет Наташка.
Я молчу… Мы встаем. Я отряхиваю куртку жены, она – мое трико.
– Как, писатель?.. – Наташка уже кричит.
А я не знаю, что сказать в ответ. С учетом того, что дерущиеся коты отталкиваются друг от друга с силой прямо пропорциональной количеству их когтей и обратно пропорциональной здравому смыслу, любому дрессировщику, вне зависимости от его опыта, потребовалась бы как минимум три руки.
Я молча ухожу в свою комнату… Мне нужно работать.
Наташка появляется через час. Она грызет яблоко. Наташка садится на тахту и рассматривает мою спину.
– Ладно, – говорит Наташка. – Я беру назад все свои вчерашние слова. Ты лучший в мире выдумщик. Теперь сдавайся: как ты посадил под тазик двух котов?
Уф-ф-ф!.. Значит, во вчерашнем споре победил все-таки я.
Я гордо молчу.
– Я спрячу всю колбасу, – грозно говорит Наташка. – Я вытащу все резинки из трусов, но ты мне все равно скажешь.
Я снова молчу.
– Писатель ты… – Наташка, все-таки не договаривает «несчастный». – Ладно, ты хороший писатель. Но я никогда больше не буду приносить тебе сюда поднос с кофе и булочками. Я сломаю твой компьютер самым зверским образом – при помощи шпильки. Я не буду чистить твои пепельницы и стирать твои носки. Ты будешь ужинать за столом, а не тут на тахте. Но ты мне все равно скажешь, каким образом ты умудрился запихнуть двух котов под тазик!
Наташка встает. Еще полминуты он рассматривает мою спину, а потом громко хлопает дверью.
Я заканчиваю работу на компьютере и обрушиваюсь на тахту. Устал!..
Я отдыхаю пять минут, а потом ложусь на бок и кладу перед собой чистую тетрадку. Мне предстоит нелегкая работа, ведь мне нужно придумать, как справиться с – в принципе! – неразрешимой задачей, а именно: как накрыть одним тазиком двух дерущихся котов, при чем так, чтобы все это выглядело не только реально, но и смешно. Например, у нашего Джеймса Бондовича настолько независимый характер, что его одного невозможно накрыть не то что тазиком, а браконьерской сетью рассчитанной на китовую тушу.
Итак, два кота и небольшой тазик… Я тру лоб… Два кота… Тазик… Думай, думай, писатель! Наташка поверит мне, только если рассмеется. То есть если мой очередной рассказ снова будет смешным.
Я думаю-думаю-думаю…
– Кофе хочешь, писатель? – вдруг спрашивает из-за двери Наташка.
Я не слышал, как она подошла… Когда я работаю, жена ходит на цыпочках.
– Хочу.
Я слышу легкий шум удаляющихся шагов и горько усмехаюсь. Когда-нибудь я напишу рассказ о тяжкой и трагической судьбе писателя. То есть «писаки несчастного»!.. И я впервые сделаю так, что мой читатель заплачет. Я сделаю так, что…
– А растворимый кофе будешь? – спрашивает из-за двери Наташка. – У нас нет другого.
Наташка вернулась, чтобы уточнить заказ.
– Да.
– С булочкой?
– Конечно.
– А сыр?
– Отстань, как будто ты сама не знаешь, – кричу я.
– Я ветчину свежую купила, – говорит Наташка.
– Уйди же, уйди и не мешай! – мученическим голосом кричу я.
– Ладно, работай, писатель.
Наташка уходит…А я снова смотрю на чистый лист бумаги. И я снова думаю о драматической судьбе писателя, а не о двух котах и тазике. Да, рано или поздно, но я напишу великий роман о непонятом гении. Кажется, я сказал, что читатель заплачет? Нет, он просто захлебнется в слезах! Может быть, мне даже дадут премию, но как истинному таланту – посмертно. Я могу себе представить, как тогда будет рыдать несчастная Наташка, не сумевшая при жизни оценить своего гения-мужа.
Но пока… Я смотрю на чистый лист бумаги.
Кстати, почему мне до сих пор не принесли мой кофе?
Поживее там, пожалуйста!..
Муха
Как я пишу?.. Полулежа на тахте. Сзади – большое окно и подушка за спиной. На тетрадь падают яркие, солнечные лучи. За открытой дверью моей маленькой комнаты еще одна дверь в коридоре, она ведет во дворик. Там, снаружи, – тень от деревьев и ведра с водой на порожках веранды. Если встать с тахты и сделать четыре шага, можно принять освежающий «душ» из кружки.
Очень жарко… Июль. Все двери открыты настежь.
Я смотрю на чистый лист тетради. О чем я думаю?.. Мне очень хочется написать рассказ о трагической судьбе писателя.
А на порожках ( то есть совсем-совсем близко) жена Наташка обливается водой.
– Иди сюда, тюлень! – зовет Наташка.
– Я занят.
Жена смеется:
– Ерундой ты занят, писатель.
Нет! Я очень и очень надеюсь, что не ерундой. Трагедия в жизни писателя встречается очень часто и она, эта трагедия…
Вдруг – дз-з-з!.. Муха. Интересно, откуда она? Наташка слегка помешана на чистоте и в нашем доме нет мух. Но все равно – дз-з-з!.. Муха большая и серая. Она садится на пепельницу. Потом муха смотрит на меня.
Ну, что уставилась, насекомое?!.. Я барабаню авторучкой по тетрадке. Исчезни, отсюда!
Муха отрицательно качает головой, ныряет в пепельницу и снова – дз-з-з!.. Окурки шевелятся и из стеклянного вместилища никотина б\у во все стороны летит пепел.
Ого!.. Это что, сумасшедшая муха? Наверное, у нее окуркомания и патологическая тяга к охлажденному никотину.
Я шлепаю ладонью по пепельнице. Она чуть не сваливается на пол и чистое покрывало тут же украшает пепел и несколько окурков.
– Что б тебя!.. – громко говорю я.
– Ты что ругаешься? – спрашивает Наташка.
– Тут муха прилетела…
Я слышу шлепанье босых ног. В комнату заходит жена.
– Где муха? – грозно спрашивает она.
Мы оба осматриваем тахту, а потом всю комнату. Но мухи почему-то нигде нет.
– А кто пепел на покрывало высыпал? – возмущается Наташка.
– Муха.
Жена недоверчиво усмехается… Она приподнимает пепельницу и стряхивает с покрывала буро-серый порошок. Потом берет со стола журнал и вырывает из него страницу.
– Ты что делаешь? – кричу я. – Там же мой рассказ!
Наташка молча, с помощью вырванного листка, справляется с пеплом на полу.
Потом она поднимает голову и белозубо улыбается:
– За совком идти не хочется… Жарко!
Жена уходит… Наташке нравится «принимать ванны» из кружки в жару.
Я возвращаюсь на диван. Но почти тут же появляется муха: дз-з-з!.. Муха снова роется в пепельнице: дз-з-з!..
Что слышит Наташка? Мой откровенно возмущенный вопль и звон упавшей на пол пепельницы.
В комнату просовывается мокрая голова жены:
– Ку-ку!.. Что, опять муха?
– Да.
– Врешь, писатель.
– Честное слово.
Наташка входит в комнату на цыпочках. Она оглядывается вокруг с грацией пантеры готовой к прыжку.
– Цыпа-цыпа-цыпа! – зовет Наташка муху.
Но муха пропала. Ее нет даже под тахтой и в маленьком шкафу. Во взгляде жены уже откровенное подозрение. Наша дуэль «глаза в глаза» заканчивается ничем. Наташка вырывает из очередного журнала, очередную страницу, чтобы убрать пепел.
Я молчу.
Наташка смотрит на меня и улыбается.
– Тут, на страничке, твое имя напечатано, – она показывает мне журнальный лист. – Ерундовый у тебя рассказик получился, я его читала.
Я молчу. Жена заканчивает свою работу, ставит пепельницу на место и уходит.
Я смотрю на тетрадку… О чем я думаю, рассматривая чистый лист бумаги? О трагедии. Я уже чувствую, как описание трагической судьбы писателя вот-вот хлынет потоком чернил из моего пера… Еще чуть-чуть и…
Из-за пепельницы выходит муха.
Я издаю слоновий рев:
– Убью, нечисть!
Пепельница летит на пол. Возвращается Наташка. Она внимательно осматривает комнату.
Неожиданно жена говорит:
– Замри, сочинитель.
Ее взгляд скользит туда-сюда над моей головой. Я послушно превращаюсь в столб.
Жена хищно улыбается и тянется рукой к столу – к стопке журналов и газет. Наташка медленно свертывает в трубочку самый толстый и красивый журнал. Кстати, там тоже напечатали мой рассказ. Я ясно вижу на бумажной «дубинке» свое имя.
– Там мой рассказ, – тихо шепчу я жене.
– Где? – бездумно спрашивает Наташка.
У нее пустые глаза тигрицы перед прыжком. Она крадется вперед. Ради убийства ехидной мухи я молча соглашаюсь на святотатство. Наташка медленно поднимает журнальную «дубинку»… Я закрываю глаза.
Бац!.. На мою голову обрушивается скользящий удар.
– Все?! – радостно спрашиваю я.
– Нет. Глаза запахни, беллетрист.
Бац-бац!..
– Ну?!..
–Терпи, писака, – говорит жена. – Может быть, тебя в гении запишут.
– Какие гении?
– По ловле мух.
По коридору идет дочка Женечка. Ей тоже жарко и она тоже идет купаться.
– Что тут у вас? – Женечка заглядывает в комнату.
Она смотрит на неподвижного папу и на маму с бумажной «дубинкой» в руке.
– Мы муху ловим, – улыбается Наташка.
– Какую муху? – удивляется Женечка. – Тут нет никакой мухи.
Наташка громко смеется. Она бросает журнал и бежит по коридору.
– Стой! – я бегу следом.
Но Наташка успевает закрыть дверь в коридоре на замок.
– Открой дверь, – кричу я.
– А зачем ты мне врал про муху? – смеется за дверью Наташка.
– Как это врал? Ты же видела, я терпел все твои издевательства.
Наташка молчит.
– Открой дверь!
– Знаешь, если честно, то я только потом поняла, что ты не врал, – говорит Наташка. – Наверное, к тебе и в самом деле прилетает какая-нибудь сумасшедшая муха.
– Тогда почему ты не прекратила свои издевательства?
– Потому что у тебя было очень глупое лицо, – Наташка снова смеется. – А, кроме того… Знаешь… Ну, ты же писатель.
– Ну и что?!
Жена молчит. Я возвращаюсь в вою комнату.
С порожек меня окликает Женечка:
– Пап, а ты станешь когда-нибудь классиком?
– Нет.
– Почему?
Потому что у меня глупое лицо, потому что мои скомканные рассказы летят в мусорную корзину вместе с сигаретным пеплом и потому что меня только что избили журналом, в котором напечатали мой самый лучший рассказ. Господи, я бы согласился с любой критикой, но только не с такой!..
Я падаю на тахту и долго смотрю на чистый лист бумаги. Я думаю о нелегкой писательской судьбе. Нет-нет!.. Я думаю о трагической писательской судьбе.
Впрочем, ладно… Пора работать. Пора-пора-пора работать над настоящей трагедией. И такой, чтобы весь мир ры-ы-ы-ыдал!
Я беру в руки авторучку… Так, с чего бы начать?
… Из-за пепельницы на меня снова смотрит бандитская физиономия мухи.
Хочется хрюкнуть…
Я лежу, уткнувшись носом в подушку. Руки Наташки нежно массажируют мою спину. Мне хорошо, то есть я просто балдею.
– Ой же, мамочки!.. – громко говорит в прихожей подруга жены Зойка.
На пол, с характерным стуком, падает сапожок.
– Дурацкий замок снова сломался, – поясняет Зойка, заходя в зал. – Слышь, Леха, ты, чем сейчас занят?
Я приоткрываю один глаз и мычу в подушку:
– Кайф ловлю. А что?
Зойка садится в кресло. Она смотрит на Наташку, потом на меня и усмехается.
«Подумаешь, идиллия», – читаю я в пренебрежительном взгляде Зойки.
– В общем, так, люди, – лицо Зойки становится серьезным. – Я целую неделю ангиной проболела. Не была ни на одной репетиции. А спектакль уже завтра. Леша, мне срочно нужен сценический болван. В общем, ты несколько раз говоришь: «Дорогая, деньги – самое важное в жизни», а я – все остальное.
Я уточняю:
– Спектакль о любви?
Зойка жмет плечами:
– Да, а что?
Я открываю второй глаз:
– Эротика есть?
Зойка жмет плечами:
– Возможно. Но ты будешь только сценическим болваном, понимаешь? Стой, молчи и время от времени произноси свою дурацкую фразу о деньгах.
Наш диалог с Зоей быстро перерастает в спор. Я пытаюсь убедить ее, что для того, чтобы войти в роль болвана мне нужно знать свою роль по-настоящему.
– Это как по-настоящему? – возмущается Зойка.
Я улыбаюсь:
– Поцелуи в спектакле есть?
Мы переходим на повышенный тон.
– Есть, а что?!
– Ага!..
– Что ага?!
– Ничего. Кстати, я уже читал эту идиотскую пьесу. Твоя героиня во втором акте теряет сознание и ее безостановочно целуют… Нет, буквально покрывают поцелуями. Я хочу начать с этой сцены.
Зойка слегка краснеет:
– Хам!
Наташка смеется и похлопывает меня по спине:
– Зойка, не бойся. Лешенька все равно не встанет.
Зойка удивленно: