– Сколько раз я просила вас не делать этого дома, – устало сказала мама. – Вам что, пустыря мало?
– Там холодно и ветер, – сказал Серёжа.
– Да, – кивнула Варя, и добавила серьёзным тоном. – Это ухудшает аэроакадмические свойства…
Мама на мгновенье оторвалась от вязания и с удивлением посмотрела на дочь.
– Какие, какие свойства? – переспросила она.
– Аэроакадемические, – звонко повторила Варя, и все засмеялись.
– Пап, а кто придумал вертолёт? – спросил Серёжа.
– Люди, – ответил папа.
– Это понятно, – отмахнулся Серёжа. – Кто именно?
– И что это тебе понятно? – насупился папа. – Между прочим, первенство в изобретении вертолёта у людей давно оспаривают древесные гномы и сухопутные дельфины.
– Вау! – выдохнули ребята и, оставив шашки, пододвинулись к папе. – Расскажи нам про древесных гномов и сухопутных дельфинов!
– Охотно, – ответил папа, закрывая книгу и придирчиво осматривая свои очки в поиске пятен. – В своё время я даже хотел написать диссертацию о древесных гномах и получить докторскую степень, но это в прошлом… Впрочем, и о сухопутных дельфинах, я тоже немало наслышан. К слову, сами они себя именуют доронго-бами, что в приблизительном переводе означает: прощай вода. С их слов, они вышли на берег несколько десятков миллионов лет назад у берегов Южной Америки.
Со временем, доронго так хорошо научились передвигаться по суще, что вскоре перебрались в горы. Некоторые исследователи прослеживают их связь с культурой и обычаями древних инков, ацтеков и майя. К примеру, считается, что именно из-за них все эти древнейшие цивилизации Южной Америки так и не изобрели колеса.
Дело в том, что у доронго круг был запретным символом, обозначающим смерть и забвение, и любое его изображение было под строжайшим запретом. Также доронго не имели в своём обиходе никаких металлических инструментов. Даже сложнейшие хирургические операции они делали с помощью остро отточенных камней и вулканического стекла. При этом, доронго строили обсерватории, храмы и, само собой разумеется, бассейны, так как любовь к воде была у них в крови.
К сожалению, от цивилизации доронго мало что осталось. Люди оказались более приспособленными к жизни на земле, и гораздо более коварными. Они вытесняли сухопутных дельфинов всё выше и выше в горы, так что постепенно, от былой империи остались лишь несколько разрозненных городов на недоступных вершинах.
Именно тогда, у доронго появилась суровая необходимость в летательных аппаратах, позволяющих связать уцелевшие осколки цивилизации воедино. Они придумали планеры и воздушные шары, но те были слишком капризны и непригодны для надёжного сообщения. Тогда доронго придумали самолёт, но идея осталась на бумаге, так как расчёты показали, что для такого чуда техники необходима длинная взлётно-посадочная полоса, которую было просто невозможно соорудить в горах.
Крах, казался, неминуем, когда молодой изобретатель по имени Тескватуайя, что значит: «Человект, чьё сердце летит», представил совету старейших своё новое изобретение – летатетель. Это было грубое деревянное подобие первых вертолётов, которое, по задумке конструктора, должно было принимать на борт 15 пассажиров и перевозить их по воздуху на расстояния около 200 километров. Идею одобрили, и изобретатель приступил к изготовлению надёжного двигателя, но не успел, так как в высотных городах вспыхнула эпидемия красной чумы. Всего за один месяц, две трети жителей погибли, а их тела превратились в чёрные, иссохшие, похожие на пепел мумии, которые разносил по горным ущельям ветер. Болезнь не щадила никого и тогда, оставшиеся в живых доронго в одну ночь покинули горы и двинулись к океану.
Что было дальше никому неизвестно. По одной версии, они сели на корабли и взяли курс на Океанию, где и поныне живут среди тысяч тропических островов. По другой, при помощи морских дельфинов, их дальних родственников, чей язык они всё ещё помнили, им удалось спуститься на морское дно и построить там город, дав тем самым основание для легенд об Атлантиде. Как бы то ни было, одно известно точно – Тескватуайя не покинул родных стен. Он бродил по пустынным улицам среди порхающего серого пепла и думал о том, как ему усовершенствовать двигатель, чтобы его летатетель взмыл ввысь и унёс бы его от смерти и забвения.
Он умер как и все, быстро и легко. И, так же как и все обратился в горсть пепла, которую ветер разнёс по мастерской, где громоздилась громада незаконченного деревянного монстра, который мог бы спасти древнюю, загадочную цивилизацию.
– Мне так жалко бедных сухопутных дельфинчиков, – всхлипнула Варя. – Это несправедливо!
– Увы, – развёл руками папа. – Их история драматична, но она не нова. Многие цивилизации сгинули в глубине веков, и теперь нам остаётся лишь гадать, были ли воздвигнуты их города и храмы руками людей или иных, более мудрых, но менее удачливых существ.
– Я надеюсь, дорогой, – внушительно сказала мама, подавая Варе носовой платок и бросая на папу сердитый взгляд, – что история древесных гномов не будет такой мрачной…
– О, да, конечно, – переполошился папа. – С гномами всё было совсем по-другому, не волнуйтесь. Знаете, с ними вечно приключаются всякие комичные истории, и этот случай не был исключением.
Папа заново протёр свои очки и ухмыльнулся.
– Всё началось с потопа. Точнее, гномы сами устроили потоп, когда перегородили подземный ручей неумелой дамбой. Они рассчитывали всегда иметь под ругой небольшое водохранилище, для полива сладкой плесени, из которой они делали варенье. Однако, вместо того, чтобы посоветоваться с бобрами, всемирно известными специалистами по строительству плотин, гномы решили, что никакой премудрости тут нет, и они отлично управятся сами. (А надо сказать, что гномы очень недолюбливают бобров: им вечно кажется, что те смотрят на них свысока…) В результате, после первого же небольшого дождя, подземный ручей располнел, как Степашка после обеда, смыл хилую преграду на своём пути и затопил весь склад сушёных светлячков…
– А зачем гномам сушёные светлячки? – спросила Варя, прекратив шмыгать носом.
– Чтобы освещать ими дорогу в темноте, – ответил папа. – Конечно они не такие яркие, как свечи, но зато куда более безопасные. Правильно высушенного светлячка нужно лишь слегка намочить в воде и готово – маленький зелёный фонарик освещает вам путь в течение нескольких часов. Намокшие от наводнения светлячки засветились все разом и бестолку сияли весь день точно россыпь изумрудов, после чего погасли и оставили гномов без света. Но и эту беду гномы наверняка пережили бы, не начнись ужасное землетрясение… Позже конечно выяснилось, что мимо просто пробежало большое стадо слонов, но гномы были настолько потрясены обрушившимися на них бедствиями, что кое-кто стал поговаривать о конце света…
Гномы вообще легко поддаются панике и те бедняги, о которых идёт речь, не были исключением. Стоило одному из них неосторожно ускорить шаг, как побежали все, а когда кто-то крикнул «Караул!», началось форменное столпотворение. Гномы носились в потёмках, сбивали друг друга с ног, охали, ахали, потирали вспухающие на лбах шишки и совершенно не знали что делать. Тут то и прозвучал призыв выбираться на поверхность, которому последовали все. Спешно схватив свои пожитки, целое поселение гномов бросилось по подземным коридорам наверх, выскочило наружу и, так как была ночь, и кругом было совершенно темно, не сбавляя шага, стало карабкаться вверх по огромному дереву, думая, что они всё ещё находятся под землёй.
Заря застала бедолаг высоко в кроне могучего баобаба, в сотне метрах от земли, которой даже не было видно сквозь плотную завесу листьев. Когда лучи солнца коснулись перепуганных обитателей подземелья, они в ужасе сжались в плотный комок и приготовились умереть, но… ничего не происходило. Солнце продолжало приятно пригревать, свежий ветерок шелестел в листве, а в дебрях листвы весело заливались птицы. Перекусив теми припасами, что были у них с собой и напившись росы скопившейся в больших листьях, гномы приободрились, так как нет более печального зрелища, нежели голодный гном вынутый из-под земли.
– А тут не так уж и плохо, – заметил кто-то. – Только глазам немного больно, точно в них светят факелом, но зато тут тепло и не пахнет червями…
– Так то оно так, – пропыхтел другой гном, раскуривая свою трубку, – да только что мы будем есть на обед? У нас почти не осталось еды…
– Нужно тут всё хорошенько разведать, – предложили молодые гномы и отправились исследовать свой новый дом.
Само собой на самом баобабе они никакой еды не нашли, но спустившись ниже, обнаружили на соседних деревьях массу сладких фруктов. Раньше гномы только изредка лакомились ими, когда те падали на землю. Фрукты всегда были мятые, грязные, а подчас и гнилые, но сейчас, они могли срывать только самые сочные и красивые плоды и лакомиться ими, сколько их душе было угодно. Такая новость заставила замолчать даже самых мрачных скептиков, желающих поскорее вернуться под землю. Гномы удобно расположились среди ветвей и приступили к трапезе. Они успели изрядно набить животы, как вдруг, на них обрушился град гнилых персиков и мандаринов. То были местные мартышки, которым не понравилось соседство гномов. Он с самого утра наблюдали за ними из-за укрытия, не зная, что им предпринять, но увидев, что маленькие нахальные обезьянки в ярких костюмчиках и смешных колпачках воруют их фрукты, не выдержали и закидали их подпорченными плодами. Гномы спешно отступили и укрылись в большом дупле. Там они оттёрли с себя фруктовую жижу и стали думать, что им делать дальше. Было очевидно, что мартышки теперь не оставят их в покое и будут постоянно им досаждать, но как дать им отпор? Несколько гномов попытались также бросить в обезьян несколько апельсинов, но им явно не хватало сноровки. Мартышки обрушили на них шквал фруктов и гномы вновь отступили в дупло.
– Они слишком проворные, – сказал один гном, выковыривая из ушей персиковую кашицу. – Нам никак не совладать с ними. Они прыгают с ветки на ветку, прячутся за листвой, а затем внезапно выскакивают и метко бросают свои персики.
– Точно, – сказал второй, отплёвываясь от гнилого мандарина. – Они тут живут всю жизнь, а мы чужаки, того и гляди свалимся вниз. Нам лучше вернуться под землю. Вода скоро спадёт, и наши туннели высохнут. Да, там нет таких вкусных фруктов, но нет и этих несносных мартышек!
– А ещё, – заметил третий гном, потирая шишку на лбу, – нам мешает солнце, к которому мы не привыкли. Нет, нам точно не одолеть их…
– Постойте, – сказал толстый гном, не жалевший возвращаться в холодные и мрачные туннели. – А что если поквитаться с ними ночью? Во мраке мы видим не хуже котов, а вот мартышки темноты боятся.
– Отличная идея! – поддержали его остальные. – Мы покажем этим хвостатым гномам как нас задирать. За дело, ребята, устроим им весёлую ночку!
Одни гномы принялись распускать свои шерстяные носки и вить из них тонкие, прочные верёвки, а другие, срезали несколько тонких ветвей и принялись мастерить свистки. К вечеру, всё было готово. Когда закат запылал над саванной, мартышки оставили гномов в покое и поспешили на соседнее дерево, где они всегда проводили ночь. Гномы, скрытно, двинулись за ними следом. Едва окончательно стемнело и мартышки уснули на ветвях, несколько проворных гномов тихонько подобрались к ним, и связали шерстяной верёвкой хвосты всей обезьяньей стаей воедино. После чего, каждый гном взял в рот по свистку и по команде толстого гнома дунул в него что есть мочи. Перепуганные мартышки устроили дикий переполох. Они прыгали, путались в чужих и собственных хвостах, кричали, визжали и, оборвав, наконец, связывающую их верёвку бросились врассыпную. Гномы поздравили себя с победой, и пошли спасть и с той поры лакомились свежими фруктами безо всяких неприятностей. Более того, если в округе появлялась новая стая обезьян, то стоило им только завидеть верёвку в руках хотя бы одного гнома, как они поднимали жуткий визг и спешно уносили ноги, так как знали, с этими странными существами шутки плохи. Ко всему прочему, гномы вскоре и сами выучились отменно бросаться фруктами и даже устраивали состязания по метанию груш.
Гномы легко научились устраивать себе дома из листьев и лиан, хотя, если была такая возможность, предпочитали селиться в дуплах. Жизнь под куполом неба пришлась им по душе. Только некоторые из них так и н смогли привыкнуть к солнцу и ветру, и вернулись обратно, остальные же продолжили обустраивать свой баобаб и изучать окрестности, так как гномы ужасно любопытны. Но одно дело путешествовать по глубоким норам или ветвям деревьев, и совсем другое, спускаться на землю. Тут гномов ждали новые испытания и в первую очередь это были хищники.
Леопарды с удовольствием охотились на крохотных человечков, и гномов спасало только то, что в силу своих внушительных размеров, эти хищники не могли забраться на тонкие ветви, способные выдерживали вес гномов. Однако настоящим бичом стали сервалы. Эти небольшие, проворные кошки могли преследовать гномов буквально повсюду, и остановить их мог только дружный вооружённый отпор. К счастью, по части вооружения, гномы всегда были на высоте. У них имелись мечи и палицы, а для защиты от сервалов они сделали себе отличные копья и никогда с ними не расставались. Мало-помалу, гномы начали забывать о подземельях. Предания о том, что когда-то давно все они жили под землёй стали казаться сказками. Их слушали, удивлялись, немного боялись, но мало верили.
«Как можно вечно жить в холодных и мрачных норах, не видя солнца и звёзд, питаясь вареньем из плесени и оладьями из жуков? – вопрошала молодёжь. – Это просто сказки для малышей. Мы всегда жили на деревьях, собирали фрукты, бились с сервалами и метали в цель груши по большим праздникам…»
Так, живя в кронах деревьев, гномы столкнулись с той же проблемой, что и сухопутные дельфины. Им необходимо было средство способное доставить их с одного, отдельно стоящего дерева, на другое, минуя при этом землю, где гномов поджидало немало опасностей. Отчасти, решение было найдено давно. Специальные плащи, которые носили гномы, позволяли им планировать меж деревьев, как это делали белки-летяги. Однако некоторые упитанные гномы (а таких было большинство, так как гномы обожали сладкое), не могли спланировать дальше своего носа и им требовалось нечто более внушительное, нежели простой кусок ткани за спиной. Так началась эпоха изобретений. Каких только странных приспособлений не придумали гномы, чтобы подняться в воздух. Это были прыгунки на деревянных пружинах, позволяющие скакать как кенгуру и подлетать на десятки метров. Затем появились подобия воздушных шаров, следом катапульты, позволяющие выстрелить гномом в направлении нужного дерева. Правда, если прицел был взят неверно, то бедняга, под общий хохот, улетал далеко в джунгли и возвращался обратно только под вечер весь исцарапанный и злой. Гномы пытались приделывать крылья себе на руки, приручать больших птиц, чтобы те носили их на спине и даже пытались парить над землёй при помощи одной только силы мысли, но лишь набили себе кучку синяков.
Наконец, после долгих лет мучений, всеобщее внимание гномов завоевал новый проект под названием вращекрыл. Это был странный гибрид примитивного велосипеда и допотопного вертолёта, где в качестве двигателя использовалась живая сила: четверо гномов одновременно крутили педали, чем приводили в действие четырёхпалый винт. Оболочка летательного аппарата была выполнена в виде корзины, что обеспечивало её лёгкость, хорошую вентиляцию, так как крутить педали на жаре было трудным занятием и эластичность, в случае если вращекрыл терял скорость и падал на землю. В целом, отдавая должное инженерному гению гномов, конструкция была весьма интересной, за одним исключением, поднять её в воздух никак не удавалось. Гномы меняли винты, корзины, увеличивали и уменьшали количество педалей, но всё было тщетно. В их расчёты явно закралась какая-то незначительная ошибка, но найти её так никому и не удавалось. В конце концов, идею вращекрыла забросили, и плетёный прародитель вертолёта остался висеть на ветвях гигантского баобаба, пугая птиц и служа детям качелями. Вскоре гномы создали канатную дорогу между деревьями и на этом окончательно похоронили свои мечты о покорении воздушной стихии. Впрочем, как мне иногда кажется, они не очень то и старались. Хоть древесные гномы и мнили себя особенными, в душе они всё равно оставались обычными гномами, которым уютная кровать и хороший обед дороже любых путешествий, пусть даже и на вертолёте.
– Пап, пап, – спросил Серёжа, – а когда люди придумали вертолёт?
– Тут нет единого мнения, – ответил папа. – Одни говорят, что его придумали ещё в Древнем Китае, другие, что его автор Леонардо да Винчи, а я по-прежнему уверен, что это дело рук одного предприимчивого малого по имени Верто Леот, который, помимо изобретения вертолёта, придумал также губную гармошку, вареники и ботинки со шнурками. Как-нибудь расскажу и о нём!
Снегирь
– Ну-с, и сколько у нас там натикало?
Папа взял горячий градусник из рук Серёжи и присвистнул.
– Ого, 38,9! Да, милый мой, придётся тебе поскучать недельку-другую дома.
– А как же каникулы, – простонал Серёжа. – Я же всё пропущу!
– Ничего не поделаешь, – покачал головой папа. – С такой температурой и думать нечего о лыжах.
Дверь комнаты приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулись головы Вари и мамы. Степашка стоял позади, одетый в красный комбинезон и нетерпеливо переминался с ноги на ногу в ожидании долгой прогулки. Он любил снег и уже предвкушал, как он будет рыть в нём норы, разбрасывать лапами и есть.
– Сколько, – взволнованно спросила мама.
– Больше чем нужно, – ответил папа. – Не заходите, а то чего доброго тоже заразитесь.
– Значит, мы не пойдём в парк? – приуныла Варя.
– Вы идите, а я останусь, – сказал папа. – Тем более, что у меня после вчерашнего похода на каток до сих пор спина болит… Мы тут поболтаем, а вы берите лыжи и катайтесь на здоровье.
– Выздоравливай скорей, – сказала Варя брату. – Я принесу тебе пряников с ярмарки.
– Спасибо, – грустно пробубнил Серёжа. – Ненавижу болеть в каникулы!..
Когда лыжницы вместе со Степашкой ушли, папа принёс мальчику горячую воду с лимоном, лекарства и сел в старое кресло в углу комнаты.
– Да-а, скверно, скверно получилось… – пробормотал он, протирая очки. – Но, ничего. Знаешь, грипп это далеко не самое страшное в жизни, даже если ты заболел им во время каникул.
– Тебе легко говорить, – буркнул Серёжа, – ты можешь гулять, когда захочешь…
– Уверяю тебя, так было не всегда, – ответил папа, чему-то улыбаясь. – Далеко не всегда…
– Ты тоже болел в каникулы? – оживился Серёжа.
– О, – усмехнулся папа, – постоянно! Однажды я даже ухитрился попасть в больницу в летнем лагере, и почти всю смену просидел взаперти. И знаешь, что было ужаснее всего? Окна моей палаты выходили прямо на футбольное поле, и пока остальные ребята носились с мячом, я вынужден был лежать в кровати, едва не плача от досады. Это был просто какой-то кошмар!
– Да, – сочувственно кивнул Серёжа. – А много вас было в палате?
– Я один, – захохотал папа. – Правда, в конце смены, ко мне на два дня «подселили» трёх ребят, которых покусали пчёлы. Я был так счастлив их компании, что начал рассказывать разные истории, чтобы повеселить их, и с тех пор вот никак не могу остановиться…
– А расскажи мне какую-нибудь историю сейчас, – попросил Серёжа.
– Охотно, – улыбнулся папа. – И хочу тебя сразу предупредить, что эта история совершенно правдивая, хотя кое-что в ней и кажется сказкой.
Папа водрузил отполированные до блеска очки себе на нос, откинулся в кресле и ненадолго замолчал, словно собираясь с мыслями.
– Это случилось почти тридцать лет назад. Один мальчик, к сожалению, я не помню его имени, очень сильно заболел и попал в больницу. Болезнь была такой опасной, что он провел там несколько месяцев, и всё это время его жизнь буквально висела на волоске. Доктора делали всё, что могли и сам главный врач, толстый и весёлый профессор, лично каждое утро заходил в его палату, чтобы узнать, как идёт лечение. Последние недели были особенно трудными и мучительными. Мальчик почти постоянно был без сознания и его силы таяли. Врачи круглые сутки дежурили у его постели и бедные родители не находили себе места от тревоги за своего сына. Наконец, после долгих тревожных дней и бесконечных бессонных ночей, болезнь отступила, и его жизни больше не угрожала опасность. Все очень радовались этой победе, но, как оказалось, самое трудное испытание ждало их впереди.
Когда мальчик пришёл в себя, выяснилось, что правая половина его тела парализована, и он не может пошевелить ни правой ногой, ни правой рукой. В довершение всех бед, у него пропала речь, и хотя он всё отлично понимал, отвечать мог только знаками или неразборчивыми каракулями, которые он выводил левой рукой на листе бумаги. Врачи не теряли надежды, и давали мальчику множество лекарств, возили его на специальные процедуры, но, несмотря на некоторые улучшения, он по-прежнему не мог двигаться и разговаривать. Родители не отходили от мальчика не на шаг и тоже всячески пытались ему помочь, однако, всё было тщетно. Даже профессор разводил руками, говоря, что такое порой случается и что для полного выздоровления, иногда, требуются годы.
«Поймите, – говорил он родителям мальчика, – сама болезнь уже отступила, и теперь, всё зависит только от того, насколько страстно ваш сын вновь захочет научится ходить и разговаривать. Никаких видимых препятствий для этого больше нет. Ему просто нужно поверить в свои силы…»
Меж тем, время шло, и за окном промелькнуло жаркое лето, затем закружились жёлтые листья, дождь застучал по стёклам, а потом, ночью, пошёл снег и к утру весь город стал сказочно белым. Не за горами был Новый год, и мальчик очень хотел встретить его дома, у настоящей ёлки с подарками и Дедом Морозом, но боялся, что, скорее всего, его мечтам не суждено сбыться, и ему придётся провести все праздники в больнице.
«Кажется, я уже никогда не смогу снова говорить и бегать, – думал он, печально глядя за проплывающими за окном снежинками. – Никогда… Никогда… Никогда»
От таких мыслей ему хотелось плакать, и он был угрюм и подавлен, и неохотно выполнял упражнения, которые ему прописал доктор. После отбоя, он подолгу лежал без сна, вглядываясь в снежную мглу за окном, и вспоминал своё прошлое, как он катался на коньках с друзьями, как строил снежные крепости, как играл в снежки и грустно вздыхал.
В один из таких вечеров, когда все посетители давно покинули здание, а пустые тарелки от ужина уже унесли на кухню, и вся больница затихала, готовясь ко сну, мальчику показалось, что в большое окно в углу его палаты кто-то тихонько стучит. Надо сказать, что трёх ребят, что лежали с ним, выписали ещё утром, и он остался совершенно один. Мальчик приподнялся на локте и попытался рассмотреть, кто бы это мог быть, но никого не заметил. Как раз в эту минуту в палату вошла медсестра.
– Всё хорошо, – ласково спросила она. – Тебе ничего не нужно?
– Нет, спасибо, – ответил мальчик. – Только мне показалось, что кто-то стучится в моё окошко…
– Ну, это вряд ли, – засмеялась девушка, – ты же знаешь, мы на третьем этаже. Если только кто-то не бросил в него снежком…
Однако мальчик настаивал, и медсестра тщательно осмотрела все окна, но, конечно же, никого не обнаружила.
– Тебе, наверное, просто показалось, – сказала она, укутывая его одеялом. – Давай-ка я лучше открою фрамугу, чтобы проветрить палату на ночь, а ты полежи смирно. Я вернусь через пятнадцать минут и закрою окошко.
Она привычно приоткрыла одну фрамугу, выключила свет и вышла, чтобы навестить других пациентов. Мальчик лежал неподвижно и думал о загадочном стуке, как вдруг увидел пухлого красного снегиря, который влетел в окно и уселся на край фрамуги, стряхивая со своих перышек жемчужные снежинки. Затаив дыхание, чтобы не вспугнуть неожиданного гостя, мальчик осторожно наблюдал за яркой птицей, которая, похоже, чувствовал себя в его палате как дома. Закончив чистить свои яркие пёрышки, снегирь нахально огляделся, перелетел с фрамуги на подоконник, а оттуда на край тумбочки, где стояла открытая пачка овсяного печенья, которую забыл убрать мальчик.
Покосившись на хозяина печенья, снегирь подскочил к пачке, отщипнул небольшой кусочек печенья и проворно проглотил. Очевидно, что печенье крайне ему понравилось, потому что он снова приблизился к угощению и раскрыл свой клювик.
– Вы не возражаете, если я возьму ещё один кусочек вашего изумительного печенья, – услышал мальчик, и настолько удивился, что чуть не подавился одеялом, которое было натянуто до самых глаз.
Не понимая, что собственно происходит, он замотал головой, давая понять, что он не против, и снегирь, насмешливо поклонившись, схватил новый кусок овсяного печенья и проворно проглотил его, а следом и ещё один.
– В жизни не ел такого чудесного печенья, – сказал снегирь, очищая клюв от крошек. – Знаете, когда идёт снег, очень трудно найти что-нибудь вкусненькое, кроме разве что, ягод рябины, вот я и подумал, раз уж вы так любезно развернули это угощение и открыли окно, то…
Снегирь всё говорил и говорил, но мальчик был будто во сне, не понимая, как это возможно и не мерещится ли ему всё это.
– …Так, вам нравится снег?..
Вопрос повис в воздухе и снегирь, не получив ответа, вежливо откашлявшись, повторил его:
– Вы любите снег?..
Мальчик неопределённо замотал головой, а потом, неожиданно для себя тихо произнёс:
– Д-д-д-а-а… – и сам испугался звука своего голоса, показавшийся ему незнакомым и хриплым.
– Как я вас понимаю, – обрадовался снегирь и принялся расхаживать взад-вперёд по тумбочке. – Когда идёт снег, всё вокруг словно преображается! Это похоже на сказку. Да, на самую настоящую сказку! Ох, я так люблю снег!
Снегирь замер на секунду, чтобы удостовериться, что мальчик его слушает и, убедившись, что тот глаз с него не сводит, продолжил болтать.
– Сегодня мы всей семьёй купались в снегу. Вы не представляете, какое это удовольствие! После этого пёрышки такие чистые, такие сияющие, такие восхитительные! Это просто поразительно! Просто чудесно! А вы, любите купаться в снегу?..
Мальчик невольно улыбнулся. Да, он с друзьями любил купаться в снегу, прыгая в глубокие сугробы с забора, а потом прорывая в них длинные туннели. Он вспомнил морозную свежесть снежной пыли на языке и холод в закоченевших пальцах. Да, он очень любил купаться в снегу, но это было так давно, что теперь, он вообще не был уверен, было ли это правдой. Всё же, мальчик кивнул головой и с трудом произнёс очередное «да».
– Как славно, – подпрыгнул снегирь, – мы с вами любим одно и то же! Разве это не здорово?! Ах, как это приятно поболтать с кем-нибудь, кто тебя понимает. Не хочу ни о ком сказать ничего плохого, но когда я давеча болтал с воробьями, они показались мне немного…
Снегирь нахохлился и задумчиво покрутил головой.
– Словом, они ничего не понимают в жизни, вот! – закончил он радостно. – Всё, что их интересует, это горсть хлебных крошек, представляете? Воробьи очень, очень поверхностные птицы, скажу я вам… И такие все серые…
Снегирь важно надул свою красную грудку и ухватил ещё один кусочек печенья. Затем он исследовал пустой стакан, пакет с соком и тихонько чирикнул.
– Знаете, – сказал он, – мне ужасно жаль это говорить, но мне пора. Меня ждут дома. Если вы не возражаете, я навещу вас на днях. Быть может даже завтра. Было очень приятно познакомиться и поболтать с вами. Желаю Вам спокойной ночи.
Мальчик тоже хотел сказать снегирю спокойной ночи, но не смог. Вместо этого, у него получилось нечто вроде «С-с-спокннчь», но даже эти звуки несказанно удивили его, так как он давно не произносил ничего подобного.
Снегирь был крайне галантен и сделал вид, что всё отлично понял. Он быстро вспорхнул на фрамугу, в последний раз окинул палату своим насмешливым взглядом и умчался в темноту, оставив мальчика в сомнениях, по поводу реальности всего произошедшего.
Когда сестра вернулась, мальчик сделал вид, что уснул, но едва она вышла, он снова открыл глаза и долго лежал глядя в потемневшее окно, тихо повторяя первое слово, которое он наконец-то смог произнести.
– Д-д-да, д-да, дд-да, – бормотал он. – Д-а-а, дд-а, д-да.
К полуночи у него так болел язык и губы, словно он целый день произносил длинные речи, но он был необыкновенно счастлив и спал спокойно и глубоко.
На следующее утро, на привычный вопрос главного врача, «хорошо ли он чувствует себя сегодня», мальчик, неожиданно для всех, почти не заикаясь, ответил «да» и эта новость мгновенно облетела всю больницу и вызвала слёзы в глазах родителей, когда им это сообщили.
– Кажется, дело сдвинулось с мёртвой точки, – сказал профессор, радостно потирая руки. – Продолжайте в том же духе, молодой человек и Новый год вы будете встречать дома. Кстати, я прописал вам новые процедуры, которые, я уверен, помогут вам подняться на ноги. По правде говоря, они не очень-то приятные, но вы должны терпеть и делать всё как положено, потому что теперь, всё зависит только от вас. Договорились?
– Д-да, – ответил мальчик. – Да! Да!
– Чудесно, – засмеялся врач, держась за свой внушительный живот. – Просто превосходно. С таким настроем, вы точно скоро поправитесь. Совершенно точно.
Врач ушёл, а мальчик, позавтракав, отправился на процедуры, которые и впрямь оказались болезненными, но он стойко терпел боль и сделал даже немного больше упражнений чем его просили. Все были рады переменам, но, до полного выздоровления было ещё очень и очень далеко и к вечеру, мальчик снова приуныл.
«Что толку, что я могу говорить «да»? – размышлял он. – Даже если я буду учить по одному слову каждый день, я не заговорю и через год! И моя нога и рука… Они совсем хотят не шевелиться… Врачи говорят, что они просто разучились двигаться, и никакой болезни больше нет, но я не могу приказать им даже чуть-чуть приподняться… Всё напрасно… Я навсегда останусь калекой и не смогу бегать и болтать с моими друзьями…»
Он был так погружён в свои печальные мысли, что даже не заметил, как сестра открыла окно и вышла из палаты, а минутой позже, на его тумбочке кто-то тихонько чихнул.
– Простите, – смущённо прочирикал снегирь, когда мальчик удивленно уставился на него, не веря своим глазам. – Я вас не потревожил? Кажется, я немного простыл сегодня, когда летал по парку. Там был такой жуткий ветер, что все кормушки перевернуло вверх дном и семечки высыпались на снег. Пришлось искать их вместе с синицами, а они, да будет вам известно, очень любят задирать нос. Им кажется, что если у них жёлто-зелёная грудка, то они самые красивые птицы на свете и все должны им уступать. Мы чуть не поссорились, вы представляете?