Ярославль. Городские прогулки

Когда я после его работы стал убирать кружки и стаканы, то мальчишеское любопытство взяло свое, и я задел этой густоты «дегтя» ложкой и лизнул. Да, должно быть, лизнул не так, как хозяин, а побольше, так до сих пор не забуду, как я целый день плевался и никак не мог заесть или запить неприятного во рту ощущения.

Собрал хозяин все свертки, завернул их в бумагу, что-то написал на них и, уходя в лавку, унес с собой. По окончании пробы хозяин долго полоскал рот (в кухне, чтобы не разбудить в спальне хозяйку) и холодной, и теплой водой, прибавляя к ней чего-то из принесенных им пузырьков. Затем пошел в столовую и, прежде чем начать завтракать, выпил стакан густых сливок. Это была профилактика, вообще же он после чайных проб пил и ел очень мало».

* * *

География интересов ярославского торговца была совершенно невообразимой. При этом он подчас выступал в роли прогрессивного пропагандиста новых товаров и услуг. Газета «Архангельск» в 1908 году удивлялась: «Весьма бойко торгует кондитерская из Ярославля г-на Укропова. Изготавливаемые ею так называемые „вафли“ – новинка для Архангельска – берут прямо нарасхват».

Если бы не господин Укропов, то, глядишь, в Архангельске и по сей день не знали вафель.

Известный русский велосипедист и путешественник Л. Колотилов изумлялся в конце девятнадцатого века: «Всюду, не говоря о нашей обширной бесконечной матушке России, с ее отдаленнейшими окраинами, но и далеко за пределами ее вы встретите русского торговца, купца, разговоритесь с ним, и он непременно окажется уроженцем Ярославской губернии. В Париже, Вене, Берлине, Константинополе, в Скандинавии, в Египте, Японии и Китае – повсюду преобладают торговцы-ярославцы. Далеко за пределами своей родины ведет он свою торговлю, имеет фабрики или завод, а в случае неудачи он не задумывается и работает что придется».

Действительно, во многих мемуарах то и дело упоминается такой сюрприз – вдруг повстречавшийся где-нибудь на краю географии ярославский уроженец. Не турист, а именно предприниматель. Он может иметь свое крупное дело, работать обычным разносчиком фруктов и овощей или просто-напросто перебиваться разовыми заработками – к примеру, переводческого толка. Ведь, помимо всего прочего, у ярославцев огромные таланты к иностранным языкам.

Чаще всего, конечно, ярославец процветал. Еще бы – он и подольстится, и с десяток комплиментов скажет, но при этом – себе на уме. Один из приказчиков, выходцев из здешних мест, вспоминал: «Довела однажды меня до белого каленья одна барынька, такая расфуфыренная. Зашла шубку к Рождеству покупать. Одну примерила – в плечах тянет, другую принес – цвет не тот, третья – опять не по нраву. Привередничала, привередничала, наверно, целый воз шубок перетаскал. Вижу, старший приказчик на меня глазом косит. Ну, думаю, была не была, попробую один фокус. Остановился и осматриваю ее пристально с головы до ног».

А затем состоялся такой диалог:

– Что вы на меня так уставились?

– Прошу простить великодушно, фигура-то у вас как у хозяйской дочки.

– Ну, и что?

– Ей на Рождество шубку справили.

– Покажите мне эту шубку!

– Не смею вас обнадеживать, но поговорю непременно.

«Усадил ее в кресло. Зашел на склад. Стакан чаю выпил. Табачку понюхал. Выхожу с шубкой, что под руку подвернулась. Только ей на плечи накинул.

– Вот эта по мне. Угодили.

Шубка-то ничем не лучше других, зато цену загнул порядочную. И не торговалась. А хозяйская дочка еще в куклы играла, и невдомек девчонке, что я под праздники до десятка шуб с ее плеча продаю. Конечно, не без выгоды».

Да что там говорить! Известно, что когда в городе Ярославле вдруг остановился Петр I, здешнее купечество в момент отреагировало – вывесило напротив царских покоев огромный транспарант с надписью: «Оцу отечесва, от ярасласкава купечесва, транц-баран».

Это еще не все. Когда стемнело, представители «купечесва» поставили за транспарантом горшки с дегтем и подожгли.

Подобного «внимания» царь больше не встречал нигде.

* * *

Не удивительно, что здешний предприимчивый мужик вошел в художественную литературу. Господин Понизовский, владелец крахмало-паточного завода (расположенного в нынешнем Некрасовском районе Ярославской области и известного как комбинат «Красный Профинтерн»), был воспет в стихотворении Некрасова «Горе старого Наума»:

 
Науму паточный завод
И дворик постоялый
Дают порядочный доход.
Наум – неглупый малый:
 
 
Задаром сняв клочок земли,
Крестьянину с охотой
В нужде ссужает он рубли,
А тот плати работой…
 

Разве что личная жизнь не задалась у этого предпринимателя. Но тут уж как повезет.

* * *

Нищих в городе было довольно много – попрошаек тянет на богатство. Газета «Северный край» сообщала в 1903 году: «На улицах Ярославля на каждом шагу попадаются нищие.

В редком городе можно встретить столько нищих, выпрашивающих подаяние и пристающих к прохожим. В Ярославле нищие как-то особенно бросаются в глаза.

Обыватели жалуются на это. Их беспокоят попрошайки…

Среди нищих есть дети. Голодные, оборванные, дрожащие от холода, дети протягивают руки и вымаливают «копеечку». Только одну копеечку. Дети раздражают прохожих, надоедают им, неотступно преследуя их по всей улице. Тоненькими голосами, со всевозможными припевами, они бегут за «господами» и не отступают даже от палки».

Что поделаешь – издержки материального благополучия.

* * *

Заканчиваются торговые ряды Знаменской башней – одной из тех двенадцати, воздвигнутых в семнадцатом веке. Когда-то ее украшал деревянный шатер, висел набатный колокол (уступивший впоследствии место городскому водонапорному баку), в ворота же была вмонтирована крепкая железная решетка, защищавшая, в случае необходимости, от вражеских набегов (щель от той решетки можно обнаружить в башне по сей день). Во времена Петра I именно здесь стоял особый караул, взимавший пошлину с тех, кто желал носить крамольные в то время бороды.

* * *

Рядом с башней, на Комсомольской улице, 4, находился дом Мохова с номерами. Жизнь в этих номерах текла колоритная. Один из обывателей писал о своем детстве, проведенном в моховской «гостинице»: «Дрова мы покупали сами, я должен был их колоть. Колуна я поднять не мог, поэтому колол топором, было очень для меня трудно, часто помогали мне или ямщики, видя мою «надсаду», или дворники.

Против нас жили шесть человек рабочих, сортировщики льна, выписанные немецкою фирмой «Брандт и Ко», имеющей в Ярославле контору и большой склад льна в доме на углу Рождественской и улицы Нетечи… Вот к этим-то рабочим я и ходил почти каждый вечер. Придя часов в 5—6 с работы, они ужинали и усаживались кругом стола слушать чтение книг. Читали, кто умел, конечно, по очереди, и мне приходила очередь читать. Читали лубочную, базарную литературу. Тут были, как сейчас помню, «Еруслан Лазаревич», «Бова Королевич», «Милитриса Кирбитьевна», «Пан Твардовский», «Илья Муромец» и т. п. И с каким удовольствием все мы слушали, а после прочтения обсуждали: кто, как кого лучше убил или обманул. Так проходили зимние долгие вечера».

Сортировщиками льна соседство, разумеется, не ограничивалось: «Рядом и против нас жили казанские татары, торговцы-разносчики. Они ходили по городу с громадными узлами через плечо. В узлах – разная мануфактура. Они обменивали ее, а иногда и продавали за деньги, на разные старые или негодные в домашнем обиходе вещи…

К ним я тоже очень любил ходить рассматривать всевозможные вещи, которые они выменивали за день, а вечером, после обеда, разбирали их. И чего-чего тут только не было: и золотом шитые мундиры, и просто мундиры военные и штатские, и всевозможные брюки, и шляпы чиновников и гражданские, и дамские, и фуражки разные, и сабли, и шпаги, и ружья, словом – целый базар разного хлама».

Вот уж воистину, кого только не было в пристанище Мохова! Да и в Ярославле вообще.

* * *

Северный фасад Знаменской башни выходит на большую площадь имени Федора Волкова. А на противоположной стороне той площади – театр.

Как-то уж повелось, что первое – всегда в столицах. Первый метрополитен и первая телефонная станция, первый торговый автомат и первый электрический фонарь, первый университет и первый кинематографический сеанс. А вот театр первый – в Ярославле.

Как так вышло? Да и насколько справедливо это утверждение?

* * *

Основателем российского театра считается Федор Григорьевич Волков. Родился он в 1729 году, и дата сразу же наводит на вопросы. Неужели до того времени наша страна не знала театральной сцены? А как же всевозможные увеселения Петра, а крепостные труппы?

Все это было, но театр Волкова принципиально отличался от предшествующих опытов. Во-первых, тем, что был и вправду русским. То есть, русский режиссер и русские актеры ставили пьесы русских авторов на русском языке. Во-вторых, труппа была сугубо добровольная, не крепостная. Более того, актеры получали за свой труд вознаграждение. Следовательно, именно волковскую можно считать первой профессиональной труппой.

Кроме того, это первый народный и первый провинциальный театр. Так, по крайней мере, утверждают книги, посвященные русской истории. При этом утверждают вяло, неопределенно. Ощущение такое, будто авторы сами не верят в написанное или, по крайней мере, сомневаются.

Где доказательства того, что до сценических экспериментов Волкова не было в России ничего подобного? Их нет, да и быть не может. Просто так уж сложилось, что именно волковская труппа попала в поле зрения российского правительства. И потому-то считается первой.

Считается – ну и пусть себе считается. В любом случае, Федор Волков был личностью весьма незаурядной и достойной, а ярославский театр и сегодня далеко не худший. И хватит о том.

* * *

Итак, Федор Волков родился в 1729 году в городе Костроме. Спустя семь лет его отец скончался, а мать весьма удачно снова вышла замуж за ярославского купца Федора Васильевича Полушкина. «Молодые» поселились в Ярославле.

Деньги на обучение Феденьки у отчима естественно были, и мальчик получил по тем временам весьма фундаментальное образование – в первопрестольной. Бывал он и в Санкт-Петербурге, где по словам Николая Новикова, «ходил он несколько раз на театр, чтобы обстоятельнее осмотреть оного архитектуру, махины и прочие украшения; и как острый его разум все понимать был способен, то сделал он всему чертежи, рисунки и модели».

Так что идея создать свою труппу возникла не вдруг.

Первый же спектакль состоялся летом 1750 года в кожевенном амбаре отчима. Зрители, включая отчима, сначала даже не поняли, где именно они находятся – настолько все здесь было не похоже на функциональное торговое сооружение. Стены и потолок разрисованы, по всему залу расставлены горящие плошки. Гости (по большей части приятели купца Полушкина) расселись на скамейки, заиграл оркестр (гусли и пара скрипок), затем занавес поднялся, и за ним вдруг обнаружился роскошнейший дворец, а в нем – царь и царица.

Потом дворец исчез – вместо него столь же чудесным образом возникла городская улица с деревьями и прочей атрибутикой. Ярославские торговцы пребывали в шоке, их, людей бывалых, до сих пор ни с чем подобным жизнь не сталкивала.

Спектакль имел успех, и обрадованный Федор Волков приобрел участок земли, на котором и отстроил театр. Потратился он на костюмы, мебель и декорации. Зато и плату назначил за вход – копейка, три копейки или пятачок, в зависимости от удаленности от сцены.

Новое предприятие начало действовать. Но насколько оно было выгодным неизвестно, так как прошло всего чуть больше года, и о новой труппе доложили царице Елизавете Петровне – известной охотнице до всяких развлечений. И наступили в жизни Волкова большие перемены. Очень даже неожиданные.

* * *

Только что был Федор Волков человеком пусть и знаменитым (в Ярославле и окрестностях), пусть талантливым и преуспевающим, но человеком. С тех же пор, как обратил он на себя внимание двора, сделался Федор Григорьевич этаким делом государственной важности. И дальнейшее его существование удобнее отслеживать не столько по воспоминаниям и косвенным упоминаниям, сколько по официальным документам. Первый из них издан был Сенатом в январе 1752 года и назывался «Указ о доставке из Ярославля в Петербург Ф. Г. Волкова с труппой»:

«Всепресветлейшая, державнейшая, великая государыня императрица Елисавет Петровна самодержица всероссийская, сего генваря 3 дня всемилостивейше изустно указать соизволила: ярославских купцов Федора Григорьева сына Волкова, он же Полушкин, с братьями Гаврилою и Григорием, которые в Ярославле содержат театр и играют комедии, и кто им для того еще потребны будут, привесть в Санкт-Петербург. И того ради в Ярославль отправить отсюда нарочного и, что надлежать будет для скорейшаго оных людей и принадлежащаго им платья сюда привозу, под оное дать ямские подводы и на них из казны прогонные деньги…

И во исполнение оного высочайшего ея императорского величества указу правительствующий Сенат приказали: в Яро-славль отправить нарочного сенатской роты подпоручика Дашкова и велеть показанных купцов Федора Волкова, он же Полушкин, с братьями и, кто им еще для чинов потребны будут, и принадлежащее к игранию комедий их платье из Ярославля Ярославской провинциальной канцелярии отправить в Санкт-Петербург с показанным нарочным, отправленным в самой скорости».

Естественно, что у «показанных купцов» соизволения никто не спрашивал – ведь дело государственное. А впрочем, Волков и не думал противиться – принял подарок судьбы с радостью и преспокойно обозначил себе штат:

«Он, Волков, показал: ко отправлению де с ним в Санкт-Петербург, сверх братьев его, Гаврила и Григорья, потребны к комедии ярославской провинциальной канцелярии канцеляристы Иван Иконников, Яков Попов, пищик Семен Куклин, присланные из ростовской консистории в ярославскую провинциальную канцелярию для определения из церковников Иван Дмитриевский, Алексей Попов, ярославец, посадский человек Семен Скочков, да жительствующие в Ярославле из малороссийцев Демьян Галик, Яков Шумской».

Таким был состав первой русской театральной труппы.

Впрочем, несмотря на ярославские заслуги, Федор Волков был признан недостаточно воспитанным и образованным, чтобы принимать активное участие в придворной жизни. И дабы этот недостаток устранить, его, а также прочих участников труппы, определили на обучение в Кадетский корпус. Сохранилась ведомость, в которой отмечались успехи учащегося:

«Немецкое и латинское письма. Пишет форшерты (грамматические разборы – авт.) хорошо. Прилежен и понятен и впредь об успехе ожидать можно.

Немецкий язык. Окончил грамматику и имеет в первоначальных переводах нарочитое знание… Понятен, прилежен и впредь лучшего успеха надеяться надлежит.

Французский язык. В грамматических правилах и деклинациях (склонениях – авт.) посредственно. Понятен, прилежен и впредь небезнадежен.

Рисование. Рисует и малюет тушью позитуры и ландшафты нарочито хорошо. Понятен, прилежен и хорошая надежда есть.

Танцы. Зачинает делать миноветные па хорошо. Впредь надежда есть.

Музыка. Играет на клавикортах миноветы и польские. Весьма прилежен и потому впредь об успехе хорошая надежда.

Фехтование. Колет целые кавационные штосы с одинакими финтами хорошо. Способен, прилежен и впредь об успехе надеяться можно».

Обучение оказалось достаточно строгим, а условия жизни весьма скудными. И основатель русского театра вынужден писать такие прошения:

«В бытность мою до определения во оный корпус здесь при Санкт-Петербурге близ года без жалования заложил я на мое содержание некоторые вещи, которые мною уже и выкуплены, а осталось токмо еще в закладе в девяти рублях несколько книг, которые необходимо надлежит мне, нижайшему, выкупить же, да сверх того как мне, так и брату моему Григорью Волкову для научения тражедии надлежит ходить на немецкую комедию в каждой неделе по три раза за каждый раз по двадцати пяти копеек с человека.

Того ради просим канцелярию Кадетского корпуса выдать нам, Федору Волкову, на выкуп объявленных книг 9 рублей и на хождения на комедию, на весь будущий май три рубли, да на содержание служителей на оный же май месяц три рубли, итого пятнадцать рублев. А Григорию Волкову на комедии три рубли из принятой Санкт-Петербургского Соляного комиссарства суммы».

* * *

Лишь в 1756 году «комедиантов» признали в необходимой мере подготовленными к новой своей миссии. И 30 августа императрица наконец подписала соответствующий Высочайший указ:

«Повелели мы ныне учредить российский для представления трагедий и комедий театр, для которого отдать Головинский каменный дом, что на Васильевском острову, близ Кадетского дома. А для оного повелено набрать актеров и актрис: актеров из обучающихся певчих и ярославцев в Кадетском корпусе, которые к тому будут надобны, а в дополнение еще к ним актеров из других неслужащих людей, также и актрис приличное число. На содержание оного театра определить, по силе Нашего Указа, считая от сего времени, в год денежной суммы по 5000 рублей, которую отпускать из Статс-конторы всегда в начале года по подписании Нашего Указа. Для надзирания дома определяется из копиистов Лейб-Компании Алексей Дьяконов, которого пожаловали Мы армейским подпоручиком, с жалованьем из положенной на театр суммы по 250 рублей в год. Определить в оный дом, где учрежден театр, пристойный караул. Дирекция того Русского театра поручается от Нас бригадиру Александру Сумарокову, которому из той же суммы определяется, сверх его бригадирского оклада, рационных и денщичьих денег в год по 1000 рублей и заслуженное им по бригадирскому чину с пожалованья его в оный чин жалованье, в дополнение к полковничью окладу додать и впредь выдавать полное годовое бригадирское жалованье; а его бригадира Сумарокова из армейского списка не выключать. А какое жалованье, как актерам и актрисам, так и прочим при театре производить, о том ему – бригадиру Сумарокову от Двора дан реестр. О чем Нашему Сенату учинить по сему Нашему Указу. Елизавета».