7
Лежу и думаю о своем отце. Однажды он мне сказал, что добиться цели можно только в том случае, если будешь упорным и не станешь отвлекаться на мелочи. Я впервые в жизни решил дойти до конца и заполучить Олю. В результате оказался в запертой комнате, как кролик в клетке. Как сейчас мне хочется бросить бороться и просто сдохнуть! Но тогда все будет напрасно. Хоть Паша и моральный урод, но по поводу Оли мы с ним думаем одинаково. Нужно вытащить ее из клуба – пока не поздно! Надо завоевать ее доверие. Может предложить ей то, от чего она не сможет отказаться? Заинтересовать ее чем-то, к чему она будет стремиться после выхода? Но я ведь не тот человек, который способен сделать это. Моя личность сера, и сам я слаб. Это чертовски сложно исправить. Такие люди, как я, идут в расход в первую очередь. И вот сейчас мной просто воспользовались. Паша не собирался мне помогать, я просто стал шестеренкой в его коварном плане.
Нет, я не буду больше идти на поводу у окружающих. Я помогу Оле.
– Оля, – бужу я ее. – Я тоже хочу рассказать, как оказался здесь.
– Что? – бормочет она сонным голосом.
– Ты рассказала мне о себе. А я нет. Я хочу открыть свои тайны.
– Обязательно делать это сейчас?
– Да. Потом я могу передумать.
– И что ты хочешь рассказать? – в ее тоне чувствуется отсутствие интереса, похоже, она будет рада, если я действительно передумаю говорить.
– Многое. Я здесь из-за тебя. Паша знал, как я хотел тебя. На что я был готов.
– Хотел? – переспрашивает она все еще сонным голосом.
– Не в том смысле… Ты покорила меня еще в тот момент, когда я впервые тебя увидел. Я посещал эти встречи только ради возможности встретиться с тобой, – последние слова не совсем верны. Мне нравился клуб. Там я был, как ни странно, действительно счастлив. Но для красоты рассказа можно немного приврать, тем более, это близко к истине.
– Ты ведь меня совсем не знаешь. Оставь свои рассуждения о любви с первого взгляда для глупеньких девочек, – она отвечает серьезно, но без малейшего желания продолжать разговор. – В «Ритце» нет любви.
– Но ты же там есть, – пытаюсь заинтересовать ее комплиментами. – Самая красивая, самая восхитительная девушка в мире! И этого достаточно, чтобы понять, что там есть хорошие люди. И… Я помню, о чем ты говорила. Про свободу, про отсутствие границ. Человек в современном мире должен жить именно так. Заниматься тем, чем хочет, и не ограничивать себя надуманными моральными нормами. Мы переросли ограничения, придуманные нашими предками. Нужно делать то, что хочется, не причиняя другим дискомфорта. В этом Паша был прав. Теперь, зная, что его исключили, а не он сам ушел из клуба, я понимаю, что он имел ввиду под свободой. Под верой.
– При чем тут Паша и его теория свободы? Он идиот. И постоянно говорит невпопад.
– Да, он псих. Но ты же разделяешь его взгляды, его веру в свободу воли, отсутствие границ?
– И? – я добиваюсь того, что разговор становится ей интересен. Она садится, внимательно смотрит на меня.
– Мы же оба понимаем, что мир переполнен стереотипами. И пора от них отказаться, вырваться из оков прошлого. Религия, мораль – противоречивые выдумки, цель которых поработить разум человека. Ты сама сломала все рамки и сейчас свободна. Но не только сексом это можно доказать. Секс – это же лишь одна, пусть и невероятно важная, часть жизни. Почему ты стала жить только сексом? Ты можешь быть совершенно свободной, не посещая «Ритц»!
– Хм, – усмехается она.
– Да, мне тоже нравился беспорядочный секс. Всегда нравился. Но я боялся это признать, так как меня ограничивало общество, которое порицает такое поведение. Меня ограничивали родители, твердящие о счастье в виде семьи с несколькими детьми и большого новогоднего стола с оливье. Я был ограничен нашей культурой, навязывающей одну-единственную женщину на всю жизнь. Люди создали сами себе огромное количество ограничений. Но теперь мы можем делать то, что велит нам природа, не боясь чужого мнения. В современном бизнесе ты не обязан быть «стандартным», надевать те же костюмы и посещать те же рестораны, что и все остальные. Человек идет к выражению своей индивидуальности. И если тебя больше всего волнует секс, то пусть так и будет. Но в мире еще столько всего интересного! – я замолкаю, так как она смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением. Неужели она другого мнения?
– Я взрослая девочка и вольна выбирать сама, что мне делать. Ты прав. Совершенно. Но не все люди вокруг готовы принять свободу в том виде, в котором должны. Они делают слишком много глупостей, и этого Паша никогда не понимал. Я бы, например, очень хотела, чтобы миллиарды гопников во всем мире моментально повзрослели и поняли истинный смысл свободы. Сережа, все, что ты говоришь, я уже слышала. От Паши. Несколько лет назад. Это его слова, не так ли?
– Нет. Паша – фанатик, который спутал религию и жизнь, – сказал я. Может, он и посеял во мне зерно этой новой философии, но понял я все сам, через любовь к Оле, через свободный секс и через «Ритц».
8
Мы трахаемся. Это не любовь, и даже не страсть, а просто животное влечение. Я вхожу в нее. Смотрю на ее прекрасное лицо. На губы, которые она слегка покусывает. Закрыла глаза. Глажу ее грудь. Сжимаю. Сильнее. Ей нравится. Двигаюсь то быстро, то медленно, чтобы насладиться каждой минутой. Это прекрасно! И в то же время она как будто бы не со мной. Я наклоняюсь к ее лицу, целую в губы. Двигаюсь быстрее и быстрее. Ну же! Дай почувствовать, что я нравлюсь тебе! Почему ты не стонешь? Открой глаза, посмотри на меня! Сейчас здесь есть только я и ты…
Двигаюсь быстрее. Хочу, чтобы ты получила наслаждение. Беру за талию. За попу. Прижимаю тело к своему. Хочу чувствовать тебя полностью. Сейчас. Мгновение, которого я так долго ждал. И никто не способен мне сейчас помешать. Прижмись же. Отдайся полностью!
Меняем позу. Теперь я сзади. Каждому своему движению я стараюсь придать больше силы. Наконец у нее вырывается легкий стон, что меня еще сильнее возбуждает. Еще, еще. Я могу заниматься этим вечно, полностью контролирую свой организм. Я должен понравиться ей.
Возможно, мои страдания стоят этого момента. Голое прекрасное тело девушки. Это лучшее, что представляется взору мужчины. Я хватаю ее за волосы. Задираю ей голову. Глажу ягодицы. Как прекрасна ее прогнутая спина, ее кожа… Все жестче и жестче. Я хочу причинить боль.
– Мм, – стонет она.
Мне стоит больших усилий, чтобы прямо сейчас не кончить в нее. Как я этого хочу! Прямо в нее. Так грязно и просто. Мне нравится животный секс. А сейчас особенно, когда она беспомощна и вся в моей власти. Хочу смотреть на нее и быть в ней еще и еще.
Две минуты. Она отстраняет меня. Переворачивается на спину, укрывается одеялом. Смотрит в сторону двери. Неужели ей не понравилось?
– Ты прекрасна, – глажу ее по волосам, сидя рядом, не понимая внезапной смены настроения. Я сделал что-то не так? Или она устала? Что за черт? Еще минуту назад я был счастлив, а сейчас потерян и даже зол на себя…
Как так?! Она сама предложила заняться сексом. Так неожиданно! Мы молча лежали, каждый на своей кровати, и внезапно она спросила, не хочу ли я ее. Решив быть честным, я дал утвердительный ответ. Ничего не говоря, она встала, сняла с себя всю одежду и начала раздевать меня. Я поцеловал ее и взял инициативу в свои руки.
Для нее это, наверное, привычка. Как наркотик, на который она подсела. А сейчас, получив дозу, успокоилась. И кто из нас еще шлюха? Мною просто воспользовались. Важен не я, а мой член.
А разве секс – это не использование противоположного пола в целях удовлетворения? Если так, то и хорошо. Получил свое и можешь спокойно жить дальше, доставив кайф другому. Да! Почему я вообще запарился, что она так просто к этому отнеслась? Мне было хорошо. И теперь, если захочу, возьму ее еще раз. Не думаю, что она будет сопротивляться.
9
В этой комнате становится душно от мыслей. Если какая-то идея запала в голову, о ней можно думать часами. Невозможно переключиться. Некому отвлечь. Иногда даже сам теряешься и повторяешь про себя какую-то фразу, не понимая, что она значит.
Много мыслей о сексе. Оля лежит рядом со мной голая, слегка прикрывшись простыней. Ей не стыдно. Она так легко и просто трахается, не придавая сексу такого значения, как большинство людей. Пища для тела, зарядка, не более.
А в античной культуре секс вообще не обладал той интимностью, которая присуща ему сейчас. Секс – физиологически необходимый процесс, как прием пищи или сон. Почему я должен стесняться? Я же хожу в рестораны, прилюдно ем. В чем отличие секса? Почему иметь много партнеров плохо? Мы же не стесняемся того, что каждый день едим разные блюда.
Древнеримская культура была выстроена вокруг секса. Раскрепощенная атмосфера, которая дозволяла все, что могло приносить сексуальное удовольствие. Для граждан Рима не существовало такого понятия, как супружеская неверность. Жены могли на глазах у своих мужей заниматься сексом с рабами, если у мужей не было желания принимать участия в оргии. Или наоборот. Это было так же обыденно, как сегодня почитать книгу или посмотреть кино перед сном. Отношение к плотским утехам было принципиально другим.
Почему мы должны идти на поводу у культуры, сформированной закомплексованными бедняками – первыми православными проповедниками?! С чего это вдруг они определили нормы отношений между мужчиной и женщиной? Даже в XXI веке секс является темой, на которую не принято говорить в приличном обществе. Какого черта? Говорить об удовольствиях вроде массажа можно. Но ведь секс людям нужен больше, чем массаж. Сколько еще должно пройти времени, чтобы человечество сбросило с себя гнет выдуманных им самим ограничений? Свободный секс, в конечном счете, является двигателем прогресса. Чем быстрее мы сбросим оковы, тем менее закомплексованным будет человечество, и тем быстрее мы сможем прийти к настоящей гармонии. Только неудовлетворенный человек развязывает войны. Секс – один из лучших антидепрессантов. А свободный секс – наше будущее…
Я всегда считал, что секс с незнакомой девушкой должен быть в порядке вещей, но боялся вести себя подобным образом. Это все мама и папа. А может, не получалось просто? Большинство людей, с которыми я общался в студенческие годы, были весьма строгих убеждений. Я боялся, что меня осудят и не поймут. Сейчас мне плевать на общественное мнение. «Ритц» снял с моих глаз очки. Боязнь показаться каким-то не таким только убивает наше сознание и порабощает разум. Если в этой комнате закончится моя жизнь, то я умру свободным человеком, несмотря на замок на двери.
От этой мысли становится так хорошо. Эйфория. Я жил словно в клетке, слабовольным и безынициативным существом. Теперь все иначе!
10
– Сережа? – говорит Оля. Я немного задремал. Что ей надо, интересно. Может, опять захотела трахаться?
– Что такое?
– Ты знаешь, Паши уже давно не было. Я дико хочу есть. А что, если он правда оставит нас здесь умирать с голоду?
– Ты – единственная, кто ему дорог. Он не сможет так поступить.
– Я и представить себе не могу, что у него в голове. Для него это может быть игра, в которой жизнь даже очень близкого человека не имеет значения.
– Если он верит в Бога, то не посмеет убить.
– В Бога? В какого? Его Бога знает только он сам. Может, Бог сказал ему, что я должна искупить свои грехи смертью?
– Я надеюсь, что ты не права, – я понимаю, что в ее словах есть доля истины.
– Я тоже. Но что делать, если он все же не вернется? Мне еще не дают покоя его слова про огонь. Вдруг он решил сжечь нас заживо?
– Нет, на это он не пойдет. Я его знаю не так давно, но причинить тебе такую боль он не посмеет, – мои слова звучат неубедительно, да я и сам в них не верю. Он псих, а значит, способен на многое! Нужно отвлечь ее.
– Оль, а ты сама веришь в Бога?
– Нет. Я атеистка. Бог – кто это? Я, и только я управляю своей жизнью. Или другие люди, которые никак к Богу не относятся. Вот Паша возомнил себя Богом и оставил нас здесь подыхать. Только он способен вытащить нас. Бог? Нет, подонок сраный. И Бог нам не поможет.
– Паша почти убедил меня, что от молитвы может стать легче. Разве ты не пробовала молиться? – я пытаюсь ей противоречить, непонятно зачем.
– Слушай, я не собираюсь с тобой спорить на эту тему. Каждый сам выбирает, во что ему верить. Я верю в секс. Верю в то, что мне доставляет удовольствие. Верю в то, что не побоюсь никакого Бога и убью эту скотину, когда мы выберемся отсюда.
11
Паша не появлялся три дня. Надежды остается мало. Я не могу спать из-за голода. И теперь не знаю, что хуже: недосып или этот зуд в желудке…
Оля себя чувствует еще хуже: головная боль и периодическая тошнота. Она стала еще раздражительнее и полностью замкнулась в себе. Мы уже больше суток не общаемся. Меня это бесит. Злит, что не могу выбраться отсюда. Ненавижу эту комнату.
Включаю телевизор – надоела пустая болтовня. Хочу лечь. Слабость. Дурацкая неудобная кровать. Непонятный тусклый свет. И еще эта кикимора лежит молча, отвернувшись…
12
На четвертый день меня тоже начинает тошнить. Самочувствие становится все хуже.
13
На пятый день Оля немного пришла в себя. Я слышал, что такое происходит, когда организм полностью переходит на внутреннее питание. У меня, похоже, такая функция не работает.
Куда же запропастилась эта сволочь? Теперь я уверен, что он хочет, чтобы мы сдохли здесь, как собаки.
Силы покидают меня. Ни на чем не могу сосредоточиться.
Злость уступает место апатии. Девушка рядом иногда пытается говорить. Наверное, чтобы не разучиться. Строит теории, что могло случиться, или что задумал Паша. Я даже не пытаюсь ее утешить, так как знаю, что это бесполезно.
– Я не хотел вот так погибнуть, – шепчу я, лежа в кровати.
– Не поверишь, я тоже.
– Возможно, это наши последние дни. И я хочу сказать тебе, что ты лучшая, кого я встречал. Только ради тебя я нашел в себе силы вылезти из своей коробочки и начать жить, – на эти откровения словно уходят последние силы.
– Подожди еще. Рано для предсмертных речей, – у Оли еще есть силы бороться. – У нас есть еще одна надежда. Отец поймет, что в моем исчезновении виноват этот псих. Узнает, где мы, и спасет. Главное, чтобы Паша не опередил его и не прикончил нас.
– Как я хочу, чтобы ты оказалась права. Но если Паша сам покончил с собой, чтобы искупить грехи?
– Если это так, то я рада. Готова отдать жизнь за его смерть. Но если нет, то клянусь, я сама лично убью его.
– Не надо так говорить. Ты не знаешь, каково это – чувствовать, что ты виноват в чьей-то смерти.
14
На пятнадцатый день я теряю сознание, когда пытаюсь умыться. Оля кое-как дотаскивает меня до кровати. Она невероятно бледна, под глазами темные круги. Волосы растрепаны и торчат в разные стороны. Не хочу говорить. Не могу. Слова лишние. Зачем вообще произносить что-то?
О! Я слышал, что человек может месяц прожить без еды. Но не могу представить себе, как. Или мне плохо из-за замкнутого пространства.
Интересно, что приготовила мама. Отбивные я не хочу! Лучше салат, оливье. А отец, наверное, пожарит вечером шашлык. На дачу поедем… И Оля с нами! Мы вдвоем сядем на качели и будем качаться. А если они порвутся? Сначала нужно поесть шашлыков. Как долго он их жарит… Когда же папа их принесет? Пока полежу, отдохну.
Где я?! Оля, подвал. Нет. Не хочу. Как здорово было ждать прихода родителей с едой… Нужно держаться. Хотя нутром чувствую, что наше заключение подходит к концу. Если быть честным, то я уже смирился. Мне не страшно умирать. Просто все равно. Лучше, чем лежать на месте и терять себя в ожидании неминуемого конца.
15
Какой смысл считать дни? Все существование свелось к ожиданию смерти. Никто не придет за нами. Заточение отняло у нас желание общаться, смотреть, лежать. Жизнь стала бессмысленна.
Какую я прожил бестолковую жизнь, не оставив в ней ничего хорошего! Только совершенное мной зло. Убитый человек, обозленная девушка и разочарованные родители. Обо мне будет неприлично вспоминать, сидя за столом. Я останусь мимолетным воспоминанием чего-то плохого, разочарованием. Я не успел ничего достигнуть. Эх, если бы у меня был еще хоть один шанс!
Проклятая дверь отделяет меня от мира. От жизни, от искупления. Я готов отдать себя на суд. Высосать яд из жизни. Ну же, судьба должна дать шанс! И…
Показалось? Нет.
– Оля! – ору я, обезумев. – Смотри! – показываю на дверь. – Смотри же! – не замечаю, как руками выдираю клоки волос у себя на голове. Но не двигаюсь, боюсь ошибиться. Не имею права на это. Наконец, забыв о беспомощности, бросаюсь к двери. По дороге чуть не падаю. Толкаю. Она открывается.
– О-хо-хо-хо! – вырывается у меня из груди приступ истерического хохота. Возможно, руки сами хлопают в ладоши. Тело словно отделилось от разума, и я смотрю на себя сверху. Это не эйфория. Это чувство возрождения. Психоз. Мое несчастное измученное тело не может выдержать в миллион раз раздувшийся дух. Я заполняю собой все.
Это не сон! Все по-настоящему, если я не умер. Нет. Четкость восприятия постепенно возвращается ко мне, это похоже на то, как после длительных помех на старом телевизоре настраивается изображение.
Оля подходит ко мне, держится за ручку двери, чтобы не упасть. Опускается на колени и начинает плакать. Мы спасены. Мы спасены. Она чувствует! Как же глубоко в ней запрятаны ее эмоции, и что должно было произойти, чтобы она позволила им взять вверх. Нужно бежать! На глазах у меня тоже выступают слезы. Я буду жить, мама. Я не умру. Я докажу, что достоин этого. Теперь все будет иначе.
Какой-то скрип быстро возвращает меня к реальности. Ведь кто-то выпустил нас. И у него для этого должна была быть цель. Иначе он бы не сбежал.
– Пойдем отсюда быстрее, – я беру девушку под локоть и помогаю ей подняться. – Пока он не передумал. Хочу быстрее к людям.
Идем вверх по лестнице. Выходим в прихожую. В отличие от подвала, здесь уютно. Похоже на чей-то загородный дом. Похоже, что он построен из бревен, этого я никак не мог предположить, сидя внизу. Я вообще не задумывался, на что могут быть похожи другие помещения. Не теряя времени, открываю входную дверь, которая также не заперта.
В лицо бьет свежий воздух, который производит на меня одурманивающий эффект. Я жадно вдыхаю его. Запах свободы! Он прекрасен.
Идет дождь, как обычно в Петербурге. Как я соскучился по этому дождю, по промозглой сырости! Мы оказываемся на крыльце. Оглядываюсь. Дом построен посреди леса. Возле небольшого крыльца стоит джип. Я отпускаю Олю, сажаю на ступени, сам спускаюсь к автомобилю. Открываю его. В замке зажигания торчат ключи. Нет, это уже не случайность. Плевать. Иду к Оле, помогаю ей дойти и сесть в машину.
Завелась. Куда ехать? Не знаю. Да и все равно. Главное, подальше отсюда. Как ясно работает голова после дней, а может, и недель, беспамятства. Выворачиваю руль, разворачиваюсь, выезжаю на проселочную дорогу, покрытую листвой.
– Оля, мы свободны. Ты понимаешь, что это значит? – говорю я в порыве эйфории. – Мы едем домой.
– К отцу. Я хочу к отцу, – бормочет она.
– Хорошо. А я поеду к…
Оле есть куда ехать. А мне – нет. Я обрел свободу, которой не могу воспользоваться. И я в этом мире абсолютно одинок.
16
Доехав до Санкт-Петербурга, я почувствовал дикий голод. В дороге мы провели около часа, может, чуть больше. Часы показывают 11:30. Не понимая, куда ехать, двигаясь прямо и ориентируясь по указателям, мы выехали к городу. Нас заточили где-то в районе поселка Сиверский по Киевскому шоссе. Точнее определить я не смог, да и надобности не было. Если потребуется найти туда дорогу, я не смогу.
На въезде в город стоит кафе. На площади Победы, называется «Евразия». Бывал здесь. Простая, посредственная еда. Да какая сейчас разница! Все готов отдать за большой кусок жареной свинины с картофельным пюре. А еще лучше борщ и пирожные! Хочу пирожное-картошку, такое, как раньше были. И сверху побольше крема! Еще возьму горячих закусок и пирогов.
Останавливаюсь возле обочины.
– Оля, пойдем поедим, – этим я вывожу ее из состояния транса, в котором она пребывает последние полчаса. В ответ на мое ультимативное предложение получаю неожиданный ответ:
– Нет. Отвези меня домой.
Как так? Как можно не хотеть сейчас есть, после всех этих неисчислимых дней мучения, когда вот здесь, перед нами, есть еда. О чем можно думать. Она сдурела? Совсем чокнулась, что ли?
– Оля, мы можем поесть! – кричу я, не сдерживая эмоций. Хлопаю дверью и иду в кафе один. Плевать, не хочет – пускай помирает. А я поем. И много. Закажу все, что захочу. А для начала – то, что быстрее принесут. Да. Да!!! Я на свободе. Я могу поесть.
Слышу сзади чей-то хриплый голос, зовущий меня по имени. Оборачиваюсь. Оля открыла дверцу машины. Нехотя возвращаюсь. Каждая секунда отдаляет меня от столь долгожданной еды.
– У нас нет денег.
– Денег? Плевать. Зачем сейчас? Потом отдам. Они поймут. Мы голодные как черти.
– Тебе мало приключений? Опять хочешь, чтобы заперли? Отвези меня домой, там поедим.
– Нет, ну конечно нет! Здесь. Я больше не могу терпеть.
– Тогда иди один. Я подожду здесь. Я очень плохо выгляжу.
Плохо выглядит? Она сейчас думает о своей внешности? Я искренне расхохотался. Стоя на краю могилы, наводить марафет? Вау. Это за гранью моего понимания.
– Отвези меня, пожалуйста, домой. Прошу, – она захлопывает дверь и опускает голову на грудь.
– Псс… К черту… – чуть не плача, сажусь обратно в автомобиль.
Дорога. Перекресток. Дорога. Я не различаю, куда еду. Иногда Оля подсказывает, куда нужно повернуть. Мне плевать. Кажется, что сейчас я окончательно потерял все чувства. Не там, в подвале, а здесь, имея возможность поесть, я еду непонятно куда, где меня совсем не ждут. Даже воздух потерял вкус. Нет запахов. Нет города, нет ничего. К черту! Ненавижу ее. Ненавижу.
Перед глазами совершенно незнакомые улицы, хотя я проезжал по ним тысячи раз. Светофоры. Выполняю движения на автомате, не отдавая себе отчета.