А затем слабыми ручонками сломал ключ, застрявший в замочной скважине. И долго сидел перед закрытой дверью. Ожидал отца – соседи не смогли справиться с поломкой. У папы силища была огромная, а также великолепное соображение. Используя пинцет и отвертку, он легко открыл дверь и парой движений вытащил обломок ключа из скважины. И не ругался. Замечательно.
Летом мама увезла меня на Черное море. Долечиваться. Поехали сразу тремя семьями. Две мамы, один папа и четверо детей. Отправились дикарями, но по уже известному адресу в Скадовск.
Огромное ярко-синее море бесконечно большие пляжи. Мелководье, на котором невозможно было утонуть – уходишь от берега на сотню метров, а глубина меньше, чем по шейку даже у детей. В чистой, теплой воде по полчаса и больше бултыхались без проблем. И без надзора. Часами наблюдали с пирса за медузами. После того, как обожглись, больше не пытались брать их руками. Да и жалко. Берешь такой аккуратный красивый зонтик, вытаскиваешь на настил, а он превращается в груду соплей.
Уже к середине сезона я заработал репутацию отъявленного вредителя. Дом нашей хозяйки имел один туалет и только на улице. Сооружение для одного посетителя. Валерка показал мне фокус, как находясь на улице закрыть эту кабинку изнутри. А что, просто и надежно. Рано утром я его и сотворил. И ушел в комнату читать. Через час выхожу и вижу десяток человек, мнущихся в очереди. Увидев меня, все хором завопили:
– Мы думали, что это ты там заседаешь и что-то с тобой приключилось, собрались скорую вызывать!!! Кто же там?!
– Никого.
Снял с внутренней защелки и открыл дверь. Понятно, наслушался по самое никуда. И объявлен исключительно подлым хулиганом. Удивлялся Валерке, который меня научил, но не допер о применении этого фокуса.
Но все проходит. Прошло и это. Пора уезжать. Чтобы утешить ребятню мамы повезли нас тремя видами транспорта: на теплоходе, самолете и поезде. Восторг. Хвастались до конца лета.
Все друзья оказались в разъездах у бабушек. Успел даже по школе соскучиться. А каникулы все тянулись. И в это тоскливое время я увлекся фантастикой. Научной и героической. Читал запоем. В этих книгах (советских, естественно) выстраивалась жесткая и непротиворечивая последовательность. Она повторялась в каждой книге. Наши изобретения и машины – лучшие в мире, разведчики и чекисты самые умелые и отважные, которым помогает весь советский народ. Естественно – Ленин всегда и везде. А редкие книги, где не было побед СССР, воспринимались чужими и какими-то недоделанными. Мы тогда не понимали, что такое цензура.
На первые карманные деньги за сданные бутылки, долго выбирал и купил маме первую в ее жизни губную помаду, а себе – значок октябренка. Красную звездочку с фотографией маленького Ленина в центре. Этот же значок мне торжественно вручили на школьной линейке во втором классе. Я возгордился.
Тут и радостная мстя подкатила. Стукач-одноклассник влетел по полной программе. Изрисовал чернилами портрет Ленина в своем учебнике, да так, что училка, увидев это, чуть в обморок не упала. Кряканье выдала громко и художественно. Мы в полном восторге ржали все классом. Потом жутко перепугались. Разбор залета выполнялся на общешкольной линейке. Присутствовали и старшеклассники, и учители. Все гнобили бедолагу. Наш класс молчал. Виноватыми себя чувствовали. С нас ведь тоже спросили: «Как вы такое могли допустить. Почему сразу не сообщили?». И это во втором классе… А потом придурок убыл в неизвестную другую школу. Надеюсь.
Первую в жизни двойку я получил также во втором классе. За диктант по украинскому языку. Заслуженно. Маловато книг на украинском читал. Зато стихи на украинском запоминал влет и декламировал без малейшего акцента. Этим и спасался от троек за четверть. А результаты моего чистописания демонстрировали всему классу: «Как не надо писать». Но четверку за четверть и год все-же натягивали: хорошисты, как и отличники, требуются во все времена.
В виде награды, за успешное окончание второго класса, мама взяла меня с собой в дом отдыха. Городок Ворзель под Киевом. И санаторные корпуса в сосновом лесу. Долго не мог поверить, что деревья могут быть таким огромными. А под ними – маслята в безумном количестве. Все червивые.
По ночам белки забирались в комнаты через открытые окна. Съедали сласти, остававшиеся на столах. В руки не давались, но на кроватях иногда сидели. Скушно неимоверно. Даже пруд с огромным количеством головастиков и лягушек не спасал. Тем более, что в нем запрещалось купаться.
Потом женщины выявили соседку – какую-то безумно крутую певицу. Она благосклонно отнеслась к предложению провести вечер песни. После первого завывания все мужики незаметно исчезли из зала. Я – за ними. Они по пиву, а я поддержал компанию лимонадом. Угостили коллеги.
Каждое воскресенье мама брала меня с собой в Киев. Самым тяжелым испытанием оказалась экскурсия в Киевско-Печорскую Лавру. Особенно пещеры. И кельи, в часть которых можно было заглянуть. Только освещения там не было. И вдруг, одна из женщин заявляет, что увидела тело на скамейке в дальнем углу кельи. И я начал шарахаться от всех дверей по ходу пещеры.
Потом обвык. После того, как увидел ряд стеклянных ящиков, в которых находились скелеты, одетые в богатые одежды. И надписи – граф такой-то… Странно, но длина этих ящиков была не больше метра. Это что, были дети?
Экскурсовод объяснил, что особо сухой воздух пещер способствует естественной мумификации тел умерших. Мне от этого уютней не стало. Хотелось побыстрее уйти отсюда.
В конце похода по ближним пещерам нас собрались вести в дальние пещеры. Тут я заныл, очень громко и противно. Особенно после того, как увидел мумию святой, лежавшей на скамье в коридоре. Она была почти полностью накрыта черной материей. Только ее левая рука оказалась открытой. Черная кожа и белые ногти. И эту руку целовали проходящие женщины. В общем, не выдержал я… Большинство экскурсантов меня поддержало.
После этого демонстрация церквей, разрушенных фашистской бомбежкой, уже не впечатляла. Хотя золотые кубки с эмалевыми картинками в музее показались очень красивыми.
На следующее воскресенье мы поехали по киевским магазинам. Наверное, именно тогда я возненавидел шопинг. Уже после третьего огромного магазина казалось, что подо мной качается пол. И ужасно болела голова. Перед четвертым магазином я решительно уселся на крыльцо и заявил, что никуда не пойду. Ворох покупок не позволил маме тащить меня за руку. И взяв с меня обещание, что никуда не уйду, она отправилась в это чудовищное здание.
Отсутствовала мама очень долго. Я уже начал беспокоиться – что с ней случилось? А тут еще прохожие взбесили. Начали монетки бросать. Заорал: «Я НЕ НИЩИЙ!!!», да так, что все шарахнулись. Меня трясло от злости и унижения. Так впервые проявилась моя гордыня. Но как это было обидно… Мама, узнав – смеялась.
В третьем классе нас готовили уже в пионеры. Водили в сквер имени Павлика Морозова с облупленным гипсовым горнистом. Которым Павлик никогда не был. Выдали для прочтения серию книг о юном герое. Читал, ужасался жизнью того времени и восхищался отвагой Главного пионера Советского Союза. Но чем ближе подходило время собеседования на соответствие высокому званию Юного пионера Советского Союза, тем больше подкатывал страх от необходимости закладывать своего папаню в милицию. Как врага народа. Для того, чтобы соответствовать…
К счастью, такой вопрос на собеседовании никто не задал. Нас большим стадом загнали в огромный Дом Культуры и повязали красные галстуки. А потом мы сами выступали на праздничном концерте с песнями и плясками. Я читал очень длинный патриотический стих. Учители восхищались памятью. Остальные зрители тем, что стих все же закончился.
Ага, чудо-ребенок. Не только память. Отец рано научил меня играть в шахматы. И я, как вундеркинд, в обязательном порядке, обыгрывал пьяненьких гостей. С тех пор ненавижу эту игру. И шашки, за компанию.
А сами компании гостей воспринимал очень даже неплохо. Приходили интересные люди, которые рассказывали много нового, в том числе и о том, о чем не говорилось по радио и не писалось в газетах. Вспоминали грустную шуточку главного немца во время капитуляции, когда он показал на американцев с англичанами и спросил: «А эти что, нас тоже победили?» Отец с гордостью демонстрировал фотографии военных лет. Портреты друзей – фронтовиков, общие фотографии сборной армии по футболу. Он в ней играл полузащитником, имел прозвище «Танк» и даже закатил победный гол в финале первенства армий, проходившем в Берлине 1945 года.
Об этом отец рассказывал с удовольствием. И как удирал от патруля по руинам города. После того, как разбил дорогущую немецкую машину – это его друг учил вождению. А про войну – нет. Глухо ненавидел ее. Хотя имел ордена и медали. От него первого услышал о том, что самыми жестокими противниками были не фашисты, а салашисты. Венгерские фанатики. Плохие следы после них оставались. Вырезали не только пленных солдат, но и женщин и детей. Ну, наши и кончали их беспощадно. В плен не брали. Или на штык, или сапогами забивали.
Жалко, что у папы не получилось воспитать из меня спортсмена с малых лет. Не хватило ему времени и терпения, а мне – сил. Попытки были. Когда отец подсадил меня на спортивный канат. Пальцы не смогли охватить эту толстенную и неуклюжую веревку. Я не удержался и грохнулся, позорно заревев. Да и в дворовых играх чаще оказывался на последних местах.
Лучше всего у меня получалось швырять камни. Далеко и точно. В драках двор на двор очень даже помогало. Но опять, без странности не обошлось. Как-то изо всех сил запулил кирпич во вражин из соседнего двора. Он сорвался и полетел в окно. Нечаянно. За стеклом видна перекошенная рожа мужика. В ожидании неизбежного. Все, амбец, что сейчас будет… От страха в голове крутится одно дикое желание: «Только не в окно, только не в окно…». Почему-то кирпич послушался – в метре от окна резко изменил направление и вертикально врезался в землю. У соседа челюсть отвисла, а я рванул куда подальше.
Сосед потом как-то недоуменно высказал «фе» моему отцу. Но, нету тела – нету… В общем, недоуменно смотрели больше на соседа, чем на меня. Тем более, мальчик отличник, тихоня, книжки читает беспрерывно. Сосед же отличался преимущественно борьбой. С зеленым змием. Уничтожал его частенько.
Его жена и теща по-своему пытались ему помочь. Но получалось не очень. Особенно когда теща добыла новый рецепт лечения алкоголизма. Оказывается, если в вино добавить собачью кровь, то это навсегда отвратит мужика от пьянства. Теща обсудила с дочерью вариант лечения, а страдалец подслушал.
Через пару дней приходит трудяга с работы домой. Моет ручонки перед ужином, садится за стол, а там красота неописуемая: картошечка отварная, шкварки, лучок, помидорчики, чесночок. В центре – Бутылочка портвейна. Мужичок потирает ладошки, распечатывает родимую. Разливает винишко, по рюмочкам женщинам, а себе – в стаканчик.
И тут женщины повели себя интересно: отставили рюмки в стороны, а хозяина уговаривают – пей родимый, для тебя старались. Тот смекнул, вспомнив подслушанный разговор. Выскочил на минутку «выкурить папироску». А сам в магазин. Купил портвейн и незаметно подменил бутылку со стаканом.
Вот они, наконец, чокнулись и мужик задавил стаканушку. Сидит довольный, закусывает. Хозяек нахваливает. Жена и теща на него вылупились. Реакцию ждут. Мужик посидел, подумал с расстановкой, внимательно посмотрел на женщин и… гавкнул.
У тещи разрыв сердца. Жена, дура, подала на бедолагу в суд. Хорошо, судья попался понимающий, пообещал сменить виновников и статью «непреднамеренное убийство» переквалифицировать на статью «попытка отравления» применительно к истице. Семья распалась, мужик остался на свободе, а теща в ящике.
Мужику показалось мало, продолжил хохмить. Использовал новенькую телевышку, которой все горожане гордились. В один прекрасный день этот охламон влезает на самую вершину вышки и орет:
– Прощевайтэ люды добрые.
На площади собирается народ и отговаривает его от суицида. Мужик не унимается:
– Нема мени прощевання…
От вершины отделяется тело, летит и шмякается об асфальт. Ошарашенный народ сбегается любопытствовать. Какая-то бабонька выдает:
– Дывысь громодяне! Ось людына … (шмякнулась), аж солома з мозгов повылызла.
Тот же судья дал шутнику 15 суток. Заценил, как «мелкое хулиганство».
Но хохмач и на этом не успокоился. Понравилось ему на слуху быть. Работал он водителем на грузопассажирском агрегате. С тентованым кузовом, скамейками и калиткой в заднем борту.
Во время командировки в Кривой Рог взял попутчиков. Группу еврейского обличия и поведения. Одного в кабину, остальных в кузов. Едут. Но платить не собираются. Тогда водила по ходу поездки вкручивает соседу, что едет в больничку лечиться от бешенства. И странным взором поглядывает на беднягу. Тот трусливо забился в уголок.
Во время остановки (мальчики – налево, девочки – направо) сосед из кабины пересел в кузов. По приезду в город водила обнаружил, что калитка открыта, а кузов пустой. На ходу паразиты выпрыгивали. Травмы и переломы «спортсменов» обеспечили отсидку хохмачу уже на полгода. Ха-ха. Условно.
Что делать, люди боролись со скукой как умели. Иногда немножко выходя за рамки. Удовольствие доставляли даже женские свары. На Украине они особо неповторимы. Гарные дивчины сцеплялись по малейшему поводу, быстро переходя на сочные матюки. Крутили друг дружке дули. И синяки ставили, и волосы драли. На радость публике. Однажды в запале бабонька задрала платье и показала сопернице очень внушительную попу. Та в долгу не осталась: не только задрала платье, но и трусы спустила. А попа то оказалась маленькой, тощей и синюшной. Да уж, контраст… Народ взвыл от восторга.
Оружие против скуки все же появилось – телевизоры быстро в дело пошли. По тем временам наша семья считалась зажиточной. Отец был ведущим горным инженером. На еде не экономили и телевизор одними из первых взяли. Все соседи по вечерам к нам в гости ходили. Через полгода в каждой квартире стоял телевизор. Но они не мешали нам общаться.
Гагарин. Его полет – это же фантастика наяву. Школьная линейка, взаимные поздравления незнакомых людей на улицах. И коронный проход космонавта на встрече в Москве от трапа самолета к правительству. На первой трети пути у него развязался шнурок и пару шагов он прошел, не сразу заметив непорядок. Сидя у экрана телевизора, мы кричали: «Не останавливайся, иди…». А он встал, наклонился и завязал. Не торопясь, основательно. Как долго тянулось это завязывание… Потом выпрямился и пошел, также ровно и невозмутимо, как и до этого. Воин есть воин, должен быть всегда в порядке. Запомнилось.
Глядя на нас, соседи начали обзаводиться и холодильниками. Оказалось, что это не буржуйская роскошь, а необходимейший предмет домашнего хозяйства. Ведь раньше даже масло приходилось хранить в воде, чтобы портилось не так быстро.
Цивилизация вступала в свои права.
Прижились на Украине мы очень даже неплохо. Много друзей завели. Вкусно покушать хоть дома, хоть в компании – так это за милую душу. Фрукты, ягоды и овощи – нигде такой красоты и вкуснятины больше не видел. До сих пор помню арбузы, дыни и желтую черешню, которые папа приносил по воскресеньям с базара. Вишню, абрикосы, яблоки и груши можно было спокойно рвать с веток деревьев, свисавших на улицу. Шелковица – любая – черная, белая, розовая, красная. Хозяева не ругались.
Денег хватало даже на черную икру, которую маме и мне прописали для поддержания здоровья. Хотя нам больше нравилась вяленая и копченая вобла. Бывает. Роскошное украинское сало, холодец, слоеные торты бабули из четвертой квартиры – одно воспоминание слюну вышибает.
Сестре, которая на три года младше меня, купили пианино. Сначала на нем играл папа. «Цыпленка жареного» и «По военной дороге», а также военные марши. Потом с пяти лет сестру отдали в музыкальную школу. У нее там сразу дело пошло. А мне не повезло, обещали отдать на учебу попозже. Зависть, конечно, обуяла и втихомолку пакостил сестричке. За что и прилетало от родителей. Как-то реву после наказания, а Лена подходит ко мне, гладит по голове и ласково так утешает: «Не плачь, братец. Поганый ты у нас хлопец». С визгом вылетел на улицу.
Удирал на улицу постоянно. Нигде не было больше такой дружбы и доверия, как у наших ребят. Что такое национализм никто из нас не понимал, хотя дразнилки были: «Ишов хохол, насрав на пол. Ишов кацап, зубамы – цап. Ишов кыргыз, гавно догрыз». Никто не обижался. Разделения на украинцев, русских и евреев просто не существовало. С немцами, правда, было очень плохо – отрыжка недавней войны. Не любили мы их. Да и они не спешили трезвонить о том, что немцы.
В общем, текла обычная, послевоенная жизнь.
К сожалению, хорошее имеет свойство кончаться.
Сначала заболел папа. Прихватил на шахте радикулит. Еле передвигался по квартире со шваброй, вместо костыля. Уколы не помогали, массаж тогда считался гнусной отрыжкой капитализма. Мама пускала в ход и банки и горчичники. Бесполезно. Тут соседки порекомендовали куриный помет. Как только папе объяснили средство и способ применения, он моментально выздоровел и на следующий день вышел на работу. Больше радикулитом никогда не маялся.
Затем продолговато проболел я. Мама пять раз болела воспалением легких. Было обещано, что шестое воспаление она не переживет.
Держалась только сестричка. И то, часто простывала.
Украина хоть и теплая страна, но сырая. Для выходцев из Урала очень неподходящая. В общем, вердикт врачей оказался единодушным – смена климата всей семье.
А тут еще нечаянная подлянка от меня отцу прилетела.
Пригласил директор рудника ведущих горных инженеров к себе на посиделки. С детьми. Пять семей за столом расселось. Подпили, рискованные по тем временам стороны бытия затронули. Вот жена директора и выступила. Мол, до сих пор своих детей грудным молоком кормит. И продемонстрировала.
Сидит растелешенная баба. Жирная, сиськи обвисшие. Две девчушки, лет по пять, повисли на них и, закрыв глаза, упоенно сосут. Тут она заметила меня и очень настойчиво пригласила присоединиться. После продолговатой паузы все замерли. Личико у меня стало достаточно выразительным. Еще бы. Как представил картинку, так чуть не стошнило. Наверное «нет» прозвучало очень даже внятно. Отец также внятно одобрил: «Молодец». Дама тут же стряхнула сосунков, натянула лифчик и платье. И с красной харей выскочила из зала.
После этого папа стал активно искать новое место работы и жительства.
Особых проблем ему это не составило. Ветеран Великой отечественной войны, орденоносец, великолепный специалист горного дела. Активный коммунист. Работал на секретных объектах, в том числе на Желтоводском урановом руднике. Дважды получал помощь после писем к Сталину.
Первое письмо пошло еще от отца и от деда. Прямо с фронта. С бабушкой Марией в тылу на Урале беда случилась. Она работала на карьере в бригаде взрывника. Его, как сапера, рано забрали на фронт. Взрывником назначили его первую помощницу. После первой самостоятельной отпалки от нее даже ошметков не нашли. Назначили мою бабушку. А та отказалась наотрез: «Мужиков нет, а на руках две грудные дочки. Помру – кто их кормить будет?».
Грозили ей всяческими карами, врагом народа назвали. Лишили пайка. А что такое жизнь в войну без пайка? – Голод страшный. Лебеду ели. Родственники и соседи отказали в помощи, боялись связываться с «врагом народа». Вот она и не выдержала – отписала мужу и сыну на фронт. А те – сразу Сталину.
Уважение к заслуженным фронтовикам оказали незамедлительно. От имени Сталина. Руководство города и директор никелевого рудника в ногах у бабушки валялись, прощения просили. Паек за полгода целиком выдали, еще сверху на детей добавили. По хозяйству помогли. Работу новую предоставили.
Глубокая признательность товарищу Сталину от всей нашей семьи.
Второе письмо направил отец Сталину уже после войны. С Украины. Маму местные бонзы отказывались принимать на работу. Хотя юристов была отчаянная нехватка. С чьей-то подачи пакостили даже простые горожанки. В магазинах, демонстративно, организовывали очередь перед ней. Чтобы пришлая кацапка не могла купить продукты.
Партийная организация не помогла.
После письма моментально нашлось место юрисконсульта, а в магазинах бабоньки услужливо «пропускалы жинку до упэрэду». Мама в очередях больше не стояла – «вона ж в мылыцыи робыть».
Испугались «противные». Больше нашу семью никто не задевал.
И все же пришлось уезжать. В далекий Казахстан. Где настоящие морозы и плевок замерзает налету. И можно кататься на коньках и лыжах. Где бескрайние просторы, яркое солнце, а сухой воздух на раз убивает любую заразу.
Провожали нас всем домом. Женщины плакали. Уезжали далеко и навсегда. Больше никогда не свидимся. Папа подсуетился, чтобы нашу квартиру передали соседям Белоножко, Валеркиным родителям. Мама раздарила соседкам платья и пальто. Я подарил Валерке любимую игрушку – огромный пистолет, предмет зависти всей округи. А Женьке – лучшую книжку, которую перечитывал много раз. Мы прощались.