Умолчи, считая тайной

Присутствовал поблизости и ещё кое-кто. О нём не знали ни двое, ни десять. Он не отдыхал, не планировал и не подводил итогов – просто наблюдал и контролировал ситуацию. Своевременно занятая господствующая высота позволяла при необходимости вмешаться и принять потребные меры. Случись парню и его подруге повести себя слишком шумно, их, несомненно, заметили бы исламисты, а они – молодые, агрессивные… С мужчинами у них разговор один, предельно короткий, а с девушками – совсем, совсем другой. Да, счастье сегодня на стороне любви.

Человек в камуфляжной одежде опустил бинокль и зачехлил винтовку с оптическим прицелом. Объект едет домой, на сегодня наблюдение можно прекратить.

2012

– Значит, теперь я тебя, сладкая, увижу только под Новый год…

В последний день перед долгой разлукой будущие супруги решили никуда не ездить. Погуляли, забрались на подошву Сулайман-тоо, до вершины оставалась самая малость – метров восемьсот. Подниматься выше, лезть в пещеры и посещать музей Генка идти категорически отказался. Сходили на базар, к речушке. Называть знаменитую Ак-бууру «рекой» у любого, видевшего воочию Волгу, язык не повернётся – так он дипломатично объяснил свою точку зрения. Сходство всех на свете рек в одном – течение воды, как и времени, однонаправленно. Говорить о неизбежном не хочется, но никуда не денешься…

– Нет, Геночка, Нового Года у меня в этом году не будет. У них, в Европе, праздники другие, там в ходу Рождество. И новогодних каникул не бывает.

– Блин, так ты будешь там ишачить с лета до весны без передышки? А сессия?

– Придется привыкать. По-настоящему в студентки меня зачислят в октябре, а с десятого августа – полтора месяца подготовительного курса для таких, как я, приезжих. Вот выпровожу тебя, и возьмусь за немецкий. А то стыдно жить в стране и не врубаться в элементарные гутен-моргены.

– В общем, правильно, – Муха тяжело вздохнул, – Станешь полиглотом, особенно на моём фоне. Опять же, больше зубришь – меньше по дискотекам с танцульками шаришься, меньше дури в голове…

– Ты на что это намекаешь? – Нурширин ткнула его кулаком в бок, – Это, как я понимаю, ревность?

– Есть такая поговорка: «Кто не ревнует, тот не любит». Я, безусловно, человек современный и всё такое, но…

– Понятно. Собственник.

– Нет, я в хорошем смысле! – попытался оправдаться жених, но его снова ткнули, побольнее.

– А мне как быть? Та девушка… как её зовут?.. Джаннин?..

– Жанна. Без «Д».

– Угу, пусть без «Д». Ты же с не́й сюда приехал, так?.. И на Кек-куль с нею ездил, нет?.. Ночевали там… А если бы у неё с родителями всё было в порядке – то и меня бы никогда не увидел, правильно?.. Кстати, как они?

Она смотрела в упор, твёрдо и требовательно. Шутками не пахло, пахло порохом. Еще не жена, а уже сатана…

– Инка ей звонила, сказала, живы. Раз так – поправятся.

– Слава Богу. Я серьёзно – есть же и такая поговорка: «На чужом горе своего счастья не построишь». У киргизов говорят: «Боз уйду́ кулге́ кою́ш» – «на пепелище юрту не ставят». У англичан – не знаю. А ещё лучшая ученица! – она не по-детски горько усмехнулась, – Ты её… у вас с ней была… любовь?

– Да какая там любовь…

– Так, разок-другой?

Чёрные глаза жгли углями, и Муха поёжился. Н-да, влип… Он собирался рассказать всё по порядку, но нежный пальчик лег на губы, приказывая молчать. Молчим.

– Ты же обязательно спросишь, не сейчас, так вечером, на прощание, люблю ли я тебя. Я лучше сразу скажу: нет. Пока – нет. У нас с тобой любви как таковой, в физическом смысле… – она чуть запнулась, – секса, я имею в виду, ведь и не было.

– У меня и с ней, если хочешь знать…

– Не хочу. Я не о ней и вообще не об этом. Тебе двадцать четыре, а мне…

– Три.

– Что-о?

– Мне не двадцать четыре года, а двадцать три.

– Хорошо. А мне – семнадцать. С хвостиком. Да, ты умный и опытный, и в этих делах тоже. А я пока ничего не знаю, не умею… я хочу сказать – знаю, конечно, не на Луне живём, но чисто теоретически, а ты уже успел попрактиковаться…

– Да не так чтобы… – краснея, зачем-то начал снова оправдываться Муха, – Я же не Казанова какой-то…

– А чего не знаешь, о том судить не берись – этой поговорки, возможно, ещё не придумали, а мне она нравится. И ещё. Вот везде говорят и пишут – продажная любовь, то да сё… А я думаю: разве можно любовь… не секс, а такое, как у меня… как у нас с тобой… разве можно купить за деньги?

Генка посмотрел на нее внимательнее и увидел нечто новое. Нет, внешне она осталась той же – те же пухлые губы, те же сейчас вопросительно поднятые брови, тот же чистый лоб, тонкий нос, те же бездонные глаза… изменилось общее выражение. Перед ним стояла не девочка-подросток, а женщина, человек со своим взглядом на непростую даже для многих взрослых проблему и своим мнением. Она задала вопрос и как будто ждёт ответа, а сама уже знает его, и этот ответ – «нет».

«Да, купить можно, – мог бы ответить он, опытный и умный, – Мне ли не знать!.. Можно купить объятия и поцелуи, возбуждающие прикосновения и ласки, фрикции и даже оргазмы. А такое… такое – нет! Ты, сладкое моё солнышко, тысячу раз права. Всё продажное и покупное – подделка, и купивший её никогда не получит миллионной доли истинного чувства… А что до умения… это ты-то ничего не умеешь?.. ты даже в рыбалке меня, как шкета, за пояс заткнула, на трёх языках шпаришь, и с юртой, не сомневаюсь, разберёшься на раз…» Он промолчал.

– Так вот. Я – твоя. Раз мама приняла от дяди Жаркынбая твой калым и разрешила мне взять серьги… ты, между прочим, так и не сказал – как они мне?.. идут? – она отвела волосы с ушей и кокетливо повернулась вправо-влево, – Твоя будущая жена. А через год… нет в феврале, когда приеду на каникулы, ты начнёшь меня учить уже настоящей любви. Не отвертишься!

На этом полагалось быть паузе со слезами и последующими заверениями, обещаниями и клятвами. Пауза не состоялась – будущая жена решительно поднялась со скамейки и зашагала по направлению к дому. Будущий учитель настоящей любви покорно пошёл рядом. Его как ни в чём не бывало взяли под руку. О, женщины…

«Откуда она узнала о Жанке?.. а глупее вопроса придумать не мог?.. Дядя-тётя, Билли с братом – исключаются. А три сестры?.. Сколько им?.. самой младшей – пятнадцать, не больше. Здесь же на улице и взрослые, и дети, особенно девчонки – все друг друга знают… а тут такое событие – сватовство приезжего без пяти минут гинеколога к вчерашней школьнице! Вот и ответ…»

– А ещё, – дабы не терять связи с аудиторией, преподаватель должен время от времени менять направление беседы, – А ещё я научу тебя летать.

– А ты умеешь? Как птицы?.. Или… ха-ха-ха!.. как мухи?

– Увидишь. Тебе понравится, обещаю. И про Кипр сказку расскажу. Басню, вернее. Только я её наизусть не помню.

– Басню сам сочинил?

– Не-а. Я по этой части не спец. И о белом море – не я придумал, от деда слыхал, он на уроках географии для любой части света свою историю подбирал. А эта и вовсе старинная, ее ещё до нашей эры один римский поэт сочинил. Секст Турпилий его звали.

– Турпилий?.. Не слышала. Гомер… нет, он грек… римские – Овидий, Вергилий… Ювенал… еще Аврелий?

– Я тоже.

– Что – тоже? Тоже поэт? – хихикнула эрудированная отличница.

– Этих тоже слышал… – уклончиво пояснил «умный и опытный», – А Турпилия этого, если б не басня, и не близко…

– А басню откуда взял?

– О-о, это отдельная эпопея. Я её и переводил сам…

У ворот небогатого домика их возвращения ожидала хозяйка. А невидимо следовавший весь день за парочкой человек ещё четверть часа понаблюдал, поговорил с кем-то по мобильной связи и сел в подъехавшую машину. Автомобиль простоит на этой улочке до утра. Завтра его сменит другой, затем снова вернется первый… уникальная выпускница не останется без охраны до самого отъезда к своему необыкновенному будущему.

На сей раз Гулбайра не казалась суровой – поздоровалась уважительно, улыбнулась. Муха, после секундного колебания (вдруг здесь такое недопустимо?..), поцеловал руку будущей тёщи, а дочь повисла у неё на шее.

– Устала, мам? Что-то ты рано со второй смены сегодня. Как твой рогатый, не трудно ему, в такую жару?

– А ты как думаешь? Вот будет у тебя машина, покрутись на ней весь день, тогда поймёшь. И троллейбус – та же машина, только не коптит. Жарко ему, и трудно, не без этого. Но людей-то возить надо… А раньше сегодня – не из-за жары. Наши мужчины опять бастовать надумали, потому и раньше.

Генке с поклоном указали на диванчик у низенького стола.

– Садитесь, доктор. Выпьем чаю.

«Доктор» открыл было рот и едва успел поймать себя за язык. Отказываться от такого приглашения нельзя ни в коем случае – прямое оскорбление.

– Я жалею только об одном, – усадив Муху на почетное место, будущая тёща что-то быстро сказала дочери по-киргизски.

Невеста проворно принесла кипящий самовар, кувшинчик молока, блюдо с маленькими шарообразными пирожочками, две пиалы. Сама вышла – ей, оказывается, сидеть с ним за одним столом не положено.

– Я жалею об одном – что ты не можешь забрать её прямо сейчас. Забрать, увезти к себе, запереть на сто замко́в… Как я не хочу, чтоб она ехала туда!

– Мама! – воскликнули с кухни.

– Нурши́, иди в комнату! Подслушивать нехорошо, – она дождалась выполнения приказа, –. Не хочу, а возражать, не пустить – не имею права. Здесь ей учеба, да ещё такая, не светит. Школьные оценки ничего не значат. Денег у меня нет, просить не хочу – даже у Жаркынбая. Он даст, но – не возьму. Без мужа не отдать… Ешь хошан. Или не нравятся?

– Спасибо, очень вкусно, – «пора бы остановиться – проглотил уже штук пять. Или шесть…»

– Ты у мамы один?

– Нет, сестричка еще, – «ма-аленькая такая. Лет тридцати…»

– Материнского благословения на женитьбу спрашивать не будешь?

– Она разрешит, – «как только очнётся после обморока».

– Да, ты взрослый, сам вправе решать. А кем был твой отец?

«Ага. Справки обо мне уже навели – в первый раз об этом не упоминалось».

– Который?

– Как это – который? Разве у человека может быть несколько отцов?

Гена подавил тяжёлый вздох.

«Может, ещё как может… Как бы и не соврать, и лишней правды не сказать?.. Первого по счёту, героически, а с равной вероятностью, глупо погибшего военного, живьём не видел ни разу. То есть видеть-то видел, из пелёнок… а толку?.. и фотографий его, биологического предка, мать не сохранила принципиально. Додумалась же!.. О приёмном… или правильнее говорить «приня́вший»?.. хорошо, остановимся на «усыновивший». Как ни называй – о нём лучше промолчать. Этот деятель жениховой репутации призовых очков не принесёт: чего хорошего ждать от пасынка арестанта-уголовника?.. Эх, папы, папы… и почему я не возник, как Венера, из какой-нибудь пены?.. не морской – так хоть для бритья?»

– Понимаете…

– Называй меня просто Гулбайра. У нас отчество при обращении к старшим не обязательно.

– Видите ли, Гулбайра… Настоящего своего отца я не помню – он был военным, офицером, и погиб, когда мне не исполнилось и года.

– Бедный мальчик!

– Нет, я по нему не страдал – у детей…

– Я не о тебе, а о нём. Если тебе не было года, то получается, и он умер совсем молоденьким!

– Да-да, наверное… – «о старшей на семь лет сестричке, пожалуй, не будем… тогда погибнет уже не мальчик, жалости поубавится к нему, а следовательно, и ко мне…» – Да, а второй, отчим… как бы вам объяснить… мама с ним развелась. Он меня и маму…

– Кажется, понимаю. У нас это бывает редко – отцы, даже неродные, не бьют ни жён, ни детей. Бедный мальчик…

«Уф-ф!.. Вот и врать не пришлось. Она, умница, всё додумала сама. А пирожки у неё вкусные, не хуже тётушкиных!.. как называются?.. шерхан?.. надо запомнить… Ну как ей объяснишь – не бил Валерик ни маму, ни меня, только кинул конкретно. И человек-то он, в сущности неплохой, одна беда – невезучий до ужаса…»

– Значит, ты поэтому такой…

– Какой?

– Твои друзья рассказывали Жаркынбаю – ты самостоятельный, решительный, независимый. Крепкий.… Даже странно – сыновья без отцов часто, наоборот, берут от мамы женские качества – мягкими растут, слюнтяями. А ты – будто у какого-то сильного, настоящего мужчины учился жизни.

«А она в самом деле умница! Комплимент – отличный ключик к сердцу любой женщины, и особенно мужчины, если верить доценту Воронцовой… И где у них тут баб медицинской психологии учат?..»

– Думаю, сказалось влияние деда, – «какого именно – ей знать ни к чему», – Он как раз такой – сильный, независимый… был.

– Тоже военный?

– Нет, педагог. Но жил в деревне… райцентре, знал и умел много чего, а я несколько лет фактически прожил у него, учился в его школе. Вот, видимо, и перенял кое-что.

– И правильно. Значит, моя дочь не ошиблась. Она, когда ты свозил её в школу, так и сказала: «Мама, он очень хороший!» Скоро уезжаешь?

– Завтра в девять самолёт, в аэропорт поедем к семи.

– Провожать она не пойдёт.

– Я знаю.

– Не обижайся, – она понизила голос, – Знаешь, я хочу тебя попросить…

– Если смогу… – «блин, опять я лезу…» – Извините, пожалуйста…

– Сможешь. Она говорит, зимой приедет на недельку, на каникулы. Тогда будет уже совершеннолетней. Я не хочу пышной свадьбы, да и ни к чему это. А прошу – сделай так, чтобы она вернулась насовсем как можно раньше. Понимаешь?

Генка удивленно кивнул. «Неужели угадал?»

– Вижу, понимаешь. Забеременеет – вернётся, никуда не денется. У меня сердце не на месте… Нечего ей там делать так долго – целых семь лет учиться, а дальше – кто знает, сколько ещё?.. Обещаешь?

Он не ответил ни «да», ни «нет». Идея изначально бредовая, но…

«А почему ты, дорогая тёща, не спрашиваешь: мне, самостоятельному и независимому, столь ранее дитя – надо?!.. Мудр дядюшка, не зря его тут уважают… Слышишь чушь – не спеши возражать».

Пришло на ум и кое-что ещё, уже своё: жизнь зятя – сплошной компромисс. Отказать в столь деликатной материнской просьбе означало бы с ходу, еще до свадьбы, нажить если не врага, то и не союзника на всю оставшуюся семейную жизнь. Зятю положено снова кивнуть, а там, раз уж старшая высказалась, можно изложить и свои соображения.

– Мне кажется… точнее, я почти уверен – она и так там долго не продержится. Нет, я понимаю, она умница, и в школе отличница… но в ВУЗах, особенно тамошних, требования совсем другие – на порядок выше, даже круче. Эти, немцы и англичане… они к нашим, как бы мы ни старались, относятся свысока. А она гордая, я вижу. Быть на третьих ролях – не для неё. Поэтому, как только столкнётся с таким отношением, вам или мне скажет. Скрывать обиды она ведь не умеет?

– Да, ты прав. Гордячка, а от меня ничего не таит.

– И мы с вами мигом переведём нашу студентку сюда… я имею в виду не Ош, конечно – ко мне, в Самару. Перевод – не поступление, гораздо проще. Так что не переживайте, вернём мы её.

– Спасибо, сынок… – женщина подалась к нему через стол и поцеловала в щёку, – Будем надеяться. А насчёт трудностей всяких, отношений… Ты еще толком её не узнал, а я – знаю. Кто-то, может, и сдастся, сломается, захочет убежать, а она – справится. Но ты в учёбе понимаешь больше, авось выйдет и по-твоему. Видит Бог, я хочу ей только добра!

– Я тоже. А провожать меня ей и не нужно.

«И снова «Уф!», теперь с облегчением. Экзамен на зятя выдержал, а провожалки нам и в самом деле ни к чему. Всё сказано, решено, калым уплачен, серёжки подошли… интересно, сколько там по итогу «Жорик» отвалил?.. у неё не спросишь… придётся же отдавать… бог… тьфу ты, Аллах с ним, опосля разберёмся. А зимнее поручение тёщи выполню, уж это – кровь из носу! Но – по-своему…»

– Ты знаешь, я передумала, – царевна на прощание, не обнимая, не целуя, крепко прижалась к нему, – Не «нет», а «да».

– Да – что?

– Я тебя всё-таки люблю.

Пошмыгала спрятанным в его подмышке носом, подняла полные слёз глаза.

– Если б ты знал, как мне жалко маму! И ехать очень страшно, честное слово. Но ведь такой случай – он выпадает один раз в жизни, правда?

«Если бы! – хотелось ему возразить, – Если б так, этакий зигзаг удачи выпадал бы каждому, пусть через одного, и счастливчику оставалось лишь не проворонить момент, чтобы поймать удачу за хвост. Так нет же! Такое если и бывает, то меньше раза на миллион. И упускать – нельзя. Глупо не воспользоваться шансом проскочить из пешек в дамки. Вот только какого чёрта этот чудесный, этот поганый джек-пот выпал именно тебе?!»

2012

Озёрная компания в полном составе оккупировала террасу и пила чай с такими же, как на столе у Гулбайры, кругляшиками. Муху встретили без восторга. Славик сделал большие глаза:

– Ну, чувак, ты тогда вовремя свалил! Там у нас такое было!

– Не понял… когда свалил?.. где было? Снежный человек на огонёк заглянул?

– Говори толком, а то он не въедет, – вмешался Саня, – Ты же знаешь, мы два дня, ну и ночи, само собой, в мотеле жили – тут потусуемся, потешим старых, и опять туда. Дядя Жора разрешил, так и им спокойнее, а сегодня вот утром приехали, хотели рассказать, а ты уже урыл куда-то…

– Короче, слушай, – снова начал Слава, – Спим мы себе в палатке…

– Всей толпой?

– Ну да… В тесноте, как говорится, да не в обиде…

– А на воле без меня – засцали?

Ответом был дружный возмущённый рёв. Никто ничего не боялся, но осторожность, как выяснилось, лишней не бывает. Ранним утром он, Генка… за жратву спасибо, конечно… тихарём припёр провизию, а сам укатил и не пожелал остаться даже на совместный завтрак. А они такого страху натерпелись!

– На вас там напали, что ли? Бандиты? А я никого не видел… Надо было позвонить, дядь Жор мигом решил бы вопрос…

– Да какие, на хрен, бандиты! Хуже! Но тебе спасибо.

– За что? – «ё-моё, неужели засветился?»

– Помнишь, ты мне намедни намекнул, напоследок: они, типа, мстительные?

– И ты поверил? Это ж я для прикола!

– Ага, прикол вышел что надо. А я, как обычно, встал раньше всех, хотел было сразу вылезать, а потом вспомнил твои слова и выглянул, в щёлочку… За это и спасибо – как говорится, предупрежден – значит, вооружен.

– Ну-у?..

– А там, – продолжила рассказ Марина, – Чёрные вдовы сидят!

– Какие вдовы? Бабы пришли?

Четверо за столом как-то нерадостно рассмеялись. Нить повествования опять вернулась к Славику.

– Тёмный ты, Геша, мужик, хоть и доктор! Про каракурта слыхал?

– Так он же встречается в пустынях…

– Может, и в пустынях встречается, а к нам пожаловало штук сто!

– Нет, – умерил друга Саша, – Меньше. Сотни, по-моему, не было. Но за пятьдесят набежало, я отвечаю.

Их-то, толпу кровожадных каракуртов, и увидел в щёлку собравшийся по нужде боксёр. Поднимать тревогу и будить мирно спящих подружек счёл излишним, растолкал одного Саню. Тот тоже глянул, убедился в реальности грозного нашествия, они совместно обдумали план действий…

– Саня молодец, допёр, как с ними разобраться.

– Топтали фауну, садисты? – деловито уточнил Гена.

– Да ты что! У нас же подошвы тонкие – прокусят, и писец. Мы палатку сзади проре́зали, выбрались потихоньку. У него на ква́дрике баллончик был газовый, костер разжигать, типа огнемёта в миниатюре. Ну, мы и устроили им аутодафе́ – выжгли на фиг. Вот такие дела…

– Интересно… какого рожна эти пауки на тебя, Славка, лезут?

– Почему это – на меня? – Слава встал из-за стола, внимательно осмотрел свои штаны, футболку, повернулся спиной к Марине. Та проверила заднюю полусферу, кивнула: «чисто».

– А на кого? То к спальнику пришли, то к палатке… Спал бы на улице – по-другому могло выйти… Принять удар на себя – это круто!

– Гад ты, Гена, – заступилась за милого друга Маринка, – А если бы укусили?.. А почему лезут… возможно, от него запах какой-то особенный. Мы не слышим, а они реагируют… Всё, Славка, на природе ты больше никогда в жизни ночевать не будешь. Я прослежу.

Инна столь категорично не высказывалась, молча поглаживала своего героя-огнемётчика по мужественному плечу.

«Ай, как славно… похоже, не я один отсюда женатым уеду. А Сашкина огненная идея – просто класс! Стали бы топтать, давить – могли и допереть, в чём дело. Красочка на подошвах – чем не улика?»

А дело было вот в чём. В ночь перед сватовством Муха не выспался отнюдь не из-за любовного томления. Вооружившись самодельным сачком из капронового следка и куска проволоки, он битый час лазил с фонариком по саду и собирал паучков. Попадались разные, преобладали крестовики – от малышей с таблетку аспирина до трёхсантиметро́вых гигантов.

Пойманных аккуратно покрасил обувным кремом в радикально чёрный цвет, всем без исключения подре́зал конечности. Справедливости ради надо отметить: ни сотни, ни полусотни не набралось – ровно тридцать четыре особи. В качестве временного жилища потомкам Ара́хны послужила обычная литровая стеклянная банка. И – в холодильник. Спал урывками – важно было не допустить замерзания узников, ведь с трупами шоу не сработает. На время пути обложил банку льдом. Было трудно, но чего не сделаешь для развлечения друзей! Им там, поди, скучно, без анимации… Хлебом туристов снабжают регулярно, а зрелища?..

Загримированные ночные охотники, как и планировал дрессировщик, не расползлись – тихо-мирно сидели, где освободил, по-паучьи чихали и кашляли от простуды, вяло пошевеливая культяпками лап в ожидании зрителей. Успех премьерного спектакля превзошёл все ожидания – сложилась будущая семья и, даст бог, не одна!

2012

Влюблённому, обручённому и разлучённому по логике вещей в прежние, доэлектронные времена следовало страдать, печально вздыхать и непрерывно строчить письма. Во времена нынешние – посылать эсэмэски, звуковые письма, звонить и ждать звонков от предмета страсти, скорбно вздыхая и так далее.

У студента-медика Геннадия Муханова на подобные глупости не было ни времени, ни сил. По приезде в Тулу он проводил друзей, собиравшихся отметить возвращение с горних высей в девчачьей комнате. Горячего желания срочно увидеться с Жанной Муха не испытывал, в то же время водить за нос девушку тоже не хотел. Она сама недвусмысленно заявила: «Хочу быть с тобой!», и он, как джентльмен, да и просто воспитанный человек, должен сообщить – место занято.

Комната оказалась пустой. Инка набрала номер и прояснила обстановку: соседку в ближайшую неделю не ждём – она днюет и ночует в больнице, а оттуда ездит в сельский отчий дом, где на её попечении младшая сестрёнка. Мамино-папино состояние внушает оптимизм, они из реанимации переместились в эксклюзивную семейную палату, пока лежат, но к середине осени смогут ходить на своих двоих. В крайнем случае – на костылях.

– Слушай, пленник пами́рский, – дав отбой, Инна неприя́зненно глянула на Муханова, – Может, не будешь спешить?

– Куда спешить? – не понял Генка, – И почему – памирский? Мы, вообще-то, на Тянь-Шане были.

– Не врубаешься? Объясняю: она о твоих аульных ходках-похождениях ни хрена не знает. И если узнает, то – не от меня.

– И не от меня, – поддержала Марина, – Мужики, вы как? Не проболтаетесь?

– Могила! – первым поклялся Саня.

– Мамой клянусь! – завершил сговор Славка, – А давайте по пивку пройдёмся? Сушит чего-то, а заодно отметим конец похода и скрепи́м, как говорится, наш святой союз?

– Погоди ты со своим пивом! – Инка снова тяжело посмотрела на «ходока», – И ты молчи! Ей с предками неизвестно сколько валандаться, говно из-под них выгребать, малу́ю пасти, а тут ещё ты с этой горной козой…

– Почему козой?

– Ну, с коровой…

– Знаете, – насупился Генка, – Я, по-моему, не давал повода, чтоб вот так на меня наезжать! А она вообще ни при чём. Хорошая девчонка, сирота, между прочим. А ты сразу – коза, корова…

– Ладно, замнём для ясности! – примирила спорщиков Марина, – Славик прав – сбрызнем и успокоимся. Девчонка, конечно, неплохая, раз у тебя от неё крыша набекрень съехала. Но и Инка права – Жанку обижать не нужно. Вот она – уж точно ни при чём, так что ей – ни слова. Наладится со стариками, она отойдёт, тогда и скажешь. Если не опомнишься к тому времени. Но лучше бы тебе опомниться

На том и порешили. К пивку добавилось заботливо уложенное тётушкой в Санин баул винцо, потом пивко повторили… Генкин мобильник сдох, шнур от зарядки подломился, и телефон без толку пролежал всю гулянку. Он уже у двери взглянул на тёмный экранчик и махнул рукой: не напрягать же возбуждённую обсуждением походных приключений компашку ради минутного «Мама, я скоро буду…» Два товарища как-то автоматически остались ночевать якобы «на свободной Жанниной койке», а Муха отправился домой.

Славка вышел с ним в коридор, придержал за рукав.

– Мух, ты пойми, девки не с дури лютуют. И не за Жанку, а, как бы тебе втолковать… из-за неё, понятно, тоже… короче, лопухом не будь!.. Она, ошская твоя, она кто?.. Ну, была б хоть вон Жоранбека Санькиного дочка, так нет же! Она ему вообще седьмая вода, как говорится… Он крутой, такими делами ворочает – Кремль отдыхает! А у неё мамка троликом рулит… Тебе это надо?

– И что?

– А то. Учишь тебя, учишь… Жанетта наша девочка скромная, в общаге, как лохушка, тусуется. А папашка её – полрайона подмял, и маман не последняя в банковских делах. Понял? Других из такой мясорубки давно б зарыли на́хер, а их тянут. И вытянут, будь спок!.. В общем, давай, думай, да не задумывайся. Валентине Антоновне поклон.

Генка вежливо кивнул. «Мало я вас, ребятки, пугал, гонору так и не убавилось. И бедных паучков зря извёл: надо было лучше змеиное шоу организовать. Ведь как просто – изловил пару-тройку у́жиков, пятнышки жёлтые тем же гуталином замазал, спинки под гюрзу́ расписал, и готова страшилка! А с полозом и того проще – он и так узорчатый, ничего рисовать не надо. Накормить ползучих до отвала, и будут они как миленькие лежать под палаточной дверью, хвостиками покручивать. Это было бы что-то! Эх, продешевил с анимацией…»

– Учту.

Пожал потную дружескую руку и понёс маме весть о главном в своей молодой жизни событии – огорошить родную и тут же бежать либо в магазин за шампанским, либо в аптеку, за валерьянкой. Она ни о чём не подозревает, ждет сына из горной прогулки живым, здоровым и холостым, а он ей – «Здрассте!.. Ваш сын, мамаш, более не ваш, он отныне ваш, мамаш, лишь наполовину…»

Домофон на подъездной двери мигал зелёным огоньком, приглашая всех кому не лень. С дверью в квартиру вышло наоборот – на звонок никто не открыл, ключ по закону подлости затерялся где-то среди несвежих шмоток, и Генка минут десять копался в набитой сумке, чертыхаясь и подпрыгивая от нетерпения. Повёлся на призыв «пройтись по пивку», а теперь хоть ароматизируй подъезд!

Родное гнездо встретило пустотой и непривычной затхлостью. Чертовщина какая-то…

– Мама!.. Мам, ты дома?

Тишина. Никого. Не бывает худа без добра – зато туалет заведомо свободен! И всё-таки, куда она подевалась?.. После общения с унитазом не лишним будет вымыть руки. В ванной Муха, глянув сперва в зеркало на свою красную от ошского солнца и тульского пива рожу с беле́синами на месте едва заживших ссадин, опустил глаза и обомлел. На белом эмалевом фоне раковины умывальника отчетливо виднелись следы небрежно замытых пятен крови.

Домашний телефон сестры ответил не вдруг. Первый вызов абонента «Васька» был отклонён, вторая попытка тоже вышла безответной. Очевидно, сестричка всерьёз занята. Чем может заниматься в одиннадцать с половиной вечера молодая, незамужняя и «во всех смыслах свободная дама», как она сама себя называет? Чем-чем… Этим, самым…

Её «сценический псевдоним» Генка узнал случайно: однажды, еще в одиннадцатом классе, на последних весенних каникулах решил: а давай-ка сюрпризом наведаю! Адрес узнал от матери и прямо с вокзала, специально не позвонив, заехал. Нашёл не сразу, в оснащённый домофоном подъезд удачно зашёл на хвосте у какой-то нагруженной двумя здоровенными клетчатыми сумками бабы. Помог тётке подволочь поклажу к лифту, убедился: ему в кабинке места не осталось, и ножками поднялся на четвёртый этаж. Василиса его визиту как будто не обрадовалась.

– Генчик?!.. Вот блин!.. Какими судьбами?

Он пожал плечами, типа: вы нас не ждали, а мы припёрлись! Отдал переданный матерью свежайший безразмерный тульский пряник, хотел разуться, но она махнула рукой – проходи так, погода сухая.

– Прости, братишка, у меня сегодня напряг. Тебе придётся погулять. Посиди минутку, что-нибудь придумаем, – и закрылась в ванной.

Гена обошёл квартиру, поражаясь непривычному дизайну. Планировка примитивная, примерно как в их тульской двушке: одна комната попросторнее, другая размерами скорее напоминает чулан, разве что с окошком… А вот отделка и мебель – ничего общего. В маленькой, проектом отведенной под спальню, зеркальные встроенные шкафы во все стены, небольшой диванчик. На столике серебристый поднос, на нём пузатая бутылка с яркой этикеткой, два бокала, горка конфет.

Собственно спальня – наоборот, в большей комнате, у них именуемой «залом». Шикарное лежбище, плазменный экран в полстены, музыкальный центр, вместительные кресла под стать ложу. Низкий стол с набросанными яркими журналами, пол застлан толстенным белым ковром… И не жалко ей по нему – в ботинках?

В кухне всё сияет нержавейкой, стильно и явно очень дорого. Генка подивился на невиданную барную стойку с узкими табуретами, высокий, под два метра, холодильник. Внутрь заглядывать постеснялся, вернулся в зал-спальню, присел на краешек обширной, застеленной чёрным атласом кровати. Здесь его внимание привлекло кое-что странное. В приоткрытой шуфлядке прикроватной тумбочки виднелись сдвоенные кожаные кольца. Наручники?.. Или вериги какие-то…

В раздумьях он чисто машинально снял трубку зашелестевшего телефона.

– Черри? – протянул мужской голос с отчётливым южным акцентом.

– Вы ошиблись номером, – ответил незваный гость, положил трубку и спустя буквально секунду получил жизненный урок.

– Кто тебя просил хватать телефон?!

– Ничего я не хватал. Ошибка, наверно. Там какой-то чучмек…

– Запомни, Генуся, раз и навсегда: ко мне без предупреждения не ходить, это – раз!

– Вась, ты что?!..

– Хрен на рождество! – вызверилась сестра, – Яйца на пасху!

Красивое лицо любимой, обожаемой сестрички исказила гримаса – во сне приснится, не проснёшься.

– У меня в доме, – она очертила рукой размашистый круг, охватывающий абсолютно всё, – Ничего не трогать! Это – два!

Вырвала из любопытных рук «вериги», швырнула обратно в тумбочку.

– И три. Говори, зачем пришёл, и вали. Мне некогда.

– А я думал…

– Индюк думал, да в суп попал!

Телефон снова еле слышно зачирикал. Хозяйка сделала страшные глаза, прижала палец к губам: «Молчи!» Взяла трубку, отошла к балкону.

– Хэлло… Да, я, – теперь её голос неузнаваемо изменился. Злости, жёсткости как не бывало. Сплошная карамель, – Когда?.. Нет, никого… Ты же знаешь, здесь только я… Да, конечно. Всегда. Жду.

Повернулась и указала брату на дверь.

– Катись. И не вздумай тут вынюхивать.

– А…

Василиса проводила до двери, достала из стенного шкафа сумочку, порылась в ней, вложила в его ладонь несколько купюр.