Глава пятая
25 августа 2020
Имей Лида иные карьерные планы, ей было бы ужасно стыдно. Самое обидное – пухленький зазнайка-следак абсолютно прав: ни фига они не сделали для розыска возможных свидетелей исчезновения, вернее, конечно, пропажи заведующей триста пятнадцатой аптекой, ровным счетом. Формально-то поработали, и она в том числе – пришла, опросила уборщицу и фармацевта, остававшихся работать после ухода начальницы. И что? А ничего. Составила протоколы, дала ознакомиться и подписать.
Осмотрела обочину, служившую повседневной стоянкой для автомобилей посетителей аптеки, и дворик, откуда, предположительно на своей машине, уехала женщина. Зашла в дома напротив, позвонила в квартиры, выходившие окнами в эту сторону – их насчитывалось восемь. Двери открыли в пяти. Жильцы, как и следовало ожидать, ничего не знали… вот и вся ее работа, с позволения сказать. В три оставшихся неохваченными «двушки» честно пыталась попасть дважды, пока не узнала: одна пустует, люди из остальных – в отъезде. Лето – пора отпусков со всеми вытекающими.
Из парней привлекали одного Лешку Писарева – он поездил по улицам и дворам с ребятами из дорожно-патрульной службы, поискал машину. Не нашел, отрапортовал и отправился по своим делам – их у участкового предостаточно. А насчет очереди за лекарствами мысли у Лидочки были, как не быть… только мыслями и остались. И вообще, с надоевшей работой ногами пора заканчивать – ее ждет гораздо более интересное место в информационно-аналитическом управлении; документы готовы, вот-вот оформят перевод, и – прощай, участок.
Тем не менее сегодня, получив обидно-стимулирующий щелчок по носу, она подошла к делу со всей тщательностью и через час, изучив жидкую стопочку рецептов и пухлый потрепанный журнал, кое-что наскребла. Исполняющая обязанности заведующей строгая дама в халате и маске разъяснила: аббревиатура «ГР» означает «герой Российской Федерации», «ЖБЛ» – «житель блокадного Ленинграда», а «РИ» – «ребенок-инвалид». Жесткие временные рамки поиска сузили улов до трех фамилий, с ними Лида и отправилась в поликлинику. Более перспективными казались ГР и ЖБЛ, а на деле ни одноногий ветеран Чечни, ни бабушка – божий одуванчик, чудом пережившая как блокаду, так и лихие девяностые, ничем не помогли.
– В аптеке был, таблетки взял, – телеграфным стилем отчитался мужчина, – А больше ничего не скажу.
Причина предельно проста: он, оказывается, заядлый болельщик и жутко торопился на стадион, чтоб успеть на игру – в этот день «Зенит» был обязан разгромить ЦСКА и сделал это. С престарелой блокадницей вышло немного иначе.
– Аптека? В среду? Нет, я не ходила.
– А лекарство?
– Какое?
– Вот это, по вашему льготному рецепту… «Карведилол», правильно?
– Правильно, я его каждый день пью. И еще пять таблеток…
– Принимаете.
– Я, доченька, лет тридцать уже никого не принимаю. Вот когда еще в райисполкоме…
– Лекарство вы не пьете, а принимаете внутрь, так правильнее говорить.
– Да? А я просто пью…
– Понятно. Пьете. Откуда взяли?
– Чего взяла?
– Таблетки ваши!
– Из аптеки, откуда ж еще?
– А вы говорите – не ходили…
– Не ходила. Не хватало мне еще по аптекам разгуливать… здоровья не напасешься.
– Но лекарство вы разве не в аптеке брали? – Лида начала терять терпение. Склероз, оказывается, штука опасная – еще минута, и придется допрашивать бабусю на детекторе лжи, – В среду?
– А где ж еще? Только я туда не ходила, – тут склероз наконец дал трещину, – Мне Вовка, правнук, приносит. Его там знают, он с моим удостоверением ходит…
– А правнуком Вовкой поговорить можно?
– Конечно, можно. Только его надо не тут искать, он ко мне редко заходит, так, когда мне чего надо, позову, оладушек напеку…
– А телефон его у вас есть?
– Как не быть, вот, записывай… Он у меня хороший, аккуратный.
Аккуратный семиклассник Вова в аптеку ходил, таблетки для прабабки получил, доставил по назначению, был надлежащим образом вознагражден, а больше ничего не знал, не видел, не помнит. Старший лейтенант мысленно досчитала до ста и отправилась на поиски РИ.
Свое жизненное кредо Всеволод Иосифович Борковский определил раз и навсегда: несовершенство жизни происходит от неправильных людей, и с ними надлежит вести беспощадную борьбу. Поскольку всевозможные нарушения, отступления и прочие несоответствия в окружающей действительности учету не поддавалось, он пытался исправить хотя бы очевидные.
Например, сегодня: первое – по пути, не жалея времени и сил, заставил дворничиху надеть маску и повторно подмести у подъезда; второе – накричал на пытавшуюся обвесить продавщицу в универсаме; третье – потребовал от водителя троллейбуса останавливаться впредь ровно в двадцати сантиметрах от бордюра… К сожалению, эти действия отняли часть энергии, предназначенной для внушения дочери и бессовестной внучке, отказывающимся принимать его ценные указания.
Как же так? Он, не щадя себя, взрастил обеих, а теперь они смеют заявлять – с астмой его единственной правнучки разберутся сами. Сами, надо же! Котенка решили завести, у него, главы семьи (зятья не в счет), не спросив! У ребенка аллергия… ну, или что-то в этом духе, а им зверя подавай! Грязь, шерсть, микробы всякие… Они, видите ли, сами с усами, им, оказывается, доктор разрешил… а дед Сева видел этого, с позволения сказать, доктора – девчонка, от горшка два вершка… Кого берут в солидные ВУЗы?! К больному ребенку – кота!
– Сейчас же пойду к главврачу, напишу заявление, пусть рассмотрят и дадут письменный ответ! А кота – вон!
– Деда, потише, Валюшка же спит…
– Ничего, пусть знает, кто в доме хозяин! Мы в детстве под канонаду спали и людьми выросли!
– Папа, если ты сию минуту не уймешься, я вызову полицию!
– Вызывай! Вызывай, сажай отца в тюрьму… я иду в поликлинику!
Разгневанный пенсионер открыл дверь и остолбенел – на пороге стоял полицейский офицер. Когда успели?
– Вы ко мне?
– Если это ваши крики я слышала на лестнице, то не исключено, что к вам… а может, и за вами.
– Извините, пожалуйста…
– Я не в обиде. А вот соседи – другое дело, перед ними вам, наверное, придется извиняться. Но это к моему делу не относится.
– К какому делу?
– А это – не ваше дело, гражданин. Селезнева Серафима Руслановна здесь проживает? Я – старший лейтенант Гайдук.
– Да, квартира Селезневых. И Серафима здесь. А я ее дедушка. Разрешите представиться…
– Вот что, дедушка. Вы куда-то собрались? Ну и идите, пока я не предъявила вам обвинение в дебоше.
Подтянувшиеся на звуки разговора и непривычно-заискивающий тон «главы семьи» женщины с интересом ожидали бегства пращура-скандалиста. Но пенсионер сменил планы.
– Нет, я, пожалуй, останусь. Можно?
– Как угодно, – старший лейтенант безошибочно угадала нужного ей человека в младшей из двух дам, – Серафима – вы?
–Да. А в чем дело?
– У следствия есть к вам несколько вопросов. Где мы можем поговорить? Может быть, пройдемте сюда? Там кухня, я не ошибаюсь?
– У следствия?! – вмешался Борковский, – Сима, что ты уже натворила? Не смей им ничего говорить без адвоката!
«Вот выползла плесень на мою голову! – с тоской подумала Лида, – Адвоката ему… нет, надо внести предложение о запрете лицам старше пятидесяти смотреть западные сериалы… наши, впрочем, тоже».
– Не волнуйтесь, – обратилась она к внучке, игнорируя дедовы вопли, – Речь пойдет о вашем визите в аптеку девятнадцатого августа. За ингалятором для ребенка, помните?
– Н-нет. То есть, помню, конечно, ингалятор, как же… Только за ним ходила не я, а вот, дедушка…
«О, е-мое! Этого только не хватало. Закон подлости суров, но это – закон… Надо же – парные случаи, оказывается, существуют… Там пилюльки носит малый детушка, тут – старый дедушка, а толку что с одного, что с другого – ноль, ибо у одного мозги еще толком не сформировались, у другого успели высохнуть. А этот к тому же с придурью… Сейчас старый пердун упрется, и ничегошеньки из него не вытянешь. Пипец». Старший лейтенант Гайдук, не меняя выражения лица, повернулась к побагровевшей «плесени»:
– Что ж, не бывает худа без добра. Значит, протокол о дебоше мы составлять пока не будем, а поговорим о той среде. Как, вы сказали, вас зовут?
Дед приосанился, готовясь отшить наглую полицейскую, и уже набрал полную грудь воздуха. Сейчас он покажет не ценящим старшее поколение потомкам, как надо разговаривать с зарвавшимися выскочками в погонах! Офицер – звание мужское, а у нас с недавних пор всякие примазавшиеся к славе «рожденной революцией» мнят о себе неизвестно что… Протокол она составит! Дебош? Будет тебе дебош… Сейчас, сейчас… На лице ветерана, как на книжной странице, отчетливо читались готовые выплеснуться эмоции: праведный гнев, оскорбленное самолюбие, обида за державу… Сцена освещена, занавес поднят, публика замерла…
Из глубины квартиры послышался детский плач, и публика – важнейшее составляющее, без которого представление теряет всякий смысл, вскочила со своих мест – самых выгодных, прямо у сцены, и покинула зал. Иными словами, обе женщины, мать и дочь, они же дочь и внучка актера, в едином порыве бросились успокаивать хнычущее дитя. Наступил непредвиденный антракт, и Лида воспользовалась представившейся возможностью взять ход спектакля под контроль.
– Всеволод Иосифович, – начала она, справедливо полагая: инкогнито дед еще мог позволить себе нечто вроде дерзости, а будучи опознанным – вряд ли, – Надеюсь, нам не придется вызывать вас повесткой в комитет?
– В комитет?! – набор эмоций на ветеранской физиономии сменился испугом, – Зачем?
«Ага, попался! – намеренно опуская определение «следственный», старший лейтенант рассчитывала приблизительно на такой эффект, – Уже не орешь, а шепчешь… «Скорую» бы не пришлось вызывать… Для тебя, прожившего всю сознательную жизнь под надзором «старшего брата», иного комитета, кроме великого и ужасного КГБ, не существует… Этого-то нам и надо! Эх, если б ты еще и знал-помнил хоть самую малость! А славно я догадалась расспросить доктора об этой девочке с астмой, и она умница – знает и маму-папу, и бабушек-дедушек…»
– Давайте не будем терять время, – строго и одновременно вежливо она буквально втолкнула старика в кухню, – Садитесь и рассказывайте.
«Надеюсь, найдется, о чем рассказать, – мысленно добавила участковая, – Ну, дедуля, посмотрим, варит еще твой котелок?»
– Если хотите знать, я давно начал подозревать: в этой аптеке не помешало бы навести порядок… укрепить, как раньше было принято выражаться, руководство.
…Их теперь расплодилось без счета – и простые, то есть государственные, и частники всякие, и вообще иностранные… в некоторых даже лекарств как таковых не сыщешь – травки сомнительные, биодобавки, косметика… А?.. Хорошо, об этом потом… Я это вот к чему: сам никогда к частнику за здоровьем не ходил и детям с внуками не советую. Да… Наша, здесь, на Красинской, по-моему, лучшая в округе. Часто? Да не так чтобы очень… раз-два в неделю, иногда и реже.
Только раз пришел я к ним, а из трех окошек работает одно, очередь собрали… я, натурально, обратился к их начальнику… начальнице… правильно, заведующей… она, ничего не скажу, выслушала, даже писать не пришлось… Нет, я не отвлекаюсь – просто чтоб вам было понятно, откуда мне знакомо ее лицо. Тогда еще короны, ну, пандемии этой, не было, масок тоже, вот и запомнил. Приятная женщина, вежливая, не гляди что молодая… в смысле, для меня молодая, вам, пожалуй, в мамы годится… да.
А в среду Симочка как раз из-за эпидемии ко мне и обратилась… то есть я, конечно, пришел сам, как обычно. Витька, младший зятек – целыми днями на работе, а ей если идти туда, то надо и Валюшу брать. А зачем рисковать? У нее астма, а вдруг вирус прицепится?.. тогда, не приведи господи, пневмония… беда. Вот мы и пошли вместе, они гуляли себе, а я рецепт взял, и туда. И опять – одно окошко! Правда, я уже возмущаться не стал – время-то после шести, да и лето, отпуска всякие… Ниче, думаю, потерпим… встал в очередь, хотя я-то имею полное право! Но там и было всего трое передо мной, подождал… получил, расписался, как положено, и вышел.
«Вот блин! Неужели я ради этой ереси полдня парилась?! Ну, нет, хватит… отпишусь по полной программе – до минуты все изложу, и прости-прощай, товарищ майор, дедки, бабки, детки-внучки, жучки-кошки-мышки! Пора валить из гнилой районной шарашки, заниматься нормальным делом!»
– Там-то я ее и застал, и в совершенно неподобающем виде.
– Кого – ее?
– Как кого? Эту, Светлану Андреевну.
– Постойте. Вы видели заведующую аптекой после того, как вышли? На улице? А почему – в неподобающем?
– Ну да, я же говорю… нет, не на улице… там, понимаете ли…
Ага, так оно и было. Там, понимаете ли, есть такой проулок, с него – въезд в аптечный двор. Он-то, двор, сначала был не только аптечный, но вы же видели – по соседству идет реконструкция, большую часть отгородили… любят у нас все и вся перегораживать… работают через пень-колоду, а заборы ставят – куда там китайцам с их стеной… да.
Вот. А раньше по этой улочке… я сказал – проулок, потому как узко там совсем… я ведь по специальности водитель-профессионал, категория… Хорошо, позже… да. Из-за реконструкции теперь проезд, ну, сквозной, перекрыли – видели, «кирпич» висит? А сама-то заезжает, хоть бы что! Ей, видишь ли, знаки нипочем! Вы займитесь… Да-да, к делу… Ну, вероятно, ей и можно, она все-таки там работает… табличка еще есть, «кроме служебного транспорта», но я так понимаю: ее «Тойота» – разве служебная?.. служебные – это кто им туда лекарства привозит, или я не прав? Нет-нет, это как раз уже по существу.
Вот вышел я и по привычке туда посмотрел. Почему по привычке? Ну, меня же там, во дворике, вернее сказать, не совсем… однажды и застукали… я тогда по своим нуждам в аптеку зарулил, мне надо ежедневно принимать… да, это не относится… а на улице ни встать, ни приткнуться, ну, я шмыг, и во дворик. А через полчаса выезжаю – здрассти-мордасти! Пускай бы выписали штраф – чуть прав не лишили, гады… Ой, простите! Нет, дальше по этому дню. Да… Да, в среду, девятнадцатого, и время я заметил – восемнадцать десять, под тем «кирпичом», а задом во дворик, стоит такой «Фордик», знаете, «Транзит», грузопассажирский фургончик.
А она садится в него, за руль. Нет, именно сюда, на место водителя, я знаю что говорю… Точно, именно она, Андреевна, я хорошо рассмотрел. Какие очки! Никогда я их не носил и не собираюсь! А, эти, в кармане… так то для чтения, и далеко не всегда – только мелкий шрифт… а вообще-то у меня дальнозоркость, а катаракты почему-то до сих пор нет, даже начальной, сама Софья Петровна, наш окулист, она и то удивляется… вы, говорит, Борковский… Да-да, вернемся… Цвет? Я не сказал?.. Белый. Не светлый, а белый, чисто белый. Нет, по-моему, точно эта модель… я шофер, я же говорил. Нет, не перепутал, как я мог перепутать – метров двадцать максимум, глазомер у меня хороший. И перед тем, как сесть, она еще с одной бабой… простите, женщиной, говорила. Нет, не слышал. Они ведь негромко, по-свойски, а я не рядом… Недолго, вопрос-ответ, две-три фразы, понимаете? Улыбнулась еще, кивнула, согласилась, получается, и – за руль.
Нет, ту не разглядел – она ко мне почти спиной, и потом – в маске! Нет, сама заведующая – без, в очках только. А на той были и очки, и маска, да. Еще у машины какие признаки? Да никаких… полоса? Нет, не видел… ни эмблем, ни крестов, ни полос не было, нет. И мигалок тоже, значит, не специальный автомобиль и не служебный. Так какого черта ему понадобилось… вернее, по какому праву под «кирпич» заехал?! Как вот такие ездят где вздумается – никакого ГАИ… я имею в виду ГИБДД, и близко нету, а как несчастный пенсионер – так сразу набегут… Номер? А…, погодите. Еще кое-что было, почему и запомнил. Как только наша дама… нет, еще раньше… во время их разговора эта, вторая – она подняла капот, понимаете? Там, у микрика этого, он спереди, она открыла, и получилось – ни фига уже внутри не видать… правда, я и не присматривался, мне же надо было к девочкам моим… номер?
Постойте-постойте… нет, не видал. Да, сам удивляюсь… а, вот! Та, с капотом, она же его от меня и заслоняла… нет, не похоже, чтоб специально… Кое-что видел, а как же! Справа семьдесят восемь, получается наша, местная… да, может, и сто семьдесят восемь… Насчет серии точно не скажу, часть она закрыла… вроде «В»… Или «Е»… Вот, пожалуй, и все. Откуда мне известно про ее машину? Видел пару раз… так, просто из любопытства заглядывал, после моего там приключения… я же должен был разобраться! Письменное заявление подавал, мне даже ответ прислали из мэрии – обещали проверить… Сомневаюсь, но все-таки. Да… хорошо, давайте не будем, вернемся к среде.
Женщина как женщина, ничего особенного… а-а, понятно… пожалуй, блондинка, нет, точно не черные. И не рыжие. Рост – приблизительно как у вас… Как вы сказали? Нет, лица не видел, поэтому о возрасте судить не берусь… разве только так, в сравнении с заведующей…… С вами?.. Согласен, если та за маму, то эта – нет, скорее за сестру, старшую. Правильно, моложе пятидесяти, моложе. Фоторобот?.. Нет, по-моему, бесполезно… повторяю – лица как такового я не разглядел, правда. Нет, отъезжавшим этот фургон я не видел, врать не буду. И «Тойоту» тоже – меня Сима окликнула, я и пошел к ним… они там гуляли, а ингалятор… да, понимаю, не относится.
Кто еще? Нет, разумеется, на улице я не один был, а смотрел кто в ту сторону или нет – не скажу, шли себе мимо… Знакомых?.. нет, никого. Только мужчина маячил неподалеку, с ребенком… то есть с коляской… он по проулку шел, с обратного конца. Там же, вы знаете, по другой стороне школьная территория, обычно детей полно, а сейчас, летом – пусто… нет, не очень молодой, даже, я бы сказал, пожилой… Должно быть, тоже вроде меня, кормящий дедушка… Да самый обыкновенный. Седой? Да, пожалуй… нет, не лысый. Рост? Примерно как я, или немного выше… У меня метр семьдесят шесть, да. Конечно, повторю, никаких проблем, подпишу все, что нужно.
А насчет моих разговоров с семьей… да, согласен, немножко громковато… ну, бывает, я же не нарочно, и пьяным никогда… Я вообще… ну, по праздникам, и то… Накричал?.. Но для их же пользы, правда! Аллергия же, это серьезно, а они… Да, постараюсь… Не за что. Да-да, если буду нужен, обязательно… вот мой телефон, запишите.
23 июля 2020 Пять
Летом в лесу хорошо… Тимофей Денисович не принимал всерьез возражений соседей по дачному поселку «Бабино-3», тоже сторонников здорового образа жизни: дескать, а когда в лесу плохо? Весной – разноцветье и ароматы пробуждающейся природы, осенью – грибное изобилие и, опять же, буйство красок, зимой… зимой, ясно, на любителя, но тоже здорово. Нет уж, лето есть лето, и сейчас – просто чудесно. Главным образом в июле, когда и земляника еще не отошла, и черничка началась, колосовики вылезают, лисички-рыжики… красота и польза в одной корзинке.
Школьный трудовик разменял седьмой десяток, сохранял бодрость тела и живость ума, не считал себя консервативным либо закосневшим, но отдельные перемены в программе воспринимал в штыки. Особенно касающиеся его специальности, любимого и знакомого до мелочей предмета. Назвали «Технологией», нарисовали красочные учебники, а что изменилось? Да почти ничего!
А новые педагоги, вчерашние студенты, без году неделя в школе, его стремление к постоянству считали старческим маразмом и относились соответственно, как к живому динозавру, не упуская случая посмеяться – кто открыто, кто за глаза. Бурова это не задевало, ну, или почти не задевало – лишь бы не мешали работать. Но самое обидное – младая поросль, подобно ядовитому борщевику, подобных Денисычу рядом с собой не терпела и понемногу выживала его.
Директриса, тоже из молодых, имела сходные взгляды, полагая: приучать детей надо не к тискам-станкам-молоткам, а к компьютерам, дисплеям и мониторам. Вы, Буров, отстали и устарели, и потрудитесь до начала нового учебного года пересмотреть свои взгляды, а нет – ищите другую работу. А как и главное, где вы ее найдете – сие никого не волнует. Ваши проблемы… ничего личного.
Можно было, как советовала жена и обе дочки, взяться за ум, пройти курсы переподготовки с упором на информатику, получить необходимые знания и, главное, «корочки». И тогда пусть попробуют уволить! Курсы нашлись, его пригласили на собеседование, сочувственно выслушали и со скрипом зачислили. Первый урок состоится в понедельник, третьего августа. Ну и хорошо, в запасе еще неделя… и дедушка с легкой душой отправился на любимую дачку – в построенный своими руками щитовой домик с огородиком, отдохнуть, набраться сил перед трудной учебой. Три недели придется краснеть, пыхтеть, выслушивать обидные придирки. И вполне возможно, все пойдет коту под хвост – если к сентябрю найдется какой-нибудь сопливый знаток «технологии», от старика отмахнутся без всякого сожаления.
Поглощенный горестными размышлениями собиратель отвлекся, перестал смотреть под ноги и забыл, где находится. А лес – он хоть и красивый, и полезный, но далеко не всегда добрый, люди в нем бывают разные, и следы после себя оставляют тоже всякие.
Откуда она взялась здесь, за километры от ближайшего жилья? Когла-то на полянке некая веселая компания под шашлычок вволю погуляла с коньячком и шампанью, а после – расставили посуду по ближним деревьям, и давай палить… Битая бутылка пролежала под сосной не один год, успела спрятаться подо мхом с иглицей. Наступи старый учитель на горлышко или боковой осколок, ничего страшного бы не произошло. Но под пятку попалось донце, и его острый край, повернувшись под нажимом ступни, впился в заднюю часть голеностопа, перерезав сухожилие. Как пораженный Парисовой стрелой Ахиллес, педагог рухнул на землю. И ведь хотел, хотел обуться в надежные кирзачи – их и змея не прокусит, но с учетом теплыни склонился к мягким кедам, а это разве защита?
Идти по летнему лесу в полном здравии – одно, а кое-как передвигаться, волоча раненую ногу – совсем другое. Импровизированный костыль то и дело проваливался в толстый мох, в ране нарастала пульсирующая боль, сквозь намотанный платок и рукав принесенной в жертву рубахи сочилась кровь… В первые полчаса он кричал, звал на помощь. Кого?.. По опыту знал: лес не поле и не улица, звук в чаще гаснет через сто-двести метров, но все равно звал, пока не охрип. Когда показалось: отдалился от роковой сосны на добрый километр, оглянулся… а она – вот, рукой подать.
«Будь проклят род людской – мерзкое племя, загадившее родную планету! Провались они все…» – и тут же где-то внутри ехидный голосок спросил: «А случись сбыться твоему проклятию – уверен, что минует тебя самого чаша сия? Так ли безгрешно прожил ты, лично ты? Не навредил, не сломал, не солгал?.. Окажись ты среди приведших к Иисусу блудницу, поднялась бы рука с камнем?» – «Да ладно, ладно, хватит. Сам хорош, ничего не скажешь… глядишь, сейчас и воздается…» Еще шаг, еще… метр, полметра, пять, десять… начало смеркаться. И когда сквозь стену деревьев показался просвет, он, надеясь на спасение, направился туда. Боль, слабость, желание поскорее выйти из зарослей – все вместе притупило инстинкты, опытного грибника не насторожило даже усилившееся гудение скоплений мошкары. Близился край леса, а там – не пропадем.
Не пропадем… Вот она, опушка… передохну, а там, глядишь, и какая-никакая дорога. Еще шаг, еще… палка внезапно глубоко погрузилась, человек, потеряв опору, навалился на раненую ногу, охнул, шагнул пошире…
Учитель с опозданием понял: опушка оказалась Ржавым болотом, о котором окрестные старожилы прекрасно знали и куда старались не забредать – топь. Из трясины и на двух ногах в одиночку выбраться непросто, а уж так…
И никто не узнает, ведь Тимофей Денисович был очень самостоятельным, ни перед кем не отчитывался и, разумеется, родных да соседей о походах в леса не предупреждал. Мобильник упрямый ретроград оставил дома, на подзарядке.
После обращения встревоженной родни полиция организовала поиски. В поселок привезли два десятка волонтеров, разбили на группы, проинструктировали… люди добросовестно и безрезультатно прошлись в радиусе пяти километров, с учетом «возрастного снижения мобильности» предположительно заблудившегося грибника. Осмотрели и ближний край болота. Дважды над лесом пролетел вертолет. Все.