Мышеловка для бабочек

Огонь внутри и снаружи

Его глаза уже начали смыкаться, как звук запускаемого движка развеял сонливость. Олег осторожно выглянул в окно. Хотя «ракурс» обзора из окна совсем не тот, что из уборной, он отчётливо разобрал габаритные огни того самого паркетника, который он имел возможность недавно лицезреть из уборной. К тому же Павел закурил в салоне, и огонёк зажигалки на миг осветил его лицо.

«Куда это он на ночь глядя?» – заинтересовался Олег, повторно ставя чайник на плитку. Спать окончательно расхотелось. Признаться честно, больше всего его заинтриговал не сам факт появления «в кадре» спящих отпрысков, а вопиюще разное отношение «родителя» к пацанам.

Интересно было и другое: когда молодежь успела «надыбать» столь великовозрастных мальчишек: на вид паренькам было лет по десять, не меньше. Если мыслить логически, то родить подобное потомство Наталья могла лет в тринадцать-пятнадцать. Что никак не укладывалось в голове Олега. Нет, в принципе такое возможно, конечно, но крайне подозрительно… И маловероятно.

Олег попытался дальше развивать крамольную мысль, и пришёл к выводу, что при таком раскладе парни просто обязаны быть близнецами. Тогда почему столь по-разному к ним относится папаша?!

Если один ребёнок его, а другой – усыновлённый. То есть, к пятнадцати годам у Натальи сын уже был. Выходило, что Павел взял в жены совсем юную мать-одиночку. Или, может, усыновили потом, какое-то время спустя?

Камелотов почувствовал, как у него от подобных мыслей начинает покалывать в области левого виска. Он понял, что без ста грамм в подобной проблеме не разберётся. Правда, в последнее время он побаивался надолго отлучаться из комнаты ночью. Всякий раз, возвращаясь потом обратно, он обнаруживал жутковатые метаморфозы, произошедшие в его отсутствие.

Спускаясь в подпол за бутылкой самогона, он продолжал размышлять. Второго ребёнка соседям могли доверить знакомые. Причины могли быть разные: командировка, поход в театр или в кино на последний сеанс с поздним возвращением. Чего не бывает в молодости!

Стоп! Всё равно это не является поводом тащить его на плече, словно мешок с цементом. Ребёнка доверяют на время обычно очень близким людям. В надежде, что те обращаться с ним будут, как со своим. Нет, что-то здесь не то.

Оказавшись босиком на кирпичах, Олег поёжился и неожиданно вздрогнул от пришедшей мысли: а если детей взяли без разрешения их родителей?! Тогда и настороженность Павла, и странную парковку «Ниссана» можно было как-то объяснить. Одного Олег понять так и не смог: почему Павел к пацанам относился по-разному, если они оба у него как бы в плену?!

Итак, скорее всего, имеет место киднеппинг.

В соседнем доме, который он сторожил, по паркету которого бродил в размышлениях, находятся одурманенные чем-то мальчишки – против своей воли и воли своих родителей. Как он не догадался раньше!

Внезапно на него обрушился резкий приступ сонливости, и закружилась голова. Несколько минут он сидел на ступеньке с бутылкой под мышкой, ощущая ягодицами лютый холод.

«Ты, кажется, замёрз, Бобылёк? – задал он себе сакраментальный вопрос. – Так в чем дело? У тебя в руках – напиток богов. Продегустируй, и согреешься».

Выдернув зубами пробку, Олег сделал несколько глотков ледяной влаги. Огонь побежал по пищеводу, как по бикфордову шнуру. Хозяин замер в ожидании «взрыва».

«Самогон самогону рознь» – эту незатейливую мысль Бобыль услыхал ещё в детстве от отца. От него же «унаследовал» и нехитрую науку приготовления. Напиток, который по капле выдавал его аппарат, можно было подавать к новогоднему столу самого Президента России!

Из забытья его вырвали звуки наверху, в комнате. Кто-то ходил по полу, скрипя половицами. Ходил, издавая странные гортанные звуки.

«Ну, точно инопланетяне. Только они могут так гнусавить. Приготовься, бобыль, к встрече двух цивилизаций. Были бы воры – обязательно бы крышку захлопнули».

И почему его всегда колбасит, как только начинается нечто подобное? Пора бы привыкнуть. Преодолевая нешуточную слабость, Олег встал на ноги и начал подниматься в комнату. На плечах своих он чувствовал в эти минуты килограмм по 50 на каждом.

Гортанные звуки слышались всё громче, сердце начало кувыркаться. В этих звуках улавливалось что-то знакомое, но понять – что именно, в такие секунды он был не в состоянии.

Несмотря на это, он нашёл в себе силы взглянуть на то, что творилось наверху. Комната была залита голубым светом. Контуры предметов размыты, словно в глазах стояли слёзы – те, которые невозможно сморгнуть при всём желании. Всё вокруг плавало, как в фантастическом фильме.

Из угла в угол двигался размытый силуэт человека. Самое жуткое было то, что двигался он… задом наперёд, при этом не переставая что-то полумычать-полуговорить.

Гортанные звуки сыпались на хозяина подобно искрам от сварочного аппарата. Но если к искрам тот был привычен, то к непонятно как рождённым словам иммунитета не было. Их исторгал размытый силуэт, передвигающийся по комнате, словно шаровая молния. Не приближаясь к хозяину дома, силуэт курсировал между окном, кроватью и письменным столом. Бобыль «застрял», наполовину высунувшись из подпола, не решаясь выбраться полностью. Силуэт не выказывал никакой агрессии, он словно просил поторопиться и освободить спуск в подпол. Он стремился попасть туда, где Камелотов только что дегустировал «напиток богов».

Спрашивается, зачем? Не за напитком же! Олег с трудом выкарабкался на пол, осторожно отполз к кровати и начал наблюдать за «инопланетянином».

Быстро пересекая комнату из угла в угол, тот вновь разворачивался задом и – начинал двигаться в обратный путь. В ушах бобыля стоял нестерпимый звон, словно они с незнакомцем преодолевали сверхзвуковой барьер. Как будто оба неслись сквозь само время.

Голова кружилась, живот крутило так, что Бобыль рисковал «оконфузиться» при представителе инопланетной цивилизации.

– Ну, что же ты? Я освободил тебе вход, ступай! Ты так этого хотел, – кое-как сформулировал вслух свои мысли Олег, но не услышал того, что сказал. – Лезь, давай! Хотя, зачем тебе понадобился мой голбец, ума не приложу. У тебя там, наверное, перекрёсток миров.

Олег сделал ещё пару глотков, теперь огонь был и внутри, и снаружи. Всё в избе искрило, как во время праздника Ивана Купалы.

Силуэт незнакомца становился более размыт. Звуки речи слышались глуше. Незнакомец растворялся в воздухе, исчезал, становясь невидимым. Половицы скрипели слабее.

Едва не уронив литровую бутылку, Олег кое-как поднялся на ноги. Ещё минута ушла на то, чтобы закрыть лаз и застелить его половиком.

Олег понял, что не напиться в эту ночь не получится.

Первые две стопки «пошли» хорошо. После третьей Олег едва добежал до своего «дырчатого» строения. Вернувшись, опрокинул четвёртую и пятую, чтобы «отполировать» предыдущие.

Увиденное в комнате на какое-то время вытеснило из головы мысли о заложниках в соседском доме. Вскоре Олега потянуло на боковую.

Засыпая, он смутно помнил как про пацанов, так и про «инопланетянина». Своих детей у Камелотова не было, и вряд ли они могли появиться при подобном образе жизни. Вот и заглядывается он на чужих… А не следовало бы! Добром это не кончится.

И – сколько ни заглядывайся, твоими они всё равно не станут.

С этой мыслью Олег задремал.

Витает что-то в воздухе…

Разница в длине конечностей в один сантиметр уже означала конкретную хромоту, эту ошеломляющую истину кандидат технических наук Сигизмунд Христофорович Потеха усвоил ещё в детстве, когда с его тазобедренным суставом, собственно, и стряслась беда, мудрёное медицинское название которой он так и не выучил до сих пор. Вернее, беда стряслась раньше, ещё до его рождения, просто вовремя диагностировать не удалось.

В его случае разница была ещё большей: один сантиметр и три миллиметра. В школе самым безобидным прозвищем было «хромоножка», чуть обиднее – «Джон Сильвер», и уж совсем невыносимую «кликуху» придумал, как ни странно, его сосед по парте Юрка Жидель. Звучала она так «Не бренчи впустую, дятел!»

Сначала Потеха надеялся, что кличка получилась чересчур длинной и не приживётся в классе, но очень скоро понял, что в её длинноте кроется и секрет долголетия. Из «стука дятла» можно было выжимать немереное число вариаций, поговорок, причём одна другой обидней. Как так вышло, что именно с Жиделем они до сих пор дружат – не разлей вода, хотя прошло с тех пор уже без малого полвека, – одному богу известно.

В те обидные годы на судорожный вопрос ребёнка «Я что, всю жизнь так буду хромать?!» родители отвечали сначала различными подарками, потом стали отмалчиваться, а когда юноше стукнуло семнадцать, и формирование скелета, как выразился обычно немногословный отец, завершилось, предложили сделать сложную реконструктивную операцию.

Юный Христофорыч отказался, так как в его голове к тому времени созрел несколько иной план исправления собственной походки. Разницу в длине конечностей можно с успехом компенсировать толщиной каблука и подошвы!

Сейчас, мелко семеня на встречу со своим школьным товарищем, автором обидного прозвища, в молодёжное кафе «Бригантина», Потеха ловил себя на мысли, что не додумайся он в своё время до подобного гениального решения проблемы, вряд ли смог бы сейчас так быстро передвигаться.

Жидель уже занял столик и, ожидая своего друга, выказывал признаки крайнего нетерпения. Едва Потеха уселся напротив и, пожав бывшему однокласснику руку, кое-как перевёл дыхание, Жидель заметил:

– Легче, наверное, беременной слонихе сделать кесарево сечение, юбьтимсчя, чем дождаться, Христофорыч, пока ты соизволишь, наконец, явиться на встречу со старым другом.

– А ты, Юрашек, пробовал кесарить слоних?

– Нет, но уверен, что во время одной из таких сложных манипуляций ты и появился на свет.

Потеха настолько привык к оскорблениям Жиделя, что если одноклассник в данный момент нечто подобное бы не произнёс, то засомневался бы, за тот ли столик присел.

– Христофорыч, ближе к делу, – одноклассник заговорщицки подмигнул. – Я уже заказал твои любимые лобстеры, сейчас принесут. Можешь пока минералкой гортань промочить, чтоб сушняк не мучил.

– Ладно, изверг, колись, – пробурчал Потеха, открывая бутылку «Новолипецкой», – зачем вызвал, оторвал от дел, понимаешь…

– Я должен на время исчезнуть. Испариться для всех, длорпавыф. Меня ориентировочно не будет пару недель, – быстро заговорил Жидель, стреляя глазами туда-сюда. – Казалось бы, мелочёвка, но. Есть кое-что.

– Юрашек, куда это ты намылился? – перебил его Потеха, опростав с трудом стакан минералки. – Мне-то ты можешь сказать?

– Если успею, то расколюсь – тебе, единственному. Только в конце нашего разговора, а сейчас слушай и не перебивай, времени крайне мало! Ты мне должен помочь.

Смачно отрыгнув, Потеха кивнул – дескать, продолжай, я слушаю.

Жидель набрал воздуха в грудь, но так ничего и не сказал, поскольку официант принёс заказ, и бывшие одноклассники вынуждены были «приступить к трапезе».

– Как я понимаю, – неспешно орудуя ножом и вилкой, пробурчал Потеха, – одна из формул катализатора сработала. Хочешь, угадаю, какая? Та, что с бензольным кольцом, я прав?

– И да, и нет, – раздражённо отреагировал профессор. – Ту, что ты помнишь, она промежуточная, фывапролд, сама по себе погоды не делает. Но я сейчас думаю совершенно про другое. Да, катализатор синтезирован, формула получена. Кстати, что там с контуром?

– Готовы, Юрашек, причём оба: и «бета», и «альфа», – не переставая жевать, Потеха начал брызгать слюной. – И с поляризатором всё в ажуре, хоть сейчас вводи в него формулу и направляй луч на кого хочешь. Причём, заметь, наличие одежды на объекте не играет никакой роли.

– Здорово, юбьтимсчя! – Жидель произвёл несколько боксирующих движений в воздухе. – Именно на этом этапе нужно кое-что сделать, дабы потом не кусать локти. Обезопасить наше с тобой изобретение. Для этого надо исчезнуть из… реальности! С помощью нашей формулы, Сига!

– Даже так? – Потеха перестал жевать, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись на окно, разглядел там бомжа устрашающей наружности с бельмом на глазу, который тут же исчез. – Но почему ты решил «рвать когти» именно сейчас? Что тебя настораживает, Юрашек?

– Есть пара симптомов, – уклончиво промямлил Жидель, посмотрев на то же окно, что и его одноклассник. – Но главное – это моя интуиция! Она меня никогда не подводит. Витает что-то нехорошее в воздухе, и при этом концентрация сгущается! Я чувствую опасность, но не знаю, откуда она может прийти, с какой стороны её ждать.

– Ты мне на рыльце пестика всякие опилки не кроши, всё равно не опылюсь, – Потеха замахал вилкой так, что капли оливкового масла едва не попали Жиделю в тарелку. – Ишь, в воздухе витает у него что-то. Колись давай, что насторожило! Я, к примеру, ничего не чувствую.

– Да уж, твоё рыльце опылишь, кажется. Вспомни школу и университет! Почему мне всегда попадались те билеты, ответ на которые я знал, а тебе – наоборот, хотя ты был готов к экзаменам всегда лучше, чем я?

– Побойся бога, Юрашек! – закашлялся Потеха. – Мы на разных факультетах с тобой учились. Где твоя совесть женская? Не хочешь меня посвящать, не надо, только воду не мути, умоляю! Я тебя знаю лучше других!

– Учились на разных, а водку после сессии хлестали вместе. Ты уже не помнишь, Сига, как негодовал по поводу своих неудов?

– Кто старое помянет.

– А кто забудет, тому оба. Ладно, проехали, – примирительно улыбнувшись, Жидель подмигнул старому другу. – Так и быть, длорпавыф, расколюсь.

Оглянувшись по сторонам, Жидель достал из саквояжа небольшой свёрток и положил рядом с тарелкой Потехи.

– Что это? – вытерев рот и руки салфеткой, поинтересовался одноклассник.

– Улика, которая не даёт мне покоя. Я нашёл её у себя в кабинете пару месяцев назад после того февральского разговора, помнишь?

Потеха развернул оберточную бумагу и увидел в полиэтиленовом пакете разбитую колбу.

– В твоей лаборатории колбы не бьются, Юрашек?

– В лаборатории ещё как бьются, йцукен, только никогда ещё такие убийственные осколки не оказывались в моём кабинете за моим креслом. Этой штукой, Сига, согласись, весьма удобно перерезать глотки! Тебе продемонстрировать?

– Что ты, что ты, – Потеха закрылся руками, словно Жидель занёс кулак для удара. – Не надо, я и так верю.

Жидель снова оглянулся вокруг и полушёпотом продолжил:

– Я не останавливаюсь на полпути, ты меня знаешь, юбьтимсчя! У меня есть знакомые в прокуратуре, я незаметно взял твои отпечатки пальцев, ты уж прости, и Васятки. Это не представляло труда. И вместе с разбитой колбой отправил в лабораторию.

– Так ты и меня подозревал? – уточнил, побледнев, Потеха.

– Извини, Сига, но вы с Васькой мне одинаково дороги. Больше подозревать мне некого, йцукен. Так вот, на разбитой колбе – его отпечатки. Причём, как мне объяснили криминалисты, отпечатки расположены именно так, как если бы он хотел кому-то перерезать глотку! Не раствор налить, а убить, усекаешь?

– О, господи. Васька?

– Не всё так просто, Сига! Я проанализировал тот день почти посекундно. Я нашёл, где была разбита колба – там тоже остались осколки. Так вот, длорпавыф, это не наш Васятка, а другой. Наш не мог, тем более – он слышал, как разбилась колба. Я тогда не придал этому значения. Если бы сам разбил, он не поставил бы меня в известность!

– Погоди, если не он, то кто тогда? – простонал Потеха. – Ведь отпечатки его! Насколько я знаю, братьев-близнецов у него нет.

– Так, всё! – Жидель рубанул воздух ребром ладони. – Больше времени нет. Короче, я должен на время исчезнуть. Но только для тебя, все остальные, и прежде всего – Васятка. Не должны этого знать! Для них я должен как бы остаться здесь! Если меня через пару недель не будет, ты отправишь по почте Ваське вот это.

Жидель протянул однокласснику запечатанный конверт.

– Ему? Зачем? – чуть не поперхнулся ломтиком ветчины Потеха, принимая послание, – ты же его вроде как…

Жидель приложил к губам палец, и одноклассник смолк на полуслове. Обернувшись в сторону окна, потом взглянув на часы, профессор продолжил:

– И тем не менее, через две недели ты поступишь именно так! Слушай дальше, ячсмитьбю, у меня нет времени! Я переведу свой телефонный номер на тебя, ты будешь отвечать за меня моим голосом. Что я болею несварением желудка, что у меня воспалилось яичко… или простата, да мало ли что! Можешь врать, фантазировать что угодно, только потом мне не забудь передать, чтобы я продолжил в ту же дудку дудеть.

– Но как я смогу отвечать на телефонные звонки твоим голосом? – скуксился Потеха, вытирая салфеткой мясистые губы. – У меня и диалект не тот. Интонация, опять же.

– Для этого я приобрел, йцукен, модулятор голоса, – с этими словами Жидель достал из саквояжа небольшой приборчик с проводками, наушниками и микрофоном. – Думаю, ты со своим навороченным компом как гениальный программист нашего времени разберёшься, как и что… Старайся копировать мою манеру, но это не главное.

– Тоже мне, – усмехнулся Потеха, вновь оглянувшись в сторону окна, – нашёл мастера озвучки!

– Озвучишь, не сомневайся! Главная особенность, по которой Васятка сразу же меня узнает, это… клавчики. – улыбаясь, Жидель спрятал разбитую колбу в саквояж. – Я их выпускаю, как пуки. Ты что, ни разу не пукал?

– Ты, как всегда, в своём репертуаре, – отмахнулся Потеха, словно одноклассник заставлял его повторять таблицу умножения. – Тоже мне, удивил курицу помётом!

– Нет, ты уж не пренебрегай этим! Напиши перед собой последовательность букв на клавиатуре, и вставляй примерно через сотню слов. Это вариант беспроигрышный. Васятка сразу успокоится. Назови его пару раз Васёк Трубачёв, это тоже как ключ к замку подходит. Короче, ты должен успокоить его мнительность. Я думал, он проспит этот момент. Его хлебом не корми, длорпавыф, дай в лаборатории с мышами пообщаться. А сейчас чую – надо эту заусеницу отстричь. Иначе беспокойство может отпечататься на всю жизнь. Этого не хотелось бы. Тем более, сейчас.

– А что сейчас? – заинтересовался Потеха, старательно прожёвывая мясное ассорти. – В чём, так сказать, особенность переживаемого момента?

– Ну, хотя бы в этом, – Жидель поднял вверх ладонь, и Потеха с ужасом разглядел, что у двух пальцев – указательного и безымянного – отсутствовали ногтевые фаланги. Пальцы продолжали «таять» и дальше, вскоре ладонь стала полностью беспалой. – Здесь и сейчас, – профессор опустил глаза в стол, как бы ожидая аплодисментов, – совершается то, ради чего мы с тобой, Сига, рисковали и продолжаем рисковать… По-крупному!

Жидель продолжал говорить, а по больной ноге Сигизмунда вверх поползли мурашки. Так случалось всякий раз, когда он чувствовал надвигающуюся опасность. Ту, от которой нельзя было защититься.

Сейчас он увидел, как со стороны барных стоек к их столику крадется тот самый бомж, который ещё десять минут назад пристально наблюдал за ними с улицы. Самым пугающим были не его лохмотья, не страшное бельмо на левом глазу, отливающее то зелёным, то жёлтым. Самым парализующим, от чего нога Потехи «отстегнулась» и перестала подчиняться хозяину, было то, что он узнал этого бомжа.

Тот, о ком они недавно говорили с одноклассником, быстро приближался к своему учителю сзади. Голосовые связки Потехи словно слиплись друг с дружкой и оказались не в состоянии колебаться в звуковом диапазоне. А Жидель, как назло, засмотрелся на приближающуюся официантку. И когда озверевший и изуродованный Васятка оказался у профессора за спиной, в руке парня Потеха разглядел нож.

Блестящая сталь неумолимо приближалась к шее Жиделя. Потеха представил, как на него сейчас брызнет кровь из перерезанной сонной артерии одноклассника, и его начало тошнить прямо в салат.

То, что случилось через секунду, объяснению не поддавалось. У Жиделя исчезли голова и шея, нож бомжа Васятки описал дугу в воздухе, не встретив никакого препятствия. Женщина за соседним столиком истошно завизжала, у подошедшей официантки поднос вывалился из рук.

Оттолкнув застывшую в шоке женщину, за спиной бомжа вырос охранник и скрутил его. Несколько мужчин повскакивали с мест, бомжа вывели. Как в этом хаосе Потеха умудрился спрятать модулятор голоса и конверт в саквояж Жиделя, и со всем этим «багажом» оказаться на улице, остается только поражаться.

Голос одноклассника настиг его, когда он «отмахал» уже пару кварталов:

– Теперь ты убедился, ячсмитьбю, что я не зря панику сеял? Не забудь, что ты должен сделать через две недели, если я вдруг не появлюсь. Но не раньше!

– Да сделаю я, сделаю, – пробормотал Потеха, оглянувшись по сторонам и не обнаружив собеседника. – Можешь не волноваться.

– Кстати, ты ножичек прихватизировал, которым Васятка решил меня прирезать.

– Как это? – оторопел Потеха. – Чушь несёшь, однако!

– В спешке засунул в саквояж, ничего удивительного, длорпавыф, с каждым бывает. Всё же улика, сам понимаешь. Избавься от него как-нибудь незаметно.

– Не может быть, – он судорожно открыл саквояж, обнаружил там клинок, который ещё недавно видел в занесённой руке бомжа, крякнул, и тут же закрыл, опасливо озираясь. – Ох ты, господи! Ладно, избавлюсь…

– Ну, всё. – Потеха различил вздох друга. – Кто куда, а я в Мышеловку. До встречи!

– Куда? – он замер посреди улицы. – В какую мышеловку? Юрашек! Повтори!

Прохожие оглядывались на него, разговаривавшего неизвестно с кем, а он продолжал переспрашивать, пока не убедился, что ответа, скорее всего, так и не услышит.