Девятая рота

Глава вторая

Уложив вещи в ячейки камеры хранения, они вышли на привокзальную площадь.

Морось уменьшилась, но под зонтом Лёнька чувствовал себя вполне комфортно.

С интересом разглядывая монументальные дома на улице с интригующим названием «25 Октября», они прошли к центральной площади, где увидели огромный памятник, главной фигурой которого был солдат в будёновке с развевающимся знаменем в руках.

Задержавшись у памятника и рассмотрев его со всех сторон, они зашли за него, чтобы получше рассмотреть военные корабли, ошвартованные кормой к причалам.

Как на ладони перед ними раскрылась бухта Золотой Рог, на противоположном берегу которой в дымке утреннего тумана просматривался порт с рыбацкими траулерами.

Профили таких траулеров Лёньке были хорошо знакомы. Ведь в Мурманске такие же траулеры стояли в порту у причалов.

Лёньке даже пришлось несколько раз участвовать в выгрузке траулеров, пришедших гружёными в порт после продолжительных рейсов. Процедура оказалась не особо приятной, потому что роба после таких выгрузок пропитывалась рыбным запахом, долго не выветривающимся даже после многочисленных стирок.

Откинув набежавшие невольно воспоминания, Лёнька начал пояснять Виталию и Серёге типы судов в рыбном порту. Но, увидев, что им не интересны его пояснения, обратил внимание парней вправо, где за выдвинутыми чуть ли не на середину бухты плавдоками находился торговый порт. Просматривался он плохо из-за ещё не осевшего тумана.

Поэтому, прекратив осмотр площади с её достопримечательностями, парни пошли вдоль центральной улицы с проложенными посередине трамвайными путями. По ним часто проезжали красные трамваи, очень похожие на те, что катались по Ленинграду.

Лёнька и раньше видел фотографии Владивостока, но сейчас город предстал перед его глазами вживую.

В памяти вставали названия мест, которые они проходили: кинотеатр «Уссури», ГУМ, Дом офицеров флота, сквер, в центре которого под сенью высоких деревьев стоял одинокий памятник. Подойдя к нему поближе, Лёнька прочёл, что это памятник Лазо, сожжённому японскими империалистами в Гражданскую войну. Невольно вспомнилась книга «Сердце Бонивура», которую он прочёл ещё в школе, и захотелось поделиться с Серёгой и Виталием воспоминаниями о ней.

– Видишь, как интересно, – довольно посмотрел на Сергея Виталий. – А ты не хотел идти.

На его слова Серёга не ответил, делая вид, что изучает сквер и окружающие дома.

Перейдя на другую сторону улицы, они с интересом рассматривали множество военных кораблей, стоящих у причалов.

По их виду Лёнька предположил:

– А это они, наверное, в ремонте тут стоят. Смотри, они там частично разобранные.

Прошли Матросский клуб, о чём свидетельствовали несколько афиш на чугунной изгороди.

Так парни и шли не спеша, глазея по сторонам.

Морось исчезла, небо начало проясняться, а когда они дошли до площади Луговой, их уже согревали лучи жаркого солнца.

У какого-то пожилого дядечки Виталий поинтересовался:

– Скажите, пожалуйста, а как пройти к бане? – На что мужчина остановился и, измерив парней подозрительным взглядом, задал нелепый вопрос:

– А что вы там собираетесь делать?

От его вопроса парни онемели, но Лёнька, первым пришедший в себя от такой глупости, попытался объяснить:

– А что в бане делают? Моются, конечно. Вот мы и собираемся помыться. Неделю в поезде тряслись, вот мыться и собираемся.

– А чего не на Комсомольскую поехали? – не унимался любопытный мужчина.

– Город хотели посмотреть, вот потому и пришли сюда, – честно поведал Лёнька.

– Ну вы и даёте! – покрутил головой мужчина. – Это же надо! На Луговую пешком припереться, чтобы в бане помыться. Что было проще с вокзала на Комсомольскую съездить?..

– Так где тут баня? – уже грубо прервал демагога Виталий.

– А! Баня… – Как будто что-то вспомнив, мужчина махнул куда-то в сторону. – Вон там баня. Трубу из красного кирпича увидите – вот там и будет баня.

– Спасибо! – бросил ему Виталий и обратился к парням: – Пошли, а то он ещё начнёт выяснять, не американские ли мы шпионы.

Парни от его шутки рассмеялись и, уже не обращая внимания на мужика, который пытался ещё что-то спросить, двинулись в сторону трубы, и в самом деле вскоре показавшейся из-за угла дома.

После бани аппетит прорезался со страшной силой. Молодые организмы требовали подкрепления. В бане, кроме пива с какими-то «тошнотиками», ничего в буфете не продавалось. Поэтому они решили выйти на площадь и поискать какую-нибудь столовую или кафе.

Но ничего подобного не обнаружили, кроме ресторана «Зеркальный», который оказался ещё закрыт.

Зато на первом этаже ресторана обнаружился магазин «Кулинария», где можно было перекусить.

Здесь в избытке продавались различные пирожные и прочие полуфабрикаты, сокращающие домашним хозяйкам время на приготовление пищи.

Но готовить себе завтрак парни не собирались, поэтому выбрали уже остывшие сосиски в тесте и сладкие булочки с горячим чаем. Подкрепившись, Лёнька невольно почувствовал, что жизнь вообще-то – неплохая штука. Настроение – боевое, и он, посмотрев на посветлевшие лица друзей, предложил:

– Ну что? Пора бы и делами заняться…

– Ты прав, – согласился с ним Виталий, – пора бы и в училище наведаться. Когда подъедем, как раз обед у всех закончится, и времени на обустройство у нас будет достаточно.

Там же на площади они сели в трамвай и поехали в сторону железнодорожного вокзала.

Устроившись у окна, Лёнька с интересом смотрел на места, которые они только что прошли пешком, и впитывал в себя громкий голос кондуктора, объявлявший остановки: Гайдамак, Авангард, Дальзавод. Здесь они проходили по узким тротуарам. В одном месте Лёнька из окна даже заметил то место после остановки «Дальзавод», где тротуар оказывался настолько узким, что втроём, в одну шеренгу, по нему пройти было невозможно, поэтому они выстроились гуськом. И это их спасло от брызг из-под колёс проезжавшего автомобиля, которому почему-то оказалось мало места на середине улицы, и он прижался к обочине.

Усмехнувшись воспоминаниям, а особенно – пожеланиям проехавшему автомобилю, на которые они не поскупились, Лёнька всё так же смотрел в окно.

Но вот и вокзал. Можно выходить, но по совету кондукторши, к которой подсел Виталя и обаял её комплиментами, они доехали до кольца, где и вышли.

До училища добрались пешком за десять минут.

Конечно, всё познаётся в сравнении. Например, большое трёхэтажное здание корпуса ЛВИМУ из красного кирпича поразило Лёньку величественностью и стариной. По обе стороны от входа лежали массивные якоря, а у входа стоял курсант в белой фланельке с тремя лычками, чёрных отглаженных брюках и кожаным ремнём на поясе с блестящей бляхой.

МВИМУ оставило у него впечатление большого серого великана, стоящего на вершине горы и с высоты своего роста грозно оглядывающего ничтожную мелюзгу, шевелящуюся у его ног.

А вот корпус ДВВИМУ произвёл двоякое впечатление.

По узенькой улочке со щербинами в асфальте, отходившей от основной Верхне-Портовой улицы, они прошли мимо дощатого, выкрашенного зелёной краской магазина с прозаической надписью «Продукты» и поднялись по широкой бетонной лестнице к главному корпусу, выкрашенному в тёмно-жёлтый цвет.

Корпус поражал своим величием, внушая почтение к тем, кто преподавал в нём, и к тем, кто вышел в свет из его огромных дубовых дверей, поблёскивающих начищенной медной окантовкой.

Путь в корпус им преградил курсант в белой фланельке, с двумя лычками на рукаве и красно-белой повязкой, свидетельствующей о том, что он здесь находится на посту.

Смятая с боков мичманка в белом чехле и укороченным козырьком украшала его голову. Кокетливо торчащий из фланельки коротенький гюйс, едва покрывавший плечи, свидетельствовавший о том, что данный страж дверей главного корпуса является образцом запрещённой курсантской моды.

Зато неглаженые, расклешённые до умопомрачительного размера книзу курсантские брюки с тусклой бляхой на кожаном ремне, спущенном донельзя книзу, создавали полный диссонанс между верхом и низом. Как будто у дверей стоял не один дневальный, а два.

Верхняя часть бравого курсанта преградила парням путь и требовательно вопросила:

– Кто такие? Куда следуем? Чего надо?

– Поступать приехали, – ответил Виталий, ничуть не смутившийся от грозного вида курсанта. – Приёмная комиссия нам нужна. Документы хотим сдать.

– А-а… – разочарованно протянул курсант. – Абитура… – И, смерив парней презрительным взглядом, махнул рукой: – Идите по стрелкам на второй этаж. Там и находится приёмная комиссия.

Виталий обернулся к Лёньке и протянул ему руку:

– Ну что? Давай бывай. Увидимся ещё.

– Давай, пока! – Лёнька крепко пожал руку Виталию и хлопнул Серёгу по плечу. – Удачи вам. Желаю поступить. Держитесь, парни.

Виталий с Серёгой, открыв огромную дверь, прошли внутрь и исчезли за ней.

– А ты чё? – удивлённо уставился бравый курсант на Лёньку. – Не поступать, что ли, приехал? Чё тут торчишь? Или просто сопровождающий?

– Не, не сопровождающий. В поезде одном ехали, – попытался прояснить ситуацию Лёнька. – Они поступать, а я переводом.

– Каким переводом? – не понял Лёньку курсант.

– Из МВИМУ к вам, – продолжил пояснения Лёнька.

– Из «рыбы», что ли? – скривив губы, ухмыльнулся курсант.

– Из неё самой, – подтвердил догадку курсанта Лёнька.

– Ну и куда же ты перевёлся? – продолжил допрос курсант.

– Закончил второй курс судомеха и перевёлся, – пожал плечами Лёнька, говоря об этом, как о чём-то само собой разумеющемся.

– Так это же разные министерства! – неподдельно удивился курсант. – Ты чё, блатной, что ли?

– С чего ты это взял? – Лёнька зло посмотрел на курсанта, задавшего столь бестактный вопрос.

Такая мысль почему-то до сего момента не приходила ему в голову. Для него этот перевод казался обычным делом. Летать из одного конца Союза в другой для семейного бюджета было накладно. В семье таких доходов не было, несмотря на то что папа занимал хорошую должность с высокой зарплатой. Да и мама неожиданно сильно заболела. Папа писал письма, получал ответы, и результатом его переписки явился Лёнькин перевод.

– Это только по блату можно сделать, – безапелляционно заявил курсант, увидев удивлённый Лёнькин взгляд. – Поверь мне, я-то уж точно это знаю. Связи решают всё, – с видом бывалого делавара подытожил он свои размышления.

– Ну, не знаю, – протянул Лёнька, потому что этот разговор ни о чём начинал ему надоедать, и он перевёл его на другую тему: – Тебя, вообще-то, как зовут?

– Володя меня зовут. Батьков. В роте Батей кличут.

– Меня – Леонидом. – Лёнька протянул руку выпустившему из себя пар важности курсанту и крепко пожал её. Ручка у бравого курсанта оказалась хиленькой, и он от Лёнькиного рукопожатия даже немного скривился. – Я смотрю, ты тоже после второго курса. С какого факультета? – В ожидании ответа, Лёнька с интересом смотрел на Володю, перебиравшего пальцами пожатой руки.

– Тоже с судомеха, – уже не так важно пояснил тот. – Это наша девятая рота.

– А тогда тут чего торчишь? – Лёнька взглядом указал на дверь и приступок, на котором стоял Батьков.

– Да пару экзаменов завалил, – неохотно отвечая, поморщился Батьков. – Наши уже все на практику ушли, а меня всё тут мурыжат.

– И чё ты завалил? – Лёнька удивился, потому что благопристойный вид Батькова мало соответствовал имиджу двоечника.

– А… – махнул рукой Батьков, – физику и сопромат. – И тут же торопливо пояснил: – Бабынина – зверь. За свою физику кого хочешь завалит. Я вот и не знаю, сдам я её вообще когда-нибудь или нет. – Ища сочувствия, он заглянул в глаза Лёньке.

– Да сдашь ты всё, – успокоил его Лёнька, хлопнув Батькова по плечу. – Главное – это собраться и захотеть. Забыть о бабах и гулянках. Я вот тоже сразу и физику, и сопромат, и теормех завалил, но за неделю всё сдал, послал всех этих чучел подальше – и видишь, – он со смехом посмотрел на понурившегося Батькова, – стою тут перед тобой и базлаю ни о чём. Ты лучше скажи, где мне найти кафедру судомеханического факультета, чтобы увидеть там Ниточкина Феодосия Рафаиловича?

– А, – вышел из ступора Батьков, – это проще простого. Иди в новый корпус. Там в правом крыле на втором этаже как раз и находится наш деканат. Сейчас обед закончился, – Батьков взглянул на наручные часы, – и декан должен подойти. Я видел, как он шёл на обед. Так что давай двигай. Увидимся позже. Правда, я сейчас в роте не живу, но наряды стоять приходится. Костя мне недавно за причёску и опоздание пять нарядов вкатил. Вот и приходится тут торчать. – Батьков со злостью ткнул рукой в место, где стоял.

Но, несмотря на злость от сказанных слов и пожеланий, последовавших за этим жестом, присупок не провалился, а мифическому Косте не икнулось. Хотя, кто такой этот Костя, Лёнька по своему богатому опыту догадался, что это кто-то из дежурных офицеров или высшего начальства, потому что Батьков отхватил максимальное наказание.

– А ты ещё вот так постой, – Лёнька кивнул на неряшливый вид Батькова, – так ещё пяток схлопочешь. – И, усмехнувшись, махнул рукой: – Давай достаивай тут, да не забудь брюки хоть погладить, – и, повернувшись к Батькову спиной, направился к новому корпусу.

– Да иди ты со своими советами! – услышал он себе вслед. – До хрена вас тут таких советчиков бродит! – Что там дальше излагал Батьков, Лёньке меньше всего хотелось слышать.

Для него начался новый этап жизни.

Глава третья

Подойдя к дверям корпуса, Лёнька с удивлением обнаружил, что дневального у входа нет, да и в дежурной рубке справа от входа никого не просматривалось.

Не снижая темпа, он взбежал по широкой лестнице, расположенной как раз напротив входа, на второй этаж, повернул налево и пошёл по длинному, едва освещённому коридору.

«Наверное, это из-за экономии», – невольно подумалось Лёньке.

Коридор освещался только светом из холла и из окна в дальнем его конце. Вокруг царил полумрак, а абсолютная тишина прибавляла таинственности длинному коридору. Прохладный воздух охладил разгорячённое полуденным жаром тело, прибавляя Лёньке решимости в достижении цели.

Вглядываясь в таблички с названием кабинетов на дверях, Лёнька шёл по коридору. Стук каблуков новых туфель, которые ему купила перед отъездом мама, гулко отдавались от стен, даже несмотря на то что он пытался осторожно ставить ноги на пол, покрытый давно не чищенным паркетом. Тут же подумалось: «Давненько курсантские ручки тут ничего не циклевали».

В МВИМУ этим делом чуть ли не каждую неделю занимались штрафники, да к тому же ещё и натирали паркетные полы в главном корпусе мастикой.

Почти в конце коридора на одной из дверей он нашёл долгожданную дверь с табличкой «Деканат судомеханического факультета».

Остановившись перед конечным пунктом своего путешествия, Лёнька перевёл дух, обеими руками пригладил ёжик волос, привычным движением разравняв складки одежды под несуществующим ремнём, и громко постучал в дверь.

Не дожидаясь ответа, резко потянул дверь на себя и вошёл в помещение.

От яркого света послеобеденного солнца, бьющего в широкое окно, ему невольно пришлось зажмуриться. Но через секунду, адаптировавшись к яркому свету, он приоткрыл глаза и разглядел женщину, сидящую слева за столом.

– Разрешите? – чётко произнёс он, входя в приёмную деканата, понимая, что перед ним сидит секретарь декана.

Женщина, оторвавшись от бумаг, разложенных на столе, подняла на него глаза.

– Ну заходи-заходи, если уж пришёл, – доброжелательно произнесла она.

По своему небольшому опыту Лёнька понимал, что от этой добренькой тётеньки очень многое зависит, поэтому чётко подошёл к столу и доложился:

– Курсант Макаров после перевода из Мурманского высшего инженерного морского училища прибыл в Дальневосточное высшее инженерное морское училище для продолжения дальнейшей учёбы.

Секретарь с удивлением уставилась на бравого молодого человека, хоть и в гражданской одежде, и некоторое время молча разглядывала его, но, справившись с замешательством, вызванным Лёнькиным рапортом, улыбнулась.

– Давай свои бумаги сюда, курсант Макаров. Феодосий Рафаилович говорил мне о тебе. Но его сейчас нет. Придётся тебе немного подождать.

Лёнька поставил портфель с документами на один из стульев, расставленных у стены, и, покопавшись, достал папку с письмами и приказами, которые привёз с собой из МВИМУ.

Секретарша приняла их и доброжелательно сказала:

– А ты садись, садись. Феодосий Рафаилович скоро будет.

Лёнька послушно сел на один из стульев и стал с интересом осматриваться в новой для себя обстановке.

Приёмная представляла собой большую светлую комнату. Чувствовалось, что здесь похозяйничала женская рука. Большие окна прикрывал тюль, слабо колышущийся от лёгкого ветерка, задувающего в приоткрытые створки, но желаемой прохлады не приносящего. На широком подоконнике стояли горшки с цветами, некоторые из которых даже цвели, а на полу возлежала ковровая дорожка, покрывающая паркет. К удивлению Лёньки, тот был тщательно отциклёван до соломенного цвета и покрыт то ли лаком, то ли мастикой. Разбираться в нюансах он не имел никакого желания, а особенно времени.

Потому что минут через десять после его прихода дверь плавно открылась, и в неё осторожно зашёл, а скорее всего, вкатился невысокий полноватый дядечка в серых, тщательно выглаженных брюках и белой рубашке с короткими рукавами, расстёгнутой у ворота.

Увидев вошедшего, секретарша, несмотря на свою внушительную комплекцию, выпорхнула из-за стола и заворковала:

– Феодосий Рафаилович, тут вас дожидается курсант Макаров, переведённый из Мурманска…

– А-а… – негромко протянул вошедший и повернулся к Лёньке, подскочившему со стула и вытянувшемуся по стойке «смирно».

Декан с интересом осмотрел молодого человека с ног до головы и негромким голосом произнёс:

– Так вот ты какой, курсант Макаров! – И, махнув Лёньке рукой, чтобы тот следовал за ним, открыл дверь кабинета с табличкой «Декан судомеханического факультета Ниточкин Феодосий Рафаилович» и так же, как секретарша, негромко продолжил: – Ну, если уже приехал, то проходи, знакомиться будем. – Не отрывая руки от ручки двери в кабинет, он посмотрел на секретаршу: – Документики этого франта готовы, Татьяна Васильевна?

Этот вопрос удивил Лёньку, потому что ничего особо франтоватого он в себе не видел.

Конечно, в поезде он переоделся в одежду, которую мама бережно собрала в отдельный пакет и уложила в чемодан. Он надел только что сшитые в ателье на заказ брюки и рубашку. Брюки они с мамой заказали по последней тогдашней моде – из тёмно-серого бостона, расклешённые книзу, с поперечными потайными карманами. Рубашку из льняной ткани с вискозной ниткой нежно голубого цвета, с чёрными ромбами и с широким отложным воротником, сшили там же, в ателье, а югославские туфли, чёрные носки которых поблёскивали из-под покрывавших их клёшей, мама по блату достала перед отъездом. Конечно, можно было этот наряд оставить на какой-нибудь другой торжественный случай, но Лёнька по своему двухлетнему опыту усвоил, что «гражданку» в училище носить не придётся. Её надо будет сдать в баталерку, и она там пролежит до очередного отпуска. Ну а если в неё вырядиться, то при поимке патрулём нарушителя ждут смертельные кары, а «гражданку» ожидает участь несчастного Джордано Бруно. Поэтому Лёньке захотелось хоть немного покрасоваться в обновках. Но, наверное, судя по словам декана, он с этим переборщил.

– Да-да, – засуетилась секретарша, – я их все проверила. С ними всё в порядке… Приказ о его зачислении уже подписан.

– Так давайте их сюда! – нетерпеливо перебил секретаршу Ниточкин и протянул руку, в которую любезная Татьяна Васильевна вложила папку с документами.

Лёнька, слегка замешкавшись от сложившейся ситуации, подчинился декану и двинулся в сторону открытой двери.

В Мурманске с ним так вежливо не разговаривали. Там бы последовала одна из строевых команд, которую не дай бог было бы нарушить. А тут – и доброжелательное лицо декана, и негромкий голос, который привёл Лёньку в некоторое замешательство.

Войдя в кабинет, он застыл посередине, на такой же шикарной ковровой дорожке, как и в приёмной, в ожидании решения своей дальнейшей судьбы.

Ниточкин прошёл к себе за стол. Не спеша устроился за ним и принялся просматривать документы в папке.

Лёнька преданно уставился на своего будущего начальника, стараясь понять, в чьих же руках находится его судьба.

Но ничего особенного не узрел. Обычный дядька. Но в нём, как и в Лёнькином папе, проглядывала какая-то скрытая особенность, которая невольно заставляла прислушиваться к нему и признавать, что этот человек обладает неординарным умом и подспудным влиянием на окружающих его людей.

Небольшое, с правильными чертами, округлое лицо невольно принуждало сосредоточиться на нём и прислушиваться к каждому слову, сказанному негромким басовитым голосом.

Чёрные, слегка вьющиеся волосы с оттенком едва пробивающейся седины придавали декану особый шарм.

Просматривая Лёнькины бумаги, Ниточкин временами проводил по волосам ладонью, как бы приглаживая вихры, растрёпанные ветром. Наверное, такой жест помогал ему сосредоточиться и вникнуть в суть проблемы.

Закончив просмотр документов, Ниточкин отодвинул от себя папку и поверх очков в роговой оправе внимательно посмотрел на Лёньку.

– А ты точно соответствуешь описанию своего отца. Мы с ним как-то ехали вместе в поезде и разговорились. Получился разговор и о тебе, – пояснил он свои слова и продолжил: – Я смотрю, что перевод произошёл правильно. Все документы оформлены верно, поэтому и тянуть нам с тобой, – в глазах декана проскользнула усмешка, – нечего. Так что давай иди к Татьяне Васильевне. Она тебе всё расскажет и даст все бумаги, которые понадобятся. Я думаю, что она их уже подготовила. Ведь я думал, что ты ещё неделю назад появишься у нас, – и декан в ожидании ответа сделал паузу.

– Да я специально не задерживался, – торопливо принялся объяснять Лёнька. – Как только получил письмо с приглашением из училища, сразу взял билет и поехал.

– Ладно-ладно, – примирительно махнул в его сторону Ниточкин, – не суетись. Главное – это то, что ты здесь и успеешь пройти практику со своим курсом. Так что давай, – Ниточкин поднял раскрытую ладонь и указал в сторону двери, – не задерживайся, иди оформляйся, а как будешь готов, известишь об этом Татьяну Васильевну.

– Есть идти оформляться! – вытянулся в струнку Лёнька, щёлкнув каблуками, на что Ниточкин только поморщился:

– Иди- иди-иди и не пыжься, а то до пяти осталось не так уж и много времени.

Подчинившись приказу, Лёнька выскочил из кабинета и предстал перед очами разлюбезной Татьяны Васильевны.

Та по-матерински подробно ему разъяснила куда идти и что делать, вручив несколько бланков, которые надо заполнить.

Под наблюдением Татьяны Васильевны Лёнька заполнил бланки и помчался в главный корпус, в отдел кадров.

Батькова на вахте уже не было, а курсант, заменивший его, на Лёньку внимания не обратил. Мало ли абитуры тут ошивается, говорил его независимый и гордый вид.

В отделе кадров тоже пришлось заполнять какие-то бланки, в чём ему помогли добросердечные женщины, которые только и увещевали его, чтобы он не торопился, помарок не делал, а то с такими бланками у них очень большая напряжёнка.

После заполнения всех документов и получения курсантского билета главная из добросердечных тётенек поинтересовалась:

– А жить-то тебе есть где, суетливый ты наш?

Не ожидавший такого вопроса Лёнька отрицательно покрутил головой. Как-то о таком прозаическом вопросе он не задумывался.

– Эх ты, горе луковое! – потрепала его по голове начальница, которая только что проверила документы, и крикнула: – Валентина! Выпиши молодому человеку направление в первое общежитие. Там одиннадцатая рота ещё не разъехалась, так что места там есть, и подкормиться он там с ними сможет. – А потом вновь обратилась к Лёньке: – А ты быстренько дуй в отдел практики, и я думаю, что сегодня ты успеешь у них оформиться. Надеюсь, что Владимир Кузьмич ещё не исчез, – это она добавила уже со смехом, который поддержали присутствующие женщины.

Из отдела кадров пришлось бегом переместиться в отдел практики на второй этаж, где недовольный чем-то дядька в синей штурманской тужурке с несколькими лычками на погонах и остатками тщательно прилизанных волос на голове выписал ему направление на медкомиссию.

– С комиссией не тяни. Завтра же чтобы прошёл её, – в приказном порядке добавил он. – А то мы тебя планируем направить на «Орджоникидзе». Он должен подойти послезавтра. Если не пройдёшь комиссию, будешь ждать другого парохода, а когда тот появится, никто пока не знает. Так что действуй! – и вручил Лёньке ещё несколько бумажек.

Лёнька засунул их в портфель и собрался выходить, но был остановлен грозным окриком Кузьмича:

– Стоять! – От такого приказа Лёнька окаменел. – Кру-угом! – последовал следующий приказ, и Лёнька, автоматически развернувшись, уставился на недовольного Кузьмича, который разразился тирадой: – Куда бежишь? Или совсем ум потерял? – Но тут же дружелюбно спросил: – Жить куда направили?

– В первую общагу! – выпалил Лёнька.

– А спать на чём будешь? – голос Кузьмича зазвучал всё более грозно.

– Не знаю, – недоумённо пожал плечами Лёнька.

– Я так и подумал, – разочарованно махнул рукой уже не такой грозный Кузьмич. – Ты вот что, – начал он советовать по-отечески, – спустишься там в подвал, найдёшь Марьванну, и она тебе выдаст матрас с подушкой. Понял? – после этих слов Кузьмич уже требовательно взглянул на Лёньку.

На что тот послушно кивнул, показывая, что информацию впитал.

– Так вот тебе бумага, – Кузьмич что-то черканул на листочке и передал его Лёньке, – дуй на склад и скажи Марьванне, что Кузьмич, мол, прислал и просил помочь.

– Понял, спасибо, – только и пробормотал Лёнька, поражённый тем, что вокруг столько добрых и заботливых людей.

– Спасибо будешь потом говорить, – по-прежнему брюзгливо пробурчал Кузьмич, приобретая тот же недовольный вид. – Только ты поторопись, а то я знаю эту мадаму – того и гляди куда-нибудь слинять может. Ищи её потом с ветром в поле. – И махнул Лёньке рукой: – Иди уже! Чё застыл?

Такой приказ Лёнька выполнил моментально и выскочил из кабинета.

Узнав у дневального, по-прежнему с независимым видом торчавшего у дверей главного корпуса, где первая общага, Лёнька двинулся в её сторону.

В длинном подвальном коридоре царила первозданная тишина, куда не проникал ни единый посторонний звук. Лёньке даже показалось, что он попал в таинственное подземелье, где за каждым поворотом могут прятаться привидения или какая-нибудь подобная нечисть. Даже стук каблуков туфель по бетонному полу слышался как будто издалека, растворяясь в просторах длинного полутёмного коридора. Создавалось впечатление, что уши у Лёньки заклеены ватой, и он непроизвольно сделал продувание ушей так, как их учили при нахождении в барокамере.

Но и это не помогло. Звуки всё равно слышались, как будто стены подземелья покрыты ватными матрасами.

В едва освещённом коридоре Лёнька с трудом нашёл дверь, за которой должна была находиться всемогущая Марьванна. Одна из зелёных дверей с невзрачной табличной свидетельствовала об этом.

Постучав в дверь, Лёнька осторожно приоткрыл её и, заглянув в образовавшуюся щель, скромно поинтересовался:

– Можно?

В небольшой комнате, уставленной по бокам огромными стеллажами с различным скарбом, за столом сидела полная женщина в сером, застиранном халате, который на ней чуть ли не лопался.

При появлении Лёньки выражение её лица и поза не изменились. Она по-прежнему сидела, уложив на стол пухлые руки со спрятанным в них мельхиоровым подстаканником с тонкостенным стаканом, в котором просматривалась какая-то чёрно-коричневая жидкость.

«Наверное, это чай», – предположил Лёнька.

Женщина удостоила посетителя презрительным взглядом, исходящим из щёлочек глаз, глубоко спрятанных под нависшими бровями и подпёртыми розовыми, как спелые яблоки, щеками.

Из слегка приоткрытых, ярко обозначенных багрово-красной помадой губ неожиданно громогласно вырвалось:

– Чего надо? Чё тут шум поднимаешь? – Если бы не тюки, плотно уложенные на стеллажах, поглотившие фанфары голоса, то у Лёньки точно бы полопались барабанные перепонки.

Справившись с первым впечатлением от неожиданной встречи, он полностью открыл дверь и, сделав шаг в сторону стола, протянул бумагу, выписанную в отделе практики.

– Марьванна, – заискивающе пролепетал он, – Владимир Кузьмич меня к вам послал и просил помочь. Сказал, что вы постельное бельё можете выдать. Так не откажите в просьбе, а то спать сегодня не на чем. – Учитывая создавшуюся обстановку, Лёнька постарался придать своему голосу самые жалостные нотки.

– Давай, давай сюда свою цидулю, – протянула знатная мадам руку за бумажкой, которую Лёнька вставил в её пухлые пальцы. – Я многое могу. – Голос у Марьванны от Лёнькиной лести подобрел, и она уже не так громогласно продолжила: – А то ходют тут всякие-разные, да только надоедают, и доброго слова ни от кого не услышишь, – это она уже пробурчала про себя, но децибелы от её бурчания с такой силой достигли Лёнькиных ушей, что в них даже что-то задребезжало.

Почесав за ухом, чтобы унять скрежет в ушах, Лёнька ждал вердикта всемогущей Марьванны.

А та откуда-то из закромов выудила очки, водрузила их на маленький носик, который каким-то чудом затерялся на её лице, и занялась прочтением записки, переданной ей Лёнькой.

– Так ты не абитура, что ли? – Марьванна поверх очков строго взглянула на Лёньку.

– Не-а, – отрицательно замотал головой Лёнька. – Я на третий курс. А сейчас перед практикой надо в одиннадцатой роте переночевать.

– А-а… – значительно протянула Марьванна. – Тады ладно. – Она отодвинула подстаканник с предполагаемым чаем, придвинула к себе одну из амбарных книг и что-то там начеркала.

– Тут расписывайся! – ткнула она в сделанную надпись. А когда Лёнька расписался в том, что ему выдан матрас, подушка, одеяло и пара простыней с наволочкой, аккуратно уложила книгу на прежнее место и выплыла из-за стола, заполнив собой небольшое, набитое всякой всячиной, помещение.

– Шуруй за мной, – пропыхтела она и, если бы Лёнька не прилип спиной к стеллажу, точно снесла бы его, как девятым валом, впечатав в тюки с барахлом.

Проследовав по коридору, Марьванна открыла одну из дверей и проникла в неё, скомандовав Лёньке:

– А ты тут стой, жди.

Лёньке ничего не оставалось делать, как подчиниться, оставшись в коридоре.

Минут через пять из глубины комнаты послышалось:

– А иди-ка ты сюда, соколик ты мой!

Лёнька моментально выполнил приказ, вошёл в комнату и застыл в ожидании следующих распоряжений, не замедливших себя ждать.

– Так, – пропыхтела Марьванна, – забирай своё барахлишко и иди в свою одиннадцатую роту, да скажи там дежурному, что их я сегодня ждать больше не намерена и обходные подписывать буду только завтра. А если они не подпишут обходные, то сами знают, что я им устрою, – уже грозно закончила она. Но, увидев, что Лёнька со свёрнутым матрасом всё ещё стоит перед ней, гаркнула: – Кому я сказала, чтобы дул в свою одиннадцатую роту?!