Сердце маски 2

Глава 30

«Если тебя ударили по одной щеке, то отсеки руку бьющего,

чтобы другим неповадно было»

Хихитайская народная мудрость

Дед Бух Ло оказался занятным типом. Он был Изгоем, но не оборачивался ни червяком, ни птицей – он пил саке вместо воды и обладал идеальным слухом. Слух заменял ему зрение. Вот такой вот у него был интересный пунктик. А уж извечное опьянение являлось побочным эффектом от утоления жажды. Посмотрел бы я на вас, если бы ежедневно приходилось выдувать не меньше двух литров саке.

Бух Ло выслушал меня, потом Сись Ли и Ши Ло. Глу Пыша он почему-то слушать не стал, а монах и не настаивал.

– Дружище, я думаю, что мы справимся с Низшими Богами. У меня на них тоже есть зуб… кстати, где он? – старик начал щупать по карманам, потом развел руками. – Похоже, что в дырку вывалился и потерялся.

– Зуб? – на всякий случай уточнил я.

– Он самый. Мне его недавно Глянь Ка выбил, когда я поинтересовался – какого хрена он в моём районе трется? Он предпочел не отвечать.

– То есть мы можем на тебя рассчитывать?

– В любое время. Но лучше за пару дней, чтобы я успел прийти в себя, – произнес Бух Ло и откусил от тушки курицы изрядный кусок. Он прожевал и уставился бельмами на Глу Пыша. – И плескать в меня больше не надо. А то чем-нибудь ещё посыплю угощение.

– Не очень-то и хотелось, – пробурчал Глу Пыш, скрещивая руки на груди.

– А чем ты его посыпавши, дидо Бух? – спросила Сись Ли.

– Перцем Кристального Демона. Люблю, знаете ли, иногда поострее, – захихикал Бух Ло.

– Подарите щепотку? – спросил я. – У меня друзья в монастыре есть, которые тоже любят острое.

– Да забирай, у меня ещё есть, – протянул замызганный мешочек Бух Ло. – Не нюхай, а то можешь себе всю нюхалку испортить.

Я кивнул и спрятал мешочек в безразмерном оби. Пригодится. После этого мы душевно расстались со стариком, который пообещал принять участие в следующей авантюре. Сись Ли отправилась на улицу Цинь в сопровождении Ши Ло, а мы с Глу Пышом поспешили обратно в монастырь. Да, Глу Пыш был недоволен – он сам хотел проводить Сись Ли, но я напомнил о том, что нам может влететь, если вдруг не успеем вернуться до заката. Скрепя сердце и скрипя зубами Глу Пыш согласился.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда мы вступили на белые камни площади. Бей Тень вальяжно развалился в кресле возле ног статуи бога Кодлы и лениво посматривал на вечерние занятия. Когда же в его поле зрения попали наши фигуры, то глаза настоятеля вспыхнули двумя карбункулами. Он поманил нас. Мы, склонив головы, как нашкодившие школьники, пошли держать ответ.

Поднявшись на ступени, мы накрыли левыми ладонями правые кулаки и замерли, как два внимательных дуба.

– Братья монахи, как ваши успехи? Вы нашли то место, откуда завтра начнете делать лестницу? – спросил Бей Тень с такой подленькой улыбочкой, что я сразу почувствовал желание убежать как можно дальше.

– То есть как – начнете делать лестницу? – упавшим голосом спросил я.

Бей Тень только улыбнулся ещё подлее.

– Мы искали весь день, но так и не смогли найти такое место, от которого вверх устремится каменная лестница, – с повинным видом произнес Глу Пыш.

– То есть вы искали весь день, исследовали гору вдоль и поперек? – спросил Бей Тень.

– Мы честно искали самое удобное место, чтобы было видно улицы Мосгава и чтобы подход ничем не закрывался, – подал я голос.

– Честно? Вот честно-честно? А я что-то не верю. Эй, Под Лизь, а ну подойди сюда! – позвал Бей Тень одного из ханинов.

– Да, настоятель? – тут же подбежал младший ученик.

От остальных учеников его отличало отсутствие правого глаза. Зато левый сверкал так ярко, что мог запросто заменить оба. Я сначала не понял – почему его взяли, но потом, когда по его кляузам начали нести наказание монахи, нехитрые числа сошлись в простом уравнении.

– Скажи, видел ты этих двоих на Закатной горе?

– Никак нет. Просидел почти до вечера, но ничего похожего на два оранжевых кимоно не увидел, великий настоятель Бей Тень, – с поклоном ответил Под Лизь.

– Значит, они меня обманывают? – всё с той же подленькой улыбочкой спросил настоятель, поглаживая здоровой рукой протез.

– Да, великий настоятель Бей Тень, – снова согнулся в поклоне ханин.

Бей Тень вздохнул, как будто разочаровался во всём земном и немножечко в небесном. Он взглянул на нас глазами, полными сострадания и жалости:

– Братья-монахи, я же учил вас всегда говорить правду, а вы… Вы солгали мне, причем по ерундовому поводу. А что будет, если повод станет куда более серьезным? Вы об этом подумали? Вы тогда, не моргнув глазом, уничтожите весь монастырь?

Узкие глаза стали ещё уже, превратившись в щелочки. И теперь эти щелочки гневно взирали на нас. Если вы когда-нибудь видели гневные щелочки, то поймете – о чем я говорю. Мне не было страшно, но вот Глу Пыш побледнел.

– Простите, Великий настоятель, – проговорил Глу Пыш. – Мы были неподалеку от горы, но так и не смогли выбрать место. Мы обязательно завтра пойдем, и вы…

– Брат Глу Пыш, я наказываю тебя спаррингом с есотином, – жестко отрезал Бей Тень. – А ты, брат Ни Кто… Для тебя у меня будет другое наказание. Под Лизь, позови На Лима. Скажи, что настоятель желает убедиться в его владении боевыми искусствами.

Мы с Глу Пышом склонились в почтительном поклоне. Ученик в синем кимоно был предпоследней ступенью ученичества монахов, поэтому шансы Глу Пыша на счастливое завершение боя отсутствовали напрочь. Я видел, как губы моего друга задрожали.

Мда, попали же мы в ситуацию. И ведь коварный Бей Тень не дал наказания для меня, но направил своё недовольство на друга. Хитрый настоятель точно знал, что я не боюсь драки, а вот мой друг…

Мой друг отчаянно боялся, что его когда-нибудь побьют и всегда старался избежать боя. А сейчас ему явно собрались надавать люлей.

Евгений внутри меня недовольно сдвинул брови. Нет, я сам не видел, но почувствовал, что мои кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. А я не давал им такого приказа.

Да-да, русский парень, чье тело я сейчас занимал, был недоволен таким развитием событий…

От группы монахов в синем кимоно, следом за Под Лизем, выдвинулся незнакомый крепыш. Его глаза сверкали агатовым блеском, на щеке красовался вертикальный шрам, половина левого уха была точно кем-то откушена. Роговые наросты на костяшках кулаков чернели набалдашниками смерти. Он тут же накрыл левой ладонью правый кулак в мудре внимания и склонился в поклоне перед настоятелем.

– На Лим, я позвал тебя для наказания ученика Глу Пыша, – важно произнес настоятель. – Его вина состоит в неповиновении, как ты считаешь – достоин ли этот ученик хорошей взбучки?

На Лим с выражением предельного внимания на лице слушал настоятеля. Он только раз стрельнул глазами в сторону Глу Пыша, продолжая внимать каждому звуку Бей Теня, как будто тот проповедовал настолько важные вещи, что от них зависела жизнь всего монастыря.

– Достоин! – рявкнул На Лим, стоило только Бей Теню закрыть рот. – Он достоин не просто наказания, а унизительного наказания. Разрешите сделать это так, чтобы другим ученикам было неповадно? Чтобы другие десять раз подумали прежде, чем отлынивать от приказов!

На Глу Пыша было жалко смотреть. Он весь поник, осунулся и побледнел так, что кожей мог соперничать с лепестками черемухи в цвету. Надо выручать парня, а то ведь так и забьют до смерти. В назидание другим…

– Гав! Гав-гав-гав! Гав-гав! Гав-гав-гав! – залаял я так звонко, что Глу Пыш отшатнулся и пахнул ароматом страха. Другие ученики обратили на нас свои взоры. – Вот что я слышу, когда ты говоришь, На Лим. Один собачий лай… Если ты считаешь себя таким сильным и мудрым, то сразись со мной. Я принимаю на себя вину Глу Пыша! Если вините меня – наказывайте тоже меня!

На Лим покраснел и собрался было что-то произнести, но настоятель взмахом руки остановил его:

– Нет-нет, не стоит поддаваться на подначки брата Ни Кто! Его ждет другое наказание, куда более серьезное. Брат На Лим, что ты можешь предложить? Я хотел бы увидеть хороший спарринг…

Снова удар кулака в ладонь и снова лающие слова готовности:

– Великий настоятель монастыря Чаокинь, позвольте наказать брата Глу Пыша на Шестах Ярости? А чтобы наказание стало более унизительным, я буду сражаться одной левой рукой.

Шесты Ярости? Ого, с фантазией у На Лима все в порядке!

Глу Пыш посмотрел с тоской, а мне оставалось только развести руками – я сделал все, что мог.

Шесты Ярости были редким наказанием и использовались только в исключительных случаях. В специальные пазы вставлялись бамбуковые шесты разной длины и толщины. Двум бойцам завязывали глаза, они запрыгивали на бамбук и били друг друга до тех пор, пока один не упадёт. Если до падения разрешалось только бить, то после можно было бороться. И если на бамбуке у Глу Пыша был какой-то мизерный шанс остаться целым, то на камнях такого шанса уже не было.

Понимал это и Бей Тень, который с удовольствием посмотрел на трясущиеся руки моего друга. Настоятель степенно огладил бородку и кивнул:

– Я согласен, На Лим. Пусть завтра состоится урок. Пусть все братья увидят, что бывает за непослушание. На рассвете свершится наказание!

 Я мог бы броситься в бой, мог бы попытаться побить На Лима, но это ничего не даст – вместо него встанет другой. Оставалось только скрежетать зубами и смотреть, как монах сотворил мудру почтения и отправился к своим.

На рассвете!

Настоятель продумал и это. Если Глу Пыша наказали бы немедленно, то он просто отлежался и через недельку смог ходить, но ему ещё дали целую ночь на раздумья, а хуже этого и представить трудно.

По опыту прошлой жизни могу сказать, что ожидание казни гораздо хуже самой казни. Понимал это и настоятель, который с улыбкой отправился прочь. Он даже не ответил на наши поклоны – вот как обиделся.

– Что же будет, брат Ни? – с дрожью в голосе спросил Глу Пыш.

– Наваляют тебе, брат Глу, – с горечью ответил я. – Наваляют и не помилуют…

– Но как же так?

– Да вот так… – развёл я снова руками. – Крепись, брат.

На брата Глу Пыша было жалко смотреть. Он побледнел, осунулся и стал похож на бледную моль. А когда вечером в общей зале другие братья монахи начали над ним потешаться, то он и вовсе потух мыслями и духом.

Скорее всего, монахов подговорил настоятель, чтобы они сделали пилюлю поражения ещё более горькой. Монахи говорили, как бы между собой, что завтра одного ученика раскатают в тонкую рисовую лепёшку, сделают отбивную и сломают каждую косточку в теле. При этом они посматривали на Глу Пыша.

Вряд ли это добавит хорошего к боевому настроению, поэтому я решил такие разговоры прекратить.

– Брат, слышал я одну легенду про соревнования улиток. Хочешь послушать?

Глу Пыш взглянул на меня с надеждой и кивнул. Другие братья притихли, в ожидании легенды.

– На склоне Закатной горы выросла гигантская виноградная лоза. Она была такой огромной, что щекотала пузо проплывающего солнца. А на верхушке созрела кисть самого спелого винограда. И собрались внизу этой лозы улитки. И сказал вождь улиток: "Кто принесёт виноградину с самой высокой кисти, тот получит в жёны мою дочь!" Многим захотелось попытать счастья, но другие улитки начали их отговаривать, утверждая, что это сумасшествие, что никто не добирался до верхушки, даже птицы. Говорили, что никто этого не сможет сделать и нечего даже пытаться. Когда же вождь дал команду на старт, то из толпы желающих поползла только половина. Да и то, многие вскоре повернули обратно. До самого верха доползла только одна улитка. Она сорвала виноградину и вернулась назад. Она смогла это сделать потому, что была глухой на оба уха и не слышала "доброжелателей".

– То есть, мне не нужно никого слушать и отправиться в бой без сомнений? – спросил монах.

– Совершенно верно, друг мой! – улыбнулся я и повернулся к остальным братьям. – А ещё это намёк, что многие могут оглохнуть, если разом не закроют свои рты.

Братьям-монахам уже приходилось видеть меня в бою, поэтому никто не стал противоречить. Я подмигнул Глу Пышу и провалился в черноту сна.

Утро встретило нас привычным ударом гонга и зычным голосом предвестника рассвета. Монахи высыпали во двор, в центре которого уже возвышался частокол бамбуковых шестов. Многие были в курсе того, что должно произойти, поэтому особенного удивления в толпе не было.

– Братья-монахи! – раздался голос настоятеля. – Сегодня брат Глу Пыш должен понести наказание за свой проступок. Он не послушал мастера и брат На Лим вызвался дать урок брату Глу Пышу. Брат На Лим сильный воин, поэтому он решил наказать Глу Пыша только левой рукой. Но я, как мудрый человек, снимаю это обязательство при падении Глу Пыша на камни. Это будет дополнительной мотивацией для наказанного монаха. Думаю, что все остальные тоже извлекут урок из этого события.

Устрашение. Чтобы другие боялись перечить. Я вряд ли что-нибудь извлеку из этого урока, кроме одного – не надо попадаться. И что же за наказание придумал настоятель для меня?

– Братья Глу Пыш и На Лим, подойдите к Шестам Ярости! – сказал настоятель.

Глу Пышу и На Лиму завязали глаза, подставили лестницы, чтобы они смогли забраться на частокол из шестов. Мой друг едва не упал, ещё только ступив на первую ступеньку. Дружный смех монахов был ему антиподдержкой.

В ответ на этот смех Глу Пыш сжал зубы, отчего желваки вздулись под тонкой кожей, и упрямо полез вверх. Там он нащупал два шеста и кое-как встал на них, чудом поймав равновесие. Зеленые стебли на высоте трех метров чуть прогнулись под весом монаха. Глу Пыш вздохнул и постарался облегчить свой вес.

На Лим красовался в позе Отдыхающего Кенгуру – держался на одной согнутой в колене ноге, вторую закинул на бедро и сложил ладони вместе. Он словно медитировал на камнях площади, а не парил над ними на высоте человеческого роста.

– Напоминаю, что на Шестах Ярости разрешена только ударная техника, но если один из учеников упадет, то… Пусть никто не падает и пусть непослушный будет наказан. Да начнется бой! – воскликнул настоятель и махнул бородкой.

Глу Пыш постарался встать в позу стиля Королевская Кобра, но его дрожащие ноги не давали сделать правильный угол. Левая рука согнулась и протянулась вдоль груди, ладонь легла под локоть правой. Правая же ладонь согнулась в имитации раздутого капюшона кобры. Глу Пыш замер.

На Лим легким движением перепрыгнул на другой шест. Он всё также оставался в позе Отдыхающего Кенгуру, и я невольно позавидовал координации монаха – моему телу до такого мастерства было ещё далеко.

Глу Пыш прислушался, определяя, где находится противник. На Лим же просто поднялся из своей картинной позы и встал ногой на стоящий рядом шест. У меня возникло подозрение, что ему не совсем плотно завязали глаза.

Мой друг перенес вес на правую ногу, а левой пошарил перед собой. Так слепой, идя по дороге, постукивает палочкой, чтобы не наткнуться на препятствие. Нога-палочка наткнулась на другой шест, на полметра выше первого, и Глу Пыш с осторожностью поставил на него левую ногу.

На Лим перепорхнул бабочкой на другие два шеста и завис в позе Атакующего Коршуна. Две руки раскинулись в стороны, как крылья хищной птицы, ноги же поджались под тело. Им только не хватало крючьев для полного сходства.

Глу Пыш наугад выстрелил проникающим ударом, но его кулак только вспорол пустоту – На Лим находился на расстоянии двух метров. Следующий удар тоже не принес успеха – На Лим не торопился подходить ближе.

– Ты уже дерешься, маленький брат? – спросил На Лим издевательским тоном. – Не устал?

– Подойди ближе и я покажу тебе, как сильны мои кулаки, – прошипел Глу Пыш.

Понятно, что он не стал говорить в полный голос, чтобы есотин не услышал дрожания. Его губы подрагивали, а сам он превратился в полное подобие пружины, готовой сорваться и выпрямиться по первому же щелчку.

Буй Суй и Ясен Ху едва слышно переговаривались между собой, стоя неподалеку от настоятеля. Они словно не интересовались наказанием, но их показное равнодушие могло обмануть только ханинов. Я же не верил им ни на грош.

– Маленький брат, я завожу правую руку за спину, – сказал На Лим и в самом деле спрятал руку за спиной. – Подойди ближе и я отлуплю тебя одной левой.

Глу Пыш снова сделал шаг и едва не сорвался, когда шест хрустнул под его ногой. В последний миг он успел зацепиться и перелететь на два других шеста. Он даже выдохнул, когда понял, что не сверзился, а ему катастрофически повезло. Но везение было призрачным.

– Железная Ладонь Ветра! – воскликнул На Лим и прыгнул к Глу Пышу.

Выставленная вперед ладонь превратилась в мутный вихрь и воронка ударила Глу Пыша точно в грудь. Сам На Лим растянулся в шпагате, уперевшись ступнями в шесты.

Мой друг вскрикнул и начал падать назад. Он взмахнул руками и наткнулся правой на бамбук. С грацией обезьяны Глу Пыш перенес вес тела на руки и сделал «солнышко», взлетев на добрых пять метров.

– Брат Глу Пыш, не отступать и не сдаваться! – выкрикнул я.

Приземлился он уже на привычные шесты и встал в позу Драконьего Наездника. Его удар прошел в пустоту, но в ответ он получил ещё два удара Железной Ладони Ветра. Оба раза у него получалось остаться на шестах. Правда, из угла рта показалась струйка крови.

– Глу Пыш, вспомни, чему тебя учили! – снова не сдержался я.

Глу Пыш кивнул, как будто и в самом деле всё вспомнил. Он пригнулся к шестам и выставил перед собой обе руки.

Третий удар На Лима пришелся как раз между выставленными ладонями. Глу Пыш захватил вражескую ладонь в капкан и дернул на себя, заодно ударив ногой. На Лим получил удар в грудь такой силы, что ему позавидовала бы и лапа Гадзиллы.

Есотин отлетел на семь метров и еле-еле успел зацепиться за крайний шест. Бамбук согнулся, но удержал худощавое тело. Когда же шест пошел на противоход, то он послал тело монаха обратно. На Лим полетел к Глу Пышу.

– Лапа Ястреба! – крикнул На Лим и вонзил пятку ровно в грудь Глу Пыша.

Вот после такого удара мой друг не удержался и сорвался вниз. Как он не махал руками, но удержаться не смог…

С улыбкой На Лим стянул повязку с лица и спикировал вниз, на Глу Пыша, который хватал ртом воздух.

Я отвернулся. Не мог видеть, как моего друга бьют. Убивать его не будут, но вот помнут изрядно. Раздавались шлепки ударов и хруст сухожилий. Еле слышные стоны Глу Пыша заглушались ухарскими припечатываниями На Лима.

Когда же Глу Пыш вскричал, как раненый заяц, то я и вовсе закрыл глаза. Похоже, что моему другу что-то сломали. В следующий миг раздалась барабанная дробь ударов и…

И тишина.

– Ничего себе, – выдавил брат Лянь.

Я открыл глаза – брат Лянь смотрел на монастырскую площадь, а его лицо выражало крайнюю степень удивления. Даже ниточка слюны протянулась из уголка рта.

Я тут же обернулся – над поверженным На Лимом стоял растерянный Глу Пыш в изодранном кимоно. Он наклонился, подержал палец на сонной артерии На Лима и удовлетворенно кивнул. После этого Глу Пыш поклонился Бей Теню и подошел ко мне, отчаянно хромая и переставляя напряженные ноги.

Безмолвная тишина сопровождала его путь. Только потом все очнулись и сделали вид, что ничего не произошло. Бей Тень велел оттащить На Лима во врачебные покои, а сам отправился к себе. Буй Суй и Ясен Ху только покачали головами и пошли следом. Остальные монахи с опаской смотрели на Глу Пыша.

– Что случилось-то? – спросил я, когда уже не в силах был сдерживать любопытство.

– Я и сам не понял, – пожал плечами Глу Пыш. – Сначала На Лим выбивал из меня дурь, завязывал узлами и выдергивал руки из сухожилий. Потом он как-то по-особенному свернул меня, навалился сверху и начал пинать. И в этот миг я увидел, что у него из прорехи на штанах вывалились яйца и начали болтаться перед моим носом. Мне стало так обидно, что меня не только бьют, унижают, но ещё и яйцами по носу колотят. Я взял и укусил, что было силы…

– И что? – спросил я, когда Глу Пыш замолчал.

– А что? Ты даже не представляешь, на что способен ученик второй ступени, укусивший сам себя за яйца. Когда я очнулся, то уже победил…

Я расхохотался и ударил друга по плечу. Он отправился переодеться, а мы пошли на завтрак. Вот после завтрака я и узнал, что настоятель мне приготовил.

Глава 31

«Если судьба дала тебе два лимона, то продай их и купи четыре.

Продай четыре и купи восемь. Продай восемь и так далее.

Разбогатей, наконец, и не жалуйся –

ведь судьба дала тебе для этого все инструменты!»

Хихитайская народная мудрость

Как только утихли страсти из-за подвига Глу Пыша, который вместо наказания получил победу, настоятель призвал меня под свои разгневанные очи.

Бей Тень сидел на циновке, перед ним на деревянной подставке с чайными принадлежностями из чашки курился парок. Бей Тень втягивал его ноздрями, а вот выпускал явно через уши, так как я отчетливо видел дымок из кудрявых зарослей.

– Я не знаю, чему ты научил брата Глу Пыша, но вот эта его победа была явно не спроста! Я уверен, что это ты приложил руку к такому исходу событий! И я зол… очень зол…

Настоятель взял две палочки для еды и постарался поднять глиняную чашку. Чай внутри отчетливо дрожал. Похоже, что с протезом было что-то не ладно.

– Не надо злиться, ведь не такая уж это была большая провинность, – ответил я. – Ведь ступени никуда не убегут…

– Не убегут, – согласился Бей Тень и поставил чашку обратно. – Когда ты их сотворишь, то они останутся на месте на века…

После удачного приземления чай в чашке успокоился и даже не подавал виду, что его недавно поднимали в воздух. До меня же тем временем дошел весь смысл сказанного настоятелем.

– Это как? Это я их сотворю? Один?

– Да, один. Ступени должны быть не меньше двух метров в длину, чтобы люди спокойно расходились, – мягко улыбнулся настоятель. – И я даю тебе на всю работу неделю. Начинаешь сегодня. Думаю, что за это время ты справишься. А если не получится, то даже не подходит к воротам монастыря – я тебя лично убью.

Улыбка у Бей Теня была подленькая, мерзкая, она словно просила, чтобы её стерли при помощи кирпича. Он снова поднял двумя палочками чашку и теперь чай даже не дрогнул при поднятии. Бей Тень удовлетворенно кивнул и поставил чашку обратно.

Меня же его удовлетворение вообще никак не коснулось. Я чувствовал, что наливался бешенством.

Неделю?

Да этот старый пройдоха знает куда ударить, чтобы было больнее. За неделю я только пару ступеней и смогу сделать. От силы пять, если не спать и не отвлекаться на еду, но чтобы лестницу в тысячу ступеней…

Да мне легче сейчас подняться, поклониться и отправиться прочь. Пусть этот старый хрыч гоняет тут молодежь и наслаждается своей мнимой властью. Пусть надеется на то, что его примут в Низшие…

Стоп!

Идея молнией мелькнула в голове. Словно какое-то озарение нашло на меня и заставило мозги работать активнее.

Да! Если всё пройдет гладко, то за неделю я вполне смогу управиться!

– Я согласен, великий настоятель Бей Тень, – с поклоном ответил я.

Челюсть настоятеля с грохотом упала на циновку, палочки выпали из ослабевших пальцев и приземлились в чашку. Чашка обиделась на такое обращение и треснула. Обжигающий чай тут же пролился на колени настоятеля. Настоятель с криком вскочил и начал отряхивать кимоно.

Я стоял и наслаждался произведенным эффектом.

– Ты?.. Но как?.. Я же… Ты же… – пролепетал настоятель. – А разве ты не должен упасть на колени и умолять меня о прощении? Разве ты не должен уже пять минут валяться в моих ногах и прославлять мою мудрость? Неужели ты и в самом деле решил…

– Да, я услышал ваши слова, полные мудрых интонаций и решил это сделать. Вы не будете разочарованы собственным доверием. Я его оправдаю в полной мере! – с жаром воскликнул я. – Да я ради вас готов этот мир наизнанку вывернуть. Что мне какие-то ступени на Закатной горе. Я их сделаю для вас, мудрейший из всех настоятелей монастырей. У меня к вам будет только одна просьба…

– Какая же? – настоятель взял себя в руки, и его тощая бороденка перестала трястись от негодования.

– Пожалуйста, не посылайте ко мне никого из братьев-монахов. Пусть они занимаются своими делами и не отвлекаются на ничтожного ковырятеля горы…

Бей Тень чуть пожевал губами, сделал вид, что задумался, а потом махнул рукой:

– Не сомневайся, брат Ни Кто. Я не пошлю ни одного монаха к Закатной горе. Но если они сами захотят прогуляться возле неё, то я не буду чинить препятствий.

Я тут же почувствовал, как в боку кольнуло. Сработало умение различать ложь.

Да!

Старый пройдоха обязательно пошлет ко мне целую кучу соглядатаев, но мне как раз это и было нужно. Чем больше он отправит, тем быстрее выполнится его задание. А уж в том, что его любопытство будет сильнее разума, я мог не сомневаться.

– Спасибо вам, великий настоятель монастыря Чаокинь. Скажите, а можно мне взять с собой ещё и Глу Пыша? Боюсь, что сегодняшнее наказание было слишком мало для него…

– Да-да, возьми и его. Но учти, что если ты не справишься с заданием, тогда я выгоню вас обоих…

Бей Тень старался выглядеть грозным, но мне хотелось расхохотаться ему в лицо. Старый интриган думал, что смог обуздать меня, но время покажет, чьё кунг фу сильнее.

Я небрежно создал мудру внимания, поклонился и вышел. Мне нужно было ещё обрадовать брата Глу Пыша, что ему дается целая неделя свободы…

Глу Пыш сначала огорчился, но я посвятил его в свой план, и он едва не расцвел. Я еле-еле успел шепнуть ему, что надо сохранять прежнее, мрачное выражение лица. Глу Пыш кивнул и поплелся за мной мрачнее тучи. Он ещё не полностью отошел от побоев На Лима, поэтому прихрамывал и выглядел жалко.

На выходе из монастыря нам дали две кирки. Они были такими старыми на вид, что могли видеть ещё дедушку настоятеля полным сил и энергии. Так как я всё равно не собирался много работать, то мы взяли эти предметы антиквариата. Ученики на воротах проводили нас сочувственными взглядами. Похоже, что о моём наказании стало известно всем за несколько минут.

Пусть. Пусть так. Я и раньше не опускал руки, а сейчас и вовсе не собираюсь этого делать! Не такой Сиджар Грозный, чтобы так просто сдаваться!

На подготовку к выполнению плана у меня ушло около двух часов. Любопытство и людской интерес должны были сыграть мне на руку. Правда, по дороге к Закатной горе я встретил Низшего Бога Глянь Ка, который прогуливался по улице с важным видом.

Низший Бог напоминал богомола после долгого голодания. Он был сух и оставалось только поражаться тому, как его не сдувал ветер. Белые волосы падали на плечи красивой волной, кимоно тоже белело так, как будто соткано из снега с верхушек высоких гор.

Я не стал атаковать Низшего Бога, так как рядом находилось много людей и вряд ли моё нападение останется незамеченным. Да, потом я пожалел об этом, но в тот момент я только поклонился Низшему Богу и краем глаза заметил, как Глу Пыш тоже согнулся в почтительном поклоне.

Глянь Ка даже не взглянул на нас. Его небесно-голубые глаза смотрели куда-то вдаль, и я мог только догадываться, что он сейчас видел. Или он заглядывал в женскую баню, или, чего ещё хуже, любовался видами из мужской.

Да, говорили, что его взору стены не помеха, но одно дело об этом слышать, и совсем другое видеть это.

– Интересно, а Низший Бог Глянь Ка только видит далеко или ещё и слышит? – спросил меня Глу Пыш, когда мы почти подошли к Закатной горе.

Гора предстала перед нами огромным каменным клыком, заслоняющим половину воздушного пространства. Верхушка её терялась в облаках.

– А вот когда встречусь с ним один на один, тогда это и узнаю, – подмигнул я Глу Пышу. – Сейчас же, брат Глу, давай займемся лестницей в небо.

– Лестница в небо, – причмокнул Глу Пыш. – Красиво звучит…

– Да? Я сам придумал.

Глу Пыш сбросил с плеча кирки. Железные части глухо звякнули, как будто пожаловались на тяжелую жизнь.

Вот только не надо нам жаловаться – нашу жизнь тоже нельзя было назвать райской!

Я взял одну из кирок и сделал на камне небольшую зарубку. Следующую зарубку я поставил через два метра. Мда, лестница будет очень и очень грандиозным сооружением.

– Ну что, брат Глу Пыш, начнем? – спросил я.

– Начнем… – со вздохом ответил он. – Я не до конца понял твой план, но целиком и полностью доверяю тебе, брат Сиджар .

– Называй меня лучше братом Ни, – оглянулся я по сторонам. – Вдруг кирки могут нас слышать?

– А что, такое бывает?

– Конечно бывает. Есть же волшебные мечи, так почему же не может быть волшебных кирок?

– Ну да, вот бы увидеть такой рядом, а то всё летают на них Низшие Боги в небесах. Разве там что разглядишь?

Глу Пыш примерился к камню и ударил. Его кирка не вынесла такого обращения и тут же сломалась. Вот прямо взяла и хрустнула на самом интересном месте. Хорошо ещё, что ржавое острие не прошло по ноге незадачливого монаха.

– Эх, как же тебе сегодня везет, – сказал я и отдал свою кирку Глу Пышу.

– А ты чем собираешься работать? – с подозрением спросил монах.

– Тем, что ты так хотел увидеть, – загадочно произнес я и вытащил из-за плеча Меч Тысячи Воплощений.

– Ты меч свой отремонтировал? Красивый, – улыбнулся Глу Пыш.

– Это не меч, а кирка! – сказал я.

Глаза Глу Пыша расширились, когда Меч Тысячи Воплощений окутала золотистая дымка и он начал менять форму. Передняя часть расширилась, удлинилась в разные стороны и заострилась на концах. Рукоять приняла вид деревянной. Через несколько секунд в моих руках оказалась обычная кирка. Да, новая, словно недавно от кузнеца, но совершенно обычная.

– Да это же… – задохнулся Глу Пыш.

– Меч Тысячи Воплощений, – с удовольствием ответил я, наблюдая за восторженно блестящими глазами друга. – Вот, а ты ещё смеялся над тем мечом-цзянь, который я подобрал.

– Брат Ни, тебе несказанно повезло, – покачал головой друг. – Я преклоняюсь перед твоей удачей. Сможешь подарить хотя бы кусочек – тогда я запросто могу банкротить игровые дома.

– Нет, брат Глу Пыш, азартные игры – это зло! – наставительным тоном произнес я. – Давай-ка приступать к работе. А то я вижу, что в нашу сторону направляется один из монахов монастыря. Рановато что-то, я думал, что они появятся ближе к вечеру. Если что, то разговор буду вести я, ты только поддакивай и ожидай появления сюрприза.

Глу Пыш кивнул, взглянул через плечо и ударил по камню. Вторая кирка оказалась крепче первой. Она отколола кусок и даже не ранила монаха. Я тоже принялся неспешно постукивать, с другого края начатой лестницы.

Одноглазый монах Под Лизь неспешно приближался к нам, поглядывая на гору в надежде, что она обрушит на наши головы камнепад. Гора не обратила совершенно никакого внимания на такую мелкую одноглазую козявку, какой был Под Лизь.

– Брат Глу, если мы успеем до вечера дойти во-о-он до той елочки, то можем считать, что день удался! – нарочито громко произнес я, показывая на ель в двадцати шагах от нас.