Это я – ваш Творец

– Сосу-рити! – показала Елена ему язык.

– Вот ты и ощущаешь себя духовно нищей по сравнению с нами, полубогами! – усмехнулся он.

– Поэтому я и хочу отсюда как можно скорее уехать! И чем дальше, тем лучше! – вздохнула Елена. – Я только для этого и стала президентом студенческого клуба в институте, чтобы у меня появился шанс улететь в Америку!

– По обмену студентами?

– Там меня хотя бы перестанут ассоциировать с Ахиллом. Или – с тобой, – вздохнула Елена, – если мы всё же решим быть вместе. И ты тоже начнёшь меня ревновать, если я стану кому-нибудь просто улыбаться. Я уже устала терпеть издержки брака, пойми!

– Этот мир называют ещё действительностью. А это предполагает, что здесь надо действовать, проявляя свой скрытый потенциал. Но если у тебя отсырел порох, что ты сможешь проявить там, куда улетишь? Как говорили в школе: «От перемены мест слагаемых сумма (счастья) не изменяется». Надо тренировать мозг, только это высушит твой порох, сделав тебя поджарой, так сказать, гнедой кобылицей!

– Воронцовой? – оторопела Елена. Решив, что он намекает ей на свадьбу.

– А не розовой пони, как сейчас, – коснулся он её розовой рубашки, – в мечтах улететь «в прекрасное-далё-ё-ёко»,¹⁴ – пропел он. – Именно этому я и учу в книге! И если ты начнёшь её переводить, то станешь воспринимать мои идеи и упражнения как часть себя. Ведь ты станешь со-творцом книги. Ты читала «Блеск и нищета перевода» Хосе Ортеги-и-Гассета? Переводчик является даже ещё большим творцом, чем тот, кто написал исходник. Именно поэтому все так восторгаются Шекспиром! А он всего лишь переводил с ирландского и других языков более древних авторов. Привнося в их работы свой необыкновенный стиль и ярчайшую индивидуальность, которые и превращали исходники в подлинные шедевры! На сцене. То есть – на глазах у всех!

– Хорошо, уговорил, – усмехнулась Елена над его запалом, – я подумаю над тем, чтобы стать твоим со-творцом.

– А для того чтобы ты понимала меня ещё глубже, я и хотел бы, если честно, чтобы мы начали обмениваться не только ментальными, но и сексуальными энергиями.

– Исключительно для пользы дела? – усмехнулась Елена.

– Чтобы понимать друг друга до глубины души! Или ты не даёшь мне, потому что разводишь на свадьбу?

– Да какая свадьба? – облегчённо вздохнула Елена. – Я уже одной ногой в Америке! Поэтому и не хотела бы, если честно, ни с кем тут связываться.

– Кидать якорь?

– Ладно, если не получится улететь в Америку, твоя книга станет для меня реальным шансом проявить свой «блеск и нищету перевода».

– Но какая разница – где? Страна – это всего лишь сцена. Всё зависит от того, умеешь ли ты танцевать!

– У тебя на подтанцовках? Вот поэтому-то я и хотела бы сменить декорации, чтобы начать выступать соло. И попробовать развести в Америке какого-нибудь миллиардера. Я уже устала считать тут ваши жалкие гроши, которые, к тому же, могут снова в одночасье утонуть в море! – покрутила Елена пальцем у виска. – И тогда я действительно могу покончить с собой.

– Твоя проблема в том, что ты предпочитаешь обижаться не на свои ошибки, а на эти «дорожные указатели». Расстреливая их из бластера отрицательных эмоций только за то, что ты не смогла войти в крутой поворот судьбы, и тебя вынесло с трассы в кювет отчаяния. Вместо того чтобы очнуться, выбить ногой лобовое стекло стереотипных взглядов, вылезти из искорёженной ситуации, отряхнуться от осколков обид и начать ползти вверх, истекая кровью раскаяния. Полностью изменив за время подъема на шоссе судьбы свою мифологию поведения.

– На ту, которую ты мне предлагаешь? – озадачилась Елена.

– И готов тебе, как со-творцу, заплатить за это тысячу долларов!

– Точно?

– Легко! – и он, для наглядности, швырнул в окно невесомую пачку из-под чипсов.

– Что ты делаешь?! Прости, Гринпис, – молитвенно сложила она руки. – Весь из себя такой умный, а ведёшь себя…

– Я не мусорю. Я создаю рабочие места!

– Как это? – не поняла Елена.

– Если бы никто не мусорил, тысячи дворников остались бы без работы! Я должен не только думать о том, как помочь ближним, но и реально помогать им сохранить рабочие места!

– Никогда об этом так не думала, – растерялась Елена.

– Вы скованны стереотипами мышления и поведения, а потому-то и не видите дальше собственного носа. И не делаете ничего для того, чтобы улучшить этот мир!

– Лихо же ты умеешь оправдываться! – невольно восхитилась Елена. – Я же ещё и виновата!

– Это называется – ходить на ушах, ставя всё с ног на голову!

– Ладно, я берусь за твою книгу! Но, к сожалению, мне уже пора. Пока! – выпорхнула она из машины, засунула системный блок подмышку, невесомо хлопнула крылом двери и засеменила в сторону подъезда.

«Вот тебе и «если получится», – вздохнул он и завёл машину. Проводив взглядом исчезающего в подворотне ангела. Хотя и видел, что Елена буквально машет крыльями… от восторга. – И чего она всё выделывается? Даже Сита уже увидела, что она моя. Заигралась в демона искушения? Профессиональная деформация, блин. Как там писал о них Марсович? «Но они не протягивали к вам руки. В жесте отталкивания протягивали они к вам руки!» Ах, это ж Геневера! Заранее внесла в это шоу дух интриги! – усмехнулся он и поднял взор к небесам. – Спасибо, ангелы, за сотрудничество».

Сотрудники агентства «Новая жизнь ангела» молча помахали ему в ответ. Прекрасно осознавая, что он их с такого громадного расстояния, разумеется, не видит. Но так хотелось в это верить… что одна юная особа послала ему воздушный поцелуй. Поклявшись мысленно, что как только Ганеша вернётся в Высший Мир и захочет поблагодарить коллектив лично, она с ним непременно встретится. Просто поговорить. И обсудить книгу. А дальше… как получится. Если получится, – тут же поправила она себя. Заметив, как все сотрудницы приосанились и непроизвольно стали прихорашиваться.

Понятное дело, что дружба с Ганимедом была выше отношений с девушками. Утром он ходил в «Метро», но его попросили организовать выступление ребят бесплатно.

– А почему бы вам тогда не начать отпускать бесплатно и спиртное?

– Спиртное? – не понял арт-директор.

– При чём тут это? – подхватил финансовый директор.

– А то вы не знаете, как опьяняет музыка группы «Гагарин бит» всех и каждого в этом городе? Это же чистый спирт!

Но они так и не захотели делиться деньгами, которые хозяин клуба для этих целей регулярно выделял, желая снова отчитаться по документам за выступление во всём объёме и рассовать деньги по карманам.

И лишь использовал эту неудачу в конструктивных целях, чтобы Елена закусила удила и помчалась к нему во весь опор!

Почему же Ганеша так цеплялся за Елену, как за выступ скалы, и оставил более доступную Креусу? Неужели он возжаждал покорить-таки этот «пик Страсти»? Предрешив незамысловатую судьбу Креусы – сгореть от ревности. После того, как та поймёт, что пыталась надеть на себя платье, принадлежавшее Елене. Которое та вначале легкомысленно хотела Креусе подарить на этом празднике жизни, как злобная Медея.

Всё просто, он обнаружил в Елене искомый им столько лет прообраз Татьяны Лариной, которой можно будет бесконечно признаваться в любви и откровенно морочить голову, так никогда и не женившись. Как и завещал Пушкин!

Которого убили фанаты романа «Евгений Онегин», наняв Дантеса, именно за то, что Пушкин предал собственные идеалы и женился.

На невесте Арсеньева. Который, с горя, тут же отправился в круиз по стране. Сделав вид, что, выходя из столь низкого положения, не успел пригнуться от произошедшего с ним косяка и ударился головой… в исследования. И пока крутятся в глазах звёздочки, очарован неизвестным. Чтобы ему оплатили «экспедицию». Как назвал он свой турпоход по тайге отчаяния в обнимку с Дерсу Узала.

Спровоцировав открытием Дальнего Востока Русско-японскую войну.

После поражения в которой Временное Правительство и заставило Николая-второго, как никудышного вояку, отречься от престола.

Что, в свою очередь, дало понять Ленину и Троцкому, что это именно их шанс!

Вот так вот Пушкин, по глупости, развалил империю.

За что и был убит. Когда до всех масонов в Петербурге наконец-то стало доходить то, чем его свадьба обернётся для России. Погадав на картах Таро.

Именно поэтому он и воспринял Елену, как откровение небес, данное ему лично в руки. Пока в глазах крутятся звездочки после удара об косяк с Ситой. То есть – как гораздо более мягкую игрушку.

Но тут на дорогу выбежал Равана.

– Стой-стой-стой! – замахал он руками.

И так как Аполлон рефлекторно нажал на тормоз, тот чуть ли не на ходу запрыгнул на переднее сиденье.

– Чего ты хотел?

– Сита сказала, что ты отказался от работы.

– Да, я решил уйти в завязку. Я хожу в моря, так что мне вполне хватает.

– Но ты должен вернуть нам деньги!

– Они у Мариче.

– То, что ты лоханул Тему, ещё не означает, что ты нам ничего не должен. Это твои проблемы! Ты должен их отработать. К тому же, я не верю, что Мариче мог так просто от тебя уйти. Мне и до сих пор кажется, что ты его где-то закопал. Мы не можем его нигде найти.

– И как же я его, по твоему мнению, убил?

– Сита сказала, что ты должен был убить его контрольным словом в голову!

– Как ты думаешь, какое слово она ввела тебе в подсознание, пока вы жили вместе?

– Откуда я знаю? – переменился в лице Равана.

– А я знаю! Хочешь, я его тебе скажу? – усмехнулся Аполлон. – Но это будет последнее, что ты услышишь в этой жизни. Намёк понял?

– Но на Коня у тебя ничего нет, да и Кот не стал с ней спать. Хотя Сита и пыталась заманить его в постель, чтобы начать контролировать. Так что если я обнаружу, что ты тратишь тут наши деньги, они пришьют тебя по старинке.

– Для этого не обязательно спать, достаточно просто доверительного общения, – нервно улыбнулся Аполлон. – А с Котом я успел как следует пообщаться, пока он думал, что пытается влезть мне под шкуру. Да и были бы у меня сто тысяч долларов, разве я пошел бы опять в моря? Я улетел бы в другую страну и валялся бы сейчас на пляже. Как наверняка сделал это Мариче.

– Я буду за тобой следить! – пригрозил кулаком Равана и вышел из машины. – Это я послал к тебе Ситу. Намёк понял?

Равану и его дружков Аполлон не боялся. А вот Ситу…

И сразу рванул в Трою. От греха подальше.

«Официального такси тогда почти не было. И хозяева легковых автомобилей сами подвозили тех, кто с обочины жалобно тянул ласту, умоляя остановиться. И немного подзаработать, если ты всё равно направляешься в ту же сторону.

А заработав за выходные весьма неплохой куш, решил остаться жить в Трои. Прекрасно понимая, что если он купит себе квартиру, то Равана об этом рано или поздно узнает. Кот с Конём убьют его в этой же квартире. Если это не сделает Сита раньше их. И решил снять скромную студию.

Тем более что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и ковром с восточными арабесками на полу предложенная агентом недвижимости студия сразу же ему понравилась, как только он в неё вошел. Навевая воспоминания о той самой «красной комнате», которую Ганеша с первого же рейса постоянно пытался бессознательно воссоздать у себя в каюте, чтобы и в рейсе чувствовать себя, как дома. Хотя, заходившие к нему в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари, взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали ему свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так что Ганеше подолгу не удавалось их прогнать спать, настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.

Особенно – одну буфетчицу, которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр и вечный «День открытых дверей». Сквозь проём которых и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку, пока она мирно шла из кают-компании в душ, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Заставив буфетчицу невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной нити Ариадны вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.

Но увидев вместо него скромного Ганешу, расслабиться и, играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:

– Можно? Дослушать песню.

Затем – альбом. И – расцвести душой!

А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее.

И Ганеша, сидя рядом с Эхо, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела.

Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая, в глубине своей чуткой души, всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется.

И только потом уже – и телом. Если до этого дойдёт (до этого дурашки).

Тут же получив от хозяина этого заведения (с ней беседы) бесплатный абонемент на его постоянное посещение.

– В качестве музы, разумеется.

– И не более того! – подхватила Эхо. И гулко рассмеялась.

Но неожиданно для самой себя так завелась рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят, а затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне… что тут же пожела-ла-ла-ла завести (себе) хозяина. На высочайшую из вершин!

Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его. Выйдя с Ремом и Караваем в туалет и в трёх словах обсудив сложившуюся – у него на диване – ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.

Пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что Ганеша их ещё не выгнал. «Идиот! Я же сказала им, что иду в душ. Неужели – непонятно?» – лишь подумала Эхо. И снова рассмеялась. Но решила для себя уже не сдаваться и сидеть там «до посинения». Мол, не на ту нарвался!

Упрямо высиживая своё «золотое яйцо» женского счастья несколько долгих дней в его каюте за красными шторами. Ровно до тех пор, пока её не покинут остальные матросы. Наконец-то оставив их в спальном отсеке наедине. За столь же красными, но более плотными шторами из красного бархата.

Бесконечно выслушивая, как Ганеша добыл их на берегу ещё во время работы грузчиком. Когда он и его напарник Орест проникли в соседний склад. И каждый взял там то, что ему понравилось. С разрешения завскладом, разумеется! Лаодике было плевать на такие мелочи (которые нельзя продать). Особенно после того, как Ганешу однажды пригласили в подсобку на импровизированный в рабочей обстановке юбилей, и он тут же спросил, сколько Лаодике лет:

– Неужели уже – сорок?

Та скромно улыбнулась:

– Больше!

– Пятьдесят? – откровенно удивился Ганеша, искренне вытаращив глаза.

Та усмехнулась в сторону. А её помощница Хрисофемида над чем-то рассмеялась.

– Не может быть! – совершенно искренне отреагировал Ганеша. – Неужели – шестьдесят? Да, ладно, вы меня разыгрываете! Где торт? Почему нет надписи?

И долго ещё не мог поверить, заставив Лаодику объясняться:

– Секрет моей «вечной молодости» в том, что я, как завскладом, всю свою жизнь занималась сугубо интеллектуальным трудом.

– Как и все богини?!

Прощая ему после этого всё на свете!

Всегда и во всём с тех пор был виноват Орест. Даже если в тот злополучный день его и вовсе не было на работе.

– То есть – именно поэтому! – строго подчёркивала Лаодика. Пустой карман Ореста, лишая его премии.

А когда Ганеша уже увольнялся для того чтобы уйти в моря, Лаодика умудрилась отправить его «в отпуск с последующим увольнением». То есть – насчитав ему каким-то чудесным образом чуть ли не четыре зарплаты за последние полтора месяца работы. Ох уж мне это женское сердце, как легко его подкупить!

Особенно, если ты и не пытался это сделать. А просто наивный балбес, которому вечные «девушки» просто хотят помочь.

И пока Орест возился в соседнем складе с каким-то устаревшим оборудованием, Ганеша нашёл и жадно схватил там рулон красного бархата, из которого затем и сшил в море шторки. Таская их из рейса в рейс.

Что просто завораживали матросов! Пока он буквально умолял их не покидать каюту. Раньше, чем уйдет буфетчица.

– Иначе она меня тут же изнасилует! А я не хочу, чтобы Кронос «сожрал» меня за моё непристойное поведение.

Буквально заставляя друзей играть в игру «кто кого пересидит». Рядом с Эхо.

Даже не пытаясь объяснить им через несколько дней в курилке, что у женщины за тридцать грудь вроде бы всё ещё столь же красивой формы, исполненной всё того же изящества и обещания захватить тебя новизной переживаний и непередаваемых твоим товарищам ощущений (сколько бы ни старался ты на следующий же день живописать её волнующие их очертания), но что когда ты хватаешь за хвост удачу, словно ускользающую в небо жар-птицу, обдавая тебя румянцем на щеках, проникаешь-таки в её «святая святых» и, целуя её, слегка касаешься одного из округлых приложений к твоему счастью, то вдруг обнаруживаешь, что оно уже слегка дрябловато. Как воздушный шарик, что провёл под потолком пару дней после дня рождения твоего племянника. Запоздало понимая, когда твои эмоции предвкушения начинают медленно оседать (как и тот шарик), что ты слегка опоздал на праздник её жизни. Её грудь теряет ту волнующую в юности упругость, как у всё ещё полной жизненных сил и самых светлых надежд девушки после раннего аборта, переломившего чужим «жизненным порывом» веточку её цветущей юности, сделав женщиной. Раз и навсегда. Буквально выпнув из «юношеской сборной»! Слегка расширив этим «пинком» её тазовые кости. Убивая её внутреннюю суть, а через это и её красоту – очаровательной нимфетки. Что становится ещё более обидно, когда ты пытаешься её коснуться. Буквально. Ощутив её нежность на своих губах. И столь вероломно разочаровываешься в юношеских ошибках своей избранницы, невольно начиная относиться к ней уже более поверхностно, тут же меняя свое отношение к ней на более предвзятое. За жабры. Тем более что если после этого пережитого в юности стресса она то внезапно полнела, то опять хваталась за голову и худела, вновь «сдуваясь». То опять расслаблялась, заедая несчастье и полнела, ещё сильнее растягивая кожу. Начиная, с годами, «играть» на своём теле, как на гармошке. То расправляя «меха», то вновь сжи-маясь своей мятежной душой. Не желая признаться даже самой себе в том, как печально эти гормональные «игры» отражаются на её более нежной, чем у мужчин (которые сразу же ощущают это руками, а тем более – губами) коже.

– Да нормальная баба! – восхищённо возмущался Рем, выслушав в курилке от Ганеши эту «поэзию» в прозе жизни.

– Это зависит от того, что у тебя за нормы, – спокойно отвечал Ганеша, затушив сигарету.

– Да я бы на твоём месте… – мечтательно добавлял Каравай. Щепотку соли в беседу.

– Конечно, вы бы все её… будь у вас место в ложе её сердца. А пока сидите рядом и любуйтесь ею как бы издалека.

– С галёрки?

– Можешь даже сесть к ней сегодня совсем вплотную, чтобы Эхо почувствовала себя крайне неуютно и поскорее сошла со сцены.

– Ко мне в каюту?

– Дерзай!

Ведь буфетчице было уже за тридцать. И по всему её столь непринуждённому поведению было видно, что эта бывшая джазовая бэк-вокалистка (которая в молодости, а чуть позже и в ресторанах пользовалась столь бешеной популярностью как исполнитель, если верить её многочисленным «фанатским байкам» о не менее фанатичных байкерах, особенно – после концертов, где она так «отжигала» с подругами – не менее талантливыми певичками из своего музыкального коллектива, что вскружила столько голов своими вокальными данными, меняя микрофон за микрофоном) уже не более чем старая беговая лошадь, давно уже проигравшая свой заезд. И потому-то Эхо и чувствовала себя в «красном уголке» столь раскованно и свободно, что впереди её уже не ожидало ничего хорошего.

Кроме объятий капитана, для которого Эхо, увы, как буфетка, согласно нерушимому судовому обычаю была теперь «походной женой». И, по ходу дела, пыталась завести себе ещё и «походного любовника». Но Ганеша так и не дал ей тогда.

Вытащить себя из рюкзака и отправиться в поход за счастьем. Тут же сплавив её, по перекату, своему другу Нарциссу. Другому молодому матросу, стоявшему за штурвалом судна. Который более подходил ей тогда и по комплекции и по тому, что у него из двух ящиков, взятых в море, оставались ещё две (или даже три, как выяснилось из дальнейшего разговора) недопитых с Ганешей «на отходе» литровых бутылок водки, припрятанных Нарциссом на день рождения. Куда Ганеша, наконец-то сообразив, что Эхо от него так и не отстанет, через неделю её и пригласил. Просто спросив его:

– У тебя когда днюха?

– Через неделю, а что?

– А то достала уже! Хочешь Эхо? Могу подарить. На днюху!

– Что?! Опять? – удивился Нарцисс, расплываясь мечтательно в улыбке. Во все стороны, как скинутые за борт плотики.

Как и месяц назад в Корее между летним и зимним рейсами, когда Ганеша «подогнал» ему, по дружбе, пристававшую к нему в кафе зазывалу Асию, которая была для него слишком стара, чтобы её хотеть. Ведь той было уже глубоко за тридцать. Даже, слишком глубоко.

Но не для более раскованного матроса, готового повернуть своё судно в любую гавань! Особенно – столь экзотичную, как видавшая виды, но всё ещё симпатичная и умная кореянка с неплохой фигурой, зазывавшая моряков днём отобедать и слегка расслабиться. А вечером…

Обильно поужинать рядом с ней, потратить побольше денег на спиртное, попеть рядом с этим сияющим золотыми зубами «солнцем» в полукруге твоих друзей караоке. А затем…

Полюбоваться утром роскошным видом из окна её номера!

На глухую стену соседнего отеля. Неслышно усмехнуться над этой экономисткой, принять душ, пока она ещё спала… И снова нырнуть в её глубины!

А теперь опять, допив вместе с Эхо и Нарциссом водку в его носовой каюте, оставил «молодых» ворковать. И ушел к себе. Подарив этот столь роскошный в открытом море подарок моряку на день рождения! И два её таких воздушных шарика. Со смайликами сосков. Глубоко вздохнув и перекрестившись. Мысленно дав ей пинка под зад – этот уже не менее воздушный от бесконечных абортов шар. Одного взгляда на который хватало… за грудки матросов. И уносило теперь одного из них в самые светлые, самые радужные дали.

Где их обоих встречал за барной стойкой из радуги сам Дали, предлагая свои фантастические коктейли из «Сальватора». Опьяняя небесным счастьем!

За что они ещё и после рейса Ганешу от всей души благодарили. И около года всё никак не могли расстаться, сходив вместе ещё пару самых романтических рейсов в другой организации. Так как обиженный до глубины души на них обоих капитан судна сделал так, что «молодым» пришлось навсегда его покинуть. Его организацию. Души.

И лишь через год её, обливаясь слезами, в том числе и благодарности, понимая уже, что Нарцисс не сможет в силу разницы лет и отсутствия у него жилья на ней жениться, потянуло к себе на родину. Домой. К своим фанатам.

О чём оба они уже и не жалели! Почти. Проведя на прощанье на берегу ещё один самый светлый, самый медовый месяц! И…

Разорвали этот мир надвое. Навсегда.

Певичку Ганеша больше никогда не видел, а вот морячка встречал. Но выглядел тот уже неважно, напоминая пустую тряпичную куклу, из которой в конце этого представления вместе с рукой нечаянно вытащили сердце.

Да, что-то в ней, в этой певичке, было. Умение превращать даже случайную связь в столь пронзительную песню, что даже после того, как ты понял и окончательно смирился с тем, что для тебя её концерт окончен, она ещё долго звучит у тебя в душе, никак не желая замирать. Заставляя тебя снова и снова вспоминать её прощальные слова. Поцелуй на перроне. Её скупые слёзы сквозь вымученную улыбку, что нещадно её душили. Заставляя её в ответ на это с той же силой душить тебя, обнимая на прощанье!

«Господи, я и не знал, до чего она некрасива».¹⁵