Это я – ваш Творец

– Кем это? – заинтересовалась Елена.

– Прости…тут…– усмехнулся Ганеша, – я тебе об этом не скажу.

– Так и что ты ответил своей сестре? – усмехнулся Ганимед, сходу поняв о …кой он говорит.

– «Вот глупая!» «В смысле? – не поняла Чита. – Сейчас все так делают. Тем более что она такая смазливая». «Да сказала бы мне тогда сразу же, я бы ей даже денег тогда отвалил. А не отвалил от неё подальше. Так сильно она мне тогда понравилась!» «И сколько бы ты ей тогда дал?» «Да, пожалуй, долларов двести бы точно дал. А в сауне – так и все триста! Я бы её там и бесплатно развёл, если бы не убогая грузная Марта, которую она взяла с собой в качестве секьюрити».

– Марта тоже не пожелала подработать ни секс-юрити, ни сосу-рити? – усмехнулся Ганимед. Над Еленой.

– «Хорошо, я с ней поговорю», – улыбнулась Чита. «Нет-нет, не надо!» – остановил её я. «Не переживай, я начну с пятидесяти, а там, вполне вероятно, она и за сотню согласится. Думаю, что даже не на один час, а на целый вечер. По знакомству». «Дело не в этом. После того, как ты мне о ней всё это рассказала, я её уже и бесплатно не хочу». «А то, что она тут бесплатно до этого давала всем подряд, кроме тебя, было нормально? Я-то всё о ней знала». «Да она и сама мне о себе всё-всё тогда рассказывала, как другу. Меня это в ней тогда только возбуждало!» «Так послушаешь ещё и новые её рассказы про тысячу и одну ночь. Там у неё такое было…» «Да я ведь уже бывал в Корее и не раз говорил с такими фуриями, как она. «Так что я прекрасно понимаю и имею полное представление, о каком пионервожатом идёт речь!» – усмехнулся Ганеша строкой из рассказа «Смелый истопник» и выразительно посмотрел на Ганимеда, который, заслышав родную речь, тоже выразительно усмехнулся.

– О каком это пионервожатом ты говоришь? – обеспокоилась Елена, заметив, как они переглянулись: «Откуда они знают про Менелая?»

– Ганимед, о ком это ты писал? – спросил Ганеша, заметив это.

– Сам потом узнаешь, – многозначительно усмехнулся Ганимед. Над Еленой. И подмигнул ей, словно бы уже давно всё знает. Тоже заметив, что она от них что-то скрывает.

– Так что там, с Нелли? – переключила Елена его внимание.

– Да, пока ничего. Я всё думаю над тем, сколько ей заплатить. Как надумаю, обязательно вам это опишу! Во всех подробностях.

– И долго ты собрался над этим думать? – усмехнулся Ганимед.

– Так это будет зависеть уже не от меня, а от Елены. Ведь с честными девушками можно делать всё то же самое, но – по любви.

– То есть – бесплатно?! – оторопела Елена.

– Или сколько тебе за это заплатить? – заржал Ганимед.

И Ганеша, в шутку, снова потряс пачкой долларов. Её устои.

– Да у вас денег не хватит! – засмеялась Елена. Но эта мысль, сама по себе, жутко ей понравилась. Нет-нет, не о самих деньгах, разумеется, а узнать, насколько сильно Ганеша её ценит. Хотя она тут же отогнала и эту мысль, тут же осознав, что теперь и это может выражаться для них в деньгах – смазливой Нелли. Этой прости… господи. И, как и все честные девушки, скорчила обиженную мину.

На что Ганеша только и рассчитывал – задушить сопротивление Елены Неллоновой нитью повествования.

Вечером, когда он развёз Ганимеда, которого уже и без того развезло, и наконец-то пожелавшую стать чуть более развязной к нему Креусу, Ганеша остановил машину возле подъезда Елены и стал прощаться:

– Ну, спасибо за то, что мы приятно провели время.

– Нет-нет, это тебе спасибо. Ведь это ты его провёл, купив нам фрукты и вино. А мы просто были с тобой в доле, помогая тебе его провести.

– Вот и спасибо, что помогли провернуть эту аферу! – улыбнулся Ганеша. – Пока!

– А ты не хотел бы ко мне подняться?

– К тебе? – удивился он. – Ты хочешь, что бы я провёл время у тебя?

– На чашечку кофе.

– А твои родители не будут против этой сомнительной аферы? Ведь уже поздно.

– Мать сегодня на сутках на Хлебокомбинате, так что младшая сестрёнка у бабушки. Ведь они не знали, во сколько я вернусь. А отчим опять в морях. Тиндарей бегает на Японию матросом. Так что дома сегодня никого нет, можешь не опасаться. Что тебя за это женят! – засмеялась над ним Елена.

Что Ганеша расценил как приглашение на секс и тут же согласился.

Но когда они поднялись на второй этаж, Елена вместо этого позвала его на кухню и стала варить кофе.

– Есть хочешь? Разогреть?

– Нет, спасибо, я пока что не голоден.

– Ты уже перешел на питание кишечником или просто стесняешься?

– Пока не перешел, но могу уже есть только раз в сутки. А на даче мы сегодня уже ели.

– Откуда ты нахватался этих глупостей? – усмехнулась над ним Елена.

– Ты завидуешь, что моя талия тоньше твоей? – усмехнулся Ганеша, демонстративно сжав свою талию ладонями. – Иди сюда, я хочу проверить, у кого из нас талия тоньше, твоя или моя?

Елена подошла, и он обхватил её талию ладонями.

– Моя талия тоньше твоей! – усмехнулся он.

Елена не поверила и обхватила его талию ладонями. А затем – свою.

– Блин, как тебе это удаётся?

– Ты действительно интересуешься или хочешь отправиться в литературнэ? – улыбнулся он.

– Ну, давай, – согласилась Елена, наливая ему и себе кофе в фарфоровые кружки из японского кофейного сервиза матери. Уже успев заметить, что именно это его и заводит: любоваться собой, как Нарцисс, в лужицах своих рассказов. А не та, кому он их читает.

– А ты меня за это поцелуешь?

– Только если мне понравится то, что я от тебя услышу, – улыбнулась Елена. Видя, что он заглотил наживку. И теперь готов будет потратить на неё – после этого – всё до цента!

– Ты в этом всё ещё сомневаешься? – вздул он голубиный зоб самолюбия и достал тетрадь.

«Заставив Ганешу после диалогов с Джимом и Лайзой невольно вспомнить то, что и делало его «героизм» таким литературным. До мозга голубых костей. Ведь у Ганеши в молодости был свой учитель, обучивший его мало есть, а не только бедность. Воображения.

Работать учитель не любил (на то он и Учитель). Но ничем хроническим не болел. И к тому же у него была первая положительная (в карман) группа крови, которая подходила почти ко всем. Причем – без спросу. Нагло вливаясь в самый неожиданный для них момент. В реанимации.

Однажды Ликий, так звали будущего Учителя, тоже загремел в больницу. Не менее неожиданно, чем любой другой. Не желающий признавать, что ТЫ и вдруг чем-то заболел. Наивно думая, что можно есть и пить что попало, вести себя как самая разудалая свинья, повизгивая от восторга собой, не делая ни утренней гимнастики, ни ещё чего столь же вздорного и глупого, как правильное питание и распорядок дня, оставаясь при этом абсолютно здоровым! Последовательно создавая своим незатейливым образом жизни как раз обратное.

И от делавших ему переливание врачей Ликий с удивлением узнал о том, что его кровь – страшный дефицит. Можно сказать, драгоценность! Молча догадавшись о том, что им для него её откровенно жалко. Столь никчемно он тогда выглядел. В их глазах. Поэтому и промолчал. Да и сил возмущаться тогда, если честно, совсем не было.

И врачи настоятельно порекомендовали ему, втыкая капельницы, начать её сдавать.

– Обратно?

– На благо родины!

– Если я выживу?

– За деньги, разумеется! – подчеркнул главврач. Оживив его интерес. А через это – и его самого.

– Как только ты полностью выздоровеешь и окончательно окрепнешь, – улыбнулась медсестра, с усилием укладывая Ликия рукой обратно на подушку. – А для этого нужно накопить сил, соблюдая постельный режим.

Придав ему столь мощный стимул поскорее выздороветь и включится уже в эту несложную, но затейливую из-за накладывающихся на него ограничений игру по зарабатыванию денег, что он только и ждал, изнывая в постели, пока его окончательно выпишут. И выпнут из больницы.

Пусть и – небольших, но ему стало хватать на житьё-бытьё в своей скромно обставленной студии.

Ел Ликий и без того мало и скромно. Можно сказать, перебивался. От случая к случаю. Так и не решив ещё, задумчиво глядя вослед уходящим от него годам, чем в этой жизни ему предстоит заняться.

А начав сдавать кровь, стал стараться есть то, что советовали врачи. То есть – без излишеств. Копчёностей и прочих глупостей. И по распорядку дня. Чтобы кровь активно восстанавливалась. Если и употребляя иногда спиртное с друзьями и близкими приятелями, то лишь две-три стопки. Для очистки сосудов. Как и рекомендовали ему врачи. Да и то – за несколько дней до сдачи крови. Однажды уже забраковав его кровь из-за присутствия в ней спирта. И не дав ему ни гроша!

С тех самых пор ни в какую не желая пить, сколько бы приятели его ни уговаривали. Подняться на их волну! Общения. Закрутив и ударив головой о дно стакана.

Но Ликий лишь молча улыбался, уже пару раз найдя поутру своё сведённое судорогой раскаяния тело на финансовой отмели. Во время отлива разошедшихся по своим делам приятелей. Распухшее с похмелья и слегка посиневшее, как у любого утопленника, щетина которых, по инерции, некоторое время продолжает ещё расти. Не подозревая о том, что хозяин уже покинул данное (ему на время) тело. Из-за того, что внезапно закончился срок его аренды.

Хозяин которого теперь становился для своих приятелей тем самым джинном, что ни в какую не желал снова лезть в бутылку. Сокращая сроки аренды.

Одним из таких вот близких приятелей Ганеша для него и стал. После пары совместных кутежей, в один из которых Ликий наотрез отказался употреблять спиртное, сославшись на поджимавшие его к сдаче крови сроки. Но продолжая оставаться для ребят самым радушным хозяином, душой компании! И на все их уговоры лишь беспомощно разводил руки, словно бы это именно они и приперли его к этой самой стенке. А не какие-то высшие по отношению к нему силы, наказания которых он откровенно побаивался. Суеверно, словно слыша уже за спиной отдалённые раскаты грома. Гнева врачей. Заставляя ребят над этим-то и посмеиваться.

Случилось так, что они очень быстро нашли общий язык. Хотя, это было не мудрено, ведь он валялся невдалеке в углу – весь в пыли расхожей фразеологии и мусоре «общих мест». И молча ждал, слегка насупившись, пока его подберут и начнут использовать по назначению, превращая из «вещи в себе» в «вещь для других». Если удавалось блеснуть той или иной нестандартно звучавшей мыслью. Ведь все эти столь молодые ещё ребята учились тогда в академии этой жизни на «лекарей» и потому никогда не упускали случая попрактиковаться на том или ином, подвернувшимся под руку, пациенте. Даже таком взрослом, как Ликий.

И Пенфей, заметив это, тут же предупредил наивного Ганешу, что за Ликием тянется уже довольно-таки густой шлейф славы любителей мальчиков. Как и за любым Цезарем, развиваясь в общении, словно мантия, красная от предвкушения. Которых тот под тем или иным предлогом и междометием в разговоре хватал то за руки, то за ноги, объясняя суть вещей более наглядно.

Хотя Ликий и разуверял их, что всё это глупые слухи. И он равнодушен к особам женского пола из сугубо экономических соображений, ведь все они тут же начинают требовать той или иной компенсации своих услуг. И постоянно перед сексом соблазняют вас напиться. Так как пить в одиночестве им, якобы, не позволяет воспитание – братский коллективизм, сплотивший в едином порыве справедливости все народы! Ганеша всё одно был с тех пор настороже и не подпускал к себе руки Ликия и близко! Наслаждаясь исключительно общением. Издалека. Хотя сам ход мыслей Ликия его и забавлял. Сближаясь с ним исключительно интеллектуально. На всякий случай.

Ликию было уже за сорок, так что он объяснил своим более молодым приятелям:

– Тяга к женщинам в моём возрасте усиливается в основном у тех, кто вечером любит плотно поужинать.

– Ведь тестостерон вырабатывается у нас ночью, – согласился Ганеша.

– Ощущая утром охвативший тебя всего прилив бодрости, – подтвердил тот, – не зная, куда его девать. Подчас, заставляя рукоблудить, если нет рядом лежащей самки.

– Можно сказать, под рукой, – усмехнулся Пенфей.

– Обходясь женой, этим подручным средством. Для разгона дурных мыслей. Терзающих тебя, в случае её отсутствия, после «этого» весь день, мешая сосредоточится. А я легко ужинаю в шесть и в десять вечера уже ложусь спать! Если мне это удается, – улыбнулся Ликий, обводя взглядом зашедших к нему на огонёк юношей. – Именно поэтому суккубы и приходят ночью.

– Что ещё за суккубы? – оторопел Ганеша.

– Ну, бабы. Во сне. Или те, кто ими притворяются.

– Бесы?

– В основном, – ещё более загадочно улыбнулся Ликий. – Иногда это даже какие-то метровые тараканы. Но в основном – люди. Все они внушают тебе, что они такие распрекрасные дамочки, что ты так и жаждешь с ними совокупиться. А когда тебе этого так и не удается, их внушенная тебе иллюзия постепенно рассеивается. И ты наконец-то видишь их истинный облик!

– Ужас!

– Они питаются твоим желанием.

– Джинны, что ли?

– Джинны в сказках. А эти – самые настоящие! Они к тебе уже приходили?

– И не раз! – вспомнил Ганеша, как уже пытался с такими позабавиться. И нервно сплюнул.

– Иногда они принимают облик уже знакомых тебе девушек, – понимающе кивнул Ликий. – А иногда и – прекрасных незнакомок. Женские особи приходят к тебе такими, какими они были ещё при жизни, то есть – какими они сами себе всегда казались, несмотря на всё время стареющее тело, сформировав свой устойчивый образ астрального тела в ранней молодости. А вот мужские – затейники! – подмигнул Ликий. – Им приходится казаться тебе красивой самкой.

– Так они мёртвые, что ли?

– Смерти нет, – усмехнулся над ним Ликий, – это суеверие. Ты слышал про Христа? Он это наглядно доказал, явившись уже после того, как его физическое тело убили, истыкав копьями. Временно арендовав для этого постфактум объяснения тело недавно умершего.

– Такие, как Он, это уже умеют?

– Да и Кришна приходил прощаться в телах других к своим друзьям и любимым жёнам. Мы не есть тело, мы – больше. Хозяева. А не только его слуги. И суккубы, ещё при жизни овладевшие своим телом, поняли, что к чему и даже приноровились за счет ещё живых питаться нашей сексуальной энергией, которую мы выделяем при виде самки.

– Как слюну – при виде пищи? – начал понимать Ганеша.

– Это – самое мощное излучение!

– Так может быть именно это и ускоряет нашу гибель?

– В том числе. Всё течёт, всё изменяется, – продолжил отстранённо вести свой пассаж Ликий, – из одного наивного существа – в другое, более опытное.

И пытаясь объяснить свой отказ от спиртного более внятно, Ликий рассказал им одну историю.

Как однажды он встретил в ближайшем к нему магазине своего давнего приятеля, пришедшего с морей.

– Ну, и начали ж мы тогда гулять! Как раньше, когда были ещё молодыми и бесшабашными. Наперебой вспоминая куражи своей залихватской юности! И тут же пытаясь все их немедленно повторить. Один за другим. Это стало вопросом чести! Благо, что денег у приятеля было шквал. Доказывать самим себе, что нас не берут годы. За шиворот. И не дают пинка. Постепенно заставляя сгибаться, как стариков, под тяжестью напрасно прожитых лет и невыполненных обещаний. Прежде всего – самому себе. Поэтому…

Каждый день таская к нему в студию всё новых и новых, ещё более роскошных девиц. Играя в Дон-Жуанов.

А потом у приятеля резко закончились деньги. И он с грустной улыбкой ушёл в моря. Но обещал вернуться! Как и любой уважающий себя Карлсон, помахав на прощание лопастью ладони.

А Ликий ещё долгое время всё никак не мог восстановиться. Тело нагло требовало вкусной еды, гулящих девушек и самых что ни на есть и пить горячительных напитков, если удавалось привлечь к себе их внимание. И подстрекало его пойти работать. Чтобы начать удовлетворять его всё возрастающие потребности. «Эту «дурную бесконечность», – понял он. А это Ликию уж совсем не нравилось.

И он тут же поднял восстание! Как и любой тиран, установил через пару дней мучений (после утренних «происшествий») жесточайший распорядок дня. Комендантский час, ровно в десять вечера ложась в постель, насильно закрывая уставившиеся в темноту глаза и заставляя себя спать. Полностью выключая ум, наблюдая дыхание. И с огромным трудом, но всё же пересилил уже захватившую в нём власть тела. Разогнал, как участников массовой демонстрации, все эти дурные мысли (на счёт работы), махавших перед его взором лозунгами с призывами стать как все – объединившиеся в едином порыве к самкам пролетариями! И через пару недель ожесточённой борьбы с диктатурой тела невероятным усилием воли вернулся в давно уже накатанную колею – есть один раз в день, перейдя на питание кишечником, подобно волкам и другим животным, которые благодаря этому «фокусу» могут вообще не есть до десяти суток. А ещё через неделю, ощутив поутру охвативший его прилив сил, снова пошёл сдавать кровь. Так сказать, излив свой «жизненный порыв» в благое русло.

И когда через год приятель, наивно думая, что Ликий его лучший друг, с полными карманами денег по уже протоптанной дорожке снова к нему явился (замирая от восторга!), Ликий был неожиданно к нему сух. Ел мало, то и дело отказываясь от предлагаемых ему яств. Пил тоже весьма неохотно. А гулять с девицами и вовсе стал отказываться.

– Да ты что? Жизнь одна! – не понял приятель. – И нужно отрываться!

– От кого?

– По полной!

– Это у тебя она одна, – усмехнулся над ним Ликий, – когда ты с морей приходишь с вытаращенными на мир глазами.

– Как красный окунь, которого подняли в прилове с морских глубин?

– Одноразовая, – без тени улыбки продолжил распекать его Ликий. – А я-то живу тут всегда. Поэтому и надо жить так, как живёшь всегда. В соответствии с тем образом жизни, который у тебя уже сформировался. Несмотря на попытки небытия выбить тебя из колеи.

– Небытия? – не понял приятель.

– Это у тебя там питание строго по распорядку, – попытался объяснить Ликий. – Больше чем в миску положат, не съешь. А мне потом очень тяжело себя в норму возвращать. Чем больше кормишь тело, тем больше еды оно просит, автоматически вырабатывая уже каждый день необходимую для её расцепления химию, понимаешь?

– Раздуваясь, как морская собака, – кивнул приятель. Вспомнив, как пинал их по палубе вместо мячиков обратно в море, пока они ещё живы.

– А когда его кормишь мало, тело постепенно как бы смиряется и привыкает есть то, что ему дают, – продолжил Ликий. Нести всю эту ересь.

– На большее уже и не рассчитывая?

– Наоборот, отвергая уже излишества. Кто меня потом кормить будет, когда ты снова в рейс уйдёшь?

– Так пошли со мной, в море! – подхватил приятель. И снова принялся расписывать ему прелести быта на судне. – Без забот и хлопот! Там тебя и накормят вдоволь. И обстирают. И спать на чистое бельё уложат!

– Нет! – отрезал Ликий. – Работа – это тяжкий грех! Я давно уже это понял. И чем более грешен ты, тем тяжелее твоя работа, данная тебе в наказание за твою неумеренность и неумение организовать свой собственный распорядок дня. Организуя его уже извне, как у тебя. Так сказать, приучая тебя к порядку, как собаку Павлова.

– Ты хочешь сказать, что я – животное? – возмутился приятель.

– И я – тоже, – примиряюще улыбнулся Ликий. – Просто, я своё животное умудряюсь усмирять. Чтобы жить за его счёт, сдавая кровь на нужды других. Деструктивных животных. А ты просто ещё и не пробовал его сознательно ограничивать и контролировать. И потому всё ещё и живёшь для того, чтобы быть у тела на побегушках. Как другие полу животные, которые пытаются въехать в животный рай на твоём горбу, – намекнул Ликий на приглашённых к нему девиц. Откровенно над ними посмеиваясь, когда те начали это замечать. – Нужно становиться цивилизованным! Именно сознательное самоограничение и делает нас всё более культурными. А это совсем не просто. Попробуй! Не делать этого на судне из-под палки. Как только снова закончатся все деньги.

Но приятель не хотел его даже слушать! И на утро покинул Ликия, сделав вид, что смертельно обиделся. Навсегда! Ведь Ликий никак не пожелал становиться таким же ненасытным животным, как и он сам. Даже – по старой дружбе. Переспав с одной из девиц и тут же понуро улёгшись спать в своём углу.

А не встав, словно в молодости, и тут же принявшись за вторую. Как ровно год назад! А затем снова вернувшись к первой, успевшей за это время на него обидеться, глядя на него со стороны. Своих претензий на его сердце. Уже не смея поднять на него свои демонстративно скошенные вбок глаза. И очаровав её ещё больше! Без лишних слов. На языке тела. Намекая ей вкрадчивым шёпотом после этого лишь на то, что если она останется с ним (как только наутро все гости опохмелятся, позавтракают тем, что останется, и наконец-то разойдутся), он докажет ей, что язык дан нам не только для того чтобы нести всю эту ересь, но у его языка есть и другой, более выразительный язык! «Мета-язык!» – загадочно улыбался Ликий и, подхватив на руки, легко уносил обиженную, покружив под громкую музыку из бобинного магнитофона по комнате, в свой тёплый ещё угол. Показав язык той, что не так давно с него встала. И, поигрывая бедрами, ушла в душ. Готовиться к мести! И схлестнуть его язык со своим. Языком страсти! Ещё более искусным. Закалённым в постельных битвах!

Но оставшись наутро совсем один, Ликий постепенно понял, что это был всё ещё живой суккуб, сбивающий его с пути истинного. Демон искушения, который тут же покинул Ликия, как только потерял клиента.

Нет, конечно же, приятель приходил ещё не раз. На то он и демон искушения! И среди других приводил ту самую девицу, которая была знакома с Ликием не только на языке тела, но и на языке сердца, а потому и весьма охотно снова и снова ходила к нему в гости на поводу у приятеля, каждый раз всё отчаянней надеясь на продолжение банкета. Таская за собой своих подружек. Мало ли чего Ликий, вдруг, там захочет? Готовая уже для него на любые жертвы! Взвалить на алтарь их взаимной любви любую из самых красивых своих подруг. Постоянно вспоминая о том, сколь долго и нежно она в ответ на это его «красноречие» демонстрировала свои мета-способности. Глубоко, очень глубоко входя в роль его избранницы. Только его! Императора её величества. Почему-то только с ним ощущая себя императрицей! В ответ на его ласки.

Но Ликий с тех пор был суров и неумолим. Демонстративно уткнувшись наутро лицом в подушку, пока все не разойдутся. В том числе и – императрица. Краем глаза исподволь наблюдая, как неохотно она следует за своими весёленькими фрейлинами. Делая вид, что тоже улыбается. Даже не попрощавшись!

Именно потому, что у Ликия с тех пор изменилась сама парадигма восприятия. Что проявилось в его жизни в том, что если до того, как начать сдавать кровь, он жил исключительно для того чтобы снимать и ублажать девиц, как и любое животное мужского пола, с которыми он для этого систематически объединялся в шумные ватаги, называя это проявление бессознательного высокопарным словом «дружба», то после того как он фактически убедился в том, что не только пьянки-гулянки оттягивают сдачу крови, а следовательно и получение средств от её реализации, но и сами гулянки с девицами, даже без пьянок, как объяснил ему врач, делают его кровь всё менее качественной. А следовательно и – менее привлекательной по сравнению с другими, более благоразумными уже донорами.

– Так как на восстановление организма после продолжительных соитий, – без тени улыбки заметил врач, – уходит не только колоссальное количество белка, который необходимо для этого дополнительно покупать, разнообразя свой рацион («опять же – минус», – молча понял Ликий и внутренне напрягся), но и всех прочих и без того дефицитных в организме микроэлементов, постоянная нехватка которых постепенно приводит к общему иммунодефициту. Что и проявляется в возникновении различного рода заболеваний. Так как это бьёт, прежде всего, по тем болезням, которые тот или иной человек унаследовал от своих недалёких предков – бабушек и дедушек, столь же безалаберно разбазаривавших, в своё время, свой потенциал здоровья, делая тебя ещё более болезненным и недалёким, чем они сами. Пойдя их неровной походкой по их стопам. Что животные давно уже преодолели, размножаясь почти исключительно весной. Всё остальное время года сохраняя к противоположному полу завидное равнодушие, – вздохнул врач. – В отличии от нас, этих самых глупых представителей животного вида, круглый год пускающих свой организм вразнос! Напрягая своей несдержанностью медицину, которая уже не успевает с ними всеми справляться. Переходя в неумеренность в потреблении вредной пищи и самых, надо заметить, случайных соитий. Не говоря уже о распространении венерических заболеваний! Особенно – в праздничные дни, которые надо все как один просто взять и запретить! На законодательном уровне!

– Ну, это уж ты хватил! – усмехнулся Ликий. И пошёл домой. Оставив врача в кабинете, успокаиваясь, кидать шариками из листов исписанной диагнозами бумаги в стоящую у двери корзину.

Но слова врача заставили его, по дороге, глубоко задуматься. Да так, что с тех пор он стал, фактически, избегать девиц. Что и послужило поводом для распространения слухов о том, что он с тех самых пор интересуется ещё и мальчиками, которых он просто-напросто пытался наставить на путь истинный! И буквально ввинтить им новое – проверенное на медицинском уровне! – мировоззрение.

Продолжая, втайне ото всех, служить донором на благо родины. Подчинив себе своё животное. Для своего же блага.

– Блага в смысле Платона, а не Аристотеля, – загадочно улыбнулся Ликий.

И Ганеша лишь усмехнулся ему в ответ, уже давно понимая разницу.

К недоумению остальных приятелей, которые поняли из этого только то, что что-то тут нечисто.

Особенно, когда Ликий показал им свой шальной язычок и, приглушив свет, ровно в десять вечера молча ушел спать в свой «медвежий угол». Невзирая на остальных. Оставив их шумно допивать и расходится, защёлкнув за собой деревянную дверь на замок с демонстративно скошенным, от обиды, язычком».

– Что-то пока не хочется целоваться, – констатировала Елена. – Или это ты про то, чтобы я не ревновала тебя к Креусе? – усмехнулась Елена, допивая кофе. – И всегда была готова взвалить её на алтарь нашей любви?

– Я думал, что ты её только для этого и приглашала, – оторопел Ганеша. – Разве нет? «Первый Закон – это закон о жертве!»

– Как группу никому неизвестных музыкантов приглашают на разогрев перед выступлением рок-звезды? – усмехнулась Елена. – Ну и как, она тебя разогрела?

– Вполне. И теперь я готов зажечь звезду!

– Может, ещё кофе сварить? – охладила Елена его пыл. Взяв в руку турку в качестве весомого аргумента в споре. – Могу пожертвовать из маминой пачки ещё на порцию.

– Думаешь, твой Господь оценит жертву? – усмехнулся Ганеша.

– Как вернётся с Хлебокомбината?

– Ну, давай. Как сказал Пятачок, «до пятницы я совершенно свободен!»

– Ты хочешь сказать, что я растолстела, как Винни-Пух? – усмехнулась Елена.

– Интересно, я смогу после этого тебя поднять, Пух?

– Попробуй, Свинни! – улыбнулась Елена.

Ганеша легко подхватил Елену, перенёс на руках в гостиную и тут же стал забирать обещанное вознаграждение, наслаждаясь её мягкими губами с кофейным послевкусием. Постепенно распуская руки, как косу – целомудренная девушка, готовая уже пуститься во все тяжкие! То есть – предельно скромно. Целовать в мочку уха, шею, опуская поцелуи всё ниже и ниже, постепенно расстёгивая для этого её розовую клетчатую рубашку с короткими рукавами. Так скромно, что Елена вдруг застеснялась «делать это» на узком диване.

А когда он, вдохновившись, перенес её на шикарную постель родителей и стал её откровенно раздевать, Елена потупилась:

– Прости, но я и мать давно уже договорились, что я никогда и ни с кем не буду делать этого на её брачном ложе. И если Леда об этом узнает, тут же выгонит меня из дома.

– Тогда давай сделаем это на полу, – улыбнулся Ганеша. – Как писал Ганимед: «Я люблю валяться на полу, истерично требовать любви! Водку я люблю пить в трусах и играть на рояле в кустах». Где у тебя рояль? Мы можем даже не подымать крышку, пока нам не снесёт крышу! Пошли в зал!

– Знаешь, – вздохнула Елена, поднимаясь с постели, – я недавно поговорила с матерью о моём легкомысленном поведении, и мы решили, что пока я не окончу институт, у меня ни с кем не будет отношений. Даже – на рояле.

– И ты, ради неё, решила завязать с сексом?

– Да. Потому что она заявила, что иначе выгонит меня из дома. Поэтому я и решила на лето снова пойти работать вожатой в детский лагерь, видя, как дома я её уже достала. Чтобы она тут без меня остыла и не думала про меня всякую ерунду.

– Это ты обо мне?

– Обо всех парнях, – вздохнула Елена. – Тем более что у меня уже есть парень. И если честно, я не хотела бы ему изменять.

– Какой ещё парень?

– Амфилох.

– И где этот лох трётся?

– Он вокалист из группы «Конструкция ветра». Я познакомилась с ним в Коринфе на рок-фестивале «Арго». Ты наверняка его знаешь.

– Да откуда?

– Я думала, ты знаешь всю нашу музыкальную тусовку.

– Выходит, что не всю. И давно ты встречаешься с этим аргонавтом?

– Да уже пару месяцев. После фестиваля.

– Тогда зачем же ты приглашала меня то на пляж, то на дачу? Я расценивал всё это как знаки внимания. С твоей стороны! – подчеркнул он. Жирной линией упрёка всё её поведение.

– Креуса недавно рассталась с парнем и попросила меня подобрать ей кого-нибудь поприличней.

– А я как раз валялся на обочине? – усмехнулся он, вспомнив эту сцену из порнофильма.

– Поэтому, как только ты позвонил и предложил мне встретиться, я и решила, что ты ей очень даже подходишь. Ведь ты обещал мне тысячу долларов! Забыл? Что между нами не должно быть ничего личного? Прото бизнес. Иначе я не стану работать над переводом, а попытаюсь выкружить деньги «по любви», – подмигнула Елена и негромко включила песню «По любви».¹¹

– Тогда какого… лешего ты пыталась помешать нам на пляже?

– Сама не знаю, – вздохнула она, сделав музыку тише. – Ты мне и самой неожиданно так понравился, что я полностью перестала себя контролировать. А потом, когда я увидела, что ты уже полностью мой, то успокоилась и меня начала терзать совесть.

– Несколько раз подряд?

– Ведь я пригласила тебя для неё, а не для себя.

– Тогда для чего ты позвала меня сейчас попить кофе? Тоже себя не контролировала?

– Просто, попить кофе. А ты что подумал? К тому же, я решила, что раз уж она всё равно сегодня тебе не понравилась…

– Креуса мне «не понравилась» именно потому, что сегодня мне понравилась ты! Ты вела себя, как героиня романа «Собака на сене», буквально заставляя каждый раз думать, что я тебе нравлюсь. Вот я и выбирал постоянно тебя, а не её. Ты просто не оставляла мне выбора, вынуждая метаться туда-сюда.

– Прости, я себя не контролировала, – улыбнулась Елена от того, что он сравнил её с госпожой, а Креусу с её обслугой. – Когда ты опять начинал с ней заигрывать, я становилась сама не своя!