Он явно мешал ей: настроенной на общение со всем залом – безличным и аморфным скоплением – ей пришлось вдруг учитывать наличие моего друга и попутчика – ловкого и красивого парня – вовсю теперь старавшегося произвести впечатление: у него оставалось много сил, не израсходованных по назначению, и явные намёки – в виде характерных телодвижений – как бы приглашали её составить компанию. Кое-где уже смеялись: Алик оказывал действие не только на артистов, вынужденных теперь считаться с его присутствием; они не могли просто прерваться и попросить его отойти в сторону, хотя, возможно, я ошибался и дело обстояло иначе: он создавал ажиотаж и способствовал их успеху.
Подтянулось подкрепление: ещё парочка захотела воспользоваться возможностью, заполнив большую часть остававшегося пространства. Они уже столпились вокруг площадки, закрывая многим видимость и позволяя Алику заигрывать и строить глазки: он попал в родную стихию, и его не надо было учить наведению мостов или закладке фундамента под ожидаемое, что должно было начаться здесь, приведя после цепочки встреч к естественному исходу.
Возможно, он вполне серьёзно относился к своей затее, вот только объект желаний никак не реагировал, выдавая отстранённость и равнодушие. Теперь роли на площадке изменились: наконец-то именно ей досталась солирующая партия, что благотворно отразилось на ситуации: на фоне предшественника она выглядела более убедительно, скрашивая несовершенство опуса ощутимыми вокальными данными. Она полностью отдавалась пению, и на долю Алика выпадала лишь обезличенная волна тёмной опасной энергии, способной разрушить всё до основания и развеять в прах, что весьма странно выглядело для молодой красивой девушки: ничего зловещего или демонического не проглядывало до того сквозь вполне сформировавшиеся очертания рыжеволосой шустрой девчонки, теперь же она превратилась в фурию, испускавшую нечто угрожающее. Хотелось даже встать и прийти Алику на помощь: неужели до сих пор он не разглядел под яркой внешностью такого несомненного пугающего сочетания: острых длинных ногтей – которые так и хотелось обозвать когтями – горящих тёмных глаз и вроде бы даже удлинённых клыков в уголках рта, вызывавших из памяти фильмы ужасов, повествующие о вампирах.
Однако мой друг и напарник не реагировал на явные сигналы: вовсю разгулявшийся адреналин окончательно лишил его возможности трезво оценивать обстановку: как глупое доверчивое насекомое он летел на сладкий манящий запах, не замечая за красным цветком упругого стебля и сильных листьев и лепестков, готовых схлопнуться и захватить добычу, чтобы потом уже – в темноте и спокойствии – насладиться сочной спелой плотью, переваривая её и превращая в новые молодые растения.
Наконец дурман немного развеялся: протяжным криком она завершила свой номер и отступила вглубь. Она закрыла глаза и присела, а командование вновь принял основной солист и, видимо, организатор компании: уже с самого начала дав понять, что шутки кончились и готовиться следует к наихудшему.
К счастью, подоспел официант с готовым заказом: пока он расставлял многочисленные блюдца и тарелки, мне удалось привлечь внимание Алика: мы ведь планировали ещё и плотно перекусить, а его кривляния выглядели дурацкой затеей, способной лишь развеселить публику. Уже под нарастающий шум и грохотание он наконец занял место напротив, и очень вовремя ему удалось сделать это, потому что на площадке началось нечто грубое и тошнотворное.
Державшаяся до того в рамках приличия команда вдруг заиграла на порядок мощнее: они явно усилили громкость динамиков, но одним только этим дело не ограничилось: низкие частоты получили заметное преимущество, создавая вместе с синкопированным ритмом мрачное тяжёлое полотно, на которое накладывался голос, выплёвывавший в зал обрывки и междометия – даже у самой площадки неразличимые по смыслу и содержанию. Сам же артист – выхватив микрофон из держателя и оставив гитару – начал сложные метаморфозы: если вначале он отклонялся лишь вправо и влево, то после трансформации пошли уже неконтролируемо: он стал извиваться по всем направлениям как толстый неаппетитный червяк, и зал наконец не выдержал: что-то просвистело в воздухе, и с удивлением и тоской мы увидели, как по стене медленно сползают вниз кожура и мякоть большого сочного помидора.
Метатель слегка промахнулся: ненадёжная вертлявая цель давала немного шансов на успех – к счастью не реализованных – но при этом чуть-чуть пострадал один из участников: барабанщик был всё же задет сочной влагой, брызнувшей во все стороны, и теперь с яростью отряхивался от последствий неожиданного душа. Музыканты прервались: пару секунд они приходили в себя, и наконец солист громко позвал администратора. Мы заметили, что кто-то уже мчится на всех парах – готовый навести порядок и наказать виновных – так что когда разгорячённый сотрудник добрался до эстрады и занял позицию – мы уже были готовы к новому представлению.
Безусловно, он был возмущён и шокирован подобным хамством: что совпадало с мнением большей части зала. Все сразу заоглядывались в поисках хулигана, в одном месте возник шум, и тогда сотрудник, грозно нацелившись именно в том направлении, бросил наконец вполне естественный вопрос.
“Кто бросал?! Вы бросали?”– Он ткнул рукой в компанию, где явно подобрались крепкие мускулистые ребята, вряд ли согласящиеся легко оставить позиции. Сразу же один поднялся: слегка покачиваясь, он остановил пытавшихся вмешаться приятелей, и уверенно и нагло принял вызов.
“Ну я: охота дерьмоту всякую слушать. А дальше выпендриваться будут: у нас ещё найдётся.”– Он качнулся, и потом – с прищуром вглядевшись в противника – перешёл уже в атаку.–”А ты мне что-то возразить хотел?”
После наглого выпада мог быть только один исход: администратор должен был вызвать охрану, и тогда уже другие сотрудники – в полном соответствии с правами и обязанностями охранной службы – аккуратно взяли бы невежливых гостей под локотки и доставили их к выходу, на случай же сопротивления у них безусловно имелись весомые аргументы. Однако мы увидели другой сценарий: администратор почему-то смутился и виновато посмотрел на наглецов, совершенно проигнорировав грубость.
“А что же вам не нравится: молодые музыканты – восходящие звёзды – если вы не знаете. И в самой столице несколько раз выступали: в том числе и в дорогих клубах.”–”Вот и пускай дальше там выступают: а дерьма нам своего хватает.”– Громила довольно оглянулся в поисках сочувствия и поддержки – и сразу бухнулся на сиденье. Пронёсся гул: далеко не все, оказывается, хорошо встретили группу, и у выступавшего обнаруживалось много сторонников, с помощью различных способов выражавших теперь отношение: в одном месте захлопали, трое или четверо посетителей бросили одобрительные фразы, а ещё где-то горячо заспорили, не придя к единому мнению.
Администратор выглядел жалко и потеряно: я даже посочувствовал его дурацкому положению и испорченному вечеру, которые требовали теперь радикального вмешательства и возвращения в рамки минимальных приличий. В зале оказалось многовато всё тех же крепких ребят с непрошибаемым апломбом и животными повадками: это их машины заполняли прилегающие к зданию тротуары, и их девицы вкушали самое лучшее на заработанные нелёгким промыслом средства, вполне уверенно глядя в будущее, и только мы были здесь жалкими нищими и прихлебателями.
Наконец он решился: мы увидели, как сотрудник обсуждает что-то с солистом и барабанщиком: солист бурно вскинулся, возмущённо махнув рукой, что никак не повлияло на администратора, продолжавшего бубнить настойчиво и непреклонно. Потом солист что-то крикнул: мы увидели перекошенное злое лицо, слегка даже покрасневшее, обернувшееся ко всем по очереди: он дал им внятное указание. Сразу же они стали действовать: барабанщик и клавишник подхватили свою массивную конструкцию, и во главе с солистом они все вместе проделали обратный путь до дверцы в стене.
Значит, администратор встал на сторону хамов и наглецов, просто выпроводив не понравившихся им музыкантов? Это было что-то новенькое, не встречавшееся мне до сих пор. Я внимательнее пригляделся к виновникам скандала: совершенно явно это были заметные представители своей профессии, снабжённые главными отличительными чертами и атрибутами: квадратные подбородки под оловянными пристальными взглядами пугающе действовали на соседей, вынужденных мириться с агрессивным окружением, выглядевшим окончательными хозяевами заведения и заодно жизни, что проявлялось и в важнейшей для нас сфере: именно за их столами занимали место нужные нам сейчас кадры, и никаких шансов переманить их к себе у нас не было.
Тишина и молчание после ухода музыкантов длились недолго: всё из той же дверцы появились двое мужичков – уже среднего зрелого возраста – и с трудом притащили тяжеленные объёмные ящики. Они развернули и установили их: после подключения по залу растеклась приятная спокойная музыка, и мы наконец смогли приступить к активному поглощению доставленных заказов, не отвлекаясь больше на постороннее.
Алик снова заскучал: не находящие приложения силы заставили его с яростью наброситься на еду: со злостью он кромсал тупым ножом кусок прожаренного мяса и тут же глотал получившееся вместе с рисом и салатом, запивая всё из банки. Я попробовал вино: терпкий аромат подтверждал подлинность напитка, на самом деле выдержанного положенное количество лет в тёмных холодных подвалах где-то в предгорьях Кавказа; вместе с салатами оно воспринималось просто замечательно, заставляя подумать о новом заказе: о красной икре или, к примеру, о блинчиках, вполне прилично готовящихся в подобных заведениях.
Однако я не успел со своим предложением: разобравшись с основным пищевым массивом, Алик уже снова обратился в сторону зала, наметив на этот раз отдельное самостоятельное направление: его взгляд упёрся в длинную стойку бара с рядом сидений, частично сейчас заполненных, и я благословил его на новую попытку заполучить наконец то, ради чего мы приехали в этот тихий городок.
Я видел, как медленно и плавно он крадётся по залу, огибая столики и щедро разбрасывая улыбки по сторонам, совершенно не находящие однако адекватного приёма и ответа, что не слишком расстраивало теперь моего друга и попутчика: широким неводом он мог подцепить лишь случайную мелкую рыбёшку, вряд ли достойную серьёзного внимания, а курс корабля был заранее проложен в тёплые светлые воды, где плещутся и играют сильные привлекательные рыбины и русалки.
Я наконец увидел намеченную им цель: худая брюнетка у дальнего края стойки давно уже, видимо, была запеленгована и оценена по достоинству, и теперь мягкими кошачьими движениями – стараясь не спугнуть дичь – Алик подкрадывался ближе. Даже странным казалось: как это до сих пор она избежала общей участи, и Алик собирался исправить оплошность, надеясь на сговорчивость и доступность.
Он подошёл: я видел, как он улыбается и говорит – бойко и напористо – расшаркиваясь и одновременно давая понять, кто здесь важнее и значительнее, и в то же время выражая полную готовность служить и быть преданным. Она улыбнулась: дело пошло на лад, заставляя забыть о провалах и неудачах текущего дня: после нескольких сорванных поклёвок поплавок заходил в стороны, готовясь нырнуть под воду или плавно уйти в глубину. Алик был в родной стихии: разговоры один на один в приятной обстановке были ему так же близки и любимы, как и разъезды по всему городу на служебной машине в компании с непосредственным начальником, с безразличием взиравшим на мелкие погрешности Алика как на дороге, так и в личной жизни: какое ему было до них дело, если он не нарушал законов и официально действующих правил, в числе которых ничего не было насчёт супружеской верности и чистоты, а также соблазнения других женщин. Жёны друзей были, конечно, святым и недоступным исключением: скреплявшие нас дружеские чувства просто не позволяли ему покуситься на этот источник, да Алику и так хватало возможностей и средств, а постоянная нацеленность сильно облегчала задачу.
Так же и сейчас он опробовал традиционную схему: обаяние и живой напор оказывали заметное действие, и даже на расстоянии я ощущал появившийся интерес и отклик на шустрого занимательного собеседника: скучавшая молодая женщина уже ласково смотрела и улыбалась в ответ, обещая нечто большее как-нибудь попозже. Значит, он уже устроил свои дела? Можно было позавидовать Алику, но я-то ведь тоже приехал сюда с вполне определённой целью, имея достаточные основания и средства для её достижения. Ещё раз я огляделся: пьющая и закусывающая публика была малоинтересным зрелищем – особенно в подобном виде – и до сих пор отсутствовала главная составляющая, которая и привела нас сюда: молодые и привлекательные одинокие женщины.
Я снова занялся едой: не оставлять же было качественные и дорогие блюда, появляющиеся дома обычно по праздникам. Вино мне понравилось меньше: вряд ли оно происходило из того места, на которое указывала бутылочная этикетка, хотя и не было откровенной грубой подделкой: хозяева заведения наверняка знали о не вполне легальном статусе напитка, купив партию по сходной цене. Основные клиенты кафе – насколько я заметил – предпочитали более крепкие жидкости, и с ними-то наверняка всё было в порядке, тем более что качественное и полноценное производство было налажено буквально под боком: в том городе, откуда мы приехали в тёплый весенний день.
Я чуть не пропустил самого интересного: поднимая взгляд, я увидел красное лицо моего друга и попутчика в опасном окружении: он явно оправдывался перед рослыми крепкими ребятами, что не мешало им отвешивать сочные оплеухи. Молодая женщина – явный предмет раздора – бурно оправдывалась, вполне возможно, сваливая всю вину на Алика: нахального прилипчивого типа, навязавшегося ей, так что Алику вряд ли можно было позавидовать. Наконец они расступились: с бешеными злыми глазами он нёсся обратно, задевая чужие стулья и не извиняясь, и только его явно неадекватное состояние защищало его от нападок посетителей.
Он тяжело бухнулся и сразу хлебнул из рюмки.–”Видал цыпу? Эта стерва чуть меня не подставила: я такого сейчас наслушался… А ты тоже хорош: называется, друг.”–”И что я мог сделать: хотелось бы знать?”–”Хотя бы подошёл.”– Он разгладил волосы.–”Так что с цыпой?”–”Так: стриптизёрша. Вот только ребята её отошли, а она про это ничего не сказала. Хотя бы намекнула…”– Он грубо выругался, вспоминая всех местных потаскух со всеми их покровителями и ближайшими родственниками.–”А что стриптизёрша: будет выступать?”–”Сейчас нет: сказала, что после девяти, такой уж распорядок.”–”Понятно. Жаль.”–”Да здесь, как я понял, вечером только для своих. И нас бы всё равно выперли. Сволочи.”– Он бросил взгляд туда, где недавно пережил позор и унижение, и мне тоже захотелось ещё разок взглянуть на местную стриптизёршу: она уже загладила свой грех и радостно ворковала с одним из парней, попивая через соломинку жидкость из длинного бокала.
Мы снова заскучали: день перевалил за середину, так ничего и не дав нам до сих пор. Бурная жизнь в городке – таком тихом и невидном совсем недавно – превращала нас, столичных гостей, в людей второго сорта, для которых в наличии есть лишь грязная рухлядь и отбросы, или вообще ничего. Мне захотелось обратно: знаний Алика должно было хватить на поиски нужного нам сейчас, а деньги пока ещё лежали в укромных местах, дожидаясь своего времени.
Мы обсудили предложение: Алик выразил готовность. “Вот только доедим всё и допьём.” Всего оставалось ещё порядочно: румяные толстые булки вполне подходили к вину и фруктам, горкой поднимавшимся в стеклянной вазе. Алик не доел ещё основного блюда, так что теперь вовсю навёрстывал упущенное. Для начала я занялся апельсином: нож с закруглённым лезвием плохо резал пахучую оранжевую шкурку, и я достал из сумки собственный инструмент, годившийся для чего угодно. Апельсин с трудом разделялся на дольки и брызгал, так что я съел только половину, положив остаток в кучку мусора. Яблоко выглядело привлекательнее: жёлтая мякоть “голдена” и в самом деле оказалась приятнее на вкус, а остававшиеся ещё груши, бананы и виноград выглядели многообещающе.
Я передохнул и осмотрелся: всё выглядело по-прежнему беспросветно. Неожиданно возникли движение и взгляд: явно к нашему столу двигалась немолодая женщина, и даже мне была очевидна её профессиональная принадлежность, ярко подчёркнутая вызывающим платьем и косметикой, густо наложенной на лицо и открытую шею.
Пока она была далеко – ещё ничего не было ясно. Мой взгляд она, видимо, приняла за приглашение, и теперь уже точно стремилась сюда, независимо от нашей воли и желания. Я толкнул Алика и показал направление: он сразу скривился, выдавая оценку: совсем не того ждал он сейчас. “Это ты позвал её?” Я выразил возмущение: не совсем пока ещё я сошёл с ума. “Но в конце концов её в любой момент можно будет послать.” Алик хмыкнул, то ли соглашаясь, то ли ставя мои слова под сомнение, но он так ничего и не сказал, когда женщина наконец добралась и плотной тенью нависла над столом, источая густой терпкий букет запахов.
“Ну что, мальчики, скучаете? А позаботиться некому: вижу, вижу… Может, угостите?”– Она слегка нагнулась и обдала нас слабым ароматом коньяка, прорвавшимся через другие составляющие. Мы не были против: Алик тут же налил драгоценной розовой жидкости в пустой неиспользованный бокал, а я специально подставил вазу с фруктами и достал за хвостик самую спелую виноградную кисть. Она приняла предложенное: по-хозяйски устроившись рядом с Аликом, она прилично отхлебнула и стала отщипывать сочные виноградины, сплёвывая косточки в руку. Значит, у неё ещё обнаруживались и явно деревенские замашки? Это было неприятным открытием, особенно в сочетании с другим: сразу же проявившимся интересом к Алику, что совершенно ему не нравилось и вызывало даже раздражение.
Однако женщина не обращала внимания: явно заметив наше безвыходное положение, она уже наметила себе цель и теперь понемногу старалась закрепиться на добытых позициях, расширяя плацдарм: она уже трепала Алика по щёчке – с нетерпением отворачиваемой – и призывно заглядывала ему в глаза, рассказывая с придыханием неясные подробности из прошлой жизни, так что ему просто приходилось выслушивать ненужные и наверняка приукрашенные сведения, с тоской ковыряясь в тарелке. Обычная галантность не позволяла Алику послать её в грубой форме: если с мужчинами он и мог позволить себе подобное, то при общении с женщинами он никогда не опускался до примитивного и хамского выяснения отношений, предпочитая молчание. Но сейчас обычное средство не срабатывало: я видел, как он краснеет и наливается злостью под монотонное кудахтанье сбоку, и даже позавидовал наглости курицы-несушки, сквозь все преграды рвущейся к цели.
Однако Алику, похоже, надоело такое положение. Он сделал мне знак – не пора ли сваливать отсюда? – и после одобрительного ответа обернулся наконец к настырной соседке.–”Всё, что вы рассказали, конечно, интересно, но нам уже пора.”– Она вскинулась.–”А вот я знаю тут одно местечко: и мы можем там продолжить – уже наедине. А?”–”Извини, красавица: может, как-нибудь в другой раз?”–”Ну как же в другой раз: а вдруг меня не будет, или я буду занята, или ты вообще не придёшь: кто тебя, шалунишку, знает? Может, ты тут в первый и последний раз: а какой хороший мальчик – да и приятель твой тоже ничего; а не хотите ли вместе – да, да! – оба со мною одной: у меня просто шикарная койка – так что на всех места хватит – а возьму я совсем недорого: за подобные-то вещи. А насчёт качества и не сомневайся.”– Она прижалась к Алику, придавив его к стулу и склонившись сдобным рыхлым лицом над его лицом, что совсем уже не могло ему понравиться: уперевшись ей руками в солнечное сплетение, он с трудом избавился от тяжёлого груза, отжав её. Я приподнялся в поисках официанта: надо было спешить, стараясь не доводить дело до серьёзного скандала, потому что ближайшие соседи уже оглядывались, обнаружив новое для себя зрелище.
Когда наконец подскочил призванный мною сотрудник, выяснение отношений было в разгаре: дама обвиняла Алика в грубости и хамстве, призывая соседние столики поддержать её, на что – к счастью для нас – они никак не реагировали, наблюдая за спектаклем издали с безопасного расстояния. Официант тоже проигнорировал призыв: не для того он находился в данном заведении в данное время, следить же за порядком вообще было работой совершенно другой службы, на что он и указал, смерив даму внимательным взглядом. “Они ведь вам пока ничего не задолжали?” Даме пришлось утвердительно кивнуть, после чего она завела речь об оскорблении, нанесённом только что на глазах свидетелей, и компенсации, способной всё загладить. Мы тут же возмущённо затрясли головами, призывая тех же свидетелей встать на нашу сторону, что произвело на официанта нужное впечатление. “Ну ладно: я приму у вас деньги за заказ, а дальше – если хотите – можете идти разбираться к администратору: вон там, видите?”– Он показал направление, и быстренько оформил нам счёт – явно не стесняя себя в точности и округляя цифры в нужную сторону – и только из-за сложности ситуации мы не стали требовать уточнения показателей и выложили требуемое, честно разделив пополам.
От дамы мы отвязались почти сразу: она разумно ограничилась одной сотней, посчитав инцидент исчерпанным. “Вот ведь стерва?” Выбираясь из заведения, Алик бормотал под нос ругательства, используя достаточно крепкие обороты: это ведь ему пришлось выложить сто рэ за вещь, не стоившую ничего: совершенно к другому он привык за последние годы жизни, и против подобных ловкачей у него был достаточный иммунитет, и только общие неудачи дня служили ему и мне оправданием.