– Да уж зря ты так убиваешься, – успокаивает его Антонина. – Сам же говорил, пусть уму-разуму, образования набирается. Мы не могли, так хоть пусть она за нас…
– Какого разума?! – громыхает Лукьян. – Какого ума?! Образование! Дура была – такой и останется! Спе-ци-яльность ей понадобилась! Специяльность нашла – библиотекарь! Вон Зинка, подруга её, ещё хужее Наташки, без всяких спе-ци-яльностей в столовую устроилась и живет себе припеваючи. Ряшку наела, скоро в дверь не пролезет, свинья поганая!
– Ну и озлился ты на всех, – перебивает его Антонина. – Ну и осерчал. Что попало плетёшь.
– Осерчаешь тут! Озлишься! Воротник ей, видите ли, надоть! Сапоги ей надоть! А сама какого хрена на библиотекаря-то пошла? Не министр, – потряс он кулаком, – могла бы и без воротников обойтися! Антилигенция, видишь ли, будет! Она в платочек сморкаться будет! Через нижнюю губу она, видишь ли, плевать не будет! Книжечки будет почитывать! В теятер бегать! У-у-у! – взвыл он так, что Антонина подумала: совсем с нормального умственного состояния стронулся.
– Зато хошь культурная будет. И пусть в тряпку сморкается, раз уж сподручней ей так, и пусть не плюется, ежели так нравится.
– Культурная! – ревет ураганом Лукьян. – Культуру в рот не положишь. А ей, видите ли, то надоть, да, видите ли, это надоть! Скольки я буду на шее её на своей сдерживать? Скольки? Пусть и ест там свою культуру! Книжки пусть глодает! Подавляется! И на шею пусть эту культуру одевает! И на ноги! Пусть с Пушкина сапоги требует! Вот ей! Кукиш! Вот! Вот! Вот! На! Выкуси! – Да как грохнет кулаком по столу. Упал на стол и воет чего-то. Слюни изо рта тянутся желтые, свисают…
Насилу, с соседями соединившись, успокоили.
Так и слег. И заболел. В больницу аж положили нервы лечить. Во как мужик копейку ценил!.. Да…
Примечание:
Стиль блю и рояль пастель ‒ наименование окрасок цветных клеточных норок.
Рассказ тринадцатый
Там русский дух… там Русью пахнет!
А. С. Пушкин «Руслан и Людмила»
– Эх, людишки! Весёлое племя! – блеснул глазами Гоша Архипыч. – И что им не живётся благоразумно? Пыжатся, пыжатся… а потом – бах! – от уныния и злости понесло заковыристыми дорогами. Одно оправдание – и на старуху проруха находит. Вот, к примеру, сосед Данила Петрович. Серьёзный! Слова глупого не скажет. А тут… Был случай.
Приходит он домой с работы. А жинка обед варит – на всю избу запахи из кухни. Да что-то не понравились они ему. Изжога весь день его мучила.
– Эт что ты за болтушку такую вонючую готовишь? – спрашивает.
А у баб, сам знаешь, сначала слово выскакивает, потом мысль рождается.
– А тебя и этим-то жалко кормить, – отвечает она. – Кормилец! Зарплаты столько приносишь, что из топора скоро варить придётся.
Обиделся Данила.
– Тебе сколько не приноси – всё мало! Как в бочку бездонную! Только пухнете, пухнете с мамашей своей – скоро в дверь пролазить не сможете!
– Едим всяку дрянь по твоей милости ‒ вот и пучит, – язвит жена. – Зарабатывал бы ты столько, чтоб жилось мне как принцессе, вот и была бы я стройной да раскрасивой! А с твоей зарплатой давно помереть мне пора с голоду ‒ давно бы и померла, если б было на что хоронить!
Данила и вконец взъелся.
– Не печалься, – говорит, – я тебя безо всяких денег захороню – поговоришь мне ещё.
Мрачное уныние на него вдруг нашло. Словно стальной паутиной грудь сдавило. Озлился так, что совсем ум отшибло. Как же! За работу мало платят, дома плохо варят. Есть от чего унывать! Угрюмый стоит, освирепел. А тут тёща откуда ни возьмись. Ввалилась в дом, еле протиснувшись в широкие двери.
– Ты чего это?! – заговорила грозно. – Доченьку мою обижать!?
И так грудями-то находит на Данилу, словно к стенке припереть хочет. Придавить, так сказать, насмерть. Принадлежности-то у неё солидные!
Данила и взвинтился пуще прежнего.
– Ты чего это меня бодаешь?!
Словно цветной фильм красочный смотрел и – бац! – померк экран, как штору чёрную опустили. Одна темнота кругом. Рыкнул он по тигриному и на тёщу. Руки вперёд, ровно когтями в неё вцепиться хочет, а от зубов – искры.
Тёща замерла в напряжении. Такого она от зятя не ожидала – всегда смирный был. А тут как засверкал глазами, ажно испужалась она не на шутку, будто преисподнюю нечаянно увидела. Глаза закатила да и попыталась сердце успокоить. Оторопь её взяла. Попятилась к двери.
А тут ещё доченька как взвизгнет резко:
– Мама, беги! Он сегодня бешеный!
И понеслась та на улицу, себя не помня. Выскочила – Данила за ней.
– Ничего не спущу! – кричит благим матом.
Тёща схватилась за калитку, подумала: на улицу выбегу – народ подниму. А та заперта!
Данила тут как тут.
– Куда ты?! Подожди, я ещё не всё сказал!
Она от него да на лесенку, та к голубятне прислонена была. Да и заскочила на несколько ступенек вверх.
Данила хвать её рукой за ногу.
– Куда?! Слезай, чёртово отродье! Я тебе сейчас всё выскажу!
А она стук второй ногой по его руке и ещё на две ступеньки выше перескочила. Данила изловчился, хвать её опять за ногу. А она стук опять другой ногой по его руке. И – выше.
– Ты что же это делаешь, паразит, с любимой тёщей?! – кричит надрывно.
– Это кто тебе такое сказал: «любимая»?
– Сам один раз говорил!
И всё вверх да вверх. Сама не заметила, как добралась до приступка голубиного. Высоконько забралась. Уселась и всё неймётся – огрызается.
‒ Вот и живи теперь там, пока ворковать да летать не научишься! ‒ высказал Данила сокровенную мысль и опрокинул лестницу.
Лепота, когда желаемое совпадает с действительностью, когда мечты начинают сбываться! Так радостно стало Даниле на душе, аж затанцевал он под голубятней. Прыгает – коленки выше головы. Лицо задрал да и изгаляется над тёщей. Всё решил ей припомнить! Всё! С первого знакомства до сегодняшнего мгновения.
‒ Ты что же такое удумал, мерзавец?! ‒ верещит теща. ‒ Упаду же, обормот ты эдакий! Ты что же вытворяешь, бес тебе под ребро, оглоблей по лбу!
– Вот и сиди там, ума набирайся, старая карга! – кричит в ответ Данила.
– А раньше ты меня мамой называл!
– То было раньше! Дурак был.
‒ Надо же! Поумнел!
‒ Поумнел!
‒ Всяк дурак себя умным считает! И ты туда же! Тебя чего, оса в темечко укусила?
‒ Поговори, поговори… пока. Успевай наговориться. Посидишь там недельку-другую ‒ глядишь, язык-то и отсохнет!
‒ Дурак! Истинный дурак! Я сейчас своим весом всю голубятню обрушу! Взвоешь тогда да поздно будет!
А голубки-то и не поймут – откуда и зачем такой переполох. Повыскакивали на приступок, ходят тревожно, воркуют недовольно. Хвосты веером рапушили и с тревогой посматривают на тещу. Ты зачем, мол, сюда прилетела? А Данила, задравши лицо кверху, орёт, как заблудившийся в тёмной ночи. Только зубы да глаза сверкают.
Жена, просунув голову в дверь, жалобно просит:
– Не трогай маму!
– Пусть только попробует кто-нибудь тронуть!
– Забыли, изверги, что я вам мама! – кричит тёща с голубятни.
Тут голубки не то со страху, не то чего-то недопоняли – как вспорхнут с приступка, как брызнут вниз белыми каплями. Да метко так поступили, как будто в Данилу и целились. Так и смолк он вмиг обгаженый – словно полведра извёстки на него вылили, враз остыл, сплюнул от огорчения те капли, которые в рот попали, протер глаза и спрашивает обижено:
– Зачем же вы меня обгадили, мама?
– Скажи спасибо, – огрызается тёща, – что коровы не летают!
Посмотрел на себя Данила.
– Мать честная!
И притих ‒ как воды в рот набрал. Молча приставил обратно лестницу к голубятне и пошёл баню затапливать. И понял с тех пор: жить надо тихо, жить надо культурно. Чем тише живёшь, тем меньше тебя изгадят. А уж если культурно… и не унывать… и не злиться…
Послесловие
И там я был, и мед я пил;
У моря видел дуб зеленый;
Под ним сидел, и кот ученый
Свои мне сказки говорил…
А.С.Пушкин «Руслан и Людмила»
…Вот гляжу я на нашу улицу Нектарову и думаю, слышь, жизнь прожил, а не понимаю, отчего мы живём на ней все такие разные? К добру это али не к добру? Ты заходи ещё. Я тебе о грехах наших смертных и страстях пагубных и про соседнюю улицу по-на-раскажу. Там тоже всё разуха-абисто, язви их!
___________________
КОНЕЦ