Новый Олимп

Глава 6
Нарт

– Милый мальчик, я вижу, тебе надоело гулять.

Я кивнул. Нилия была права, прогулка меня утомила, и вовсе не потому, что я не любил гулять. Просто гулять с богиней по Арбату оказалось дурной затеей. Нилия не прогуливалась, не шла, она несла и демонстрировала себя. Смотрите, смертные, говорило каждое её движение, вот я, совсем рядом, такая доступная, такая раскрепощённая, кажется – только протяни руку и схватишь, но ни один из вас до меня не дотянется, пока я не позволю. И смертные смотрели, выворачивали шеи, провожали взглядами.

Первое время мне льстило идти под руку с такой женщиной и собирать завистливые взгляды недопущенных к телу. Но очень быстро чувство превосходства улетучилось. А чем я, собственно, лучше них? Тем, что богиня решила, что я ей симпатичен и поиграла со мной ночью? Какой бы неизвестной и беспомощной она ни была, у неё вечность позади, вечность впереди и любые отношения с любыми смертными для неё только забава. От этой мысли настроение сделалось мрачным. Да и Арбат не радовал. Видимо, я не бродил здесь слишком давно, и улица, воспетая Окуджавой, сильно изменилась. Здесь всё так же ходили москвичи и гости столицы, всё так же жили никогда не спящие питейные и едальные заведения. Так же художники торговали наскоро намалеванными типовыми пейзажами, а другие рисовали желающих увековечиться по сходной цене в любом варианте – от карикатуры до академического рисунка. Особо денежным клиентом всё так же предлагался портрет по фотографии маслом в интерьерах девятнадцатого века или доспехах шестнадцатого. Всё так же работали за подаяния мимы, музыканты и певцы, всё так же среди них затёсывалась нищая молодёжь, фальшивящая под три аккорда что-то из русского рока. Но во всём этом не было теперь души, а было что-то искусственное, натянутое. Арбат изменился, а может быть, изменился я, или просто с возрастом ушёл флёр очарования, покрывавший прежде эту улицу.

– Пойдём домой? – поинтересовалась Нилия и поглядела на меня как-то чрезмерно плотоядно, настолько, что домой идти расхотелось.

– Пойдём поужинаем, – сказал я и свернул на летнюю веранду первого попавшегося кафе.

Нилия не стала спорить. Всё с тем же видом, с каким шла по улице, внесла себя в кафе и усадила за столик. Закинула ногу на ногу, закусила губу, изучая меню. Со стороны могло показаться, что богине совершенно неинтересно происходящее вокруг, но каждое движение её было заточено на реакцию публики, и, вроде бы не замечая этой реакции, она явно упивалась ей.

Мне вдруг подумалось, что ей совершенно ни к чему ни Геркан, ни я со своими идеями. Она могла бы стать, к примеру, киноактрисой и заработать невероятную паству на киноманах, которые вознесли бы её до высот Анжелины Джоли, если не Мерлин Монро.

– Могла бы, – улыбнулась мне Нилия. – Только такая слава – мгновение по сравнению с вечностью. А дальше? И потом, зарабатывать на том, что получил от рождения, скучно.

Я поёжился. Всё же они читают мысли, или я начал бормотать вслух?

Богиня в ответ рассмеялась своим серебряным смехом. Подошёл официант. Нилия заказала что-то обыденное, но спрятанное под непроизносимым названием. Я хотел было выпендриться, чтобы соответствовать, но, посмотрев на свою спутницу, подавил желание и попросил принести пива и шашлык.

Официант ушёл, будто растворился. Богиня смотрела на меня как на картинку из эротического журнала.

– Так и будешь молчать? – поинтересовалась она. – Ты, конечно, очень милый, когда задумчивый, но хватит кукситься.

Это было сказано почти по-человечески, но чего-то не хватило для человечности. Если бы Нилия сейчас просто взяла меня за руку, я бы поверил в искренность, но она продолжала сидеть точёная, как изваяние самой себе. Я молча отвернулся и принялся разглядывать горстку народа, собравшуюся возле уличного музыканта напротив кафе.

Принесли напитки. С той стороны улицы неслись под струнный перебор удивительно мелодичные напевы. Я прислушался. Невидимый за сгрудившейся толпой музыкант пел о красавице, которая пошла на реку стирать. По другой стороне реки гнал стадо пастух. Он увидел прекрасное нагое тело незнакомки, и им овладела такая страсть, что, не в силах обуздать эту страсть, он присел на камень и излил её. Девушка же всё видела, она стала следить за камнем, считать дни. Когда вышел срок, камень раскололся, и внутри его был младенец. Девушка взяла младенца себе и нарекла Сосланом.

Сюжет показался бесхитростным и немного пошловатым, как фабула пролога фэнтезийного романа. Голос звучал сильно, уверенно и с какой-то потаённой романтической грустью. Видимо, исполнитель был из когорты любителей Толкиена. Я даже представил себе молодого парня в эльфийском прикиде. Жаль, что толпа скрывала музыканта и проверить предположение не удалось. Мне было интересно послушать, что стало дальше с красавицей, от одного вида которой пастухи изливают семя на камни, но песня закончилась, а подоспевший официант принёс заказ, и мы принялись за еду.

Нилия и из ужина умудрилась устроить шоу. Я безостановочно ловил со всех сторон мужские взгляды, а сидящий за соседним столиком парень просто до неприличия пялился на мою божественную спутницу, пока не получил тираду гневным шепотом от своей подружки.

– Ты могла бы этого не делать? – поинтересовался я у Нилии.

– Да ты, никак, ревнуешь? – улыбнулась дочь Эрота. – Милый мальчик, я не твоя собственность.

Я яростно дёрнул зубами мясо с шампура и в раздражении запил пивом. От понимания, что она права, почему-то брала злость. И не потому, что я не признаю отношений без обязательств. Но в данном случае возникало ощущение, что как к собственности относятся ко мне самому. От этого ощущения захотелось встать из-за стола, сказать: «Знаешь, милая девочка, я ведь тоже не твоя собственность» – и уйти. Я в один глоток допил пиво, поднялся, бросил на стол деньги, с лихвой перекрывающие счёт, и посмотрел на Нилию…

На губах богини играла лёгкая полуулыбка, в огромных глазах её было что-то такое, что напрочь убило мою решимость. На неё невозможно было повысить голос, с ней нельзя было разговаривать как со смертной женщиной. Ей можно было только восхищаться.

– Я покурю снаружи, – хрипло проговорил я, чувствуя, что задыхаюсь от восхищения.

– Конечно, – улыбнулась богиня.

Сигарета гуляла в непослушных пальцах. Я кое-как прикурил и затянулся полной грудью. Наваждение медленно отступило. Чёрт бы подрал эту чудо-женщину. Как она это проворачивает? Снова пустив дым в лёгкие, я перешёл через улицу и влился в толпу, окружившую музыканта. Тот перебирал струны, и мне стало ужасно любопытно посмотреть, насколько я угадал с его внешностью. К удивлению моему, не угадал вовсе. Не было никакого парня в эльфийском костюме. На тротуаре в кругу слушателей сидел бомжевато одетый старик с козлиной бородкой и выдающимся носом. Лицо его испещряли глубокие морщины, говорящие о необыкновенно богатой мимике, из-под кустистых изогнутых бровей на зрителей глядели удивительно живые глаза. В них было что-то молодое, озорное. Сам старик выглядел поджарым, тощим и подвижным, как бродячая собака.

Тонкие длинные пальцы музыканта перебирали струны незнакомого инструмента, напоминавшего нечто среднее между арфой и гуслями.

– Я спою вам о великом нарте Сослане, – с видом былинного Баяна поведал старик, перебирая струны. – О том, как закалили его тело и как обрёл он свою неуязвимость.

В этом театрализованном представлении было что-то наивное до комичности, но я не успел улыбнуться. Старик запел, и все мысли о наивности, комичности, театральности улетели прочь. Голос уличного музыканта звучал негромко, но в нём было столько мощи, столько веры, что всякие мысли о неискренности пропадали сами собой.

Старик пел о мальчике Сослане, родившемся из камня, что рос не по дням, а по часам. И о том, как мальчик дерзко отвечал старшими и требовал, чтобы его отдали небесному кузнецу, дабы тот закалил его в молоке волчицы. Люди племени нартов жили тогда в мире с небожителями и мальчика отвели к небесному кузнецу Курдалагону, озвучив ему требование Сослана. Небесный кузнец согласился закалить мальчика и велел выдолбить из ствола большого дерева ладью, достать сто мешков угля и сто бурдюков молока волчицы.

Когда всё было исполнено, Сослана положили на дно оврага и завалили углём. И сто мехов раздували угли докрасна. И полыхали угли до тех пор, пока лицо мальчика не раскраснелось и не появилась на нём улыбка. Тогда наполнили ладью волчьим молоком из ста бурдюков, и выхватил небесный кузнец Сослана из раскалённых углей и бросил его в ладью. Зашипело молоко, превращаясь в белый пар. И закалилось тело Сослана, и превратилось оно в чистый булат.

Но тот, кто резал ладью, ошибся и сделал её на четыре пальца ниже. Не уместился Сослан в ладье, согнул колени, и не покрыло их волчье молоко, и не закалились его колени…

Старый музыкант замолчал, пальцы всё ещё теребили струны странного инструмента. Над притихшей толпой лилась светлая грустная мелодия.

Я стоял, как громом поражённый. Одно дело было вслушиваться в песню издалека, совсем другое – попасть в ареал магии, который создавала музыка. Всё, о чём пелось в песне, будто пронеслось перед глазами. Я словно побывал там. Видел, как долго и многотрудно ищут волчье молоко. Видел мальчика на дне оврага, юное тело, обложенное красными от жара угольями. Чувствовал жар, слышал сиплый надув мехов и треск угля, а потом ветер донёс запах испаряющегося молока…

Пальцы обожгло. Я дёрнулся, затряс рукой, только сейчас вспомнив о непотушенной сигарете, которая медленно, но верно дотлела до пальцев.

Затихли последние звуки, сорванные со струн искусным музыкантом, в воздухе таяли остатки магии настоящего искусства.

– Ох ты! – раздался над ухом удивлённый голос.

Я обернулся. За моим плечом стояла Нилия и глядела на старика с тем выражением, с каким смотрят на старого знакомого, которого не видели много лет.

– Ты его знаешь?

– Это Сырдон, сын Гатага, – тихо проговорила богиня.

– Он что, тоже из ваших?

– Из соседних, – улыбнулась Нилия. – Я его лет триста не видела.

– Чёрт, – выругался я с чувством. – У меня начинает возникать ощущение, что богов и полубогов в окружающем мире больше, чем простых смертных, и все они почему-то собрались здесь, в Москве.

– Не переживай, – успокоила Нилия, – вас семь миллиардов, и вы плодитесь как кролики. Нас значительно меньше, даже если считать тех, кто забыт вовсе. И здесь далеко не все. Хотя высших в Москве, конечно, немало.

– Почему?

– Слышал выражение «место силы»? Вы его, правда, используете не совсем верно. Мегаполис – это всегда большое скопление людей, а большое скопление паствы – это потенциальный источник силы. Ну и у каждого свои причины. Вот Дионису, к примеру, здесь «душевно пьянствовать», как он выражается.

Старик тем временем достал из потрёпанного брезентового рюкзака тряпицу и принялся с бережностью оборачивать инструмент. Толпа, поняв, что представление закончилась, начала редеть. Музыкант убрал обёрнутый тряпкой инструмент и, закинув рюкзак на плечо, побрёл в сторону метро.

– Что он тут делал? – поинтересовалась Нилия, глядя в спину уходящему.

– Играл и пел. Если это можно так назвать…

– Что, так плохо?

– Божественно!

На лице Нилии возникло расчётливое выражение.

– А ну-ка, идём, – бросила она и зацокала каблучками вслед за стариком.

– Куда? – не понял я, устремляясь за богиней.

– Как это «куда»? Это же готовый проект! Мы его раскрутим, он станет собирать залы, барыши пополам.

– Ты же говорила, что такая слава – мгновение в сравнении с вечностью, – припомнил я.

Нилия даже сбилась с хода, оглянулась, бросив на меня удивлённый взгляд:

– Милый мальчик, одно дело – торговать собой, другое – продавать ближнего. Подожди!

Нилия остановилась и придержала меня за плечо. Старик уже дошёл до метро, но притормозил и разглядывал стоящих в стороне сотрудников полиции. По всему было видно, что любопытство музыканта отнюдь не праздное. А потом случилось такое, чего я не ожидал даже теперь, когда, казалось, уже привык к божественным фокусам.

Старик ловко крутанулся на месте, а когда обернулся, был уже не стариком. Там, где только что стоял бомжеватого вида сухощавый уличный музыкант, теперь возвышался здоровенный мужик в полицейской форме с майорскими погонами.

– Он что, оборотень?

– Это было бы слишком примитивным определением для Сырдона, – покачала головой Нилия. – Но такой талант у него тоже есть.

Липовый майор тем временем уверенной походкой подошёл к полицейским и принялся что-то начальственно выговаривать. Что он говорил, с такого расстояния услышать было невозможно, но младшие по званию явно напряглись. После обмена с майором несколькими репликами младшие по званию, растеряв всю вальяжность, поспешно ретировались. Майор же неспешно прошествовал в ближайшую арку, из которой через мгновение вышел гнусно улыбающийся старик.

– Идём, – скомандовала Нилия и зашагала навстречу уличному музыканту. Я побрёл следом.

Старик увидел богиню не сразу, а когда увидел, по лицу его пробежала тень, видимо, он не испытал от встречи большой радости. Но времени и места для маневра у музыканта уже не оставалось, потому он тут же растянул губы в хитрой лисьей улыбке.

– Привет тебе, Сырдон, сын Гатага, – приветствовала Нилия.

– Здравствуй, гордая, – кивнул старик. – Зачем так официально? Зови меня просто Нарт.

Старик посмотрел на меня с хитрым прищуром:

– Смертный?

– Сергей, – представился я. – Я слышал, как вы пели. Это было потрясающе.

– А ты что здесь затеял, Нарт? – поспешно перебила меня Нилия, уводя разговор в другое русло.

– Пустяки, – весело отмахнулся старик. – Просто гордые сотрудники полиции и лично сержант Москаленко на днях промурыжили меня в отделении три часа к ряду. Теперь их майор отправил доблестного сержанта и его коллег за редким пивом, которое продаётся в одном магазинчике в Бибирево. Или не продаётся. Пускай поищут.

– Ты всё такой же пройдоха, бедовый, – мило улыбнулась Нилия.

– Да и ты не изменилась за последние триста лет.

Было видно, что Нилия приняла это как комплимент, и он ей явно пришёлся по душе.

– Может, угостишь бедного нарта пивом, раз уж мы так неожиданно встретились?

– А я, признаться, думала, что тебя уже нет в живых, – безо всякого стеснения влупила Нилия.

Мы сидели в какой-то полуподвальной крафтовой пивной, у массивной барной стойки. Нарт пил пиво со смаком, пена повисала на усах, по лицу было видно, что он наслаждается каждым глотком.

– Да что мне сделается? – хитро сощурился старик. – Меня сколько раз убивали. Но кому под силу победить Сырдона? Ты хоть в бездну кинь его, всё равно сухим выйдет.

– Чем занимаешься?

– Хожу, пою.

– О чём?

– О том, что знаю, и о том, во что верю. О нартах, – просто сказал старик и повернулся ко мне: – Кстати, смертный Сергей, ты знаешь, что пиво изобрели нарты?

Я пожал плечами.

– Первый раз слышу.

– Летела птичка, села на хмельную лозу, клюнула шишку хмеля, полетела дальше. Прилетела в село нартов, увидала солод, что сушился на солнце, клюнула зернышко и свалилась на землю. Лапки не держат, и взлететь не может. Это видела мудрая Шатана, взяла она солод, сварила, процедила, добавила закваску из хмеля. Зашипело варево, покрылось белой пеной…

Нарт с удовольствием опорожнил кружку, сделал знак бармену, чтобы тот повторил, и отёр пену с усов.

– А нарты – это кто? – полюбопытствовал я. – Тоже боги?

– Просто люди. Великий народ. Они ходили в походы, побеждали соседей и великанов-уигов. Они запросто говорили с богами. А когда победили всех и поняли, что становятся мягкими в отсутствие достойных противников, бросили вызов самому Создателю.

Перед Сырдоном поставили свежий напиток, и он надолго припал к кружке.

– Вот только Создатель не оценил шутки, и доблестных нартов не стало, – грустно закончил он. – Про это у меня тоже есть песня.

– А Сослан, про которого вы пели?

– Сослан погиб. Давно. Великий был воин и человек достойный. Теперь его нет. Никого нет. Я – последний, потому что самый хитрый, – ухмыльнулся Сырдон. – Вот пою про великий народ, которого больше не существует. Это моё бремя. Но пока живёт песня, живёт память. А пока живёт память о людях, люди живы. Как считаешь?

Вопрос был риторический. Я пожал плечами.

– Пойду, освобожу место под ещё парочку кружечек, – Сырдон соскочил с высокого барного стула и затрусил в сторону туалета.

– Занятный старик, – поделился я с Нилией, которая молча наблюдала за нашим диспутом.

– Занятный. Он бы показался тебе ещё занятнее, если бы ты узнал, что в убийстве Сослана, которого он воспевал, есть львиная доля его участия.

– Это что, – не понял я, – такой способ раскаяться?

– Ему не в чем каяться, – улыбнулась Нилия. – Сослан убил его сына.

– Тогда зачем он поёт о нём как о герое? – совсем потерялся я.

– Потому что Сослан – герой. Ты как первый день живёшь.

– Я привык судить о людях по поступкам.

– Ты очарователен, – рассмеялась Нилия и добавила серьёзно: – Иногда хорошие люди совершают плохие поступки, а иногда плохие – совершают хорошие. У вас, у смертных, всё непросто.

– А у богов?

– А боги живут совершенно другими представлениями, без деления на добро и зло, – и это прозвучало так, будто богиня говорила с ребёнком.

Глава 7
Громовержец, козёл и повод подумать

Огромный дворец, расположившийся на берегу Люцернского озера у подножья горы Риги, именовался «Park Hotel Vitznau», имел на дверях пять звёзд и считался одним из самых дорогих отелей Швейцарии. Но Дионис остановился здесь вовсе не по этой причине. Просто именно здесь была назначена встреча.

Плотно позавтракав, могучий старик пофлиртовал с девочкой, дежурившей у стойки администратора, вышел на берег Люцернского озера, устроился в белоснежном шезлонге и, прикрыв глаза, подставил свои гладкие юношеские щеки альпийскому солнышку. Впрочем, подремать ему удалось минут десять. Ровно в полдень свет ласкающего веки солнца померк и над головой раздался раскатистый бас:

 
– О, гряди, Дионис благой,
В храм Элеи,
В храм святой,
О, гряди в кругу хариты,
Бешено ярый,
С бычьей ногой,
Добрый Бык,
Добрый Бык!
 

Дионис открыл глаза и приподнялся на локте. Перед ним стоял бородач в потёртых брюках и растянутом свитере. В нечёсаной, чёрной как смоль шевелюре и бороде мужчины серебрилась тонкими нитями седина. А ещё человек, заслонивший солнце, был огромен, настолько, что могучий Дионис на его фоне уже не выглядел внушительно.

На круглолицего бога это, впрочем, не произвело особого впечатления.

– Не нависай, громовержец, – без намёка на пиетет сказал он.

На небе, где ещё минуту назад не было ни облачка, заклубились тучи, на глазах наливаясь свинцом.

– Ты как с отцом разговариваешь? – громоподобно пророкотал бородач.

– Не прошло и вечности, как ты официально признал меня сыном? Гера будет в ярости.

– Да вот ещё! – басовито хохотнул бородач и плюхнулся на соседний шезлонг. – Хочешь, можешь провести экспертизу ДНК. Интересно посмотреть на физиономии смертных, которые будут её проводить.

Небо снова просветлело, лёгкий ветерок стремительно разогнал тучи. Настроение громовержца, судя по погоде, снова стало благостным. Дионис поморщился:

– Никогда не понимал твоего позёрства. Зачем тратить силу на эти игры с тучками, если они не произведут на меня никакого впечатления.

– Традиции священны, – пожал плечами громовержец. – А я вот не понимаю твоей страсти устраивать встречи на свежем воздухе. С этого треклятого озера тянет сыростью.

– Только не говори, что у тебя проблемы с костями, Зевс.

– Проблемы с костями у тех, кто действует мне на нервы. Когда я сержусь, кости ломаются.

Словно в подтверждение его слов гладь озера подернулась рябью, а по небу побежали низкие облака.

– Мне тесно внутри, – признался Дионис. – В этом парк-отеле низкие потолки.

– Низкие??? Да ты зажрался. Они выше, чем в большинстве местных отелей.

– Они ниже, чем в храме, – вздохнул Дионис.

– Ах, ты об этом, – нахмурился Зевс. – Пора бы уже привыкнуть. Как прежде не будет, довольствуйся тем, что есть. А если станет неуютно, подумай, каково теперь мне. И ничего, живу.

– Ты и в этих обносках себя неплохо чувствуешь. Свитер с оленем, драные штаны… мог бы надеть что-то поизящнее.

– Мог бы. А зачем? Силу даёт слепая вера, а не пристальное внимание. Внимание лишь плодит ненужные вопросы. Миром правят не дорогие костюмы, а потёртые джинсы. Я – прямое тому доказательство. Я не хозяин компании, меня нет в списке директоров. Я вообще никто. Просто старейший сотрудник – талисман. Никто даже не знает, чем я занимаюсь в компании. И моё имя никак не созвучно с названием. Но посмотри на меня!

Голос громовержца прозвучал трубно и настолько властно, что мог бы легко поднять и кинуть в бой даже не армию, а население целой страны. Причём неважно за что – хоть за пуговицу от штанов.

Повинуясь зычному басу, Дионис поднял взгляд на бородача.

Тот легко вскинул руку, небо по мановению пришло в движение. Облака налились свинцом, заклубились, забурлили с противоестественной скоростью, словно небо опрокинули в кастрюлю и довели до кипения.

– Перестань, – поморщился Дионис.

– Во мне столько силы, что я легко могу устроить десяток всемирных потопов и даже не замечу, что потратился!

Зевс стиснул пальцы простёртой руки в кулак. Где-то вдали зарокотало. Полыхнуло. Грохнуло. Громовержец с довольным видом опустил руку, и в тот же миг снова вспыхнуло солнце.

– Сегодня пара местных метеорологов явно сойдёт с ума.

– Плевать на смертных идиотов, – отмахнулся Зевс. – Речь не о них, а об умении не привлекать внимание. Вы, молодые, не можете обуздать своё эго. Вас тянет владеть, руководить, называть компании своими именами, давать эпитеты. Откуда в вас это стремление к внешним атрибутам?

– Сказал бог, ради вящего эффекта потрясающий молниями.

– Это традиция. А традиции священны, – повторил бородач. – Но ты ведь призвал меня не для того, чтобы обсуждать мой антураж.

Зевс откинулся на спинку шезлонга, но смотрел на Диониса по-прежнему сверху вниз:

– Зачем ты хотел меня видеть?

– Геркан. Помнишь его?

– Представления не имею, о ком ты, – небрежно бросил громовержец.

– Можно сказать, о твоём внуке.

– У меня их тысячи… а может, и десятки тысяч, всех не упомню.

– Тот, что от «коровы».

– Хм-м-м, – на лице бородача возникло задумчивое выражение, – нет, не припоминаю. Хотя совершенно неважно, от кого он, я бы на твоём месте в любом случае не спешил его признавать.

– Речь не о признании. Он сговорился с дочкой Эвтерпы.

– Альковные дела ваших отпрысков меня не больно-то интересуют. Скажу больше – они меня не интересуют вовсе.

– Эти заинтересуют, – с лёгкой ухмылкой заметил Дионис, – они затеяли совместный бизнес.

Брови громовержца сошлись на переносице, лик бородача потемнел, в чёрных глазах полыхнули молнии. На этот раз не было ни туч, ни грома, но суровое лицо Зевса, в отличие от климатических коллизий, заставило Диониса напрячься.

– Почему ты не собрал совет? – очень тихо спросил громовержец.

– Я подумал, что проще поговорить с тобой. К чему совет? Дети подросли, может, позволить им стать богами?

– Мы обсуждали это, Бык! – всё так же тихо пророкотал бородатый. – Богом нельзя стать. Богом можно родиться. Я не стану делить пантеон с этими недоделками. И никто не станет.

– Я помню правила, громовержец. Но из любого правила бывают исключения. В чём опасность пустить в наш круг пару молодых? Возможно, стоит сделать исключение ради…

Дионис осёкся под взглядом разъярённого бородача.

– Если ты не хочешь испытать на себе всю силу отца богов, не смей называть это ничтожество моим внуком! – тихо прорычал тот.

Дионис сник, покорно опустил голову. С Зевсом можно было дискутировать, когда он демонстративно грохотал, но перечить отцу богов, когда тот говорил тихо и вкрадчиво, осмелился бы разве что самоубийца. Громовержец же, видя смирение, заметно смягчился.

– Ты знаешь правила, Бык. Да и к чему это? Договоры подписаны. Игроки успокоились. Рынок устоялся. А твоё исключение из правил может привести к тому, что у нас опять начнутся проблемы. Или ты забыл, что нас уже отодвигали? Те юные голодные с крестом и полумесяцем – они тоже не выглядели опасными. Мы милостиво позволили им подняться и оказались на отшибе. Нас выбили и теперь гребут веру лопатой, пользуясь старыми схемами. Нашими схемами, которые для нас теперь не работают. Мы упустили монотеистов, второй раз такой ошибки допустить нельзя. Никакой молодёжи!

Спорить с громовержцем было бесполезно, и Дионис благоразумно кивнул.

– Что ещё ты мне не сказал? – намного мягче поинтересовался Зевс.

– Они привлекли старого Дедала. Он делает для них крылья. Кроме того, с ними смертный. Пронырливый, вроде того, что разработал для нас компанию с надкусанным яблоком.

Зевс скрежетнул зубами и поднялся с шезлонга. По старому шерстяному свитеру с вышитыми на груди оленями с треском забегали искорки статического электричества. Дионис поспешил последовать примеру отца богов. Подскочил, словно болванчик, стараясь встать вровень. Но Зевс, как и прежде, смотрел на него сверху вниз:

– Ты присмотришь за ними, Бык. И если они в самом деле приблизятся к созданию чего-то значимого, созовёшь совет.

– Думаешь, у меня есть лишнее время на слежку?

– Возьмёшь в помощь своего приятеля.

– Которого? – опешил Дионис.

– Вот этого, – кивнул Зевс через плечо.

За спиной грозного бородача в стороне от шезлонгов объедал отельную клумбу невесть откуда взявшийся чёрный козёл.

Челюсть розовощёкого Дениски медленно потянулась к земле.

– Что за шутки, громовержец?

– Не хочешь, чтобы следил он, следи сам, – отрезал Зевс и зашагал по дорожке к отелю.

Козёл тем временем ненавязчиво подошёл к Дионису и посмотрел на него преданными глазами. Взгляд был тупой, добрый и просящий. Такие бывают у собак и пьяниц, когда они далеки от агрессии.

Бог сплюнул в злом отчаянии.

– Вот и я говорю: «тьфу!» – хрипло поведал чёрный козёл, совершенно по-человечески сплёвывая недожёванное содержимое клумбы.

Голос был знакомым, хоть и давно подзабытым:

– Леней? – ошарашенно произнёс Дионис.

– К твоим услугам, Вакхий^[6].

– Когда мы виделись с тобой последний раз, на тебе было меньше шерсти и ты ходил на двух ногах. Неужели пьянство сыграло с тобой дурную шутку?

– Не смешно, – обиженно скривил морду козёл. – В этом новом мире ходить козлом как-то спокойнее, чем с рогами, хвостом и копытами. Люди стали агрессивны, видят копыта – бросают камни. Орут: «Чёрт!» А это обидно честному сатиру и весьма болезненно.

– Ты отстал от жизни, Леней. Это было давно. Сейчас у людей в моде всякие чудачества: на тебя никто не обратит внимания, будь ты хоть с рогами, хоть с крыльями, хоть с тремя персями. Хотя быть козлом сегодня тоже вполне престижно. Правда, в ином смысле.

– М-де? – проблеял козёл. – Я подумаю, Вакхий.

– Подумай.

Дионис хотел было хлопнуть козла по плечу, но в последний момент отчего-то передумал.

– Подумай.