Все больше Стас склонялся на сторону товарища Швондера. Однако правоту его было осознавать неприятно. Она вызывала внутренне сопротивление, и появилось ощущение, что, разжигая классовый антагонизм, страну опять собираются втянуть в пучину гражданской. Шариков, влезая со своими комментариями, это подозрение только усиливал.

Продолжая следить за дискуссией, Стас пытался сформулировать позицию для себя. А противники, размышляя об итогах девяностых ( Преображенский называл их революцией, а Швондер контрреволюционным переворотом), сходились во мнение, что интеллигенция от всего случившегося выиграла. Вспоминая о своих злоключения, Стас это отвергал. Но если проанализировать факты, то где-то "в среднем по больнице" так и получалось. Во всяком случае, руководство фирмы, куда он смог устроиться после долгих мытарств, происходило сплошь из завлабов. За годы работы он мог наблюдать, как эволюционировали эти позднесоветские интеллигенты в сторону классической буржуазии. А отношения внутри коллектива все больше походили на телесериалы о жизни бизнеса, хотя до фраз типа "вы уволены" к счастью не доходило. Наверное, советский человек все-таки сидел где-то в глубине души новоявленных буржуев.

Интересной показалась приведенная Преображенским ленинская цитата о том, что интеллигенция тоже является эксплуатируемым классом, однако по привычкам, образу жизни и самосознанию тяготеет к буржуазии. Профессор считал это положительным фактором, и реставрацию капитализма приветствовал, только ратовал за некий другой "правильный" вариант. Вот тут Стас с ним уже точно не соглашался. Нутром чувствовал, что сколь волка не корми, а результат будет тот же. Осознав себя объектом эксплуатации, он уже давно начал изживать ту самую буржуазность, а Магический театр Санты, этот процесс только ускорил.

Идя по восходящей спирали, спорщики снова коснулись культовых в интеллигентной среде тестов. "Трудно быть Богом" Стас прочел где-то в то же время, что и "Степного волка". Но, не так давно, томик в мягкой обложке попалась на глаза во время очередной книжной охоты. Перечитав роман, он испытал не то чтобы разочарование, а смутное ощущение несогласия. До конца сформулировать не мог, но товарищ Швондер все разъяснил и расставил точки. Концепция спасения из ужаса социального ада только отдельных выдающихся высокоинтеллектуальных личностей изначально порочна, антигуманна и в чем-то даже сродни фашизму. Да и сам этот крайне реакционный строй не порождение серой малограмотной массы. Придумали его не бюргеры в Мюнхенской пивной, не рабочие с заводов Крупа, а именно люди интеллигентные, хорошо знакомые с расовыми теориями и владеющие методиками пропаганды. И если брать изображенное в романе ( пусть и с намеком на современность) Средневековье, то интеллектуалы там вполне сносно существовали, на содержании королей и крупных феодалов.

Затронув творчество Стругацких, а, следовательно, и "Мир полудня", дискуссия перешла на образ будущего. Тут у Преображенского, несмотря на весь профессорский гонор, стройной концепции не было. Только в общих упрошенных чертах виделся некий мир, где интеллектуалы в союзе с прогрессивной буржуазией занимают положение элиты. Ну а всем остальным будет от этого счастье. Зато товарищ Швондер опирался на уже нарисованную картину будущего в произведениях Ефремова. Отношение Стаса к этому автору было не однозначным. В молодости он несколько раз перечитывал " На краю Ойкумены". Наизусть зная сюжет, наслаждался картинами молодого, только вступавшего на тропу цивилизации мира, сопереживал стремлению героев вернуться в родные земли и обрести свободу. А вот "Туманность Андромеды" показалась произведением скучным. Но сейчас, благодаря председателю домкома, осознал, что это, пожалуй, наиболее цельное и даже проработанное в деталях описание счастливого будущего человечества. Мир, который, словно далекие снежные пики гор, просматривался в ясные дни на горизонте, но теперь оказался бесконечно далеким. И Стас неожиданно ощутил боль потери, в которой были виновны все, но в первую очередь люди образованные, которым, сам Бог велел, быть впереди, показывая всем остальным дорогу.

И только он подумал, что неплохо бы Ефремова перечитать, как Санта предложил нечто новенькое:

Очень рад, что ты еще с нами, дружок! Поэтому, получай приз! Уникальные материалы из капсулы времени. Но не той, где пионеры пятидесятых закладывали письма живущим при коммунизме детишкам. А послания нашим современникам из будущего, причем из разных его вариантов. Конечно, никто титановые колбы с запиской нам оттуда не пересылал, до этого даже у них в будущем технологии не дошли. А вот через виртуальное интернет-пространство они информацию предавать научились. Кое-что случайно ( а может и нет!) оказались у нас в Магическом театре. Так что приятного чтения!

P.S. Но не забывай, что будущее многовариантно. И варианты очень даже различны…

На мониторе появились две активные иконки. На одной было написано:

"Заметки и размышления смиренного брата Фомы, инока монастыря "Успения Богородицы"северо-западной епархии независимой канонической церкви. Год 2104 от Рождества Христова».

На второй предлагалась курсовая работа некого Максима, студента университета "Мирового культурного наследия", посвященная анализу литературы и кинематографа времен "первого глобального культурно-духовного кризиса".

Размышляя с чего начать, Стас выбрал заметки монаха. В основном потому, что была указанно временная привязка. К тому же монашество, как явление, его давно интересовало.

Глава 11

Поначалу, Стас решил, что в Магическом театре с капсулой времени что-то перепутали. Казалось, послание пришло откуда-то из Средневековья, но все-таки это было будущее, только какое-то странное, не то, которое ожидали:

…Утренний холодок разбудил меня раньше общего подъема. Через приоткрытое окошко он заполз в келью, и заставил плотнее укутаться под верблюжьим пледом. Какое-то время я лежал, наблюдая, как рассвет алыми полосами окрашивает сводчатый потолок моего похожего на узкий пенал жилища.

Когда-то, у старинных поэтов, такой холодный кроваво-красный восход символизировал позднюю осень. Но, в последнее время природа все чаще путала сезоны и времена годы. На дворе стояла весна, и по календарю скоро должно было наступить лето. А по утрам под ногами по-прежнему хрустела корка на лужах, и холодные рассветные лучи играли на заледенелых окнах.

Собравшись духом, я откинул одеяло и словно в прорубь нырнул в холодный воздух выстудившейся кельи. В общей туалетной не топили, и на ведре образовалась тоненькая корка. Сломав ее, я доверху наполнил рукомойник. Несколькими пригоршнями окончательно прогнал сон, долил остатки воды в чайник и отправился к колодцу. По дороге навстречу попались сменившиеся после караула Авакум и Варнава. Увидев, что у меня в руках, брат Авакум перекрестился, а Варнава обозвал анафемой и замахнулся прикладом. Соскочив с дорожки, я пропустил суеверную парочку и, весело помахивая пустым ведром, пошел дальше.

Пока раскручивалась колодезная цепь, притормаживал ворот ладонью. Вытертое до блеска дерево приятно грело кожу. На жестяном козырьке колодца, и куполах монастырской церкви лежали алые рассветные блики. Еще одно утро пришло в обитель. Со смиренным сердцем и умиротворенной душой я благодарил Создателя за этот наступивший день, и созерцал красоту пробуждавшегося мира!

Вернувшись в келью, прочел короткую молитву. Потом воткнул в розетку чайник. К утру на генераторе опять упало напряжение, и пока мой пузатый товарищ, натужно шипя, пытался согреть воду, я успел сделать несколько гимнастических упражнений. Когда в чайнике, наконец, забурлило, заварил себе кофе и включил от аккумулятора компьютер.

И кофе и личный электронный помощник были отступлением от устава. Привилегией, дарованной лично мне, чтобы вечерами мог работать не в холодном зале библиотеки, а у себя в келье. Но сейчас, пока колокола не пробили общий подъем, оставшиеся полчаса я решил посвятить своим запискам.

Вот уже много лет, как я, бывший нейросетевой программист альфа класса, смиренный инок в монашеской обители. Мог ли предположить такое, когда карьера складывалась успешно! Дом был полон привезенных с Юго-восточной зоны безделушек. Выходные мы с женой проводили, когда одни, когда в веселой компании, но неизменно в лучших заведениях города. Красоте супруги завидовали жены друзей и коллег по работе. Да и их мужья спотыкались взглядом о точеные ноги моей Маришки. Давало ли это повод для ревности? Наверное, да. Но я был слишком горд и самоуверен. И чего же не гордиться! Молод, недурен собой, хороший спортсмен, призер любительских состязаний по рукопашному бою. А главное ведущий специалист процветающей фирмы. Мы ставили и обучали нейросети для местных филиалов всемогущей "Глобол Виннер", городской мэрии, и даже поставляли программный продукт ко двору герцога. Но тогда я еще не знал, что путь к погибели начинается именно на вершине успеха.

Выполнив очередной заказ и получив от его светлости приглашение на презентацию, я возомнил, что стою перед дверями в мир бессмертных. Осталось только смелее распахнуть их и сделать еще шаг. Приглашали вместе с супругой. Узнав об этом, Маришка бросилась мне на шею. Потом несколько дней в панике пыталась подобрать платье. В итоге ей это удалось. В своем струящемся, как водопад, полупрозрачном балахоне Маришка затмила не только жен приглашенных сотрудников фирмы, но и придворных красавиц.

Презентация состоялась в большой дворцовой зале. Между гостями плавали подносы на магнитных подушках с шипящими бокалами шампанского. Рядом, вместо официантов, возникали голографические изображения эльфов и гномов. Под сводчатым потолком, игриво улыбаясь, порхали голографические полуобнаженные феи. И управляла всем этим сказочным представлением моя нейросеть. Вроде бы хороший повод гордиться. Но вскоре, я уже жалел, что здесь оказался.

В пространстве, казавшемся намного больше за счет специальных световых эффектов, собрались придворные и приглашенные представители местной элиты. Бессмертных, выделяли большие массивные медальоны в виде многоконечной звезды и какой-то особый взгляд. Казалось, так, благожелательно, и в то же время с недостижимой высоты, смотрит человек на пасущихся на лугу овец или резвящуюся собачонку. Встретившись глазами с одним из таких звездоносцев, я сразу почувствовал себя оскорбленным. Возникло задиристое желание сократить дистанцию. Подойти, заговорить, неважно о чем, главное развязано и панибратски. Изобразив широкую улыбку, я двинулся вперед, и тут вдруг в глазах намечаемой "жертвы" на какое-то мгновение вспыхнул жуткий страх. Видимо, мое поведение показалось подозрительным и опасным. А может представители этой касты всегда пребывают в страхе за свою драгоценную жизнь, от которой наука на неопределенный срок отодвинула старение, но не отвратила угрозу бомбы или лазерного кинжала. Я не специалист по чтению эмоций, но в тот момент показалось, что, те, для кого смерть неизбежна, столь панически ее не боятся…

Разговор так и не состоялся. Между мной и звездоносцем возникла глыбообразная фигура телохранителя, наряженного средневековым ландскнехтом. Вежливо улыбаясь, громила поинтересовался, что мне нужно. Отделавшись ответной улыбкой, я ухватил с подъехавшего подноса бокал и отправился догонять Маришку. А она плыла, купаясь во взглядах, смущенно что-то отвечала на комплименты, и, казалось, была на вершине счастья. У меня же все больше портилось настроение. И собравшаяся публика, и сама светская обстановка теперь вызывали раздражение. И с каждой услышанной репликой, каждым попавшим в объектив взгляда лицом, оно только усиливалось. Догнав жену, я заявил, что нам придется срочно уехать, а все объяснения потом дома. Маришка пыталась возражать, но, преодолевая слабое сопротивление, я взял ее за локоть и повел к выходу.

Мы уже почти дошли до лестницы, когда сзади прозвучало:

– Вы, так рано покидаете нас, сударь?!

Его светлость не надо было представлять, я много раз видел это лишенное возраста лицо, перелистывая в качестве отдыха яркие странички светских хроник. Герцогу хорошо шел средневековый наряд. Но на фоне остальной публики, как мне показалось, он выглядел даже скромно. Отсутствовал и медальон со звездой. Видимо, на этом уровне знакам принадлежности к касте уже не уделяли внимание.

– Мне безумно жаль, но обстоятельства вынуждают срочно уехать, – произнес я, сильно смутившись.

– Не смею, задерживать! Но, вы же не будете лишать нас общества своей очаровательной супруги?

Бархатный голос его светлости звучал безупречно вежливо. Но сразу стало понятно, что возражений не примут. Ладонь Маришки утонула в парадной рыцарской перчатке. Уходя, она бросила на меня взгляд. Казалось, хотела ободрить и успокоить. А я смотрел вслед и чувствовал, как мир, в котором до этого существовал, рассыпается в клочья…

Дальше повествование прерывалось, и следовала приписка Санты, что продолжение при следующем посещении Магического театра. Стас отложил его на завтра. Но история заинтриговала. Он даже поймал себя на том, что начинает верить, будто послание действительно залетело из какого-то варианта будущего, а не плод фантазии Санты.

Глава 12

Следующим утром, проводив жену на работу, Стас снова сидел за компьютером. Бегло просмотрев строчки новостей, подумал, что выдуманная история почему-то интересует больше, чем реально разворачивающиеся на глазах драмы. И это, наверное, плохо. И все же, он не мог побороть любопытство. Так уж вышло, что литературные фантазии еще с детства, занимали в сознании место ничуть не меньшее, чем реальность.

У Магического театра немного изменилась заставка. В левом углу теперь изображались люди в средневековых нарядах. В правом по-прежнему улыбался Санта. Обещание он свое сдержал, и на мониторе появилось продолжение записок монаха. Однако, автор не спешил продолжать драматическую историю героя, а сосредоточился на описание размеренной жизни обители, которая, толи застыла над вечным покоем, толи неспешно под звон колоколов плыла в каком-то своем временном потоке.

После заутренней и трапезы отец Иоан распределил дневные работы. Мне выпало вместе Феодотом и Вавилой работать в теплице. Братья, как более опытные огородники, высаживали помидорную и огуречную рассаду, мне поручили прополку кабачков. Когда-то, первые месяцы в монастыре, я тяготился ручным трудом. Если бы не события предшествовавшие моему приходу, наверняка бы взроптал, и стал просить ( а то и требовать) занятие более подходящее моим достоинствам и квалификации. Но все сложилось, как должно сложиться. Уже не раз я убеждался, что Создатель меня любит, и ведет по жизни, пусть иногда и очень жестко указывая правильный путь…

Прополку я со временем полюбил. И сейчас с удовольствием освобождаю корни нежных ростков от соседства дикой поросли, и рыхлю землю острыми зубьями тяпки. Несмотря на открытые двери, воздух под прозрачной пленкой сырой и теплый. Пахнет влажной землей и пробуждающейся жизнью. Наверное, так пахли нагретые солнцем лесные прогалины, задолго до появления на этой планете человека. И когда наш непомерно агрессивный вид исчезнет, весной также будет пробуждаться жизнь, затягивая нанесенные человечеством раны. Но я не заглядываю так далеко, а просто чувствую радость труда, наслаждаюсь теплом разогревшегося к полудню солнца и свежим весенним ветерком, что залетает в открытые двери теплицы.

Кстати работа по квалификации тоже нашлась. Когда закончится послеобеденный отдых, отправлюсь в библиотеку. То, чем мы занимаемся с братом Вавилой, можно высокопарно назвать сохранением мировой литературы. Хотя отец настоятель предпочитает термин копировка. Да и насчет сохранения, как говорили предки: «бабка надвое сказала». Сканируя и переводя в цифровой вид печатные страницы, мы перемещаем книжное наследие с многоярусных полок в компактные электронные носители. Это конечно создает определенные удобства, но что быстрее превратиться в пыль – собрание библиотеки или современные флешь-диски сказать трудно. И будет ли лет через пятьдесят возможность их куда-то включать, тоже вопрос открытый.

И, тем не менее, невидимая и совсем неинтересная внешнему мира работа идет. Каждый день с после обеденного отдыха до вечерней трапезы, а потом с вечерней молитвы до колокола отбоя мы с братом Вавилой продолжаем выполнять наше послушание. Конечно, большая часть литературного наследия была оцифрована еще лет семьдесят назад. Но с тех пор соблазн легко менять текст привел к множеству искажений. Произведения давно умерших классиков заставляли работать на современность, обслуживать сиюминутную конъюнктуру. А массовый перевод на язык клипов, конечно, принес пользу разучившимся читать поколениям, но создал еще большую путаницу. И теперь мы снимаем сканы с печатных изданий позапрошлого века. А то, что написано после, берем только в самом первом издании.

Последний вечерний этап работы, наверное, самый сложный, но интересный. Оставив сканер в библиотеке, я у себя в келье просматриваю, что удалось оцифровать за день и составляю что-то вроде конспекта с кратким анализом. Конечно, сам бы, даже работая до глубокой ночи, с таким объемом не справился. Но помогает нейросеть. Она и делает основную работу, я же только вношу коррективы и слежу, чтобы электронный умник не слишком в своих выводах увлекался. Стараюсь быть максимально беспристрастным, но личная субъективная оценка, помимо моей воли, в наш совместный анализ все-таки пролезает…

У Стаса нейросети не было, поэтому дальнейшие рассуждения и технические подробности он посмотрел по диагонали. И, наконец, добрался до места, где монах вновь возвращается к истории своих злоключений в миру:

…Вернувшись домой, я словно волк в клетке, расхаживал по квартире. После приему у герцога, она уже не казалась такой большой и роскошной. Но это сравнение не в мою пользу тогда меньше всего волновало. Я чувствовал, что случилось нечто фатальное. Старался убедить себя в обратном, но не получалось. Себя в тот вечер клял последними словами:

" Идиот, истеричка! Что, не мог потерпеть "приятную компанию" до конца приема!"

Скорее всего, в той нелепой демонстрации протеста главную роль сыграл алкоголь. Но теперь ничего уже нельзя было исправить. А главное, я чувствовал, что на самом деле, мое поведение в той ситуации никакого значения не имело. Для тех, кто решил разрушить нашу жизнь ( а я понимал, что именно это и происходит!) моя персона была не важнее конфетной обертки, которую не задумываясь выкидывают в ведро или давят ногами. Единственно возможное, что я мог и должен бы сделать, это под благовидным предлогом проигнорировать приглашение. Но этого не случилось…

Когда под балконом послышался звук подъезжавшей машины, я быстро разделся и лег в кровать, но демонстрация не удалась.

– Ты не спишь, милый? – с порога поинтересовалась Маришка. Я ничего не ответил и тут же услышал звук ее легких шагов и шелест падающего платья. Запрыгнув на кровать, Маришка поцеловала меня в щеку:

– Это был замечательный вечер… Спасибо! Я очень тебя люблю!

Меня обволакивал аромат ее духов. Плечи и шея ощущали прикосновение губ. Уже не однократно Маришка повторила, что меня любит. А я думал, что теперь предстоит жить в другой реальности, и не знал, смогу ли к ней приспособиться и смириться…

Однако, долго приспосабливаться не пришлось. На второй день, вернувшись с работы, где спина, казалось, была утыкана иголками ироничных взглядов, я застал Маришку собирающей вещи.

– Представляешь, мне предложили стать фрейлиной герцогини! Придется, поселиться во дворце, но к тебе я буду убегать, как только появится возможность, – произнесла она скороговоркой. Первое, что успел подумать:

" Если опять скажет, что любит, ударю!"

Сжимая кулаки, я стал между ней и дверями. В голове крутилось.

"Никуда она не уедет. Удержу силой!"

В этот момент запел входной звонок. Маришка быстро схватила пульт. Вскоре сзади послушались шаги и мужской голос вежливо поинтересовался, готова ли она ехать. Появившаяся в комнате парочка громил, судя по всему, состояла в штате телохранителей герцога. Не знаю, прислал ли его светлость самых лучших, но одного взгляда на глыбообразные фигуры хватило, чтобы отбить агрессивные мысли, даже у призера любительских соревнований по рукопашному бою. И все же в какой-то момент в голове промелькнуло:

" Швырнуть бронзовой вазой в того, что повыше. И сразу, пока не опомнились на второго. Бить отчаянно, насмерть, как в последнем бою, когда уже некуда отступать…"

Но я стоял, не двигаясь с места. Молча, смотрел, как громила помогает супруге закрыть чемодан. Как они выходят из комнаты, и Маришка, оглядываясь, виновато улыбается и машет рукой…