6
Через прозрачное мозаичное стекло открывался потрясающий вид на город. Черные крыши домов раскинулись сплошным ковром, улицы и переулки выписывали на нем узоры. То тут, то там виднелись изящные великаны – дворцы ханских династий. Острые шпили башен возносились в ясное небо, наполняли его своим мраком, резко проявлялись на фоне облаков. В центре города стояло гигантское сооружение, перед которым трепетали даже роскошные дворцы. Замок кагана. Сердце столицы и всей Кетмении.
– Великолепно! – Женщина не могла оторваться от окна, хотя смотрела в него не впервые. – Твои предки знали, где строить.
Худощавый мужчина раскинулся на роскошной кровати и наблюдал. За ней. Он тоже наслаждался видом: округлыми бедрами, крепкой талией, жилистой спиной. Подтянутой фигурой. Дикостью черт. Совсем не его идеал, но иногда так хочется разнообразия!
И он, и она были кетменами, при этом тело мужчины отличалась безупречной белизной. Женщине повезло меньше, ее свинцовая кожа выдавала низкое происхождение. Подобная связь считалась порочной. Истиннородные господа не желали портить кровь и обычно выбирали в наложницы лиерлиек, которые не могли понести. От серых кетменов рождались полукровки без всяких прав на титул белого родителя. Пойти на такое можно было только по большой любви. Но эти двое сошлись на более крепком чувстве. Взаимовыгоде.
Оба были немолоды. Мужчине – за шестьдесят. Это читалось в складках его тела, сухости кожи, усталом лице. Женщине исполнилось сорок четыре, но выглядела она гораздо свежее, возраст проявлялся лишь в мелких морщинках. Возможно поэтому она до сих пор его привлекала. Красота и мудрость – редкое сочетание. И если о первой можно было поспорить, второй у этой кетменки было в избытке.
– Иди ко мне, Лари.
– Не называй меня так, сразу чувствую себя малолетней шлюхой.
– Прости, Лармэн, – поморщился он. – Думал, сочтешь за комплимент. Ты же знаешь, я люблю помоложе.
– Я тоже, – усмехнулась она, – но твоей член мне особенно дорог, Архо. Он поднял меня на эту прекрасную башню. В эту роскошь.
Лармэн не лукавила. Комната вокруг них была изысканно обставлена. Над мебелью из ценных пород дерева трудились лучшие мастера Пархио, гладкие настенные плиты укрывали дорогие бархатные полотна, ажурные светильники горели позолотой и серебром. Полы здесь устилали пышные ковры – белые, как свежий снег. Кетменские ханы ценили скромность, но только не Архо Штар Тоаго. Он любил жизнь и охотно вкушал все ее прелести. Впрочем, как и Лармэн.
– Обожаю за прямоту! – рассмеялся хан, – Идешь?
Она пришла.
– Жаль, что мы познакомились так поздно, – простонал он, когда Лармэн уже отдышалась и прилегла рядом. – Хотел бы полюбить тебя лет на тридцать раньше. Только представлю это тело юным… Завидую Тэрко.
– Напрасно, ведь ты трахаешь меня чаще, – ухмыльнулась она.
– Зачем он тебе?
– Он вожак моей своры, Архо. Пока каган нужен, каган живет. Ночные охотники не признают над собой женщину. Даже меня.
– Я кое-что о тебе знаю, – сощурился хан. – Знаю, что у грозной Лармэн две жизни: одна здесь, другая в лесу. В Алгебоно у тебя есть все, не каждый элтебер позволяет себе такую роскошь. Не спрашиваю, зачем ходишь в свору: у каждого свои причуды. Но на что тебе Тэрко? Не как вожак, как мужчина?
– Тэрко мой, – холодно пояснила Лармэн. – Он принадлежит мне. И будет принадлежать, пока жив. Ты что, узнал про девку? Слухи не врут, это моих рук дело. Я никогда не отдаю своего, запомни. Никому.
– Но сама-то легко отдаешься, и не только мне. Он это терпит?
– Не твое дело, – бросила она, но тут же одумалась. Господам так не отвечают. Архо не успел рассердиться, Лармэн уже ласкала его бедра и продолжала: – Он все еще верит, что я смогу понести. И по-прежнему любит. Пусть так и будет. Пока вожак мой и свора моя. Мужчина принадлежит тому, с кем спит.
– Даже я? – хмыкнул хан.
Она нахмурилась, но промолчала.
– Брось, не хотел тебя печалить, – примирительно улыбнулся Архо, – Я тоже люблю свою старуху, хотя и не спал с ней уже лет десять. Что поделать – родня! Ох уже эта родня… Слышала, что учудил Ярго?
– Ярго?
– Ярго Хед Кодо, муж моей Гисэн. Он всегда был со странностями, как и вся их пришибленная династия. Если бы не богатства Мифро… Да не о том речь! Похоже этот чудак окончательно свихнулся на вере. Гисэн прислала письмо, полное боли. Она пожаловалась, что Ярго отдал целое состояние за какую-то реликвию из Узерхау. Мизериты потребовали… Нет, не могу сказать вслух!
Архо приник к уху любовницы и зашептал. С каждым его словом глаза Лармэн становились все шире.
– Гисэн не ошиблась? Это что-то невероятное! Столько золота…
– Гисэн никогда не ошибается. Я чувствовал ее страдания через строки.
– Но что это за реликвия такая?
– Какое-то жидкое дерьмо. Гисэн рассмотрела его мельком, Ярго сразу же передал чашу Музам. С этими фанатиками только свяжись!
– Какого цвета? – Лармэн смотрела на него стальным взглядом.
– Что?
– Дерьмо. Какого оно было цвета?
– Да какая разница? – удивился Архо, но припомнил: – Вроде, черного. Дочь писала про «смолу, что пролилась с полночного неба». У Гисэн красивый язычок, она вообще очень чувственная…
– Мне нужно попасть в Мифро, – перебила Лармэн.
– Для чего? – удивился он еще больше. – Что тебя так раззадорило? Ты возбудилась сильнее, чем на мне!
– Что ты знаешь о плоти Музерату?
– Ты про горькое ритуальное пойло, которое разливают Музы? Лучше холодного дурмана принять, он чудеснее!
– Я говорю о настоящей плоти.
– Что за вздор?
– Полагаю, мизериты не зря ломили цену. Возможно, твоего Ярго и обманули. А если нет? Нужно в этом убедиться. Я должна убедиться.
– К чему ты клонишь? – серьезно посмотрел на нее хан.
– Помоги мне до нее добраться, Архо! До реликвии. Если в чаше то, что я думаю, ты об этом не пожалеешь. Мечтал увидеть меня молодой? А сам хотел бы остановить старение? Наслаждаться юными телами еще сотни лет? Принимать холодный дурман и не бояться за сердце?
– Какая-то чушь, – отмахнулся Архо.
Он небрежно оттолкнул Лармэн и поднялся с постели. Теперь она еще лучше рассмотрела дряхлеющего хана. Праздные годы не прошли даром: среди окружающей роскоши Архо выглядел бледной тенью.
– Позволь доказать, что это не так! – Лармэн через силу смирила гордость, сползла на пол у ног любовника и уткнулась лбом в пушистый ковер. Обнаженная и покорная, она играла на самых низменных пороках. – Помоги мне это доказать! Если подведу, делай со мной все, что пожелаешь!
– Не бросай таких слов, Лари, – жестоко усмехнулся Архо. – Ты знаешь, у меня богатое воображение. Допустим, ты помешалась на этой реликвии так же, как и Хед Кодо. Но чем я могу помочь? Цена этой вещи безумна! Да и не думаю, что Ярго захочет ее продать. Он очень упертый.
– Мне нужно попасть туда, где ее хранят. Чаша наверняка в храме! Напиши Гисэн, пусть поможет. Даже Музы не посмеют противиться воле хатан!
Хан почувствовал власть. Не ту, которой обладал с рождения, а гораздо более ценную, истинную. Посадить на крючок такую женщину было похвально.
– Я не стану писать дочери всякие глупости. Лучшее, на что можешь рассчитывать в Мифро, это приют. И мое попустительство. Дальше – сама. Но помни, чем бы не закончилась твоя авантюра, я обязательно с тебя спрошу, Лари. Если плоть Музерату не так чудесна, расплатишься иначе. Будешь принадлежать тому, с кем спишь. Вместе с Тэрко и всей вашей сворой: мне нужны ее глаза и уши. И луки, что метко бьют неугодных. Договор подпишем кровью, я сохраню эту бумагу до твоего возвращения. Обманешь – покажу ее ночным охотникам. Предательства они не простят.
Лармэн не смела поднять лица.
– Неужели оно того стоит? – Архо был убежден, что она испугается, прогнется, уступит. Напрасно.
– Я должна убедиться, – глухо повторила Лармэн.