ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ
Ну, что сказать, издатель славный!
Коль вы стоите, можно сесть,
А, если вы сидите, главный,
Для вас приятнейшую весть
Я в этой книге приготовил,
Коль откровенно – не злословил,
А с вдохновением писал,
Как верноподданный вассал
России славной и великой,
С тем новым чувством предаюсь,
Пройдя бои с фашистской кликой,
Пускай изранен – не сдаюсь,
Путём идя вперёд и новым,
Твердея стихотворным словом,
Руси поэзию любя,
Тем ныне, словом голубя,
С неизъяснимою отрадой
Страны Советов русский стих,
Внимая Родине с усладой,
Коль сердце бьётся, пусть мир лих;
Ещё видны войны обломки,
Но голоса несутся громки,
Клеймя позором палачей,
С тем слёзы льются горячей.
И вот, надеждами богатый,
Пусть в жизни многое познал,
Из вдохновенья, не из платы,
России время вспоминал.
И вы видением поэтов,
Познав и мир и Власть Советов,
Прочтёте в тексте дорогом,
Как пашут русским языком.
Прочтя мой труд, издатель славный,
Коль мирным чувствам предан я,
Ваш опыт в мире своенравный
Рассудит, что душа моя
Хранит весь образ незабвенный,
Вскрывая опыт вдохновенный,
Под звуки дивные глава
Несёт послушные слова.
1967 г.
А Я ЖИВОЙ И МИРОМ ЗВАНЕН
Уж… двадцать пять… прошло с тех пор,
Как я в бою том был изранен:..
Года уж мчат во весь опор,
А я живой и миром званен.
Тогда Сперанский – наш хирург
Жить двадцать лет всего мне прочил,
А я живу всё в мире пург,
Пускай уже тускнеют очи…
И так за жизнь сражаюсь зло,
Чтоб смерть всё дале уходила,
Коль на Земле так повезло,
Ведь мать для жизни породила…
Давно не слышен гром войны,
А раны всё напоминают.
Да. Было горе у страны,
О битве той живые знают…
И столько лет, и день и ночь
Война в душе, и сердце гложет,
Её б лишь только превозмочь!
Она же дни мои итожит…
Как слышу, вижу – всё бои…
И как в глазах всё пламенеет.
Как жить хочу, друзья мои,
Пускай уж сердце каменеет!
1969 г.
ЛЮБЛЮ
Люблю дорожку русскую,
Широкую и узкую,
Под сению берёз.
Под звездами небесными,
В мерцании чудесными,
Внимая миру грёз.
Люблю берёзку в зелени,
Цветущею и в белени,
Под смелою луной.
И стройною, душистою,
Причёскою пушистою
Пленяя шар земной.
Люблю я землю русскую
Широкую и узкую,
Под солнечный рассвет.
Во всем цветном раздолии,
Красотами в приволии,
Даруя миру свет.
1972 г.
МЫСЛЬ
Сладко дышим
Цветом липы,
Тишью слышим
Нежны всхлипы.
Разум, мысли,
Жизнь и тело
Мощью висли
До предела.
Мысль несётся
Мигом мирным,
Сердце бьётся
Эликсирным
Песнопеньем.
В мире новом,
Верность рвеньем
Льётся словом.
Как же сльшим
Трельи нежны,
Мир кольшем
Белоснежным!
1975 г.
ЭТА BECHA
Тихо. Светает.
Звёзды горят;
Сад расцветает,
Птицы парят.
Солнце восходит,
Утро в огне
Свежесть находит,
Радостно мне.
Ветер чуть дышит —
Спит на листах,
Ярко уж пышет
Цветь на кустах.
То я шагаю,
То я стою,
Благоухаю,
Словно в раю.
Утро дозоря,
Смел соловей,
Свистом задоря,
Стал розовей.
Светел сад ясный,
Если в цвету;
С ним мир прекрасный
Даже в поту.
Сердце забилось,
В быстре горя,
Будто влюбилось,
Словно заря.
Так непостижна,
Но так ясна,
Миру престижна
Эта весна.
1976 г.
ЧЕРЕЗ ГОДЫ ВДОХНОВЕННЫ
Сердце стынет понемногу,
Голова белеет дружно,
Пусть хожу с народом в ногу
Временами неуклюжно.
Непогоду чую в быстре,
Голова болит некстати,
Неужели жизни выстрел,
Получил я в мирной рати?
Нет покоя нашим нервам,
Проектируя спортзалы,
Трудовым своим резервом
Украшая земли малы.
В трудовом потоке мерю
Знанья жизнью настоящей,
Потому ли сердцу верю,
Коль иду лесною чащей.
И глядя на звёзды в лунность,
Вспоминаю годы строги,
Чрез рыдалистую юность
В жизнь большую путь – дороги,
И войны священной годы,
И года послевоенны,
Веря в мирны небосводы,
Через годы вдохновенны…
1976г.
НО, ГАДАНИЕ НАРУШИВ
Помню, как цыганка Алла,
Под сребристою луной
Про судьбу мою гадала
В ночь последней пред войной.
Звёзд мерцание и лунность
Выводила на ладонь,
И рыдалистую юность,
И тревоги, и огонь.
Все извилины ладони
Находили к мукам путь,
Дом казённый, страх в погони,
И дорогу с верой в чудь,
Чрез величие страданья,
Интересы вперечёт,
Радость дальнего свиданья,
Мир любови, да почёт.
Как тогда луна сияла!
Склоны зелени Днепра
Томным светом озаряла
Не для зла, а для добра.
Но, гадание нарушив,
Гул впервые прозвучал,
Растревожив наши души;
Он войну уж означал.
1976 г.
ОЖИДАНЬЕМ ЖИЗНЬ ВСКРУЖИВ
Знаю о страданьях мамы…
Днём трудилась в пот; В ночи,
Как считала хлеба граммы,
При мерцании свечи.
Про судьбу детей гадала,
Грустно голову склоня,
Месть на картах созидала,
Вражий лик навек браня.
Не прошла её сторонкой
Горем мытая беда…
К ней явились с похоронкой
В те священные года.
Вскоре с карты уж сходили
Интересы и почёт;
И войне конец рядили,
Восхваляя битв расчёт.
А придя с войны изранен,
Свидел маму я седой,
Пусть для жизни ею званен,
Не такою молодой.
Про судьбу твою всё ж зная,
Карты ведали, что жив;
Мать сказала, изнывая,
Ожиданьем жизнь вскружив.
1976 г.
НЕЗНАКОМКЕ
Что сказать о милой незнакомке?
Нет красавиц равных ей в Москве:
Молода, свежа, под стать потомке,
Как луна в воздушной синеве.
Мир тревожит яркостью своею,
Красотою звёзд окружена,
С тем ей внемлю лирою моею,
Пусть отрадной негой грудь полна.
И порхая гордостью небесной,
Лишь земли касаясь, под мечтой,
Нежит томен взор красой чудесной,
Жизни внемля верностью простой.
Как она стройна! Её движенья
Всем напоминают плавный ход
Лебедицы в час обвороженья,
Средь пустынных и бесшумных вод.
Чувства в ней, скажу, ещё не стыли,
Пусть, как пена, грудь её бела,
Голубые очи тож не слыли,
В мир глядя с белесого чела.
Как на ниве рожь, власы русеют,
И звездой блестят её глаза,
Нежные уста, как роза, рдеют,
С тем ей внемлет неба бирюза.
С верой в счастье под молвою шумной
Свидел не единую красу.
В женщине и скромной, и разумной,
Меря веху жизни на весу.
Чтоб услышать с милой незнакомки,
(Для стремленья сердца моего),
Речи неги страстной, пусть не громки,
Чтоб навеять мысли для всего…
Чтоб, узнав, по крайней мере, звуки,
Так, бывало, милые любви,
Мир взывали честью не для муки,
Вдохновляя музы по крови.
С тем взываю мерой вдохновенной,
Верный посох ей навек вручив,
Слыть красой по жизни – незабвенной,
Не услышав глас красноречив.
1977 г.
ИЗ МНОГИХ СОЛНЦ, МИРОВ ВСЕЛЕННОЙ…
Когда-то дневное светило,
Тоскуя в млечности глухой,
Планету нашу навестило,
Навек нарушив свой покой.
Из многих солнц миров вселенной,
Одно прельстилося Землёй,
Внимая жизни потаенной,
Ведя борьбу с извечной мглой.
И как оно над нами дышит,
И так тревожится, дрожит,
Златистым блеском реет, пышет,
Природой мира дорожит!
Дохнув Земле струёю чистой
Ему подвластный жизни пыл,
Сверхмощью страстной и лучистой,
Вселенной новый мир завыл.
Лучи златые разгадали,
Любовь природы и людей,
Земли восторги, живость дали,
Среду величия страстей…
Чем мир горит, светить готово,
Чтоб тьма исчезла навсегда,
Для счастья мирного, земного,
Что жизнь струилась от труда.
1977 г.
ВСЯ УЛИЦА ГОРЬКОГО
Бетон и стекло. Стекло и бетон.
Иду я по улице шумной.
Вокруг суета. Движение в тон.
Сверкает милиция умной.
Что день выходной, рабочий ли день…
Где ране леса так взростали,
Людская волна под свет и под тень,
Асфальт под жару истоптали.
Под шум каблуков иду и гляжу,
Деревья хранят тротуары.
Торчат зеленя. Я мысль завожу,
А люди гудят… тары-бары…
И всюду – стекло у многих витрин.
В витринах стоят манекены.
На разный фасон – для разных смотрин,
Порою, годами без смены.
Бетон и стекло. Стекло и бетон.
Сверкают дома разных стилей,
А люди спешат, под гам, и под звон,
Внимая красе изобилий.
И «Волга», «Москвич», подчас грузовик —
Все мчатся под гул мостовою,
Автобус красив, троллейбус велик,
Один за одним под молвою.
От стенищ Кремля иду и звеню.
Леса и трава уж исчезли.
Всё в небо гляжу и разум браню
За то, что так земли облезли.
Асфальт и бетон. Бетон и стекло.
Вдоль улицы вверх всё шагаю.
Средь люда вокруг красой волокло,
А я-то всё взоры влагаю.
Дома все молчат. А город гремит
Под скрежет и шум пешеходов:
Кто тих, кто кричит и в дали стремит,
Как будто не знал сам походов.
И всюду стекло – у многих витрин.
В витринах чего только негу!..
Вино и часы, бельё без доктрин,
Иди в магазин чрез планету…
Дома высоки, пускай не до звёзд,
Ну как «Интурист», весь стеклистый,
Строитель смышлён, туда не довёз,
Рельеф городской был гористый;
Пройдя телеграф – предстал Моссовет:
Величествен, горд и красивый.
Потомкам дарит власть города в свет,
От мощи ворот весь игривый.
Напротив него сидит на коне
Москвы всей отец – Долгорукий,
Столицей гордясь, один в вышине
Дав город в надёжные руки.
Сидит неподвижно, любуясь Москвой,
России советской внимая,
В восторге от мира, русской молвой,
Уздою коня чуть вздымая.
В нём мощь властелина сильной судьбы,
Какая в нём сила сокрыта!
Как будто ведёт он Русь для борьбы
И звон свой доносят копыта.
Стою я и слышу – будто бы он,
Из прошлого к нам гордо скачет,
Даруя России радостный звон,
С тяжелым скаканьем к удаче…
Он прожил свой век в опальной судьбе,
Какая в нем дума сокрыта,
Вздымая всю Русь к счастливой борьбе
Под властью Советского быта!
Кирпич и стекло. Стекло и кирпич.
Иду я по улице шумной.
Все люди спешат, как будто есть клич,
И я тож спешу с думой умной.
Асфальт и бетон. Бетон и стекло.
Вдоль улицы вверх всё шагаю.
В Тверской на бульвар меня завлекло
И я свои взоры влагаю.
С главою поникшей Пушкин могуч
Сто лет уж стоит на бульваре.
Меж низеньких улиц и сизых туч
С Москвою советскою в паре.
Стоит он под светом, овеян молвой,
Дум полон, раскрывши чуть вежды,
Любуясь день, ночь живучей Москвой
С поэзии меря надежды.
Он слышал с твердыни, и дым, и гром,
В семнадцатом и в сорок первом,
Врагу назидая, только – разгром,
Гордясь стихотворным резервом.
Под блеск, и под тень, под шум – увы,
Стоит он уж век всем на диво,
В восторге с наречья людей Москвы,
Внимая Руси горделиво.
В восторге от шума и сам народ,
На то есть советская гордость.
Но к улице Горького свой черёд,
Налево, направо – всё бодрость.
Шагается дале… занят мечтой.
Иными глазами всё вижу.
Чрез всю суету с людскою красой
Пусть взглядом ничто не обижу.
Когда же увидел перед собой
Совеской страны гражданина,
Стоящего гордо у мостовой,
Казалось, открылась равнина.
Равнина планеты мирной – Земля,
По ней, Маяковский, шагая,
Могучий, высокий, выше Кремля,
Словесность свою лишь влагая,
В восторге от жизни басом дарит:
..Товарищи, люди, я с Вами,
Пускай под ногами почва горит,
Врагов буду бить я словами!
Идет Маяковский, сдёрнув с виска
Свою драгоценну кепчонку,
На мир из людей глядя свысока,
Готовя ударну речёнку…
Немного устал; под скрежет машин,
Иду, замедляя движенье,
Как будто протопал много вершин,
Не зная пути продолженье.
Но вскоре, явился передо мной
Великой России писатель,
Глядя на людей, познав шар земной,
Величья людского податель.
С восторга ликуя, с мыслью своей,
Стоит он, на трость опираясь,
От трёх революций в мире огней,
К потомкам в века добираясь.
Как Пешков, Как Горький, Русь он любил,
Царизм на корню ненавидя;
Как русский народ в трудах голубил,
Народную бурю предвидя!
Когда Буревестник к солнцу взлетел,
Морскою пучиной всё споря,
Великий писатель в Октябрь глядел,
Народы России задоря.
И даль созерцая с верою в мир,
Стоит на своем пьедестале,
Как горд человек, Россий кумир,
Навеки коль выкован с стали.
С восторга ликует мысль впереди.
И всё, что отсюда так видим,
Попробуй такую мысль подведи,
Издревле пусть зло ненавидим.
О чем Москвы дума? Зрит куда взгляд
Под верой советскому строю,
Коль радуют люди, миру не злят,
Взывая величье порою.
В сиянии солнца землю хранит.
Вся улица Горького – мира,
Не зря красотою гордо пленит,
Под красной звездою кумира.
Кумир, созерцая с верою в мир,
Стоит на своем пьедестале,
Как горд человек, даря эликсир,
Навеки коль выкован с стали.
Бетон и стекло. Стекло и бетон.
Иду я по улице гордым.
Вокруг суета. Движение в тон,
Несутся ко звёздам аккорды…
1978 г.