Вкус вечной ночи

* * *

Танцевальная часть бала постепенно приближалась к концу. Большая часть гостей уже утомилась и пресытилась танцами и находилась в предвкушении предстоящего торжественного ужина.

Настя только что вернулась в зал, окинула взглядом освободившуюся танцевальную площадку, и именно тогда у нее случилось то, что на балах изящно называют «ангажемент».

Оркестр только-только начал играть вальс, когда, появившись, как из ниоткуда, перед Настей возник величавый и статный, просто светящийся благородством и доблестью столичный гость.

Изящно поклонившись, князь протянул ей руку, обтянутую замшевой перчаткой, и приятным голосом проговорил:

– Поручик кавалергардского полка лейб-гвардии Его Императорского Величества, князь Оболенский. Позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на вальс, мадемуазель.

И опять при взгляде в его глубокие гипнотические глаза дебютантка почувствовала, как почва уходит у нее из-под ног.

«Ну надо же, удача сама идет мне навстречу!» – обрадовалась Настя и, сраженная направленным на нее неким хищным, чувственным взглядом, в лучших традициях изысканных манер подала кавалергарду свою левую руку.

– С удовольствием! – ответила девушка и, встав от князя с левой стороны, позволила сопроводить себя на середину танцевального зала.

Конечно, не совсем прилично было приглашать на танец девушку, не будучи представленным ей кем-то из знакомых, но поручик был на балу по указанию императора, а потому не было удивительного в том, что некоторые условности совершенно его не волновали.

В данном случае, соблюдая хоть какие-то правила приличия, офицер решил представиться сам. Не волновали условности и честолюбивую, идущую к своей цели обворожительную Настю.

Еще раз поклонившись девушке, князь положил свою ладонь под левую лопатку дебютантки, а та одновременно опустила свою левую руку чуть ниже правого плеча кавалергарда. Приготовившись начать движение, пара повернула головы влево, направив взгляды через левое плечо своего визави.

– Вы так прекрасны сегодня, что любоваться вами – одно удовольствие. Надеюсь, вы подарите мне счастье полюбоваться вами и по окончании танца! – произнес Оболенский и плавным движением, исполненным изящества, начал вальс.

Танцам Настю обучали с глубокого детства, и ей приходилось иметь дело с самыми разными в этом деле партнерами. Но сегодня у нее появилось ощущение, что она танцует с самим дьяволом.

В каждом движении его уверенного стройного тела скрывалась многообещающая страсть, и девушка, влекомая руками офицера, все чаще и чаще ловила себя на мысли, что вот-вот рискует потерять голову и сбиться с ритма. Как известно, после подобного позора и речи не могло бы быть об императорском дворе и блистательном во славе Петербурге.

Поистине, то был дьявольский вальс, который вызвал неприкрытое любопытство у присутствующих на балу гостей. Красивый молодой офицер в парадной форме с красной кирасой, невинная изящная дебютантка в белом платье и кружащая их по залу обезумевшая романтичная стихия.

Иные литераторы, наблюдая за откинувшейся в сильных руках Настей, сочли бы, что алая роза на ее груди очень сильно напоминает кровавое пятно, а сама дебютантка – беззащитную жертву в руках неторопливого хищника, но бал был настолько блистателен, что подвыпившие писаки старались гнать от себя настолько неуместные на празднике нехорошие мысли.

Настя с князем были единственной парой на площадке, и вальс сейчас выглядел каким-то мистическим, опасным и даже зловещим.

Ритм постепенно ускорялся, и девушка не на шутку встревожилась, когда почувствовала, что у нее ужасно закружилась голова. Воспользовавшись правом приглашенной дамы, она стрельнула глазами на лицо своего партнера и вдруг встретилась с направленным на нее каким-то хищным, жадным и изголодавшимся взглядом торжествующего зверя.

– Я вижу, вы устали, юная леди, и, очевидно, вам нехорошо. Позвольте проводить вас туда, куда вам будет угодно. К примеру, в институтский сад.

– Вы правы, князь, – ответила Настя, растворяясь в гипнотических глазах величавого кавалергарда. – Не изволите ли вы проявить благосклонность и сопроводить меня туда, мне правда нужен свежий воздух.

– Почту за честь, мадемуазель! – поклонился гвардеец и, подав Насте руку, направился к выходу на институтскую территорию.

То было грубое нарушение всех мыслимых благородных понятий, но Настю словно околдовали манеры, голос и глаза кавалергарда. Она шла как в тумане, и только Господу известно, каким чудесным образом ни один из гостей бала, преподавателей института или обслуживающей челяди не заметил, что она покинула здание в сопровождении присланного императором почетного столичного гостя.

Многими часами позже, когда дознаватели начали проводить расследование, все в голос твердили, что Оболенский проводил девушку до столика с фруктами, а сам после этого продолжил беседу с дебютантками и преподавателями, во исполнение воли императора стремясь определить самых лучших из выпускниц.

На самом же деле пара шла в это время по деревянным тротуарам по направлению к реке.

Посвятив обучению долгих шесть лет, в течение которых Настя ни разу не покидала стен института, девушка с уверенностью и даже в темноте ориентировалась на прилегающей к нему территории. Она очень любила некое место на берегу реки Цны, у аллеи высоких тополей, и именно к этому месту она сейчас целенаправленно направлялась.

Офицер шел молча, чему-то улыбался, стройный, как все кавалеристы, но отчего-то холодный и откровенно окидывающий взглядом привлекательное тело своей невинной спутницы.

Только сейчас и даже через перчатки Настя почувствовала, что у спутника невероятно ледяные руки, но то ли из-за усталости, то ли из-за слабых познаний в медицине она решила не придавать тому значения.

Вскоре пара вышла на берег реки. В темной воде неторопливого неширокого русла отражались мириады созвездий и прохладная, спокойная луна. Все утки давно уже устроились на ночлег, и только лягушачий хор исправно выдавал многоголосые трели из дремучих зарослей растущего вдоль берега невысокого камыша.

Совсем близко к воде росли раскидистые плакучие ивы, кончики ветвей которых касались сияющей в свете звезд и лунного мерцания зеркальной речной глади. В густых зеленых кронах копошились и кричали занятые своими важными делами невидимые глазу лесные птицы, и крики их отчего-то показались сейчас Насте невероятно печальными.

«Как по покойнику!» – подумалось вдруг девушке, и ее даже передернуло от охватившей внезапно непонятной, необъяснимой и сжимающей сердце тоскливой грусти.

– Простите, князь, мою бестактность, сама не знаю почему, но мне очень нужно было оказаться здесь. Мне уже лучше и не смею вас больше задерживать своею назойливостью.

– Ну что вы, леди! Очень хорошо, что вы привели меня сюда! – произнес князь и до неприличия и хруста в пальцах вдруг с силой сжал тонкую руку девушки.

Только сейчас она посмотрела в воду, где, в свете луны, словно бледное пятно отражалось ее платье, но вот белоснежного парадного мундира спутника там почему-то не было!

Сраженная ужасом, она присмотрелась внимательнее и поняла, что вода и вправду отражает только ее, стоящую с поднятой левой рукой, обтянутою лайковой перчаткой, как если бы рядом стоял поддерживающий ее мужчина-кавалер. Но кавалера в воде не было!

– О, как ты прекрасна! – произнес Оболенский, бесцеремонно разворачивая девушку к себе лицом. – Наконец-то мы одни, в том месте, где никто нам ничем не помешает!

– Что? Что вы хотите? – пролепетала перепуганная Настя, совершенно беспомощная в железных руках своего спутника.

– А ты как думаешь? – усмехнулся офицер, облизывая свои чувственные благородные губы.

– Хотите украсть у меня поцелуй? – спросила девушка, заранее решив для себя, что готова пойти на эту жертву, лишь бы князь довел ее невредимой до здания института.

– Нет, мадемуазель, – покачал головою гвардеец.

– Если вы хотите обесчестить меня, то знайте – мой отец, подполковник Жуковский, обязательно отомстит за меня на дуэли! А если вы сразите его, то вам придется стреляться со всеми офицерами Тамбовского гарнизона!

– Мне не нужна твоя честь! – рассмеялся Оболенский каким-то гадким и неприятным смехом. – О, моя бедная, невинная овечка, что попала в лапы к волку! Как же ты дразнила меня собой весь вечер!

Настя не говорила больше ни слова и только тихо дрожала, прикидывая, что сделает с ней ее страшный спутник, если она начнет кричать. Пожалуй, помощь может к ней и не успеть.

– Ты и понятия не имеешь, как вскружил мне голову твой аппетитный запах! Какая чувственность! Какая скрытая в сердце страсть! Невероятный в первозданной дикости изысканный и дурманящий потенциал! – продолжал кавалергард, словно садист любуясь побледневшей и с мольбою смотрящей на него дебютанткой. – Но ты не бойся. Я не стану тебя убивать. Не могу лишить этот мир столь прекрасного и неповторимого в совершенстве создания. Когда мы закончим – ты поймешь, что стала лучше и забудешь о глупых мыслях быть императорской фрейлиной. Ты станешь выше этого, о восхищающая сердце моя наивная и черноглазая мечта поэтов! Они веками будут слагать о тебе стихи!

Только сейчас Настя увидела невероятно удлинившиеся и сверкающие в лунном свете, совершенно неестественные для человека и похожие на звериные белоснежные клыки. Глаза Оболенского горели торжеством и непонятной Насте жуткой жаждой, и он все ближе наклонялся к беззащитной жертве, чтобы сотворить над ней какое-то мерзкое и противное небесам, непередаваемое в дикости и непомерно страшное, бессердечное богохульство.

Лишь сейчас Настя поняла, что пора кричать, но, взглянув в гипнотические глаза кавалергарда, осознала, что воля ее ей больше не принадлежит.

– Не стоило даже пытаться! – словно хищник усмехнулся князь, после чего бесцеремонно прижал тело девушки к себе, заломил ей голову и с силою вонзил в ее горло клыки!

Настя почувствовала жгучую боль, но странные чары, что навеял на нее вампир, лишали ее возможности оказать убийце хоть какое-то сопротивление.

Кровь очень быстро уходила из глубоко прокушенной артерии, а злорадствующий дьявол прижимался к ране губами и с противными чавканьем жадно пил из нее, осушая девушку, словно бутылку вина.

Она чувствовала каждый его глоток, чувствовала каждый удар своего сердца и готова была вопить от ужаса, а потом вдруг осознала, что сердце ее бьется все тише и медленнее, буквально с каждой секундой.

Когда оно совсем уже почти затихло, Оболенский прекратил свое страшное пиршество, оторвался от раны и с наслаждением окинул взглядом безвольно распростертую в его руках добродетельно невинную девушку.

Сорвавшись с губ его, на бутоньерку Насти упало несколько темных капель крови, что скатились с розы на платье и грустно впитались в белоснежную ткань, прямо напротив затихающего, совсем недавно столь мечтательного девичьего сердца.

– Мадемуазель, должен признаться, что впервые за пятьсот лет долгой жизни я получил столь незабываемое удовольствие от человеческой крови, – произнес вампир, задумчиво глядя на умирающую жертву. – Примите искреннюю благодарность за столь изящный поздний ужин. Как говорил уже вам ранее, я не могу себе позволить, чтобы мир лишился столь прелестного создания, ибо такие, как ты должны жить в нем вечно.

Настя дышала из последних сил, ее грудь вздымалась все реже и тяжелее, а взгляд постепенно затягивала тяжелая предсмертная пелена.

Понимая, что времени осталось немного, Оболенский прокусил насквозь свою губу и долгим поцелуем прильнул к губам пребывающей в агонии девушки.

Кровь его обжигающей соленой струей стекла на язык бедной Насти, а оттуда устремилась в горло. Уже переставая осознавать происходящее, девушка рефлекторно сглотнула, и тело ее, находящееся в мощных руках вампира, резко выгнулось от нестерпимо ударившей по нему невыносимой, пламенной боли.

Кровь носферату словно скверна обволакивала пищевод и желудок, впитывалась в ткани, а оттуда проникала в вены, покоряла по пути сосуды, оставляя за собою только адский, необузданный и обжигающий огонь.

Настя билась в страшных муках и терзании, боль была настолько дикая, что не было силы даже мысленно молиться небесам о смерти. Она проникала в самые маленькие клеточки тела, отравляя сначала молекулы, а потом даже атомы и их составляющие. Убивая человеческую суть, душу девушки постепенно заполняла тьма.

Вампир упорно продолжал держать тело Насти в смертельных объятиях и с вожделением и со страстью ее целовал.

Постепенно боль начала отпускать тело Насти, а тело ее прямо на глазах стало меняться. И без того бледная кожа девушки стала похожей по цвету на холодный мрамор, а непроницаемые черные глаза дебютантки, показалось, вобрали в себя саму окружающую пару густую летнюю ночь. Как и у мучителя, они приобрели при этом легчайший оттенок венозной темной крови и налет утонченной, томной чувственности.

Сердце ее билось все тише, кожа становилась холоднее, а изящные руки Насти поднялись, обхватили вампира, и девушка с невообразимой дикой страстью вдруг ответила ему на поцелуй.

Ей никогда до этого не приходилось целовать мужчину, но ей ужасно нравилось ощущение его языка у себя во рту, чувствовать запах этого опасного животного и слизывать стекающую с прокушенной губы солоноватую густую кровь.

То был неведомый ей ранее фонтан эмоций, взрыв страстей, безумной похоти и самых низменных в грехе желаний. А потом… Сердце девушки остановилось окончательно, и вампир бережно положил ее обессиленно поникшее тело на влажную густую травку у реки.

Последним, что услышала Настя, перед тем, как погрузиться во тьму, был раздавшийся где-то вдалеке издевательский и заливистый смех Люцифера.

Глядя на распростертую фигурку в белом платье, офицер вытер губы и произнес:

– Вот теперь я верю, что не ошибся в своем выборе. Я дарую тебе вечную молодость и бессмертие, и пусть же твоя красота теперь станет украшать собой лишь ночь!

И поручик кавалергардского полка лейб-гвардии Его Императорского Величества, князь Оболенский отправился на бал, чтобы исполнить-таки поручение государя и выбрать из оставшихся выпускниц будущих фрейлин для императорского двора.

Труп девушки обнаружил поутру садовник и горе друзей ее, однокашниц и родителей поистине не знало границ.

В положенный срок ее похоронили на кладбище в белом платье невесты, с заупокойными молитвами и с надеждою на то, что душа ее на белых крыльях уже вовсю поет на небесах.

Отец Насти, подполковник Жуковский, задействовал все связи, чтобы найти убийцу дочери, но тщательное расследование по горячим следам так ни к чему в итоге не привело.

Кто-то видел, как ночью вдоль институтского забора ошивался живущий при храме местный юродивый Сашка, который не раз уже попадался в этом месте, занятый грехом рукоблудия и не единожды битый за это народом.

Жандармы скрутили юродивого, суд признал его виновным, и в миг, когда душевнобольной был повешен на площади, дело институтки Жуковской посчитали закрытым.

Из оставшихся одиннадцати выпускниц воспитательного общества князь Оболенский отобрал трех самых достойных кандидаток и, сетуя, что нет среди них той лучшей, что таинственно погибла у реки, в скором времени самолично сопроводил указанных девушек в Петербург.

* * *

Когда мрак в глазах рассеялся и голова опять начала соображать, Настя поняла, что находится в огромном помещении, похожим на подобие какого-то странного готического бара.

Пол под ногами был каменный, сложенный из крупных кусков черного мрамора с серебристыми прожилками. Стены бара не везде были различимы взгляду, местами их окутывал странный колыхающийся туман, но та их часть, что разглядела Настя, была отделана дубовыми панелями, оббитыми кое-где старинной темно-синей тканью с витиеватыми венецианскими узорами.

У одной из таких стен, прикованный к ней пыльными кандалами, сидел скелет в саване, на коленях которого покоилась зазубренная ржавая сабля. Иные из стен были покрыты толстым слоем мерцающей паутины, и из глубины ее на Настю смотрели огромные и сверкающие красными глазами мохнатые черные пауки.

Неподалеку от девушки находилась, собственно, и сама барная стойка, окутанная непроглядной мрачной мглой. За старинными массивными витринами стояли потускневшие темные бутылки, кувшины, различные кубки и человеческие черепа, чьи глазницы горели синим, а верхняя часть была отпилена (очевидно, для того, чтобы можно было употреблять из них напитки).

Роль бармена исполняла мрачная черная тень, при взгляде на которую Настю пробила откровенная дрожь. Она стояла как вкопанная, в струящемся тумане, но все же было ясно при этом, что тень эта более чем осязаема и на уровне инстинктов ощущалась исходящая от нее опасность.

Еще большую дрожь девушки вызвал внезапно раздавшийся за ее спиной знакомый голос из прошлого. Голос, который она уже слышала сегодня, когда черти намеревались усадить ее в кипящий кровью котел.

– Должен признать, дорогая, что годы совершенно тебя не изменили. Несмотря на прошедшие эпохи, ты по-прежнему юна, восхитительна, свежа и хороша собой!

Потом перед Настей появился он. Тот самый демон из прошлого. Но сейчас он выглядел иначе.

Люцифер был одет в черный смокинг и белоснежную рубашку с такого же цвета бабочкой. На ногах его сверкали начищенные до блеска элегантные туфли, а на руках падшего ангела плотно сидели безукоризненные белые перчатки из тонкого шелка.

Темные волосы демона были зачесаны назад, а на лицо он надел черного цвета венецианскую ажурную маску, из-под которой на Настю торжествующе смотрели невероятного цвета излучающие мощь изумрудные глаза.

Всем своим видом Люцифер напоминал сейчас итальянского мафиози, одного из таких, что описывал в изобилии Марио Пьюзо в «Крестном отце», и только мощные черные крылья цвета воронова крыла придавали ему какое-то сходство с исконно каноническим библейским персонажем.

Только потом, случайно окинув себя взглядом, девушка увидела, что на ней надето точно такое же платье, какое было на ней когда-то на том злополучном балу. Когда присланный государем гвардеец-вампир лишил ее света и превратил Настю в такую же, как он, безжалостную убийцу. Но в этот раз оно было не белоснежным, а темно-красного, почти бордового, цвета густой венозной крови.

На руках девушки были надеты атласные черные перчатки до локтя, а на среднем пальце левой руки она увидела изящное золотое кольцо со вставленным в него необычайно крупным гранатом. На ногах она почувствовала до боли знакомые еще с детства ей бальные туфли.

– Это платье было когда-то белым… – прошептала Настя, обескураженно разглядывая немного изменившийся привет из далекого прошлого.

– Тогда и ты была невинной девушкой, достойной белоснежного одеяния. Теперь оно по праву окрашено кровью тех людей, что ты проливала за долгие годы своей жизни на земле. Но не сказал бы я, что это слишком уж неприятный цвет.

– Крови было много…

– О да, ты даже не представляешь сколько! Кровавые ванны Елизаветы Батори показались бы детской забавой в сравнении с теми реками, что проливала ты.

– Зачем я здесь? – спросила Настя.

– А где еще тебе быть, после всех твои художеств и последующей смерти? – удивился Люцифер. – Уж не на райских ли облаках, средь ангелов?

– Почему я именно здесь, с тобой, а не в наполненном кровью котле?

– Котел ждал тебя много лет и мог прождать еще века. Я думаю, не случится ничего страшного, если он подождет еще немного, пока ты находишься здесь и со мной.

– Что ты хочешь от меня, демон?

– Для начала – пригласить тебя на танец!

– Танец? – удивилась Настя. – Какой еще танец?

– Ну уж точно не на скромный вальс! —усмехнулся падший. – Предпочитаю танго. Этот жгучий танец чувственности, томный страстным предвкушением и пылающий, словно пожар в сердцах, полных похоти… Говорят, иные женщины даже испытывают от него оргазм.

Сняв с руки белоснежную перчатку, демон бросил ее в сторону. В том месте, где она упала, полыхнуло пламя, и перед изумленной Настей возник самый что ни на есть настоящий потусторонний дьявольский оркестр.

Позеленевшие мертвецы во фраках и с отброшенными назад полуистлевшими волосами держали в руках итальянские скрипки. Какое-то чудовище с тремя когтистыми пальцами, напоминающее огромную мохнатую обезьяну и медведя одновременно, расположилось за роялем.

Светящийся бледно-голубым угрюмый призрак, похожий на всклоченного старика с бородой, повис в воздухе с бандонеоном в руках. Удивительно, но он совершенно не обращал внимания на то, что, кроме тяжелого инструмента, на запястьях его были обрывки старинных ржавых кандалов.

Чуть поодаль от оркестра, сжав костяшками потресканный контрабас, сидел на стуле скелет, одетый в потрепанные лохмотья плаща в заплатках и напяливший на голову широкополую шляпу с обвисшими полями и дырками везде, где можно.

Вместо родной черепушки у него почему-то была тыква, на которой кто-то вырезал страшную рожу, и более всего сей персонаж походил на пугало, чем на скелет. Дополняя сходство с чучелом, на плече музыканта сидела ворона, а из рукавов плаща торчали ветки и солома, то и дело задевающие струны на контрабасе.

Улыбнувшись Насте клыкастой пастью, внутри которой, как и в глазницах, полыхало пламя, скелет исполнил на пробу несколько простых и негромких вступительных аккордов.

Перед оркестром стоял довольно мрачный дирижер. Настя не видела его лица, но все же подсознательно поняла, кто стоит перед ней, и всем естеством ее передернуло ужаса, что пронзил ее душу от макушки и до пяток.

На худощавую фигуру был накинут длинный черный балахон до земли, с низко надвинутым на лицо капюшоном. Ни единой черты лица не выглядывало из-под него наружу, и, казалось, что под капюшоном скрывается жуткая и безграничная, замогильная ледяная тьма.

В одной руке, костлявой и бледной, фигура сжимала сучковатую ржавую косу, уперев один конец ее в пол, а другой, что высоко была над головой, она готовилась дирижировать.

– Ты правильно догадалась, милая, – улыбнулся Насте Люцифер. – Это смерть, одно из мрачных ее воплощений. Не мог не пригласить ее дирижером, ибо многие считают танго ее собственным и фееричным танцем.

– Мы правда будем танцевать танго? – переспросила ошеломленная происходящим Настя.

– Один момент, дорогая! – произнес демон и негромко щелкнул пальцами.

В ту же секунду напротив сердца девушки, приколотая к платью, появилась бутоньерка из прекрасной алой розы. Залюбовавшись красотой бутона, вампирша прикоснулась к лепесткам рукой, и роза тут же стала кровоточить. Струйки крови неторопливыми дорожками стекали на платье и тихо впитывались в него, не оставляя совершенно никаких следов.

– Ну вот теперь – все как надо! – удовлетворенно сказал падший ангел и подал знак оркестру.

Смерть взмахнула косой, музыканты взяли аккорд, и раздалась тягучая в томности музыка несравненного танго Por Una Cabeza.

– Танго это грязный танец. Так нарушим же все правила! – произнес Люцифер и протянул Насте руку, ту самую, на которой не было перчатки.

Во времена ее юности такое приглашение могли бы счесть за оскорбление. Даже самым близким людям было не позволено приглашать дам без перчаток, но те времена, как и их условности, к сожалению, безвозвратно прошли. К тому же, если честно, Насте ужасно льстило, что ее пригласил на танец сам Люцифер. Она давно уже была не девочка, а потому терять ей тоже было нечего.

– Ну так что же, нарушаем все! – воскликнула девушка и, сорвав с руки длинную перчатку, вложила изящную кисть в широкую и сильную ладонь падшего ангела.

Стоило Насте коснуться кожи демона, как в ту же секунду ее пронзил невероятный чувственный пожар, сладострастный и похотливый, необузданный в вожделении и мучительный в желании. Она вдруг резко поняла, что именно сейчас, как никогда, ей захотелось самого низменного, жгучего и животного секса.

Глаза Люцифера за маской полыхнули огнем, и он резко прижал к себе девушку, начав танец.

На счастье Насти, ей приходилось иметь дело с танго. Она всегда любила открывать для себя что-то новое, а потому, еще во время первой мировой войны ее обучил движениям танца пребывающий в Европе молодой американский офицер. Обучил, совершенно не подозревая, что после танца с вампиршей его жизнь трагически и резко оборвется. Тем не менее, Настя навсегда запомнила тот урок и теперь, как умела, старалась не отставать в ритме от падшего ангела.

Воистину, тот оказался невероятный танцор. В каждом движении его сквозили и предвкушение, и страсть, и наслаждение, и искушение было настолько велико, что, начав постанывать, Настя закусила до крови губу и стала подумывать даже о том, а не отдаться ли ей демону прямо на мраморном полу.

Люцифер же, словно погрузившись внутрь себя, закрыл глаза, тесно прижался к Насте и, бережно держа ее за холодную руку, изящно вел вампиршу по залу, иногда – переступая с ноги на ногу, а иногда – переходя на быстрый шаг и после резко замирая.

Девушка так же изящно шла за искусителем, мечтая лишь о том, чтобы он не отпускал ее из рук. Его невероятный запах словно сонмы феромонов буквально взрывал мозг вампирши, и все, о чем она могла сейчас думать – был только секс.

Падший ангел, словно развлекаясь, то отталкивал Настю от себя и полностью раскрывался, то снова прижимал вампиршу к телу и начинал ее кружить. Потом он снова вел ее по залу, переступая в ритме танго и пылко обнимая партнершу за талию. Создавалось впечатление, что вампирша заложница танца – настолько уверенно вел ее демон.

Настя поняла, что нужно действовать самой, и она потянулась к падшему ангелу своими окровавленными губами. Не раскрывая глаз, Люцифер полностью оттолкнул ее от себя, исполнил несколько быстрых па, после чего снова взял девушку за руку.

В каждом движении падшего ангела сквозило столько гордости и величия, сколько ни приходилось Насте видеть ни в одном из офицеров и князей. Он словно чувствовал себя хозяином положения и прекрасно понимал, что торопиться ему некуда. Предаваясь танцу, демон был словно кот, неторопливо забавляющийся с мышью.

Настя полностью растворилась в музыке и превратилась в вихрь страсти, когда услышала над ухом голос Люцифера.

– А ведь пока мы кружим вместе в танго, в твоем мире минуло уже двадцать лет…

– Как так? Ведь я здесь точно меньше часа! – удивилась Настя.

– В моем царстве время течет немного иначе, чем на земле.

– То есть я как та крестьянка, что попала ночью в ведьмин круг из мухоморов в лесу? Куда эльфы заманивают путников, предлагая им танец?

– Проказники эльфы… – снисходительно прошептал Люцифер. – Они знатные мастера поколдовать над временем. Те люди и не знали, что часы, проведенные ими в круге, на самом деле являли порою целые столетия. Когда путники выходили из леса, они обнаруживали, что нет у них больше ни дома, ни родственников, и хорошо, если удавалось хотя бы найти их могилы. Но те несчастные, все же, всегда возвращались в мир людей, из моего же царства тебе выхода нет.

Голос демона тек как ручей, околдовывая и завораживая не хуже эльфийской музыки, и девушка почувствовала, что она уже стала совершенно мокрая.

– То есть вашей милостью я получила год отсрочки от котла? – с вожделением глядя на падшего, спросила у него вампирша.

– Воистину так, дитя мое. Считай то небольшим подарком. К слову, я был расстроен, когда ты отказала мне в моем предложении в прошлом… – произнес Люцифер, подхватывая девушку на руки и неистово кружа ее на месте, прижимая к груди как ребенка. – Но я говорил тебе, что мы еще встретимся и оказался прав.

– Это ты послал ко мне Оболенского? – поинтересовалась Настя и позволила себе вцепиться ногтями в сильное плечо владыки преисподней.

– Еще при рождении судьба уготовила тебе темное будущее, – ответил демон, ставя девушку на землю и открыв-таки наконец свои изумрудные глаза.

Посмотрев в них, Настя поняла, что окончательно себе не принадлежит. Раскрыв свои губы, она потянулась к губам демона, но неведомая сила не дала ей довести дело до конца и девушка замерла в считаных миллиметрах от вожделенной цели, чувствуя дыхание и невероятную глубину мощи ее адски играющего страстями партнера по танцам.

– Не торопись, девочка. У нас еще много времени. – задумчиво произнес падший ангел, глядя в направленные на него и пылающие восторгом глаза черноокой вампирши. – Лучше скажи мне. Отказав мне тогда ради света, неужели ты не восхитилась потом убаюкавшей тебя и спокойной, тихой тьмой?

– Тьмой… – прошептала девушка, и снова мозг ее взорвался от нахлынувших воспоминаний.