Заключённый в России

037. Барыги

Никто не знал, какое наказание ожидает за пособничество, но если это ещё хуже, чем сотрудничество, то лучше и не знать.

Роберт Крайтон, «Тайна Санта-Виттории»

Пока меня не отправили в тюрьму, я имел очень смутное представление о том, кто такой барыга. Само слово звучит как-то грубо, не правда ли? Если бы возникла такая необходимость, то по обрывкам шансона и российским телесериалам я смог бы предположить, что барыга – это скупщик краденого, или торговец наркотиками, или что-то в этом роде, очень далёкое от моей повседневности. Не знаю, так ли это на свободе, но у нас в колонии барыгами называют осуждённых, которые осуществляют торговлю напитками, продуктами питания и сигаретами. Такие барыги есть почти в каждом отряде. В четвёртом отряде, например, их всегда было не менее двух. Деятельность барыг можно назвать предпринимательской и трудовой в полном смысле этих слов.

На территории исправительного учреждения торговля среди осуждённых с целью извлечения коммерческой выгоды запрещена законом (УИК), однако Администрация закрывает на это глаза, из чего можно сделать выводы различной степени тяжести.

Чтобы стать барыгой, необходимо получить разрешение от блатных. Вне зависимости от того, как пойдут ваши дела, вы должны будете платить налог – на общие нужды.

Для организации поставок продукции внутрь зоны барыги используют два основных канала: передачи и магазин учреждения.

Первый канал связан с тем, что все без исключения осуждённые имеют право на получение определённого количества посылок и передач – у каждого есть положняковые лимиты; однако не у всех на свободе имеются родственники или друзья, способные это обеспечить. Барыги используют этот фактор для своих нужд: агент на свободе покупает, например, двадцать килограммов курицы-гриль, и оформляет это как передачу для какого-нибудь неимущего Иванова. Осуждённый Иванов получает эту передачу и целиком отдаёт барыге. После этого курица свободно продаётся всем желающим зекам. Иванов за свой лимит получает или блок сигарет, или пятьсот рублей – это уж кто как договорится.

Осуждённых, предоставляющих свои лимиты, не так уж мало. Достаточно сказать, что Сергей Валентинович – барыга из шестого отряда – временами получает до двадцати передач в неделю. Это ж почти полтонны! Чего он только не привозит! Макароны быстрого приготовления (так называемые бич-пакеты), колбасы, сыры, торты, пирожные, конфеты, рулеты, квас, сосиски, сардельки, та же курица-гриль – вот далеко не полный перечень товаров, которые вы можете у него купить. Его проходняк и несколько соседних проходняков постоянно заставлены коробками и мешками; кроме того, Сергей Валентинович имеет в своём распоряжении два холодильника, которые всегда забиты едой. Всё это распродаётся почти моментально, и Сергей Валентинович отлично справляется с логистикой.

Лимиты, как право на получение передач, являются объектом постоянной охоты со стороны барыг, и между ними существует определённая конкуренция за эти самые лимиты.

Второй канал – магазин учреждения. Родственники или друзья осуждённого могут положить ему на лицевой счёт любую сумму денег. Придя в магазин, осуждённый может потратить их на приобретение продуктов питания и других товаров в соответствии с ассортиментом магазина, но существует ограничение по сумме: сейчас для осуждённых, находящихся в нормальных условиях отбывания наказания, установлен предел расходования денежных средств в размере 7800= рублей в месяц. Если бы этого ограничения не было и барыги могли бы закупать товар на неограниченную сумму, то другие осуждённые были бы им не нужны. Однако в условиях строгого режима им приходится действовать следующим образом: барыга находит нескольких осуждённых (чем больше, тем лучше), которые не посещают магазин из-за отсутствия денег или по иным причинам, кладёт им на счета деньги в установленных пределах и в итоге отоваривается на сумму, значительно превышающую установленное значение для одного заключённого. Формально это выглядит так, как будто несколько осуждённых что-то себе купили по всем правилам, а по факту все купленные продукты стекаются в проходняк к организатору и потόм уже перепродаются…

038. Тамара Ивановна

В сущности, это была самая заурядная мещанка, напичканная предрассудками, жадная, скупая и злобная. Как всякая мещанка, она угодничала перед теми, кто занимал лучшее положение в обществе, и помыкала стоящими ниже. Рамки мелкобуржуазной морали, естественно, делали ее лицемеркой. В игривые минуты (а она очень любила резвиться, совершенно не понимая, насколько это ей не к лицу) она охотно намекала, что способна «нарушить все запреты». А в действительности бурные порывы сводились к тому, что она с удовольствием выпивала, была лжива и сварлива, нечистоплотна в денежных делах, с азартом билась об заклад и заводила интрижки с нагловатыми молодыми людьми.

Ричард Олдингтон, «Смерть героя»

О! Какое точное описание! Если вы не можете сходу назвать подходящих под него девушек или женщин, значит, к вам судьба оказалась более милосердной, чем ко мне. Есть мнение, что о женщине за её спиной можно говорить только хорошее, и я интуитивно это мнение разделяю, хотя несколько раз такое мнимое благородство и оборачивалось против меня…

Когда женщина говорит о равенстве полов, она имеет в виду, прежде всего, равенство в правах; в быту это выражается в равенстве права на отдых, на свободное время, на участие в девичниках и т.п. Как только поднимается вопрос об обязанностях, частенько от женщин можно услышать, что их детородная функция, как обязанность, полностью покрывает и даже перекрывает все мужские обязанности: добывание пищи, содержание семьи, техническое обслуживание квартиры и т.д.

Некоторые находят такую постановку вопроса несправедливой, т.к. она противоречит Гражданскому Кодексу. Что тут можно сказать? Наверное, это вопрос мировоззрения. Я, как и многие, считаю, что женщина должна сидеть дома, рожать детей и ухаживать за ними, готовить еду и обеспечивать уют в жилище. Если жилище большое, я не возражаю против прислуги. Я также не возражаю, если женщина по своему желанию работает – не в ущерб домашним делам. Мужчина же должен полностью обеспечивать семью всем необходимым и принимать участие в воспитании детей. Свободное время и досуг семья должна проводить по возможности вместе.

Понятно, что такое разделение имеет смысл только в том случае, когда мировоззрение мужа и жены совпадает. Если между этими двумя персонажами имеются такие чувства, как любовь, привязанность и уважение, то мы получаем идеальную, хотя и несколько старомодную, пару.

Часто в фильмах, да и в жизни, мы сталкиваемся со стремлением женщины самоутвердиться в бизнесе или на службе – в так называемых «традиционно мужских» сферах жизни. Выбирая такой путь, женщина должна обладать железной волей и идти до конца, не сворачивая, иначе она неминуемо попадает в конфликтную ситуацию; конфликт может быть внутренним или внешним, но он неминуем…

Однако, что это я?..

Вернёмся в тюрьму.

В январе 2014 г. я закончил обучение на оператора швейного оборудования. Добавьте к этому ещё и то обстоятельство, что Сергей Сергеевич, с которым я всё свободное время играл в шахматы, освободился. Делать стало нечего, но тут как раз подошло время писáть жалобу на свой немыслимый приговор в очередную инстанцию, и я стал активно искать компьютер.

В нашей колонии, кроме училища, есть ещё общеобразовательная средняя школа. Летом 2013 г. там шёл ремонт, и я обращался к директрисе с просьбой принять меня на работу – хоть маляром, хоть ямы копать, хоть временно, хоть с прицелом на будущее, − но получил отказ в жёсткой форме. Директрису звали Тамара Ивановна, и она была женой Начальника нашей колонии, Александра Романовича. Когда я, постучавшись, зашёл к ней в кабинет, она сидела за столом в безрукавке и что-то писáла. Наверное, в молодости она была симпатичной. На обеих руках у неё пестрели замысловатые татуировки, которые восходили к шее и терялись в тёмных волосах. Что-то в её лице напомнило мне Татьяну Миткову, известную телеведущую. Я представился, изложил суть своего визита и в следующие полминуты выслушал настолько вульгарно-грубую отповедь, что у меня надолго отбило желание с ней общаться.

И вот, спустя полгода, когда мне понадобился компьютер, я решил ещё раз к ней обратиться. Дело в том, что в школе компьютеров – выше крыши, и почти все они бездействуют. Непосредственно перед кабинетом директрисы есть приёмная. Там стоят три парты с тремя компьютерами. Я ни разу не видел, чтобы именно за этими партами кто-то сидел. Ещё в приёмной за отдельным компьютером сидит дневальный школы, как секретарь. Когда в начале февраля 2014 г. я во второй раз зашёл к Тамаре Ивановне, мне сначала показалось, что разговор может пройти конструктивно. Она говорила вежливо, хоть и немного жеманно.

− Здравствуйте, Тамара Ивановна. Разрешите обратиться?

− Да, садись. Что у тебя?

− Тамара Ивановна, у меня к вам просьба. Разрешите, пожалуйста, воспользоваться компьютером, который стоит у вас в приёмной, где дневальный. Мне необходимо написать кассационную жалобу в Верховный Суд. Это займёт несколько дней по нескольку часов.

− Ты учащийся школы?

− Нет.

− Тогда как я могу тебе разрешить воспользоваться компьютером?

После этого вопроса, заданного с давящей интонацией, я, естественно, понял исход разговора, но, сделав паузу, решил продолжить диалог:

− Возможно, я смогу быть вам чем-то полезен…

− Ты – мне? – здесь Тамара Ивановна встрепенулась, как-то вся напряглась и состроила презрительную гримасу с оттенком мании величия.

– Ну, то есть школе… Помните, я летом к вам обращался, хотел помочь по ремонту? – на этом месте я посмотрел ей прямо в глаза и убедился, что она помнит. − Я неплохо владею компьютером, могу печатать документацию, помогать делать стенгазету, да и мало ли чего? У меня высшее образование. Мне негде больше написáть кассационную жалобу, поэтому я к вам и обращаюсь, − я специально закончил именно этой фразой, чтобы она могла произнести:

− Это не мои проблемы.

Далее ещё последовало:

− Обратитесь к Начальнику. Если он разрешит, тогда – пожалуйста. Всё. До свидания.

− До свидания, − я не мог не отметить, что в конце разговора она перешла на «Вы».

039. Работа на корзину

Надежда – моя тюрьма.

Макс Фриш, «Штиллер»

Дневальный школы, – его звали Алексей Валерьевич, – был обычным красным. Он не получал заработной платы за свой труд и просто с пользой проводил время, помогая школьным учителям с оформлением учебной документации и т.п. Алексей Валерьевич выслушал мои сетования на судьбу-злодейку и решил мне помочь. Позже я узнал, что он так же последовательно, как и я, обжалует свой приговор на том основании, что половина приписываемых ему злодеяний – неправда.

Алексей сказал, что с середины февраля по середину марта Тамара Ивановна будет в отпуске вместе со своим мужем-начальником. Они, мол, поедут посмотреть на олимпиаду в Сочи. В этот период, сказал он, я могу без проблем приходить и работать за компьютером хоть с утра до вечера – в смысле, часов до четырёх, когда школа закрывается. Цена вопроса – блок сигарет, чисто символически.

Я сразу согласился и целый месяц проторчал в школе по шесть-семь часов в день, кроме выходных. Я даже не ходил обедать!

При написании очередной жалобы на приговор я решил применить новую методику.

Дело в том, что мои адвокаты всегда советовали мне: пиши кратко, чётко и аргументированно. Собственно, и апелляционная жалоба, и первая кассационная жалоба в Верховный Суд Республики Карелия были написаны именно так, да и адвокаты придерживались того же стиля изложения. Но это не помогало: прямые и чёткие указания на несоответствие выводов суда фактическим обстоятельствам дела, равно как и на процессуальные нарушения, не могли изменить установку надзорных инстанций. Установка эта заключается в следующем: жалоба опровергается тезисами приговора, то есть собственно обжалуемого решения.

Чтобы было понятнее, приведу пример: допустим, вас обвинили в чём-то, чего вы не совершали. Неважно, можете вы это доказать с помощью законных доказательств, или не можете. Главное, что мы допускаем, − это то, что вы определённо невиновны. В вашем приговоре излагается версия о том, что именно вы совершили такое-то преступление, и приводятся косвенные доказательства вашей вины, которые методом передёргивания превращаются в неоспоримые. Следователи, прокуроры и судьи – большие мастера в этом вопросе. Кто с этим сталкивался, тот знает, о чём я говорю.

Так вот, вы пишете жалобу. Вы приводите доказательства того, что не совершали инкриминируемого вам преступления. Адекватные, нормальные доказательства, которые имеются в материалах вашего уголовного дела. Если таких доказательств нет, вы указываете на недостаточность доказательств обвинения и просите применить положения ст. 14 УПК РФ, например, о том, что все сомнения в вашей виновности должны толковаться в вашу пользу, или о том, что предположения стороны обвинения не могут быть положены в основу обвинительного приговора. Ключевые слова – «должны» и «не могут». Фактически, вы просите применить действующее законодательство Российской Федерации.

После отправки таких жалоб я впадал в прострацию, когда получал ответы, в которых говорилось о том, что мои аргументы несостоятельны потому, что противоречат приговору. Натурально: вы пытаетесь привлечь внимание надзорной инстанции к несправедливым, ошибочным аргументам суда; для этого вы приводите контраргументы – фактические обстоятельства или нормы закона. Естественно, ваша позиция не соответствует позиции суда, и именно это, как ни странно, является причиной того, что вам отказывают в рассмотрении вашей жалобы по существу.

Распространённая точка зрения на данную проблему заключается в том, что любой человек, признанный преступником «в установленном законом порядке», − есть существо лживое и презренное. Само собой, он пытается всеми правдами и неправдами избежать наказания, поэтому выдумывает различные уловки и пишет всякие жалобы, ‒ в общем, пудрит мозги. Усомниться в данной точке зрения у нормального человека нет никаких оснований: с одной стороны легитимный суд, с другой – какой-то мужик в бушлате, который сидит в тюрьме. Кому вы поверите? Только лично столкнувшись с произволом, вы сможете начать догадываться, что не всё так просто…

Я отвлёкся, но, подозреваю, ещё вернусь к этой теме.

Так вот, вы раздумываете: как написать жалобу, чтобы она была воспринята и изучена судом, а не выкинута в корзину со стандартной отпиской? Один из вариантов, пришедших мне в голову, − максимально подробно проанализировать версию обвинения, используя только установленные законом методы оценки доказательств и постаравшись свести на нет свои личные эмоции.

Каждый день, придя в школу, я со всех сторон обкладывался протоколами, экспертизами, справками, заключениями, свидетельскими показаниями и всем остальным и писал кассационную жалобу в Верховный Суд Российской Федерации. Это чем-то напоминало написание курсовых работ в университете, и я потратил почти месяц.

То, что получилось в итоге, можно смело назвать тщательным и всесторонним изучением материалов уголовного дела: каждое слово в данной работе подкрепляется доказательствами с указанием тома и листа уголовного дела, каждый вывод приводится с указанием правовой нормы, которая использовалась при оценке того или иного доказательства. У меня получилось 43 страницы сплошного текста – это вполне самостоятельный труд, дающий полное представление о случившемся происшествии. Любой судья, следователь, адвокат и вообще юрист, не обременённый корпоративными интересами обвинения, ознакомившись с этим трудом, неизбежно примет решение о том, что мой приговор следует, по крайней мере, перепроверить.

В качестве сопроводительного письма пришлось ещё написать краткую общую жалобу-резюме, а своё исследование я оформил в виде приложения. Отправил в суд и … разумеется, получил ответ всё в том же духе: мол, у вас в приговоре всё правильно, сидите дальше.

Ну, что ещё сказать? Прямо руки опускаются!

В порыве безысходности я послал свою работу в телепередачу «Человек и Закон». У меня даже сохранилось уведомление о вручении. Наверное, таких писем там полным-полно…

В общем, никак.

040. Виктор Александрович

Не было бы разбойника, не стало бы и праведника.

Д.Н.Мамин-Сибиряк, «Золото»

В тот самый период, когда я ходил в школу, как на работу, и писáл кассационную жалобу, меня переселили в другой проходняк, а на моё место в красном уголке поступил новоприбывший дневальный.

В этом другом проходняке жил Виктор Александрович, который заслуживает отдельного описания.

В четвёртом отряде и, пожалуй, во всей колонии это по сей день самый здоровенный осуждённый. Внешне он чем-то напоминает борца сумо. Ростом 176 см, Виктор Александрович весит около 120 кг и представляет собой груду мышц, обильно покрытую плотным слоем сала, выпирающего на боках, на груди и в других местах. Добавьте к этому свирепейшую физиономию и лысый череп, покрытый шрамами. Добавьте к этому также и тот факт, что Виктор Александрович – профессиональный боксёр, очень самонадеянный и признающий только физическую силу. Этакий бычара!

Глядя на него, я ещё раз убеждался, что мне просто повезло, что я умудрился одолеть своего «потерпевшего» − Вадима Николаевича, который отличался от Виктора Александровича только тем, что не был боксёром, но зато занимался какими-то восточными единоборствами, весил на 10 кг меньше (полагаю, за счет меньшего количества жира) и, в отличие от Виктора Александровича, служил в ВДВ. Во всём остальном Вадим Николаевич походил на Виктора Александровича, как более поджарый брат-близнец. Остановить такого верзилу можно только решительными радикальными средствами, драться с ним в моём случае − такое же бесполезное занятие, как пытаться потушить пожар кружкой воды. Если бы инстинкт самосохранения не смог прорваться сквозь этот пожар, то вместо меня в тюрьме сидел бы Вадим Николаевич, это однозначно, и именно за умышленное убийство, а ваш покорный слуга отбывал бы вечное заключение в земле…

Однако, как случилось, так и случилось. Возвращаемся к Виктору Александровичу.

К тому моменту, как меня переселили к нему в проходняк, он уже отсидел около восьми или девяти лет и чувствовал себя в зоне превосходно. Он славился неуживчивостью, и многие зеки сочувствовали мне по поводу моего нового места пребывания. Так и говорили, придурки: «Да-а, не повезло тебе!..»

В самом деле, выдержать вульгарнейшую манеру общения этого детины было делом не из лёгких; весь первый месяц нашего совместного проживания он регулярно старался меня как-нибудь задеть или уязвить. Оказалось, что так он присматривается к людям. Диалоги с ним были крайне сложными для меня, тем более что я находился в глубокой тоске по поводу своего заключения. В основном я игнорировал его грубости, отвечая только в том случае, когда он, по настроению, был более или менее вежлив. Я всегда держал с ним ровный тон, не поддаваясь даже на откровенные провокации. Точнее, в тех случаях, когда следовало бы съездить ему по физиономии, я без всяких эмоций советовал ему перефразировать свою реплику. Наверное, со стороны это выглядело комично, но со временем некоторые факты из моей биографии привели Виктора Александровича к заключению, что я не такой уж никчёмный человек, и он смягчился. Поле напряжённости между нами стало ослабевать.

Вообще, как я позднее понял, в голову Виктора Александровича был плотно вбит комплекс самоутверждения именно путём физического превосходства. Моя апатия приводила его в недоумение: он ожидал либо ответного «быкования» с моей стороны, которое легко было бы подавлено, либо безоговорочного признания его авторитета и подхалимского поведения в режиме «хи-хи/ха-ха». Он считал за людей только таких же здоровяков, как и он сам, а также некоторых блатных, и типов, рекомендованных его приятелями.

В-общем, притирались мы довольно долго, но мне и в голову не приходило, как многим моим предшественникам, переселиться в другое место. Затем появились признаки того, что Виктор Александрович ожидает от меня каких-то более или менее добрососедских отношений, ‒ я же был глубоко погружен в самого себя и вообще ни с кем не общался, кроме как по необходимости.

Потόм Виктор Александрович узнал, что я вполне сносно владею английским языком. По каким-то причинам его очень воодушевил этот факт, и он попросил меня заняться репетиторством. Мы стали заниматься английским три-четыре раза в неделю, и это окончательно сломило между нами лёд. В роли репетитора я даже имел возможность его ругать, но делал это чисто по-приятельски. К концу второго месяца мы прочно ужились в одном проходняке, я стал считаться «своим», а Виктор Александрович потихоньку поднатаскался в Simple & Continuous Tenses.