7 красных линий (сборник)

В большой семье

У нас в деревне все люди – как одна большая семья. Все друг другу помогают.

Например, один мужик посадит картошку, а другой приедет и поможет выкопать. Не за деньги. Не за «спасибо». Просто так, из одного только человеколюбия, приедет и выкопает. Чаще всего хозяин даже ничего и не знает, пока не увидит, что урожай собран.

С капустой любят помогать. Приедешь, бывает, на дачу, глядь – какая-то добрая душа уже помогла тебе капусту собрать. Только ободранные листочки сиротливо лежат на грядке, и еще половинка огурца со следами укусов. Значит, добровольный помощник утомился и решил подкрепить силы огурцом. И, несмотря на то, что вы располагаете доброй сотней отпечатков сапог и полным слепком зубов на огурце, шансов на репатриацию капусты нет никаких.

Еще слышал, могут запросто помочь со сбором урожая облепихи. Одному мужику помогли просто радикально: приехали, пока его не было, спилили деревья, закинули целиком в кузов и увезли, чтобы ободрать ягоды в более спокойной обстановке.

А у нашего соседа, который живет через подъезд, под окном росла ранетка. Я не знаю, как можно не заметить, когда у тебя прямо под окном всю ночь пилят дерево, но факт. Не заметил. Проснулся утром, а за окном гораздо светлее, чем обычно. Выглянул, а ранетки нету. Ранетку сперли, а вместо нее воткнули в землю пень. Сосед очень потом огорчался, преимущественно матом.

Огурцы и помидоры помочь убрать – это вообще святое дело. Это как старушку через дорогу перевести. Это впитывается с материнским молоком. Увидел старушку – переведи через дорогу. Увидел теплицу с огурцами – зайди и оборви. И кабачок прихвати, а то, не ровён час, сопрет кто.

Но больше всего все-таки любят помогать с картошкой. Главное тут – анонимность помощи. Люди у нас в деревне скромные и не афишируют свой альтруизм. Приезжают молча, работают быстро и стараются уехать неузнанными.

Мне рассказывали, один мужик поехал на дачу копать картошку. А картошкой у него было засажено шесть соток. Сел он на «КамАЗ» и приехал на свой участок.

Смотрит, а там уже трое альтруистов в позе ракообразных надрываются, помогают ему изо всех сил. Уже почти совсем помогли, не больше сотки осталось. Уже корнеплоды по мешкам распределили, а у самой ограды «жигуленок» с прицепом стоит.

Ну, мужик подъехал, остановился неподалеку. Вышел из кабины, подошел к ограде, облокотился, покурил.

– Эй, – кричит. – Хозяева! Как урожай-то?

Ракообразные альтруисты разогнулись. Оказалось, это две бабы и один мужичок с вилами.

– Отличный, – говорят. – Сами не ожидали!

Мужик вторую закурил, говорит им:

– Может, вам с погрузкой помочь?

Те говорят:

– Спасибо, не откажемся!

Мужик залез обратно в свой «КамАЗ» и таранил «жигуленок» вместе с прицепом метров пятьдесят вдоль дороги. Потом подкатил обратно к забору и кричит из кабины:

– Я подъехал, грузите!

Те почему-то обиделись и убежали к своему «жигуленку». Мужичонка хотел было вилами кидаться, но бабы отговорили его. Не очень-то разумно с вилами на «КамАЗ» идти. Сели в «жигуль» и уехали искать утешения в поговорке: «Не делай добра – не получишь зла». Наверное, зареклись потом помогать людям.

Мужик, говорят, после этого случая долго ждал, когда к нему милиция придет с разговором на предмет порчи «жигуленка». Но так никто и не пришел. Простили.

В конце концов, у нас в деревне люди – как одна большая семья. А между своими – какие обиды?..

О добре, зле и шашлыке из свинины

Добрый бог Ахура-Мазда от нечего делать сотворил все хорошее и прекрасное, что есть в этом мире: небо, землю, девушек и шашлык из свинины с кетчупом. Злой Ариман решил не отставать и изобрел ржавчину, тараканов, зарядку для айфона, преждевременную эякуляцию и диплом. Вот холера, без него мир был так прост и прекрасен.

Холеру, кстати, тоже изобрел Ариман, как и остальные болезни. К счастью, Ахура-Мазда не растерялся и создал больничный лист. Сначала хотел создать целое больничное дерево, но потом решил, что людям и одного листка хватит. Благодаря этому день, проведенный в постели, становится обычным выходным, только с соплями, а оплачивается почти так же, как полный рабочий день без соплей.

– Что, утерся? – сказал Ахура-Мазда злому богу Ариману. – Этот прекрасный мир не так-то просто испоганить. Взять, к примеру, шашлык из свинины. Его ничем не испортишь, как ни старайся. Это тебе не холера, брат.

Тогда Ариман злобно расхохотался и создал шашлычную на углу, ну, ту, рядом с гастрономом. Вы ее наверняка знаете. Только там шеф-повар играючи сделает с шашлыком невозможное и возьмет за это деньги.

Я к чему это все?.. Я к тому, что силы Добра и Зла постоянно борются друг с другом, и иногда кажется, что Зло побеждает. Но потом Добро все равно встает во весь рост, замахивается, поскальзывается, падает, ломает себе копчик и говорит:

– Ладно, Ариман, ты выиграл сражение, но не войну. Увидимся, когда я подлечусь.

И уходит на больничный.

Я сужу по опыту, моя жизнь давно убедила меня, что именно так все и происходит. Иногда очень хочется верить, что Добро однажды победит, но надежды с каждым днем все меньше. Спасает только здоровое чувство юмора и спокойное отношение к творящемуся вокруг Босху.

У дяди Бори дзен размером с собор Парижской Богоматери. По профессии он строитель, до сорока лет строил коммунизм, потом оказалось, что тот рухнул недостроенным. Дядя Боря только пожал плечами. Бывает, се ля ви.

Дядя Боря архетипичен, как бронзовый вождь. У него седые усы, у него крепкие руки, у него могучий алкоголизм. Дядя Боря утверждает, что однажды съел на спор двести грамм гвоздей и сумел их переварить. Во всяком случае, он не помнит, чтобы расставался с ними. Так что если вам потребуется утилизировать старые гвозди, а Гринпис будет против засорения планеты, организм дяди Бори к вашим услугам.

Дядя Боря – закаленный борец со Злом в любых его проявлениях, он не боится ни тараканов, ни прораба, ни тетю Нину. Хотя иногда даже таким паладинам Добра, как дядя Боря, приходится несладко.

Это все было вступление, а теперь я перехожу к фабуле. Драма разыгрывается там, где сталкиваются противоположности. Инь и ян, наши и белогвардейцы, жара и стужа, ночная тьма и свет из холодильника. В этот раз столкнулись дядя Боря и шашлычная на углу. Та самая, у гастронома. Вы ее знаете.

Дядя Боря шел с работы уставший. Тетя Нина уехала к дочери в Астрахань, дома его никто не ждал, даже Барсик. По дороге дяде Боре подвернулась шашлычная, он вошел туда и принялся вслух грезить о шашлыке из свинины. С кетчупом, разумеется, и маринованным луком. И с пивом. Особенно с пивом.

– Холодненького мне дайте, из холодильника, – сказал дядя Боря.

Ему дали две заиндевевшие бутылки пива, дядя Боря разминался с ними в предвкушении шашлыка. Наконец шашлык подрумянился на жаровне, и официантка принесла его на бумажной тарелке, горячий, обложенный кольцами лука, чуть обугленный с краю, но все равно прекрасный. С кетчупом.

Дядя Боря взял его за шампур, впился зубами в крайний кусочек. Оказалось, поросенок при жизни был спортсменом, сплошные сухожилия и хрящи. Похвальный образ жизни, но к чему это его привело?.. Дядя Боря дернул кусок, как лев, разрывающий антилопу пополам, потом сказал:

– Што жа шёрт?

Со старыми львами такое бывает, особенно когда антилопа попадается жилистая. Дядя Боря осмотрел шашлык, вынул из него половинку своего клыка, потом ощупал языком то место, где клыку полагалось быть. Потом сказал подходящие к случаю слова, какое-то изречение из Конфуция. С одной стороны, клык было жалко. Но с другой-то стороны, сказал себе дядя Боря, остался второй клык!

Он отхлебнул еще ледяного пива и принялся вгрызаться в горячий шашлык нетронутой половинкой челюсти. Потом еще глотнул ледяного пива. Потом еще раз укусил за бок горячий шашлык. Потом еще раз приложился к пиву.

Японские мастера так закаляют боевые мечи катаны. Металл раскаляют в горне добела, потом бьют по нему молотом. В принципе, если под рукой нет молота, можно просто потыкать мечом в шашлык из свинины, но японские мастера не знают, где взять подходящий шашлык. Потом раскаленный меч суют в холодную воду, и от этого он становится гибким и прочным.

А с передними резцами этот номер не проходит. В голове у дяди Бори раздался звук «треньк!», и верхний резец на пивной волне уплыл куда-то вниз по пищеводу.

Дядя Боря на минутку задумался и сложил подходящее к случаю хайку, в нем тесно сплелись тоска по утраченным зубам и негодование по поводу поросенка.

– Ну, и что теперь делать? – сказал дядя Боря. Ужин шел как-то не по плану.

Пришлось прибегнуть к статистическим методам. У дяди Бори еще осталась половина пива и половина шашлыка, а зубов осталось гораздо больше половины. Следовательно, прикинул дядя Боря, к концу трапезы все еще есть шанс остаться в плюсе.

Он соскреб поросенка с шампура и доел его со всевозможными предосторожностями, бережно разжевывая каждую жилку. Потом допил пиво. Потом мимо прошла официантка, дядя Боря улыбнулся ей широкой улыбкой и сказал:

– Ну и мясо у вас тут, девушка! Я два зуба обломал, пока съел!

– Ой! – испугалась официантка. – Ужас какой!

– Ничего, – успокоил ее дядя Боря. – У меня еще много осталось.

И в подтверждение своих слов громко щелкнул челюстями.

Под стол, подпрыгивая и гремя, ускакала железная коронка.

Дядя Боря посмотрел ей вслед и подумал про себя какую-то цитату из Лао-цзы, но вслух не произнес, потому что дядя Боря никогда не цитирует Лао-цзы при дамах.

И кто в тот раз победил – Добро или Зло, – мне до сих пор неясно.

Кстати, проглоченный зуб дядя Боря больше никогда в жизни не видел.

– Неужели вы и его переварили? – спросил я дядю Борю.

Он только усмехнулся в усы.

– Зуб?.. Да что мне какой-то зуб! – воскликнул он. – Я переварил даже того поросенка!..

Разнорабочие и голуби

Дядю Мишу забыли на крыше.

Будь дядя Миша голубем, он не огорчился бы, а просто слетел вниз. Но дядя Миша был разнорабочим, и открывающиеся перспективы не вызывали у него радостного трепета в маховых перьях. За свои сорок семь лет дядя Миша так и не освоил базовые навыки горизонтального полета. Не стоит судить его строго, всякий раз, когда дядя Миша оказывался на крыше, в руках у него была лопата, а сам он был привязан к трубе. Нельзя ожидать, что человек в таких обстоятельствах сумеет самостоятельно освоить полет. Едва ли он этого хотя бы захочет. Дядя Миша никогда не считал себя птицей высокого полета, рисковать ему не хотелось.

Дело было так. Родной ЖЭК отправил дядю Мишу сбрасывать снег с крыши дома № 5. В помощь ему дали разгильдяя Кольку, чтобы тот набирался ума от дяди Миши. Колька работал всего две недели, в прежние века его должность называлась «подмастерье». В те времена главным требованием к соискателю было наличие ударопрочного черепа, через который происходила передача знаний от мастера к ученику. Дядю Мишу назначили Колькиным ментором. Уже через неделю ему стало казаться, что образовательная система за последние пятьсот лет основательно сдала позиции. Запрет на физические наказания, как выяснилось, сильно уменьшает ценность передаваемого опыта в глазах подрастающего поколения.

Пустить Кольку на крышу дядя Миша категорически отказался.

– Вот уж нет, студент, – объяснил он Кольке. – Упадешь, ударишься башкой, сломаешь себе что-нибудь. А потом твоя мамка придет, будет меня спрашивать: «Ты, дядя Миша, зачем моего оленя на крышу погнал?» Что я ей скажу?

Таким образом, Колька был оставлен внизу, у подъезда, дядя Миша наказал ему предупреждать проходящих жильцов, чтобы остерегались падающего снега.

– Или лопаты, – добавил Колька.

Сам дядя Миша поднялся на шестой этаж, отпер люк, выбрался через слуховое окошко на скат крыши и с помощью страховочного троса связал свою судьбу с трубой вентиляции. Колька заметил его, принялся подбадривать снизу незатейливым юмором.

– Дядьмиш! – кричал Колька. – Дядьмиш, осторожнее там! А то упадешь, ударишься башкой!

Дядя Миша отвечал ему с крыши коротко и содержательно, обильно употребляя в речи букву «ять». Колька внизу задорно ржал и уворачивался от падающих сугробов.

Пока они таким образом резвились, на площадку третьего этажа вышла баба Нюра, единственный приличный человек во всем подъезде. В подъезде восемнадцать квартир, и все населены наркоманами и проститутками, в квартире справа – алкаши, в квартире слева – антихристы. Баба Нюра неоднократно писала на них заявления в милицию, и оптом, и в розницу, но все безрезультатно, в милиции работает одна мафия. Последний оплот порядка – квартира бабы Нюры, это самый настоящий Сталинград в кольце фашистов. Баба Нюра покидала его, только чтобы сходить за хлебом или к соседке бабе Кате. Баба Катя, конечно, та еще старая коза, но хотя бы не наркоманка и не проститутка. По крайней мере, последние полвека.

Баба Нюра поднялась к ней на шестой этаж и сразу заметила открытый люк. Не надо быть Ниро Вульфом, чтобы понять, что на крышу пробрались наркоманы и проститутки. Никакой Шерлок Холмс, никакая мисс Марпл не вникали в ситуацию так быстро, как баба Нюра. И ни один комиссар Мегрэ в жизни своей не пресекал деятельность уголовных элементов так решительно и быстро. Баба Нюра вскарабкалась по лестнице, захлопнула люк и водворила замок на место. Наркоманы оказались изолированы от общества, как им и полагается.

Восстановив справедливость в отдельно взятом подъезде, баба Нюра постучалась к бабе Кате. Она собиралась попросить соли в долг, это должно было занять часа полтора-два, не больше.

– У тебя в люк-то наркоманы лезут! – сообщила она бабе Кате. – Ты что за ними не следишь?

Они прошли в кухню и там принялись обмывать кости соседям.

Тем временем на крыше кончился снег.

Говоря по совести, снега на крыше еще лежало прилично, но дядя Миша утомился. До конца рабочего дня оставалось еще часа три, однако человеческая жизнь слишком коротка и слишком ценна, чтобы проводить ее на крышах чужих домов. У каждого есть свой собственный дом, где его ждет личная жизнь и дела по хозяйству. У дяди Миши, например, в холодильнике была припрятана бутылка перцовки, и он чувствовал, что не может дольше находиться с нею в разлуке.

– Всё, шабаш! Дуй домой! – приказал Кольке дядя Миша. – Если кто спросит – мы работали до шести.

Колька не заставил себя долго упрашивать, он был человеком покладистым. К тому же, его дома ждала подружка и шесть банок пива, он беспокоился, как бы в его отсутствие они не познакомились друг с другом слишком близко. Колька дождался, пока дядя Миша скроется в слуховом окошке, и удалился.

А дядя Миша, просочившись на чердак дома № 5, обнаружил, что люк заперт.

– Ух ты! – удивился дядя Миша.

Он подергал люк, пнул его ногой. Люк не поддавался.

– Ишь ты! – сказал дядя Миша.

Несчастный аббат Фариа, заключенный в подземелья замка Иф, выкопал подземный ход голыми руками. У дяди Миши была при себе лопата, вне всяких сомнений, его положение было гораздо более выгодным. Он воткнул лопату в щель люка, налег, крякнул, выругался и сломал лопату.

– Ах, ты!.. – сказал дядя Миша.

В принципе, ничего непоправимого в ситуации не было. В наш век высоких технологий достаточно просто позвонить по сотовому телефону, чтобы вызвать себе подмогу, где бы вас ни заперли: в замке Иф или на чердаке дома № 5. Проблема заключалась в том, что сотового телефона у дяди Миши отродясь не водилось.

Оставался последний выход. Дядя Миша высунулся из слухового окна наружу.

– Колька! – крикнул он. – Колька, собачий сын! Ты там?..

Собачий сын Колька ему не ответил, в этот момент он уже находился на полпути к дому, предвкушая свидание с девушкой и алкогольными напитками. Тогда дядя Миша выбрался на крышу, снова привязал себя к трубе вентиляции и осторожно подобрался поближе к краю крыши, чтобы лучше видеть окрестности. Оттуда, нависая над грешной землей, словно орел на утесе, дядя Миша принялся кричать.

– Люди! – звал дядя Миша. – Э-эй! Помогите, люди! Э-эй!

Никто его не слышал. Рабочий день был в самом разгаре, проститутки и наркоманы, проживавшие в доме № 5, все еще находились на своих рабочих местах. Во дворе было пусто.

– Эй, ну хоть кто-нибудь! – вопил дядя Миша. – Собакины дети!

Через пять минут он перешел почти исключительно на слова с буквой «ять», а еще через десять охрип.

– Твою хрр! – сказал дядя Миша, хватаясь рукой за горло.

И потерял равновесие.

Тем временем на кухне шестого этажа, в квартире бабы Кати, баба Нюра размешивала варенье в кружке с чаем. Старухи только что закончили обсуждать соседей и как раз собирались взяться за героев телесериалов.

Именно эту минуту дядя Миша выбрал для того, чтобы упасть с крыши. Страховочный трос остановил его падение на уровне шестого этажа, а бессердечная сука инерция увлекла его, хрипло матерящегося, задом вперед, прямо в окно кухни. Если вы думаете, что застекленное окно может представлять серьезное препятствие для задницы сорокасемилетнего разнорабочего, падающего с крыши, я вынужден вас огорчить. Это не так.

Дядя Миша выдавил стекло прямо на кухонный стол и тут же снова исчез за окном. От неожиданности баба Катя издала нечеловеческий вопль, а баба Нюра выплеснула в окно чашку чая.

В жизни разнорабочих случаются и более приятные дни, например, дни зарплаты или вечер пятницы. Этот день был не такой. Дядя Миша висел, раскачиваясь на страховочном тросе, словно маятник, то появляясь в поле зрения старух, то снова исчезая, и непрерывно сыпал бранными словами. Осколки стекла не нанесли его корме никакого урона, но туда попал полный заряд горячего чая с малиной, отправленный рукой бабы Нюры.

– Батюшки! Да ведь воры лезут! – вдруг догадалась баба Катя.

В углу у нее имелся веник, баба Катя схватила его, высунула руку за окно и принялась лупить дядю Мишу.

– Вот тебе, паразит! – приговаривала она. – Не лазай в чужие квартиры! Вот тебе!

Дядя Миша отплевывался и хрипел. Будь он голубем, он мог бы просто улететь прочь, но, увы, разнорабочий, привязанный к трубе, никогда не сможет улететь далеко. Дядя Миша впервые в своей жизни сожалел об этом.

С крыши дядю Мишу сняли только через час.

Неделю спустя, когда он смог снова выйти на работу, родной ЖЭК отправил его сбрасывать снег с крыши дома № 12. Дядя Миша хлопнул Кольку по плечу и вручил ему новую лопату.

– Вперед, – сказал он Кольке. – Я в тебя верю.

Флибустьеры

Гриша всю сознательную жизнь хотел быть пиратом. А кто не хотел в свои девять лет? В книгах, прочитанных Гришей, утверждалось, что пиратом быть хорошо, что это престижная профессия, за которую платят золотом и бриллиантами. Нерегулярность зарплаты Гришу не смущала, она с лихвой окупалась отсутствием бюрократических проволочек и возможностью вручения высшему начальству черной метки, если оно чересчур о себе возомнит.

Гриша прочитал все книги о пиратах, какие только нашлись в деревенской библиотеке. Правда, из всей морской терминологии он сумел запомнить только выражение «мочиться в шпигаты», да и то не был уверен относительно его значения. Пиратские будни представлялись ему одной бесконечной веселой попойкой, когда до синевы накачавшиеся ромом матросы пляшут на палубе и поют: «Йо-хо-хо!», а капитан с попугаем на плече расхаживает между ними и отдает команды:

– Убрать бом-брамсели! Набить грот! Табань фок! Юнгу на рею! Всем мочиться в шпигаты, тысяча чертей!.. Будь я проклят, если на горизонте не бушприт!

Единственное, что смущало Гришу, так это необходимость обзавестись деревянной ногой. В сущности это означало, что со своей собственной ногой придется расстаться. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что начинающий пират вполне может обойтись и повязкой на глаз, тем более что ни в одной книге не утверждалось, что глаз под повязкой не может быть здоровым. С повязкой особых затруднений не возникло, Гриша сделал ее из подкладки своей зимней куртки. Куртка висела в шкафу и все равно раньше, чем в ноябре, не понадобилась бы, а повязка на глаз была насущной необходимостью, без нее Гришу не приняло бы всерьез ни одно мирное торговое судно, не говоря уже о своем брате-пирате. Гриша отрезал солидный кусок от подкладки и лихо повязал правый глаз. Осмотрел себя в зеркале и пришел к выводу, что чего-то не хватает.

Гриша сверился с иллюстрациями в книжках и понял, что не хватает многого. Требовался еще, как минимум, красный бархатный камзол, черная треуголка и потертые шаровары с лампасами. Огромные мятые ботфорты совершенно неожиданно нашлись в сарае, правда, отец почему-то упорно называл их кирзовыми сапогами. Гриша экспроприировал их для нужд пиратской деятельности. Но где взять остальную амуницию? Ни у одной другой куртки, даже у парадного маминого пальто, не нашлось красной бархатной подкладки, так что с мечтой о камзоле пришлось расстаться.

Оставалось еще разжиться саблей и пиратским попугаем. Попугая мама отказалась покупать наотрез, к тому же выяснилось, что в соседнем райцентре можно приобрести в лучшем случае волнистого попугайчика. Волнистый попугайчик не мог удовлетворить пиратских потребностей. Даже если научить его кричать: «Пиастры! Пиастры!», он все равно будет выглядеть как-то несолидно. Гриша решил, что попугая он всегда сможет поймать на одном из тропических островов, когда придет время прятать там награбленные сокровища.

Гораздо хуже обстояло дело с пиратской саблей. Поначалу Гриша хотел сделать саблю из отцовского спиннинга. Если отломать от него метр или около того, получилось бы почти то, что надо. Да, конечно, обломком спиннинга невозможно проткнуть противника, как свинью, но ведь это не главное. В одной книжке плененная герцогиня так и сказала доблестному флибустьеру: «Главное, мой пират, не размер твоего клинка, а мастерство, с которым ты им орудуешь!»

Однако потом самая настоящая сабля обнаружилась у друга Вовки, ее подарили Вовке на прошлый Новый год. Гриша осмотрел саблю, она оказалась в сто раз лучше спиннинга, пластмассовая. Точно такая же была в свое время у пирата по кличке Черная Борода. Гриша объяснил Вовке, где у сабли клинок, а где – цевьё, а потом разрешил ему присоединиться к экипажу.

– Посвящаю тебя в пираты, – сказал он, ударив Вовку саблей по плечу.

Вовка хотел быть рулевым, но Гриша сказал, что для этого у Вовки маловато пиратского стажа, и предложил ему место юнги. Они поспорили и в конце концов сошлись на главном боцмане.

Теперь у Гриши был экипаж. Грише хотелось начать карьеру флибустьера незамедлительно, но очередную свинью на его пути подложила география. Деревня Антоновка стоит не на морском побережье, а всего лишь на скромной речке Киржатке. Вывести в Киржатку каравеллу или, упаси боже, фрегат, представлялось невозможным. Да и куда плыть по Киржатке? Кого прикажете тут грабить? Испанцев? Англичан?.. Гриша расспросил дедушку, оказалось, что испанские каравеллы отродясь не заплывали в воды Киржатки, видимо, дурная слава этих берегов была им хорошо известна. Правда, можно было взять на абордаж баржу с гравием или, на худой конец, захватить форт Большие Кизяки (семь километров на зюйд-зюйд-вест от Антоновки), но где здесь шик? Грише хотелось размаха.

Судьбу морского пиратства на Киржатке решил случай. На Моховой улице строили дом, несколько пустых деревянных поддонов из-под кирпичей остались беспризорными. Гриша увидел их и понял, что фортуна подкидывает ему шанс и он будет круглым дураком, если не воспользуется им. Он помчался к Вовке, вдвоем им удалось всего за пару часов доставить четыре поддона к берегу. Вовка захватил из дома два десятка некондиционных кривых гвоздей, молоток и кусок алюминиевой проволоки, с их помощью поддоны были скреплены между собой. Получился полностью готовый обломок кораблекрушения.

– Это будет трехмачтовый гальюн, – объявил Гриша.

«Гальюн» нарекли «Испаньолой». Он лежал на берегу, метрах в двух от воды, и был, несомненно, самым грозным из всех пиратских судов, когда-либо лежавших так близко от киржаткинских волн. Оставалось только дождаться прилива, чтобы спустить корабль на воду. Пираты взобрались на борт, в этот момент выяснилось, что они расходятся во мнении, какой конец судна следует считать носом, а какой – кормой. Гриша бросил в воду щепку, она поплыла направо.

– Значит, – сказал Гриша, – «Испаньола» тоже поплывет туда, а поэтому нос у нее – тут.

Передние два поддона было решено назначить камбузом и клотиком, а задние – кают-компанией и румпелем. Что такое «румпель» и «клотик» Гриша не помнил, но сказал, что у корабля они обязательно должны быть, если, конечно, вы не хотите потонуть и пойти на корм рыбам.

– Еще у корабля бывает бак, – вспомнил он. – Бак тоже нужен.

Вовка вспомнил, что у них на участке вроде бы лежит бак, но в нем вода для поливки огорода. Еще есть канистра, она пустая.

– Нет, канистра не подойдет, – решительно отверг канистру Гриша. – На пиратских кораблях не бывает канистров. Это на испанских – сколько угодно… А вот без чего нам не обойтись, так это без трюма. Куда мы, спрашивается, будем складывать награбленные сокровища?

Они спешно отправились назад в Антоновку, на поиски трюма. Гриша все время поторапливал Вовку, чтобы не прозевать прилив. Наконец трюм нашелся, это был старый фанерный ящик, валявшийся на задворках магазина. Вернувшись с добычей, довольные пираты установили трюм в кают-компании. Капитан уселся на него сверху.

Между тем прилив и не думал начинаться. Очевидно, в этих широтах с приливами было туго.

– Мы так прождем до осени, – задумчиво произнес Гриша, поглядывая на акваторию Киржатки из-под пиратской повязки. – Придется сталкивать судно вручную.

Они отыскали пару шестов, поддели «Испаньолу» под правый борт и кое-как сумели спихнуть ее в воду. Потом они запрыгнули на палубу. «Испаньола» поначалу немного просела и зачерпнула воды, но потом выправилась, вода качалась вровень с ватерлинией. Вовка, у которого не было пиратских ботфорт, зачерпнул соленых вод Киржатки в свои пиратские сандалики, Гриша предложил считать это морским крещением. Вовка снял сандалии и положил их для сохранности в трюм.

Они пару раз оттолкнулись шестами и взяли курс фордевинд. Вот тут-то и выяснилось, что главный боцман не создан для моря. Оказавшись вдали от родных берегов, он уселся посреди палубы, вцепился пальцами в щели между досок и испуганно озирался по сторонам. Он не умел стоять на качающейся палубе и смеяться в лицо штормам, он был береговой крысой.

– Гриш, а Гриш, – захныкал главный боцман. – Давай к берегу, а?

Гриша попытался уговорить боцмана, он обрисовал ему открывающиеся перед ними перспективы. Сокровища уже просятся к ним в руки, осталось только взять их и положить в трюм. Сандалии боцмана, естественно, придется оттуда выкинуть. Но не стоит беспокоиться, успокоил Вовку капитан, скоро они смогут купить сколько угодно новехоньких ботфорт.

Боцмана все это отнюдь не утешило. Тогда, чтобы его ободрить, Гриша слез с трюма и принялся гулять туда и сюда по палубам «Испаньолы».

– Отличный день, чтобы прогуляться по доске, – приговаривал он и приглашал боцмана присоединяться. Боцман мотал головой и только крепче вцеплялся в палубу, которую с каждым шагом капитана окатывало прохладными киржаткинскими волнами.

Потом капитан прошелся вдоль правого борта, «Испаньола» накренилась, и трюм смыло в открытое море. Боцман возопил, вместе с трюмом уплывало единственное сокровище, имевшееся на всем корабле. Забыв о страхе, он схватил шест и попытался дотянуться до трюма, но тот, неторопливо покачиваясь на волнах, проплыл мимо и начал удаляться. Течение почему-то несло трюм намного быстрее, чем остальное судно.

– Мама меня убьет, – сказал главный боцман и собрался плакать.

В эту секунду пиратский корабль был замечен с берега. Заметила его школьная кухарка, тетя Зина.

– Вы зачем, засранцы, туда залезли? – закричала она пиратам. Страх перед джентльменами удачи был ей неведом.

Пираты тоже заметили тетю Зину. Откровенно сказать, не заметить тетю Зину было бы проблематично, она была сама себе каравеллой, ее тугие паруса и особенно выдающаяся корма легко узнавались на расстоянии до полутора морских миль. Столкновения с этим грозным противником следовало избежать любой ценой, один факт обнаружения корсаров тетей Зиной ставил под угрозу будущее всего предприятия. Пираты принялись отчаянно грести шестами.

– Ах ты ж! – всплеснула руками тетя Зина.

Она не любила пиратов и не верила в светлое будущее этой профессии. Она побежала в огороды и позвала дядю Васю.

У дяди Васи в кустах, неподалеку от мыса, который как раз огибала «Испаньола», был спрятан вёсельный ялик. Дядя Вася прибежал, проворно отшвартовался и живо начал грести веслами.

– Испанцы! – взвизгнул капитан пиратов. – Поднять леера!

– Я-т-те покажу леера! – издалека рявкнул капитан испанцев. – А ну, шкеты, сидеть смирно, а не то я вам!..

Флибустьеры притихли. Неотвратимость наказания за преступления против испанской короны стала очевидна. Они не оказали сопротивления даже тогда, когда дядя Вася взял «Испаньолу» на абордаж и потребовал от пиратов немедленно сдаться и перейти к нему на борт в качестве военнопленных. Гордый дух Веселого Роджера был подорван.

Дядя Вася греб к берегу и по пути читал пленным пиратам мораль. Пираты не слушали его, они с тоской смотрели на уплывавшую в голубую даль «Испаньолу». На берегу дядя Вася высадил неудачливых флибустьеров.

– Вылазь, – сказал дядя Вася, – личинки пирата.

Пираты не заставили себя упрашивать. Домой главный боцман пиратов шел по обочине – идти босиком по гравийной дороге ему было больно. В знак солидарности капитан тоже снял свои ботфорты и шел рядом с боцманом по траве. Оба молчали.

Потом капитан сказал:

– Корабль только жалко.

– Да, – подтвердил боцман. – Корабль был что надо.

– Теперь он будет «Летучим Голландцем», – сказал капитан. – Был такой корабль, его нашли посреди океана, а команды на нем не было. Куда она пропала?.. Никто не знает.

– Да… – со вздохом подтвердил боцман. – Наверное, тоже дядя Вася постарался.

– Наверное, – сказал капитан.

Потом пираты разошлись по домам.

Капитаны, водящие по Киржатке галеоны с трюмами, ломящимися от золота, вздохнули спокойно.