– И вот, значит, положим, вы поженились. Потом живёте вместе, и уже жизнь структурируется, кристаллизуется, накатывается, как лыжня. – он принялся крупно нарезать лимон на стеклянной поверхности стола. – И живёте вместе почему? Точно ли потому, что любишь ты этого человека? Или просто партнёр твой для тебя как деталь в системе твоего бытия? Вытащи – и остановится всё, пока не заменишь.

Человек облизал сок с ножа и потом, с какой-то жадностью схватив толстый кусок лимона, отправил в рот и принялся жевать вместе с кожурой, бросив нож на стол. Человек всегда гордился эти ножом. Ему его подарили какие-то важные люди, за какие-то заслуги. Это был не магазинный ширпотреб, а действительно мастерски сделанный экземпляр: кованный и закалённый, с ручной резьбой на плоской костяной рукоятке. С одной стороны был изображён охотник, вскинувший ружьё, с другой – застывший в камышах сеттер в навострённой позе, готовый в любой момент сорваться за добычей.

– Ну и где в этом цикле любовь? – продолжал он, причмокивая от наполнившей рот слюны. – Все эти этапы можно описать куда более простыми и понятными эмоциями и чувствами. Но ведь любовь потому и считается возвышенной, что не является ничем из этого. Я к тому, что нет такого чувства. Вот нет и всё, хоть как ты меня переубеждай. Даже если и представить, что есть она, любовь эта пресловутая, да как ты ни крути, не может она быть простым чувством. Тогда бы все и умели любить. А раз это такое… эфемерное, совокупное, что воспевается, возносится, но до сих пор досконально не изученное, не познанное, то как же этому научиться можно? По каким учебникам? Какими критериями прогресс измерять? И как понять тот момент, что всё, научился? С чего, например, ей знать, что она умеет? И есть ли у неё вообще право такое меня в этом упрекать? Сложно всё у нас, людей.

Человек задумался.

– Так, если разобраться, и у вас не просто! Вот у тебя, например. Замахнись на тебя палкой – ты же броситься должна! А вот не бросишься! Проверим?

Не раздумывая и не говоря больше ни слова, человек схватил со стола бутылку за горлышко и не на шутку замахнулся, грозясь нанести сокрушительный удар. Собака не сдвинулась с места. Янтарные огни по-прежнему спокойно пылали в доступной близости. Даже не дёрнулись. Человек плавно опустил бутылку ей на голову, имитируя удар.

– Бах! – выдохнул человек. – Видишь, вот и ты против своей природы переть пытаешься. А ну как бы действительно зашиб? Жизнь тебе не мила? Чего не защищаешься? Под-чи-не-ни-е. То-то и оно. Знаешь, стерва, огрызнись ты сейчас, тебе же хуже потом будет. Смекаешь, значит! Наперёд глядишь. И бутылки не так боишься, как последствий. Так и трясёмся. Из двух страхов на меньший соглашаемся, чтобы большего избежать. Дура ты! Но уж душевная шибко!

Убеждённому во всевластии страха человеку даже на долю секунды не пришло в голову, что помимо этого действительно мощного первоначала могло быть ещё нечто иное, что удержало собаку на месте. Никакими тайными лазейками не пробралась в его голову мысль, что собака доверяла ему. Доверяла настолько, что не верила в саму возможность причинения зла. И эта базисная убеждённость не имела ничего общего со страхом перед возможными последствиями. И почему-то подобное объяснение поведения собаки обходило стороной его мозг, зацикленный на таком очевидном, казавшимся единственным возможным, но вместе с тем, таком далёком от правды заблуждении.

02:18

– И знаешь, что этот ублюдок мне сказал? В парикмахеры, говорит, пойду. Решил. И дура эта туда же – пускай, говорит, идёт, дело хорошее. Да где это видано? Для мужика разве это дело – в чужих вихрах ковыряться? Мир, похоже, совсем с катушек слетел, если родная мать сыну своему такой участи желает. А дальше куда? В пидоры? Ну, разумеется, не стерпел. Обматерил. Не пойдёшь, говорю. Иначе из дома выгоню вон. А он мне – пойду и у тебя спрашивать не стану. И с наглой такой, слащавенькой улыбкой, типа ты, говорит, от жизни отстал, застрял в прошлом веке. А по мне – в стройбат бы его, дачи генеральские строить, да чтоб старичьё там его уму-разуму бы научили. Отстал! От жизни! Да только от прогресса этого беды одни. И ладно бы только технически мир менялся! Так нет же – на саму природу позарился! Мужик мужиком должен быть, а если мужик на себя бабскую профессию прикидывать решил, так ни сегодня-завтра и платья бабские с трусами примерять начнёт. Убью тогда. Вот веришь, нет? Убью и не дрогну. Я в технаре когда учился, всё думал – почему люди не могут жить без войн, без междоусобиц вот этих разных…. А теперь вот понимаю – не могут. И не должны. Конфликт необходим, война необходима, чтобы как раз этого слияния одного с другим не допустить. И не важно, какие это противоположности: старое и новое, свобода и рабство, или что ещё…. Кто-то скажет, мол, неизбежно, а я отвечу – пусть для других неизбежно, а пока я жив – не приму ни за что, и, если надо, с оружием в руках буду отстаивать. Ну оружие-то в делах родительских известное – зажал между коленями, да ремнём выстегал. На совесть выстегал, от души! И что с того, что ему пятнадцать? Выстегал только так. Как щенка. Хотя почему – как? Щенок и есть. Он орёт, вырывается, она визжит – не бей, мол, не бей! А как иначе? Если словом не удаётся мозги вправить, то уж ремень-то, да с пряжкой – дело верное. После этого и ушла. А я, может, доброе дело для него сделал, глядишь, потом ещё спасибо мне скажет. Хотя…. Неизвестно, что она теперь ему напоёт. А я ведь не со зла. Для пользы чтоб…. Сейчас говорят, типа, непедагогично такие методы применять, типа, дедовские. А вот ты ответь мне, что плохого в этом, а? Меня самого точно так же разуму учили, и вот посмотри, кем я стал!

Человек надолго замолчал. Сквозь туман алкоголя он пытался вылавливать обрывки мысли и связать их в единую цепь. Кем? Кем стал, если разобраться? По службе чего-то достиг, вроде, да и застрял, а сейчас и подавно гордиться нечем. Над нижестоящими, конечно, власть, и это ох как тешит, а перед верхушкой всё одно пресмыкаться приходится. А ведь хотелось не этого. Хотелось уважения искреннего, чистого, чтобы на достоинстве основывалось, а не на статусе.

Сын – оболтус. Никакого успокоения в нём на старости лет не светит. Очевидно: как только восемнадцать стукнет, так сразу и поминай, как звали. И звонить вряд ли станет. Жена ушла. Да и не ушла бы если – разве это счастливой жизнью назовёшь? А ведь хотелось-то другого. Уюта, спокойствия дома, чтоб окружали люди, которых видеть хочется, а не эти….

Пробовал на стороне найти – со Светкой из столовой замутил. И было свеженько так, прям душа в душу. И вроде прям себя почувствовал, что ого-го ещё! Да только выяснилось, что она с половиной состава ласкова, ни на что не смотрит: ни на возраст, ни на погоны.

Деньги вроде водятся, но на осуществление мечты недостаточные. А бывают ли они – достаточные? Ведь всякий раз думалось – поднапрягусь сейчас, вот это куплю, а дальше и расслабиться можно. Нет. Не получалось расслабиться.

Из всей этой череды неудач следовал один-единственный для него вывод – он и сам заядлый неудачник. Ничтожный человек в неудобном, непослушном мире, словно не предназначенном для него.