Подлость плюс

Побег

Уже за полночь Лёва Глотов вышел на край леса. Совсем рядом через картофельное поле виднелись редкие огоньки небольшого села. Кувшиновка, должно быть, подумал Лёва и, стараясь попадать между борозд, направился на свет огней. Почти шестнадцать часов осужденный за разбой Глотов находился в побеге из колонии строгого режима. И срок то у Лёвы заканчивался через полгода каких-то. Но так уж вышло, что пришлось вот срочно скрываться. Ноги уже подрагивали от усталости, поясницу ломило, а проклятое поле никак не кончалось. Перекурив, Глотов усилием воли поднялся с земли и путь свой продолжил.

А вот и окраина села. Выбравшись на травку, прилёг у покосившегося забора. Отдышался, выкурил ещё сигарету, пытаясь заглушить никотином всё нарастающее чувство голода. Нарастало и чувство тревоги. Вдруг сбился с намеченного маршрута и не Кувшиновка это вовсе. И не попадёт он в избу к матери знакомого своего Вениамина, а останется ночевать под открытым небом. Голодный и холодный. Осмотревшись, Глотов понемногу успокоился. Кувшиновка это, слава Богу. Вот и две параллельные улицы, а вон – одна в стороне, наискосок за овражком. Всё сходится. Шесть долгих лет не был здесь Лёва. И вот ведь, надо ж, привела судьба. И Вениамин уже сгинул в мир иной. В аду, наверное парится. Сколько ведь натворил, пока на этом свете был. Пятьдесят лет почти, пока весной на «больничке зоновской» от туберкулёза не загнулся. Ну да ладно, Бог с ним, с Вениамином-то. Лишь бы бабушка Паша жива была и узнала его, Лёву Глотова. Столько лет прошло, как навещал он с Вениамином Пелагею Ивановну…

С такими мыслями направлялся Глотов позади и вдоль огородов к дому так ему нужному. Благо зрительная память была неплохая, и через шесть лет помнил он избу эту. Да и Вениамин-то на «зоне», пока живой был, частенько про дом свой отчий вспоминал. Сокрушался всё, врал наверное, что крышу не успел покрасить. Собирался-собирался, да и подсел за продмаг в соседнем селе… Глотов, нагостившись, тогда уже в городе был. Вскоре тоже влетел. В колонии и свиделись снова…

Так, вот башня водонапорная, вот прогон для скота, а вот и изба бабы Паши. При свете, звёзд, густо усыпавших ночное августовское небо, дом Пелагеи Ивановны был различим довольно отчётливо. Он. Сомнений не осталось. Вот и баня с наличником на окошке резным, вот рядом и яблоня старая, громадная. Всё совпадает. Света в окнах конечно не было. Господи, лишь бы собаки не было. Нет, похоже не завела…

Глотов пробрался к выходящему во двор окну задней комнаты. В этой самой комнате, насколько он помнил, на кровати рядом с русской печкой и спала хозяйка. Глотов тихо-тихо постучал в стекло. Потом – ещё. Неожиданно скоро в комнате вспыхнул свет. Машинально отпрянув от окна, Лёва спрятался за стену, наблюдая, кто покажется. Занавеска сдвинулась и показалась, слава Богу, баба Паша! – Хто тама? – Голос восьмидесятилетней хозяйки избы почти не был старческим – Хто тама в час такой? – вновь почти пропела Пелагея Ивановна, усиленно всматриваясь в окно.

– Лёвушка это, баб Паш – Глотов отделился от стены и вышел на свет – Помнишь, с сыном твоим приезжал в восьмидесятом. Олимпиаду ещё вместе смотрели по телику…

Бабе Паше и вспоминать нужды не было, Очень уж ей тогда слюбился молоденький этот голубоглазый паренёк. За какие-то три недели. Он и воды с колонки нанесёт, и картошку всю выполол, и ломаные штакетины в заборе поменял. А как слушать-то её, пожилого человека, умел внимательно. Олимпиаду по телевизору научил смотреть. Объяснял всё терпеливо, зачем бегут, куда прыгают… Хороший паренёк, ничего не скажешь, душевный такой…Непонятно было, конечно, Пелагее Ивановне, что связывало Лёвушку с сыном её непутным. И разница в годах такая, и характер совсем другой. От того слова доброго никогда не услышишь. Ну, да ладно, это их дела, мужицкие…

– Батюшки!.. Ты што-ли, Лёвушка!

– Я-я, баб Паш, пускай давай – В приготовленных специально для побега новых спортивном костюме и кедах «бесконвойник» Глотов выглядел вполне прилично. Ни дать, ни взять – только что со стадиона…

Пожарили картошку, уже молодую, огурцов с помидорами нарезали, благо конец августа за окном. Постным маслом полили. Яиц отварили. Баба Паша на этом не успокоилась, такая ж неуёмная осталась. Топор Лёве вручила, привела в курятник. Сняла с нашеста одну из сонных кур. Сварили с лапшой.

– У меня, Лёвушка, после смерти Вени, царство ему небесное, никого на этом свете не осталось – искренне радовалась гостю Пелагея Ивановна…

Через два часа за стол сели. Бабушка подпол открыла. Лёва слез. Ё-ё, а там водки-то! Больше ящика. Старинная ещё, по три шестьдесят две и четыре двенадцать. Вениамина помянули. Пелагея Ивановна из рюмочки тоже пригубила. После половины стакана и пережитого за прошедшие сутки Глотова, даже при такой закуске, вскоре повело. Не допив вторые полстакана и не доев вторую куриную ножку, он попросился спать. Заверил бабушку Пашу, что завтра обо всём переговорят и строго наказал никому о его здесь появлении не говорить. Помыкавшись по избе, Глотов забрал матрац с одеялом и спрятался на терраске с глухими оконными занавесями.

Спалось Глотову плохо. Сначала, вроде, забылся, а потом сны тяжёлые пошли. То привидится, что отрядный его будит. Подымайся, кричит, набегался. Хватит, срок себе уж намотал. Очнулся Лёва в страхе. Не понял сразу, что сон это. Только успокоился, «бугор зоновский» приснился. Зря, говорит, ты сбежал, Глотов. Никто тебя грохнуть и не собирался, крыса ты паскудная. Накажут чуть-чуть и все дела. Возвращайся, говорит, ждут тебя блатные…Только опять забылся Глотов, покойный Вениамин появился. Рот раскрывает, а слов разобрать невозможно. И кулаком всё грозит. Мол встречу я тебя, как явишься в царство мёртвых…

А под утро петухи разорались. До такой степени, что инстинкт самосохранения у Лёвы отступил. Психанул он, плюнул на всю конспирацию и в избу досыпать перебрался. А баба Паша блины уже печёт. Ещё раз наказал хозяйке Глотов, чтобы заперлась и никого в дом не пускала. Сама ко двору, если что, выходила. Проснулся к обеду. Пелагея Ивановна на стол накрыла. Початую ночью бутылку выставила. Настороженная стала, от вчерашних восторгов и следа не осталось. Глотов молча выпил. С бабой Пашей глазами не встречается и думает всё, раньше ни до того было, как объяснить ей визит свой ночной и от людей скрывание. После второго полстакана в голове немного прояснилось и появились мысли кое-какие. Не надо, говорит, баб Паш, чтобы знали обо мне в деревне, а то хулиганьё за мной гоняется. А до города тут рукой подать. Узнает, говорит, где нахожусь, не сдобровать мне тогда. Я, баб Паш, поживу у тебя с недельку и съеду.

– А чаво ж они тебя сгубить-то хотят, хулюганы эти? – смягчилась Пелагея Ивановна – А милый?

– Ну…это наши разборки, тебе они не интересны.

На следующий день Глотов, промучившись опять бессонницей, встал также поздно. За столом по насупленным бровям хозяйки и по тяжёлому её молчанию понял: что-то случилось.

– Чего молчишь-то, баб Паш? Что новенького в деревне?

– Чаво-чаво – сходу к теме перешла Пелагея Ивановна – бабы в сельмаге сказывали, участковый приезжал. Говорил, лихой человек один с тюрьмы убёг. Велел сказывать ему, кто чё узнат. Вот и новенько… Не тебя ли, милый, он ищет-то? – Пелагея Ивановна пристально, как это делают пожилые люди, посмотрела на переставшего жевать Глотова.

– Да ты что, баб Паш! – наконец опомнился тот – Ты же меня знаешь… Ну какой из меня тюремщик в самом деле. Может ещё убийца – скажешь… Не то это всё, совпадение…

– Ну-ну, дай Бог – вздохнула Пелагея Ивановна – Дай-то Бог…

Прошло ещё двое суток, за которые Лёва и бабушка Паша эх и наговорились вдоволь. У хозяйки и на душе отлегло, так приятно общаться было с Лёвушкой. Эх и чуткий всё ж он человек! Обо всём расспросит и внимательно всё выслушает. И о здоровье поинтересуется, и о новостях сельских. А как сочувствует! Сын Вениамин никогда так с ней не разговаривал, вообще её жизнью не интересовался. Свою-то жизнь не сумел устроить, сгубил из-за вина проклятого. Ну да ладно, всё равно пусть земля ему будет пухом. Сын всё-таки. А Лёвушка, конечно, совсем другой человек. Глаза-то какие добрые, как девичьи. Не всякая внучка родная так ласкова с бабушкой своей. Нет, не всякая…И ведь не пьющий Лёвушка совсем. Знает, что полон подпол водки, а третий день вторую бутылку допить не может. Взрослый-то мужик! Телевизор смотрит, да газеты всё старые перечитывает. Оставался бы совсем. В совхозе бы работал, по хозяйству помогал. Женился б на местной. Глядишь, и дом бы ему отписала…

На следующий день в магазине узнала Пелагея Ивановна, что у сельсовета фотографию вывесили. Беглеца того, что участковый ищет. Защемило у бабушки Паши что-то в груди, нехорошо стало. Пошла-таки, посмотрела. Домой вернулась, не помня себя. К иконе – сразу. Помолиться сил не хватило. Расплакалась тихо-тихо, по-старушечьи. Лёва телевизор выключил, подошёл. Приобнял её за плечи, расспрашивать стал. Почуял же неладное, понял всё, можно сказать. Высказала она про фотографию увиденную. Страха-то не было, обида только, что обманывал её Лёвушка. Да тот и сам, видно же, еле слёзы сдерживал.

– Ну хватит, баб Паш – голос Лёвушки дрогнул – Не хотел я тебе всё это рассказывать. Что в жизни моей получилось. И не потому, что сдашь ты меня, а потому, что ни за что отсидел я пять лет. Чужую вину на себя взял. Пытали меня менты, вот и не выдержал… Оговорил себя, будто почтальонку с пенсиями ограбил. Сильно били меня в ментовке, что угодно на себя наговоришь. Не дай Бог кому такое испытать. Поверь мне, баб Паш, ты ж меня знаешь…

Ничего не успела ответить Пелагея Ивановна. Встала вдруг с табуретки, а сказать ничего не может, только рукой в окно показывает. Взглянул в окно Глотов и похолодел весь: в палисадник двое входят, в милицейской форме. Посмотрел на бабушку обезумевшими глазами и в подпол кинулся. А Пелагея Ивановна успела ещё лицо ополоснуть под рукомойником.

– Здравствуй бабуля! – громко и зычно начал с порога участковый – Как поживаешь?

– Здравствуйте сынки. Поживаю потихоньку – Пелагея Ивановна старательно отводила взгляд от крышки подпола – Чаво ещё остаётся-то.

– Ясно – участковый заглянул в переднюю комнату – Подворный обход мы, бабуль, делаем. В бане у себя, в сараях давно была?

– С утра была…

– Мы посмотрим?

– Глядите…

– А чего, бабуль, газеты старые-то выгребла? – участковый приостановился на пороге.

– Стены надоть клеить – как-то сразу вырвалось у Пелагеи Ивановны – под шпалеры, чтоб не отходили.

– Ну-ну, если встретишь кого пришлого, подозрительного, сообщи уж как-нибудь…

Когда милиционеры вышли в улицу, Пелагея Ивановна расплакалась уже навзрыд. Не могла никак остановиться. Через двадцать минут вылез Глотов. Обнял бабушку, по волосам гладит, успокаивает. Спасибо, говорит, баб Паш, век не забуду, что ты для меня сделала. Уйду, говорит, я сегодня в ночь, не буду тебя подставлять…

– А может вернуться тебе, Лёвушка, – подала голос Пелагея Ивановна – А потом придёшь и живи у меня сколь хошь и…

– Да ты что, баб Паш! – не дал договорить Глотов – Они ж прибьют меня, точно тогда не свидимся. Ты никому про меня не говори. У них ведь и собаки есть, пустят по следу, вмиг отыщут… Ладно?

– Ладно-ладно. И так уж грех на душу, видать, взяла – Пелагея Ивановна встала под образами и принялась креститься – Не знаю даже, отмолю ли…

День этот длился, казалось, бесконечно. Когда совсем стемнело, присели на дорожку. Помолчали, как водится. Затем Глотов медленно поднялся с табурета. Закрепил за спиной рюкзак с бережно уложенными бабой Пашей пирогами и прочей снедью – Пошёл я… А ты спать ложись, отдыхай. Намаялась со мной-то…

– Да хранит тебя Господь – Пелагея Ивановна многократно перекрестила Лёвушку. На цыпочки приподнялась, чтобы в лоб поцеловать… Жгучая резкая боль под сердцем отозвалась по всему телу, нежданно и стремительно.

– Так надо, баб Паш. Кабы не сдала ментам – Глотов сбросил на пол окровавленный нож. Оттащил Пелагею Ивановну ближе к вешалке. Быстро набросал на умирающего человека всю висевшую одежду. Газет ещё подкинул. Поджёг. Сухие ткань и бумага занялись сразу. Глотов спешно прошёл к комоду. Забрал лежавшие там триста рублей. Двух сотен, что дала при жизни баба Паша, Лёве показалось маловато…

Вскоре дом Пелагеи Ивановны вовсю пылал, пробивая страшным заревом ночную мглу по всей округе. Глотов к тому времени одолел картофельное поле. Часто-часто, по-звериному как-то, отдышался. Ещё раз оглянулся и кинулся в побег…

Отпусти

За окном в разгаре «бабье лето». Напряжённый рабочий день заканчивался. Следователь уже сложил все рабочие бумаги в сейф, когда в дверь робко постучали.

– Да-да, заходите… – за дверью, видимо, не расслышали, и вновь раздался стук – Да заходите же!

– Можно? – дверь приоткрылась и на пороге появилась женщина, на вид лет сорока пяти. По повязанному на голове платку, простой одежде и натруженным рукам можно было определить, что женщина эта явно сельская и даже не с райцентра. – Можно? – переспросила посетительница, нерешительно остановившись в дверном проёме…

– Заходите – кивнул следователь – присаживайтесь – указал рукой на стул. Женщина осторожно присела. Осмотрелась.

– Слушаю… Я Вас вызывал?

– Нет-нет, не приведи Господь – всплеснула та руками и тут же спохватилась – А это Вы – Игорь Николаич?

– Он самый – кивнул следователь – Вы по какому вопросу? – Женщина тяжело вздохнула, на глазах навернулись слёзы – Мужика мово Вы сегодня посадили…

– Какого мужика? Фролова что-ли?… – следователь принялся объяснять – Я не «сажаю», «сажает» суд. А я задержал вашего Фролова на сорок восемь часов по подозрению в совершении кражи. В пятницу повезу его к прокурору и судье. Они и решат, будет ли ваш муж находиться до суда в следственном изоляторе или – дома под подпиской…

– Не вези-и-и его к пракарору… Христа ради-и – женщина совсем расплакалась, часто-часто промокая носовым платком глаза – Не воз-и-и, будь так мил – совсем разрыдалась, вздрагивая всем телом.

– Да Вы что – подрастерялся следователь – Вы ж не на похоронах, разве можно так убиваться. Успокойтесь! – Женщина, казалось, ничего уже на слышала, и вот-вот начнёт голосить и причитать. Игорь Петрович налил из графина в стакан воду и протянул рыдающей. Та благодарно кивнула, сделала пару глотков и почти успокоилась, но тут же вновь расплакалась.

– Как ваши имя-отчество? – следователю всё это стало поднадоедать.

– Нина я – продолжала всхлипывать посетительница – Васильевна. Отпусти-и, Христом Богом прошу-у… У меня сынок такой же, как Вы-ы…В армии служит, вернётся весной…

– Ну подождите, Нина Васильевна – следователь поднялся со стула и стал расхаживать по кабинету – Вы же взрослый человек и должны понимать…Вы же сами знаете, что супруг ваш уже три судимости имеет, что всю деревню вашу он уже обворовал…что спиртным злоупотребляет. Ну как я его такого могу отпустить?

– Да с соседями-то я рассчитаюсь – начала успокаиваться, наконец, женщина – Не смогу я без него, никак не смогу…

– А какая от него польза?! – начал злиться следователь – Какая от него польза? Вам, семье, обществу? Нигде не работает, пьёт, ворует… Зачем он такой нужен? Я что-то Вас не понимаю…

– Ну для обчества теперича ни от кого пользы нету. А так Вы правду говорите – Нина Васильевна согласно закивала головой – ворует, пьёт, спасу нету. Пускай, конечно, сажают… Не впервой… А щас отпусти его ради Бога, свечку за тебя, сынок, в церкви поставлю. Отпусти, хотя бы на недельку – женщина вновь расплакалась – Ведь, почитай, тридцать пять соток у меня. Не выкопаю я одна, никак не выкопаю. А нанять-то не на что…зарплату-то деньгами нам, дояркам, почитай четвёртый год уж не дают, с девяносто первого… Да и доить-то скоро будет некого, стадо всё под нож пускают, христапрадавцы…

– Так он Вам нужен, чтоб картошку выкопать? – дошло, наконец, до следователя – Ну и ну…

– И я про то – Нина Васильевна с надеждой в глазах посмотрела на следователя – пускай картошку выкопат, а там и забирайте его, и сажайте сразу. Ведь своей скотиной только и живём, а пропадёт картошка, и я ведь пропаду…

– Ничем помочь не могу…

– А Вам картошки не нужно? – не потеряла надежды посетительница.

– Нет-нет, не нужно – открестился сразу Игорь Николаевич – ничего мне не нужно, и помочь я Вам в этом вопросе не смогу. Выходите из положения как-то по-другому…

– А молока, яичек?…

– Я же сказал, прекратите эти разговоры – следователь продолжал ходить от двери к окну и обратно – И давайте заканчивать. Ничем помочь не смогу! – Женщина устало поднялась со стула и молча направилась к выходу. В дверях приостановилась – Ну отпусти…

Великий криминальный беспредел

Во втором часу ночи в квартире начальника Зарубинского РОВД Сергея Андреевича Извекова противно и истошно заверещал телефон.

– Во гады! Не дадут до пенсии доработать! – бранясь и чертыхаясь, Извеков перелез через лежащую с краю жену и снял трубку. Так и есть, на другом конце провода послышался разволнованный голос дежурного помощника.

– Сергей Андреевич! Вас срочно вызывает Краснов.

– Какой Краснов? – не понял спросонья начальник милиции, но вскоре дошло – Глава района что ли?… Зачем я ему нужен в такое-то время?

– Не знаю…Он не в администрацию, он Вас домой к себе вызывает – извиняющимся тоном уточнил дежурный – Сказал, чтобы срочно подъехали. Я за Вами дежурку выслал…

Что ещё могло стрястись? – ломал голову Извеков, трясясь в дежурном «УАЗике»-«буханке» по дороге в близлежащее от райцентра село, где и проживал самый главный районный начальник – бывший председатель местного сельхозкооператива. Сам Сергей Иванович районной милицией руководил уже восьмой год, с 90-го года ещё. Воспитан он был порядком советским, потому со всеми местными хозяйственниками всегда держал дистанцию. И с нынешним районным главой отношения имел только официальные, семьями-то они точно не дружили.

Проехав кое как убранные поля, заброшенные и полуразрушенные фермы, прибыли, наконец, в село. В доме Краснова светились все окна. Находились напрочь расстроенные и растерянные хозяин с супругой, два председателя соседних сельхозкооперативов – близкие их друзья, а также, очень уж задумчивый, незнакомый парень. Глава района вышел с Извековым во двор, где и ввёл в курс дела.

Оказывается, дочь Краснова, которая семнадцать с половиной лет назад была названа Екатериной, не на шутку сдружилась с одним местным жителем. А тот, мало того, что был простым шофером, так ещё на девять лет её старше. Родители влюблённой, понятное дело, были не в восторге от такого выбора. Это – мягко сказано… Вопрос встал настолько остро, что девушка просто-напросто утром тайком собрала свои вещи и из дома пропала. Оставила записку, что уезжает и выходит замуж. Родители, стараясь не поднимать лишнего шума по селу, принялись за поиски. Однако, смогли отыскать только жениха. Безрезультатно обыскали всё его домохозяйство, после чего доставили «виновника торжества» к себе домой. Долгие и упорные убеждения и увещевания результатов, к сожалению, не принесли. Вадим, так звали избранника их дочери, в свою очередь убеждал супругов Красновых, что он любит Катю, а она – его, и что, однозначно, наперекор всем препятствиям, они поженятся. При этом, он напрочь отказывался назвать место нахождения своей любимой…

– Сергей Андреич – нервно прошагиваясь по двору в кромешной ноябрьской темноте, перешёл почти на шёпот районный глава – Возьми этого ушлёпка, поговори с ним по-милицейски… Я потому тебя и вызвал, чтоб и в милиции никто не знал, чтоб огласки не было. Ну ты меня понял?

– Понять-то я понял – призадумался начальник РОВД – но, честно говоря, такого в практике у меня ещё не было…

– Ну реши с ним, я тебя прошу.

– Постараюсь…

Вадим выглядел гораздо моложе своих двадцати шести лет. Среднего роста, худощавый, он больше походил на паренька. Извеков засел с ним на самом заднем сиденье дежурной «буханки», подальше от водителя. Потом, когда надоело говорить в полголоса, выпроводил милиционера на улицу. Собеседник явно к откровенному разговору с милицейским начальником не располагал. Весь напрягся, отвечал вяло, неохотно и не впопад. Психологический контакт явно не налаживался. Опытный и умудрённый жизнью Извеков вскоре понял, что душеспасительными беседами положительного результата он однозначно не достигнет, дочь районного главы этим путём явно не отыщет…

– А холодновато что-то становиться… – закуривая очередную сигарету, плавно протянул, можно сказать, пропел начальник милиции – Минус два где-то, подмораживает. А кстати, Вадик, ты в курсе, что восемьдесят процентов погибших от переохлаждения замерзают именно при такой температуре… Да-да, при сильном морозе погибают намного меньше, а ноль-минус 2–3 – очень коварная температура. Человек-то холода особо и не чувствует, расслабляется, засыпает, а наутро – труп…

– Да ладно!.. – как – то сразу весь съёжился и нервно заёрзал жених.

– Да-да, без балды… – обрадовался про себя Сергей Андреевич, что попал в «десятку» – Так что думай, голова, а то поздно будет. Будет вам тогда любовь до гроба…

– Ну хватит!.. Каркать… – голос Вадика заметно стал подрагивать – Ладно… Отпустите меня, через полчаса приведу её… К родителям приведу…Я не обма…

– Ща-ас! Уже отпустил! Я ж к тебе таким доверием проникся… – взялся ехидничать милицейский начальник – Нет, милый, за девочкой этой поедем мы вместе. И чем скорей, тем лучше!..

– Всё-всё, поехали…

Вскоре прибыли на окраину села. Вадим провёл задами на один из огородов. Слава Богу, грязь на дорогах и тропинках подморозило и идти было вполне сносно.

Как и предполагал Извеков, девушка находилась в бане. Сидит-горюет себе на лавочке в темноте, одна-одинёшенька.

– Ты бы, дочка, хоть бы свечку зажгла! – светил зажигалкой и не скрывал своей радости Сергей Андреевич.

«Дочка» никаким ответом его не удостоила, к возлюбленному кинулась. Обнимаются, целуются, шепчутся о чём-то…

– Ну хорош, молодёжь! – надоело дожидаться начальнику РОВД – Руку дай сюда – обратился уже конкретно к Екатерине.

– Да какое вы имеете право! – заартачилась та – Я что вам преступница! Я что…

Не вступая в дебаты, Извеков резко и крепко ухватил своей ладонью девушку за руку повыше кисти и вывел наружу. Там главная дочка Зарубинского района опомнилась, явно хотела повыступать. Но не стала, умная, всё же, девушка оказалась. Молчком села в машину. По дороге завезли Вадика к его дому… Теперь началась и не собиралась прекращаться сцена расставания влюблённых. Сергей Андреевич вновь устал ожидать и почти насильно вытолкал жениха из «УАЗика». Остальной путь до дома своего Катя не проронила ни слова.

Краснов вышел к калитке палисадника. Обнял дочку, но тут же взял себя в руки – Иди в дом, там поговорим! – взялся жать и трясти руку Извекову – Спасибо Андреич! Спасибо большое…

– Какое спасибо, вы смотрите, что она творит!..

А «творила» девушка следующее. Не доходя до крыльца родного дома, резко свернула влево. Перепрыгнула через полуметровый заборчик в палисадник к соседям и скрылась в темноте. Двое взрослых мужиков, двое очень ответственных районных начальников со всех ног кинулись в тот палисадник. Но было уже поздно. Ночная мгла растворила в себе искомого человека. А пока сбегали за фонариком, побег уже состоялся.

– Ладно, придёт… никуда не денется – устало махнул рукой отец – Давай, Сергей Андреич, до завтра…

И вот уже милицейский «УАЗик» направляется в родной райцентр. От той эйфории в связи с блестяще проведённой операцией у Извекова не осталось и следа. Остались чувства досады и неудовлетворённости результатами работы… Короче, возвращался начальник милиции домой в настроении куда ниже среднего. За грустными мыслями этими и не заметил, как подъехали к Зарубину. Очнулся, когда крайний дом проезжали – Пашки Феклистова, с которым в школе вместе учились, в одном классе. Тот отличником всю жизнь был. И школу с золотой медалью закончил, и институт – с красным дипломом. Сейчас-то он не Пашка конечно, Павел Иванович. Директором школы работает. Вот ведь – и отличник, и директор, а забор себе нормальный справить не может…

Извеков вспомнил недавнюю встречу выпускников. Тридцатилетие отмечали, как десятилетку закончили. Вспомнил, как пьяненький Пашка, нет, Павел Иванович конечно, на перекуре в школьном дворе с жаром убеждал его: «Попомни мои слова, Серёга! Через сто лет назовут историки наше поколение поколением лохов, великую державу прошляпивших! А время наше – великим криминальным беспределом! Вот увидишь…» Вспомнил, как отшутился тогда: «Увижу-увижу, через сто лет особенно…»

За мыслями этими и не заметил Сергей Андреевич, как его к дому подвёзли. Пожимая руку милиционеру-водителю, глухо произнёс: «Ты, Саш, ничего не видел и не слышал. Ты меня понял?»

– Понял-понял, товарищ подполковник… – не на шутку испугался тот.

– Проболтаешься, уволю сразу! – закончил прощание начальник и усталой походкой направился к дому.

Краснов позвонил в половине десятого утра. Голосом измученного в усмерть человека сообщил: «Так и не пришла ведь… А этот гадёныш на работу вышел, мы его в гараже выцепили. Опять, падла, клянётся, что не знает, где Катя. Приезжай давай, я не знаю, что делать…

Оставив водителя в отделе, Извеков поехал один. Прибыв к Главе домой, застал почти аналогичную ночной картину. Только Вадим вёл себя уже уверенно, из чего старый милиционер сделал вывод, что на этот раз он просто так не расколется.

– Давай, милый, отъедем, побеседуем… – вдвоём они уехали на окраину села, остановились в прогоне для скота. Вышли из машины, присели на брёвнышке. Не ошибся Сергей Андреевич, не собирался совсем этот парень идти навстречу. Ни родителям Кати, ни ему…

– Я ещё раз говорю! – даже распаляться стал – Не знаю я, куда она уехала! Ну что вы ко мне все пристаёте. Она взрослый человек, сама вправе решать, как ей жить. Я её из дома не похищал! Так что ко мне больше не приста…

Удар в солнечное сплетение был короток и резок. Не ожидал Вадим такого от немолодого уже милиционера, офицера старшего. Свалился с бревна, долго корчился в удушье.

– Извини сынок – Извеков прикурил сигарету – человек больно важный пропал. И знать мне надо, где он находится сейчас. А помочь можешь ты только. И такое поведение тебе с рук не сойдёт. Ты думаешь, мне больше заняться нечем, как с тобой тут валандаться. Ты так думаешь?

– Нет… – откашлялся наконец Вадим – Не так…

– Ну так ты сейчас скажешь, где Катерина, или тебя в отдел забрать!?

– Сейчас…

Где-то через час начальник РОВД и Вадим по убитой лесной дороге добрались до глухого железнодорожного полустанка-хутора, состоящего из трёх домов.

– Во-он дом моей бабушки – провожатый указал на одну из избушек – Там она… Я с вами не пойду…

Извеков чуть не ползком, задержание-то какое ответственное, пробрался через огороды во двор дома, проник в сени и резко распахнул входную дверь. Слава Всевышнему, на месте оказалась девушка! На кровати посиживала, журнал пролистывала, да в окно поглядывала. Хорошо, что милиционер опытный изначально конспирацию соблюдал и не попёрся крыльцом парадным. Сникла как-то Катя, неповиновения вообще не оказывала. А может в глубине души и обрадовалась, что нашла её милиция, забрала из глуши этой жуткой. Точно не могу сказать, но факт тот, что покорно села она к Извекову в машину и на жениха не ругалась, за предательство вторичное. Так вот, в сплошном молчании и доехали до катиного дома. В этот раз Сергей Андреевич оказался намного умнее. Крепко ухватив девушку за руку, сам провёл и через палисадник, и через сени. В кухню завёл, где и сдал родителям счастливым. Удовлетворение почувствовал огромное от работы своей такой классной, гордость за себя – профессионала с большой буквы! Скромно вышел во двор и уехать хотел незаметно. Не успел…

Следом за ним поспешал уже благодарный отец. Но, увидев у крыльца парня дочери своей, проскочил мимо Извекова, и, не сказав ни слова, сходу кулаком Вадиму – в челюсть, затем ногой – в живот. Молодой человек, при этом, повёл себя как-то странно. Не защищался, не убегал, а только тихо охал и зажимался руками. Началось форменное избиение…

– Ну хватит! – спохватился, наконец, начальник милиции и оттащил Краснова от пострадавшего. Успокоив районного главу, выгнал из палисадника и дальше молодого человека, сел в машину и в отдел к себе поехал. Настроение, как и прошлой ночью, было напрочь испорчено. Мрачные мысли одолели, что он, типа, на стрёме стоял, когда большое начальство произвол чинило.

Когда проезжал у дома директора школы, вспомнился Извекову тот «великий криминальный беспредел»…