Пол-девятого Саша заметил, что не может наскрести сил, чтобы заговорить с девушкой, присевшей рядом за стойкой бара. Девушка дождалась свой коктейль, с почти материнской жалостью посмотрела на немого Сашу, которому впору было вставлять в глаза спички, разочарованно похлопала коровьими ресницами, и, (как у молчаливых незнакомок и принято) дыша духами и туманами пересела за столик в зал.
Саша подумал что это – знак, что любому геройству есть предел, а тридцать минут ничего не решают, и решил было уже удалиться спать, но тут рядом присел совсем молоденький, но бойкий парнишка, представившийся студентом. Разговорились на удивление легко, выпили, и, как это обычно случается с людьми, которые никогда больше не встретятся, быстренько пересказали друг-другу события всей жизни до сего дня.
Когда студент, прощаясь, пожал Сашину руку, Саша расстроился потере нового знакомого лишь на секунду, но тут же обрадовался тому, что можно отправляться домой спать. Вернее – обрадовался бы, если бы на это были силы.
Повернулся на стуле, и собрался уже было дать природе последний и решительный бой, и, поборовшись с неумолимой гравитацией, добрести-таки до горизонтальной поверхности дивана, однако увидел странность в картинке. То-ли сознание как раз в этот момент качнулось в кристально-чистый мыслительный плюс, то-ли не качнулось само, а было туда вытолкнуто чувством потенциальной опасности, так или иначе Саша за секунду успел оценить что в увиденном неправильно: попрощавшийся студент пошёл не к выходу, и не в туалет, он уселся в зале за столик напротив чернявого усатого крепыша лет сорока пяти. Причём не поздоровался, не сделал паузы чтобы спросить разрешения присесть, просто уселся, наклонился чуть вперед, словно собирался секретничать, и, похоже, заговорил. Заговорил или нет – уверенности не было, потому что студент сидел к Саше спиной, однако крепыш явно слушал собеседника, временами согласно кивал слегка, а иногда несогласно вскидывал брови. А ещё, похоже, вставлял короткие реплики.
Что ж это получается? Значит, они пришли сюда вместе, а потом крепыш отправил студента говорить с Сашей, выведать что-то, а теперь доклад слушает? Саша передвинулся на один стул влево, поближе к охраннику Тёме.
– Тёма, видите тех двух, в середине зала, постарше и помоложе, который помоложе – только что тут со мной говорил. Это что, какое-то криминальное кидалово?
Тёма глянул в зал. Крепыша он тут неоднократно видел раньше, хотя конечно не знал, что Валерий Мурадович – сотрудник госбезопасности. Зато Тёма прекрасно знал Андрея, Веркиного ухажора, курсанта Академии ФСБ.
– Нет, Александр, – Тёма успокаивающе улыбнулся и отрицательно покачал головой. – это – уж точно не криминал.
Угу, вот как. Если «точно не криминал», значит, что-то криминалу прямо-противоположное. Держава. Госслужба. Вернее – спецслужба.
– А кто тогда? Милиция или контрразведка?
Тёма опять улыбнулся с видом сфинкса, и неопределённо пожал плечами.
«Ладно, Не хочешь говорить – не говори. Без тебя обойдёмся, конспиратор хренов.» – подумал Саша. – «Итак: милиция – вряд ли. Я в стране – один день, даже меньше. Не мог я успеть милиции не полюбиться в этот приезд, а если у них на меня зуб с прошлых приездов, меня или задержали бы прямо в Шереметьево – на въезде в страну, или же не успели бы найти до сих пор. Да и не милицейские методы. Кто я им, чтобы меня так серьёзно разрабатывать? Милиция бы ткнула "корочками" в нос, да и выспросила что хотела. Значит – не милиция. Соответственно, методом исключения – контрразведка. Я из-за границы приехал, вот они и… »
Тут галоп мыслей кончился. Вместо мыслей пришла обида. Там – американцы, для них Саша – потенциальный враг, русский офицер. А тут Саша был Дома. Здесь все были Свои. И Саша тут был – Свой. Здесь он был за спиной Своей армии, которая защищала Сашу от супостата внешнего. Здесь он был прикрыт Своей контрразведкой, которая должна была защитить его от той же чужой военной разведки, которая совсем недавно так нешуточно напугала. А они… Ну подошли бы, поговорили, расспросили… Зачем же так-то, как будто Саша – вражина какой?!
Саша поднялся, покачнулся, и быстро, чтобы не упасть, подошёл к столику, за которым сидели крепыш и студент. Хлопнул студента по плечу, наверно чуть сильнее чем требует дружеское приветствие, и без приглашения уселся с ним рядом, оттеснив к стенке. Со злобненькой ухмылкой в упор посмотрел на крепыша. Верней, попытался – получилось неочень, уж слишком обидно было.
– Так вы, значит, контрразведка? Там блин американцы пугают, а тут… да я же.. да я же…
Нужных слов не находилось.
«Надо же,» – успел подумать Саша. – «оказывается, "вместо слов – одни эмоции" – не только фигура речи, действительно бывает… » , и выпалил совершеннейшую инфантильную чушь: – … Да я же… наш!
Обидно было действительно почти до слёз. Обида, смешавшись со злостью образовали ту самую чёрную смесь, которую ощущаешь физически – ноющей болью в области солнечного сплетения. Дети от этой боли горько плачут, а взрослые – в хороший день дают кулаком в морду, а в плохой – хватаются за оружие.
Саша старательно переводил взгляд с крепыша на студента. Усатый крепыш глядел доброжелательно заинтересованно, но встретиться глазами (чтобы зыркнуть как следует) с ним почему-то не получалось, а вот фальшивый студент насупился, выжидательно глядя на усатика.
Краешком сознания оценив обстановку, Александр понял что со стороны крепыша ничего произойти не может – тот сидит слишком далеко, да и препятствие между ними. Зато студент инстинктивно старался отодвинуться подальше от психа, плюхнувшегося за их стол – некомфортно ему было так близко. А вот Саша в тактическом плане как раз чувствовал себя просто шоколадно. Вин-Чунь (которым Тимофеев занимался уже изрядное количество лет) как раз и приспособлен для боя на сверхкоротких дистанциях, на расстоянии короче чем вытянутая рука – как раз на такой, на которой студент притаился. Как говорится, оттачивать техники Вин-Чуня с двумя партнёрами можно и в телефонной будке, причём ещё и свободное место останется. А чтобы студенту служба мёдом не казалась, Саша ещё смерил его взглядом,и мечтательно улыбнулся можно плотояднее. Так, наверное, охотник оценивает на антилопу, с одной стороны как бы теоретически и «не испытывая к ней личной неприязни», а с другой – мысленно прикидывая, на какой стене обеденной залы её рога будут выглядеть авантажней всего.
Чем больше затягивалась пауза, тем больше студент бычился, и как-то совсем по-детски дулся, так что Саша, мстительно собиравшийся про себя перекрестить его из «студента» в «молокососа» или «пацанёнка» даже передумал. На студента смотреть перестал – чёрт с ним, с дурачком малолетним. Сосредоточился на крепыше – тот явно главный, ему-то за всё и отвечать придётся.
– Ты вот что, Александр… – медленно начал Валерий Мурадович , поглаживая щёточку усов ногтем большого пальца. – Ты, видно, парень здоровый. Спортом, наверное, занимаешься? – и не дав Саше ответить, добавил побыстрее, с дозированной, но явно проступающей подначкой: – А давай на руках поборемся, а?
И тут же левой рукой резко сдвинул стоящую перед ним пустую кофейную чашку в сторону, освобождая потенциальное поле боя, одновременно взгромоздив правую локтем на столешницу.
– А давай!
Удивляться тому что незнакомый человек назвал его по имени было некогда, а совершенно неожиданному, а вернее – откровенно дурацкому предложению Саша даже обрадовался. Поставил правую локтем на стол напротив крепышовской, выровнял локоть на одну линию, чтоб потом не смел говорить этот гад усатый будто Саша жухает. Сейчас боевой злости было столько, что Саша был совершенно уверен, что через секунду впечатает руку противника костяшками в стол. Да так впечатает, что та просто разбрызгается кровавыми ошмётками, как монстр из компьютерной игры-стрелялки, поверженный прямым попаданием какого-нибудь там бластерного лучемёта. Сейчас будет вам козья морда в сарафане!
Через две секунды борьбы руки так и не сдвинулись из нейтрального положения, зато Саша почувствовал, что энергия вытекла из него без остатка. А может и не было её, энергии-то? Теперь Саша уже не боролся, а опирался на руку Зарипова. Валерий Мурадович осторожно высвободил кисть, перевёл взгляд на Андрея, многозначительно приподнял бровь, как бы говоря: «Учись, сынок, пока я жив – разрядили ситуацию, избежали совершенно лишнего скандала с потасовкой». А Саша, потеряв дополнительную точку опоры, даже сидя на стуле умудрился опасно покачнуться. Злость совсем ушла.
«И чего я так на них кинулся?» – внутренне сокрушился Саша пристыженно рассматривая крышку стола – «Ведь чуть не ударил. А люди всего-то свою работу делают. Вот же недосып… Всё равно – стыдобища! Ой, стыдобища… Устроил скандал как кисейная барышня.»
А потом вдруг представил как выглядел бы его отпуск, а может быть и значительная часть жизни после того, как он влепил бы кулаком в голову сотруднику контрразведки, и запаздало испугался. Правда, испугался как-то лениво и меланхолично, потому что реальность вновь принялась притормаживать и волниться.
Телефон на столе опять завибрировал. Валерий Мурадович посмотрел на экран, и почти скороговоркой произнёс:
– Ты, Саша, парень хороший. У нас к тебе претензий нет. Извини, если чем обидели.
Саша хотел для проформы спросить: «У нас – это у кого?», но не успел. Зарипов поднялся. Прощаясь, хлопнул Сашу по плечу, кивком приказал Андрею следовать за собой, и быстрым шагом направился к выходу, заранее поднимая телефон к уху. Телефон должен был вот-вот зазвонить. На экранчике светились цифры «»999«» – код, расшифровывавшийся как «Тревога!»
08. Нелепая случайность
План операции у Аверина откровенно не клеился. Точнее – клеился, но такой, что самому Валентину Борисовичу казался корявеньким и более опасным, более уязвимым для случайностей, чем того хотелось бы. Вернее – чем того требовали ограничения, выставленные генералом.
Если смотреть отвлечённо, то задача-то – плёвая. Подумаешь, получить доказательство существования некого объекта. Причём не документа на листочке бумаги в ящике стола президента США, не коробочки электронной в сейфе за семью замками, а огромного самолёта на обычной военно-воздушной базе. Самолёта не в ангаре секретном за колючей проволокой, а на взлётно-посадочной полосе, или даже в воздухе над этой самой базой. И доказательство-то нужно не самое сложное, не крыло, не двигатель, не пленный лётчик и мёртвый штурман, а всего лишь фотка. Тоже мне задачка, сфотографировал это летательный аппарат да и всё. Ну, если далеко, то специальную аппаратуру применить можно. Если далеко и ночью – тоже аппаратуру. Щёлкнул, отвёз картинку в консульство российское, а оттуда она со всем комфортом дипломатической почтой – в Москву. Или ещё проще, подошёл к произвольному компьютеру, и фотку эту отправил электронной почтой. Всё, задание выполнено, вот вам шило – извольте сверлить дырочку для очередного ордена. Так? – Нет, не так. Вернее – не совсем так.
Точное время появления Ладьи на аэродроме базы Хилл – вовсе даже неизвестно. Известно только примерное время. Ещё известны совсем короткие промежутки времени, когда Ладья там точно не появится – когда над этим районом пролетают российские спутники фоторазведки. Логично предположить, что Ладья будет приземляться и взлетать ночью, а днём отсиживаться в каком-нибудь стандартном ангаре – просто для того чтобы сократить число сторонних зевак, готовых пялиться на невиданный ранее летательный аппарат. Так или иначе, время операции растягивается примерно на неделю.
Вроде бы, на неделю – тоже проблема невеликая. Вышел сотрудник разведки из дома, вроде как воздухом подышать и на ютинские закаты полюбоваться, да и выставил аппаратуру. А через неделю – ещё раз воздухом подышать, и аппаратуру снял. Вот тут и вырисовывается первая маленькая проблемка – не было в Юте сотрудников СВР. Юта российскую разведку в последнее время не интересовала, вот и не узаботились агентуру внедрить. Лет сорок назад Юта была перспективным центром ракетостроения, и наши разведчики там присутствовали регулярно. Однако те самые мистические законы рынка сработали так, что ютинская ракетная промышленность тихонько умерла, и советской, а позднее – российской разведке в Юте стало делать нечего. Ведь разведка работает по конкретным задачам, и только там, где есть что-то для разведки интересное на данный конкретный момент. Ну, или на ближайшее, на обозримое будущее. А вот держать агента в каждом уездном городе просто так, про запас – это роскошь, которую ни одна добывающая информацию служба позволить себе не может.
Короче – нет сейчас никого в Солт Лейк Сити, да и во всей Юте тоже нет. Нет даже никого, кто бы там работал или бывал в последнее время. Есть двое сотрудников, посетивших Олимпиаду две тысячи второго года в Солт Лейк Сити, так просто – в порядке стажировки в США. Но оба они работают в Нью-Йоркском консульстве. Казалось бы, тоже не беда, есть же люди в других городах США, да и границы слава богу практически открыты – можно прислать сотрудника только на время выполнения задания. Однако, тут вступает в игру одно из ограничений, обозначенных Сергеем Петровичем – необходимость исключить возможность разоблачения агента, сиречь – возможность шпионского скандала, резких политических ходов, злорадствующей прессы, и общественного мнения, вскинувшегося на дыбки.
Итак, кого мы можем прислать? Самое простое и удобное – разведчика, уже находящегося в Штатах, работающего под дипломатическим прикрытием в посольстве, или в одном из консульств. Как раз рядышком – консульство в Сан-Франциско, а там – третья по численности резидентура, крупнее резидентуры только Нью-Йорке и в Вашингтоне. Однако этот вариант исключается совершенно, потому что разведчики такие давным-давно контрразведкой выявлены, и находятся под плотным наблюдением. Бросить такого разведчика в Юту – всё равно что в «Нью-Йорк Таймс» пропечатать «СВР проводит операцию в Солт-Лейк-Сити и окрестностях, ответственный – шпион Вася Иванов, фотокарточка прилагается.» Даже если этот разведчик сумеет оторваться от наружки, ФБР объявит тревогу, и разведчика этого будут искать пока не найдут.
Более того, рано или поздно информация о повышенной активности русской разведки в Юте ляжет на стол кого-нибудь, кто осведомлён о том, что Лодья должна прибыть на базу Хилл – кого-нибудь, кто как раз занимается контрразведывательным обеспечением Ладьи. А в ФБР ведь работают отнюдь не дураки, да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы подумать пару секунд, и с видом оракула произнести: «Ребята, а я ведь знаю что русским нужно именно сейчас и именно в Юте». А вот после этого американцы, которые сейчас по мере сил берегут все свои секреты более-менее равномерно, обратят особое внимание на Ладью, да и перебросят силы и средства с других направлений. Причём насторожатся все, включая армейцев, так что визит Ладьи в Юту могут просто отменить или перенести.
Второй вариант – прислать нелегала. Разведчика, который работает в Штата без дипломатического прикрытия, а под видом, например, нашего журналиста, или студента, или приехавшего как беженец. Или даже не кадрового разведчика, а американца, завербованного российской разведкой. Если американская контрразведка об этом нелегале не знает – то и не всполошится. А если знает? Знает, и не арестовывает его пока чтобы выявить связи, или подсовывать ему дезинформацию, или ещё какую-то игру затеяла. А если и не выявила не уверена ещё что этот человек на русскую разведку работает, но подозревает, «взяла на карандаш» и разрабатывает, то передвижение такого агента по Штатам вызовет эффект не сильно отличающийся от передвижения «легального» разведчика из посольства или консульства.
Остаётся третий вариант, к нему, собственно говоря, Аверин и склонялся. Склонялся, правда, не от хорошей жизни, а методом исключения, потому что первые два не подходили никак. Третий вариант – прислать извне кадрового разведчика для разовой акции. Прилетит такой разведчик как турист, или как бизнесмен. Безусловно, при въезде в страну контрразведка им может и заинтересоваться, теоретически может он попасть под случайную детальную проверку, но при нынешнем потоке пассажиров между Россией и США шансы проскочить – весьма хорошие. Да и не факт, что случайная проверка выльется в длительное наблюдение, как раз скорее «нет», чем «да».
А уже после пересечения границы Штатов – возможны варианты. Может разведчик останется собой, вернее – тем, под именем кого он въехал в страну. Может имя-фамилию сменить, но остаться иностранцем. А может обернуться и местным, каким-нибудь фермером Джоном Смитом.
Впрочем, это – вариант экзотический, и не применяется почти никогда, потому что притворяться местным, если ты в этой местности не жил достаточно долго – дело неблагодарное. Даже если тебе поставили правильный акцент, и документы у тебя есть, и преподаватели в разведшколе тебя теоретически на туземные колориты натаскали. Даже в разношёрстной, многонациональной Америке. Вернее, в Америке как раз – особенно, потому что тут каждый штат и даже каждый городок имеют свои маленькие, но явные тонкости. Где-то за парковку машины платят так, а где-то – этак. Где-то ударение в названии какого-нибудь соуса ставят так как диктуют правила чтения английского языка, а где-то сохранили историческое, французское произношение. Как московский «бордюр» и питерский «поребрик», как «шаурма» и «шаверма». И все такие мелочи предусмотреть невозможно. Не говоря уже об особенностях не только местности, но и всей страны. Слишком уж много часов надо потратить, чтобы, например, выдавая себя за сорокалетнего советского дядьку (но таковым не являясь) правильно ответить на вопросы класса: «Я – тётушка Чарли из Бразилии, где в лесах живёт много-много диких… кого?». Или, выдавая себя за американца, знать что вещество, которого боится Супермен называется именно «криптонит». Чтобы знать про криптонит, надо в обнимку с комиксами детство провести. А знаете кто такой Чарли Браун? Не знаете? Странно… Не знающий кто такой Чарли Браун сорокалетний американец не менее подозрителен, чем сорокалетний русский, не слышавший про зайца и волка из «Ну, погоди!»
Ещё более веская причина, по которой «приезжие» разведчики почти никогда не выдают себя за людей, родившихся в Америке, или даже за людей, живших в США достаточно долго. Причина эта – трудность изготовления документов прикрытия. Конечно же не самих карточек водительских прав, играющих в Штатах роль паспорта – такие-то штуки в лабораториях разведки можно печь хоть миллионами. Главная проблема – не сами пластиковые карточки, а их электронные истории.
В Америке, в городе размером поменьше Бостона или Чикаго общественного транспорта почти нет, и прожить без машины – практически невозможно. По этому каждый американец по достижении восемнадцати, шестнадцати, а кое-где, как в Айдахо, и пятнадцати лет, получает водительские права, о чём немедленно появляется запись в полицейских базах данных. Обновил права через пять лет – новая запись. Выписали тебе штраф – опять запись. Потерял права, получил новые – запись. Продал машину, купил машину, заплатил дорожный налог, поменял страховку – снова записи.
А каждая полицейская машина теперь оборудована терминалом, и если там, где у тебя проверяют документы есть мобильная связь, то есть и Интернет, а значит – есть у дорожного копа доступ к этим самым полицейским базам данных. И как бы хорошо и правильно не выглядела карточка водительских прав, отсутствие электронной истории – верное доказательство того что права твои – поддельные, а ты – не тот за кого себя выдаёшь.
В общем, если ты не местный, то лучше и не прикидываться. Верней, прикидываться-то можно, но со значительной долей риска, а риск-то как раз в этой операции допускать никак нельзя. Остаётся вариант приезжего. Но приезжий всегда вызывает любопытство обывателей и повышенное внимание спецслужб.
Вот тут-то бы и пригодился агент на месте проведения операции. Хоть самый завалящий агент, пусть даже непосредственно в операции не участвующий. Агент – это безопасный стол и дом, потому что человек, живущий в отеле некурортного города нуждается в мотивировке пребывания. В принципе, Солт-Лейк-Сити как раз – город курортный, но курорты эти – горнолыжные, а весна там как на грех выдалась ранняя и тёплая, и лыжные трассы вот-вот закроются. Опять же, номер гостиницы – это лёгкая возможность дополнительного контроля за подозрительным постояльцем, потому что администрация отелей и гостиничек всегда и везде всегда дружит с полициями и контрразведками.
Кстати, агент – это и та самая мотивировка пребывания, всегда при проверке гораздо лучше сказать не «Я приехал сюда продавать холодильник, а город этот выбрал случайно», а «Я сюда приехал продавать холодильник господину Шульцу, а вот, кстати, и он, не верите – спросите сами». Агент и местную специфику объяснит не отходя от кассы – до того, как её незнание начнёт вызывать любопытство, и водителем поработает, минимизировав возможность проверки документов в случае маленькой аварии, да много для чего может пригодиться. Вообщем, с местным агентом всегда гораздо лучше чем без такового.
Казалось бы, что тут сложного, надо просто внедрить человека, дать ему обжиться, а потом и профессионала для проведения операции присылать. Однако тут стреляет второе ограничение, выставленное Сергеем Петровичем – лимит по времени. Некогда агенту обживаться рядом с предполагаемым местом появления Ладьи. Нет сейчас там готового агента – значит, и не появится, операция пройдёт без него.
Без пятнадцати четыре в кармане Аверина вздрогнула мобилка. Валентин Борисович вытащил телефон, развернул его так, чтобы буквы на экранчике не гасились бликами от настольной лампы. Автоответчик высвечивал номер старого друга, сокурсника и однополчанина Валеры Зарипова. Вот именно Зариповский номер Аверину сейчас и не хотелось видеть. Этот звонок сегодня с огромной вероятностью означал что у Валеры серьёзные неприятности.
– Привет, Валерик.
– Привет, Валя. Заедешь сегодня? – голос Валерия Мурадовича казался наигранно-беззаботным.
– Заеду. Когда?
– Когда тебе удобно, я уже дома.
Так и есть. Не надо быть пинкертоном, чтобы связать то, что Аверин прочитал в утренней сводке, и то, что его друг уже дома в четыре часа дня.
– Значит… – Валентин Борисович по привычке подыскал слова для незащищённого канала связи, которым сейчас пользовался. – … значит, поруководил?
– Как догадался? Шаман наверное! – ответил Зарипов фразой из анекдота, но без тени иронии в голосе.
– Выезжаю, Валера.
Армейская дружба, как известно – не ржавеет, а курсантская – так и подавно. В правильном подразделении у каждого бойца возникает уверенность, что любой товарищ если и не отдаст свою жизнь за твою, то во всяком случае рискнёт ей чтобы попытаться тебя выручить если понадобится. И ты сделаешь то же самое для каждого из них. А курсантские подразделения – обычно очень правильные. Вот и получаются из курсантов друзья на всю жизнь. К счастью, большинству курсантов не приходится проверять на практике утверждение о готовности рискнуть своей жизнью чтобы спасти жизнь товарища, потому что курсантские подразделения – учебные, и воюют редко. А вот Валере Зарипову и Вале Аверину – довелось. Правда, повоевать им довелось уже не курсантами оперативного факультета Высшей Школы КГБ, а лейтенантами Госбезопасности.
Для обеспечения вывода советских войск из Афганистана армией была проведена операция «Тайфун». По разведанным, известным опорным пунктам моджахедов были нанесены воздушные и артиллерийские удары. Конечно же, такими ударами можно было поразить только противника, организованного в нечто похожее на регулярную армию. Так, собственно, и случилось. «Тайфун» нанёс больше всего потерь более-менее организованным войскам полевого командира Ахмад-Шаха Масуда, который кстати, по прихоти шутницы-истории позже сделался лидером так называемого Северного Альянса – союзника России в борьбе против афганских талибов.
Партизанские же отряды, представлявшие наибольшую угрозу для советских войск, выходящих из мест дислокации в Афгане и двигающихся в колоннах к советской границе, огневыми ударами, да и вообще армейскими средствами достать очень трудно, практически невозможно. Невозможно по той самой причине, по которой партизанская война так эффективна – армия не знает где партизаны находятся. По-этому КГБ готовил свою, совершенно отдельную операцию по прикрытию вывода наших войск.
Операция называлась «Раскат» , и звучное название было придумано специально для облегчения утверждения этой операции в высоких кремлёвских кабинетах. Впрочем, и звучало это название в основном в Кремле, да разве что ещё в здании Генштаба на Арбате, где офицеры спецназа КГБ договаривались о системе взаимодействия с армейцами, и в «Аквариуме» на Хорошевке, где договаривались с ГРУ. Впрочем, ГРУ в этот момент крутило свою, не менее хитрую операцию. Непосредственные же участники «Раската» знали только о своих – небольших, локальных операциях под другими названиями, а то и вовсе безымянных.
Типичная наступательная операция спецназа – операция по разрушению системы управления противника. Достигается это уничтожением командиров, и выводом из строя системы связи. В этот раз идея была прямо-противоположной. Выбьешь командира – старшего района, в котором действуют нескольких моджахедских бандачек – это конечно успех. Однако его мгновенно сменит кто-то другой – второй по значимости волк стаи. Разрушишь систему связи – для духов тоже беда небольшая. До того как связь будет восстановлена, банды будут действовать автономно, на своё усмотрение обстреливая наши колонны и устанавливая мины на дорогах. По-этому было решено полевых командиров не ликвидировать, а принудить прекратить боевые действия на время, достаточное для полного вывода наших войск. И систему связи не трогать, чтобы командиры смогли довести решение о приостановке войны до своих бородатых подчинённых.
Как же принудить полевого командира приостановить боевые действия? Да очень просто – его надо напугать. Страх – вообще очень хороший мотиватор. Можно ли напугать лидера моджахедов, бесстрашного воина Аллаха, человека, который и так почти ежедневно рискует своей жизнью? Можно. Потому что напугать его нужно всего лишь на время. Донести до него убедительное сообщение; «Приостанови боевые действия всего-то на пару недель, а там – конец войне. А если не приостановишь…» В общем, теперь главное – сделать так, чтобы сообщение получилось достаточно убедительным.
Примерно за два месяца до начала операции «Раскат» спецназ КГБ прекратил все силовые акции в Афганистане, активизировав акции разведывательные. Были выявлены базы, используемые полевыми командирами, командирчиками и командиришками, примерные графики их перемещения, кишлаки, где живут родные и близкие, расположение строений в кишлаках, и схемы их охраны. Радио-техническая разведка выявила систему радиосвязи, время сеансов, частоты и позывные. Надо заметить, что добытыми разведданными с армейцами не делились, справедливо полагая что у тех соблазн ударить по разведанным целям будет слишком велик.
План операции предполагал одновременную атаку по двум типам целей. Первый тип – базы, командные пункты командиров моджахедов, причём те, на которых командиров нет. Второй тип – населённые пункты, где находятся семьи моджахедов. Цели второго типа были гораздо более сложные, можно сказать – ювелирные, потому что сами семьи не должны были пострадать вовсе – нельзя давать врагу повод для мести. А вот охрана, состоящая при семьях, должна была пострадать по полной программе. Атаковать, подавить сопротивление – и сразу же отойти.
А ещё во время атаки к полевым командирам на выявленных частотах должны были обратиться люди, прекрасно говорящие на фарси, пушту, арабском, таджикском – в зависимости от родного языка конкретного командира. Люди эти должны были объяснить, что такая-то база была атакована не потому, что мы думали что командир этот как раз там – вовсе нет, мы как раз знаем что командир этот – на другой базе, а конкретно – на такой-то. И такое-то село было захвачено не просто так, а потому что мы знаем, что семья командира именно там проживает. Ну, а потом добавить то, ради чего всё и затевалось: «Прекратите активные действия до вывода советских войск, или мы повторим, только без теперешнего гуманизма. А возможности наши вы сами видите.»
Такая грандиозная операция требовала гораздо больше сил, чем было в спецназа КГБ, по-этому разведгруппы дробили на две, а иногда и на три части, и опытный костяк дополняли до полного состава тем, что нашлось. А нашлись конечно в первую очередь младшие офицеры, которых секретным приказом Председателя КГБ вызвали на переподготовку в учебный центр в подмосковной Балашихе, а оттуда самолётами преместили в филиал центра в Таджикистане. Через две недели горной подготовки, учений и стрельб лейтенанты, старлеи и капитаны были назначены на должности стрелков-разведчиков, соответствующие званию «рядовой», однако в спецназе КГБ обычно занимаемые сержантами-сверхсрочниками или прапорщиками.
Вот так Валя Аверин и Валера Зарипов и застали самый хвостик войны «за речкой». Вернулись без потерь, без ранений, с медалями «За Отвагу», и с правильными записями в личных делах, лежащих где-то в подвалах ГЗ – «Главного Здания» на Лубянке. Правда, официально участниками боевых действий не стали, может быть через пятьдесят лет, когда операцию «Раскат» рассекретят… Хотя, тогда конечно будет уже всё равно.
Подходя к подъезду во дворе дома Зарипова, Валентин Борисович увидел Валерика ещё издали – тот медленно прохаживался по тротуару, явно убивая время в ожидании товарища.
– Нинка дома. – не дожидаясь вопроса сказал Валерий Мурадович. – Я ей, конечно, ничего не рассказывал, но баба – она сердцем чует. Да и не дура. Смотрит на меня щенячьими глазами, как будто мне ноги отрезало. Не могу больше эту панихидку терпеть. Пойдём, Валёк, лучше в кафе посидим.
Вышли на Проспект Мира, прошли двести метров до уже знакомого Аверину заведения – тут они сиживали и раньше. Зал был практически пустым, заняли дальний столик в углу, подальше от прочих посетителей. Официантка принесла графинчик с водкой. Налили, чокнулись, грустно выпили без тоста. Ситуация как-таковая, соболезнований и утешительных речей не требовала, требовала просто присутствия. Зарипов знал, что Аверин в курсе происшедшего ночью, без деталей конечно, и уж конечно догадывается о том, что карьера Валерия Мурадовича скорей всего безнадёжно сломана, а Аверин знал что Зарипов знал – к чему слова? Ещё раз налили, ещё раз выпили.