Никуда не исчез мавзолей. Похожий на пирамиду склеп, все также сиял красным мрамором и притягивал толпы людей. Одетые, как на свадьбу, в дорогие брюки и пиджаки, они тянулись длинной вереницей, у которой, казалось и нет конца. Покорно стояли в ожидании своей очереди. Читали книги, смотрели по сторонам, перешептывались друг с другом и зачастую в этом шепоте доносилась заморская речь.
– Туристы? – Удивленно спросил Иван. Даже в бытность его школьных лет, он не помнил такой толпы перед склепом.
– Дипломаты. – Ответил Николай.
– А что они забыли в мавзолее?
– Как что? Там же Верхоправ. Ради пятиминутной аудиенции с ним многие по две недели в очереди стоят. Там люди серьезные вопросы решают. Генерал-губернатор посещает его раз в месяц.
Иван вспомнил о кабинетном разговоре, пригляделся к мавзолею и увидел, что на нем по прежнему пять букв, но первые три сменили.
– Я что-то запутался. – Сказал он. – Так он жив или мертв?
– Он живее всех живых! Жил, жив и будет жить! Можно сказать, что вечно! Его функции выполняет искусственный интеллект, он тоже находится в мавзолее. Так что можно и вопросы решить и к мощам прислониться. Каждые три года в триединый день голосования мы проводим триединые выборы, где избираем центральный комитет священного синода – фактическое правительство, которое возглавляет генеральный патриарх, боярскую думу и обновленное программное обеспечение для ИИ Верхоправа. Обычно выбираем между китайским и отечественным аналогами, иногда пираты подбрасывают и заморский вариант, но тут есть свои риски. В общем все по традиции суверенного демократического вече.
– Понятно. – Сказал Иван.
Войдя в лубочно-футуристический шок, он посмотрел на одну из башен Кремля. На прижатом к стене циферблате застыли могучие стрелки. Толстая и тонкая дружно смотрели вверх, Иван прилип к ним взглядом, ожидая дальнейших движений. Спустя минуту тонкая длинная стрелка дернулась влево. Время продолжало движение вспять. Иван с укоризной взглянул на шофера, а тот просто развел руками. Николай заметил их возню.
– Что? Стрелки смутили? – Усмехнулся он.
– Нет-нет! – Ответил Иван, скрывая созерцательную особенность путешественника во времени.
– Да не стесняйся ты. Я сам еще не привык, что они движутся в обратную сторону, но такова особенность нового календаря.
– Так ты тоже это видишь?
– Конечно. Все это видят, но многим это все еще режет глаз. Одно время мы жили по Юлианскому календарю, сто с лишним лет назад перешли на Григорианский, но это все были недружественные нам календари. Чуждые по сути и духу, ведущие в бесцельное никуда. А теперь все стало предельно понятно, мы отбросили в сторону заморские летоисчисления, полностью отказались от Юлианского и Григорианского календарей и перешли на календарь Владимирский. Теперь видна цель, понятно что и куда и мы четко к ней движемся. Этот год стал пиковым, следующий будет 2036, затем 2035, ну и так далее.
– Звучит, как обратный отсчет. – Заметил Иван.
– Так это и есть обратный отсчет. Как дойдем до нуля, так жахнем.
– Что значит, жахнем? – С оторопью спросил старший шофер.
– Возьмем булаву и размажем голову Змею горынычу, окаянному рептилоиду.
– А, ты опять про войну?
– Какую войну? – Хмурая бровь полковника подпрыгнула вверх и застыла над глазом, как топор палача. – У нас нет войны. Есть православный джихад и зона Священных Всевышних Ордалий. Войну мы еще не начинали и делаем все возможное, лишь бы не было войны. Но у всего есть предел. И у нашего терпения тоже. Мы обозначили его срок и, когда он наступит мы просто отправимся в рай.
Скачущий мимо отряд казаков отвлек Николая от бурной беседы. Он приветственно снял папаху и сделал легкий поклон. Всадники поздоровались с ним в ответ. Другие люди гнулись в двое, снимали шляпы и примыкали лбом к земле. Иван с изумлением наблюдал за процессом.
– А ты холоп, почем чело не склонил? – Крикнул бородатый всадник.
– Что? – Уточнил Иван, не до конца понимая сути претензий.
Всадник вытянул ногу, приблизив ее к губам Ивана.
– Целуй. – Приказал он.
– Что? – Иван растерянно посмотрел на Николая, но тот не спешил ему помогать. Шоферы поняли, что к чему, и сложились вдвое, коснувшись ухом румяной брусчатки. Сделала поклон и Ольга.
– Последний раз говорю, холоп! Целуй!
Иван смотрел на грязный сапог и не желал к нему приближаться. Казацкая розга рассекла ему бровь.
– В следующий раз кину в яму, смерд, если не окажешь должного уважения и никакой полковник тебя не спасет. – Казак запряг лошадь и вместе с кавалерией помчался прочь.
– Что за херня? – Возмутился Иван, размазывая по лицу кровь.
– Уроки этикета. – Спокойно ответил полковник. – Когда с тобой здороваются более статусные люди, нужно оказывать им уважение. Так как я всего на ступень ниже генерала, мне достаточно снять шапку и склонить голову, а тебе нужно бить челом.
– Бред какой-то.
– Это не бред. Это четкая иерархия независимого государства с сильной рукой. Каждый должен знать свое место и вести в соответствии с табелем о рангах и статусах, установленным ЦК священного синода.
– Это ж какое-то унижение.
– В каком-то смысле да, но если ты будешь четко знать с кем и как можно быть униженным, а кого можно унизить, то до конца униженным ты никогда не будешь. Если бы он тебя не наказал, он бы упал в статусе и его могли бы унизить другие. Мир, в котором мы живем, слишком хрупок, чтобы относиться к нему без должного уважения. Ладно, экскурсия окончена, поехали домой.
Зодчий дом
Подмосковный воздух казался чище столичного. Жужжание дронов сменилось чириканьем птиц. За калиткой раскинулся цветущий сад, усеянный подсолнухами и тюльпанами. В зарослях крыжовника прятались соловьи, в хлеву хрюкали свиньи, а вдали на холме возвышался хозяйский дом. На могучем срубе виднелись узоры с узловатой резьбой. Расписные широкие окна отражали солнечный свет, на покатой крыше кружил флюгер, а рядом с печной трубой торчала тарелка НТВ+.
Гроздья винограда обвивали крыльцо, посреди которого стояла женщина по имени Маруся. Румяная, белокурая, пышная – она органично дополняла пейзаж. Трясла кокошником и, прижимая к груди каравай, радостно приветствовала гостей – Хлеб да соль.
Пока Маруся накрывала стол, Игнат топил баню. Тщедушный бородатый мужик в сапогах и рубахе умело махал топором и раскалывал бревна, создавая пекло в парилке. Жар разъедал ноздри. Николай истекал потом. Хлестал спины гостей веником из душистой липы и приговаривал – Любо, братцы. Любо!
Банный ритуал завершился царской трапезой. Гостиный стол ломился от лакомств: в графине пузырилась медовуха, черная икра лежала горкой, в блюдце стыл холодец. Самовар пыхтел, как паровоз, разливая чай по чашкам, а самые изысканные гурманы могли достать из подполы запрещенную баночку пепси.
К трапезе присоединились и дети. Трое малышей, которых Иван с Ольгой видели на фотографии в кабинете полковника, водили хоровод. С ними была и жена Николая – Виктория. Статная, властная, стройная девушка живьем выглядела даже лучше, чем на картинке. Ольга смотрела на нее с умилением. Гордилась за сына, который без ее присмотра сумел найти красавицу жену, построить прекрасный дом, высадить цветущие сады и воспитывать охапку сыновей.
Николай, Виктория и Маруся, крепко схватившись за микрофон, с надрывом пели в караоке «Смугляночку». В окружении девушек, полковник буквально таял от счастья. Каждая из них была по-своему хороша. Их улыбки были искренними, черты лица естественными, а на коже почти не было макияжа. Они олицетворяли природную красоту и в каждой из них было что-то родное и русское. Пышная златокудрая Маруся была похожей на клен, а Виктория казалась чистой березой, такой же стройной, высокой и белой.
Веселье не стихало допоздна. Цветущие сады заволокло мраком и лишь окна зодчего дома продолжали сиять огнем. Хмель бил в голову, сладкая дрожь пеленала ноги. Гости разошлись по комнатам. Игнат уложил детей спать, а Николай, Виктория и Маруся продолжали оставаться в гостиной.
Утро не заставило себя ждать. Петухи кудахтали, как будильник. Гостям из будущего предстоял большой день, но конкретного плана у них не было. Хотелось еще отдохнуть, полностью адаптироваться и лишь потом приниматься за дело. Тянуть с этим не стоило, ведь с каждым новым утром расстояние до неизбежного столкновения с лютым майором сокращалось ровно на один день.
Гости собирались у стола и ждали хозяина дома. Игнат подметал двор. На плите кипела кастрюля. Из спальной выскочила Маруся. Голышом, обернутая лишь в тонкое полотенце, она стыдливо проскользнула по коридору. Следом за ней появился Николай. Никого не стесняясь, он стоял у дверей с обнаженным торсом. Расправив могучие плечи, словно атлант, он демонстрировал точеные рельефы мышц. Иван посмотрел на Ольгу и поймал ее недоуменный взгляд.
Спустя несколько минут все поглощали завтрак. Маруся, как ни в чем не бывало, накрыла стол, заварила кофе, наполнила тарелки кашей и испекла блины. Николай сидел во главе стола, читая утреннюю молитву. Ольга металась презрительным взглядом, брезгливо хмурилась и всячески демонстрировала протест. Не успела она пожелать спокойной ночи жене своего сына, как встретила утро в компании его любовницы. Она злилась на предательство сына и категорически не хотела с этим мириться. Как всякая мать, пыталась найти оправдание своему чаду, которое под чарами природной русской красоты, заблудилось между кленом и березой. Ольга держала язык за зубами. Она старалась не забивать этим голову в тот момент, когда над ними навис топор правосудия. Но стоило вспомнить о Вике, как ее сразу бросало в дрожь. Когда-то и она была такой же наивной и беззащитной девушкой, легко позволявшей себя обмануть. А этот даже бровью не повел. Сидит и дуть не думает в свой гусарский ус, лязгает языком по ложке и хлещет квас, как ни в чем не бывало.
– А где Виктория? – Поинтересовалась Ольга.
– На работе. – Причмокивая, ответил Николай.
– Значит, пока Виктория на работе, Маруся прохлаждается у тебя в спальне? – Ольга с вызовом посмотрела на сына. Иван погладил ее по колену, предлагая избегать острых углов, но Ольга лишь откинула его руку.
– Все так, а что? – Николай с аппетитом проглатывал одну ложку за другой, в то время, как Ольге кусок не лез в горло.
– И что об этом думает твоя жена?
– О чем?
– О том, что ты трахаешься с Марусей!
– А! – Воскликнул Николай, с удивлением обнаружив пламя в глазах молодой матери. – Так Маруся и есть моя жена.
Николай смягчился, бережно коснулся ее руки и добавил.
– Мама, у меня вообще-то их три. Да, три. И тут нет ничего необычного. Я же вам говорил, что сейчас человеческий капитал имеет высший приоритет, государству нужны люди, а особенно мужики, которые всегда в дефиците и на вес золота. Нас катастрофически мало: одни сражаются в православном джихаде, другие горбатятся в ссылках и лагерях и лишь немногие из нас остаются в ядре России. Сейчас без детей не только карьеру не построишь, но и можешь сломать себе жизнь. Поэтому рожают все, а с одной женой столько детей не каждый родить сумеет. Вот нам и разрешили в соответствии с разнообразием традиций многонациональной страны вступать в полигамные браки. Расторгать брак, категорически запрещается, а заключать новый можно.
Ольга молчала. Глаза шоферов вылупились и были похожи на фары их жигулей. Иван застыл с ложкой во рту.
– Так что у меня большая и счастливая семья с тринадцатью детьми и тремя женами. И, по-моему, у нас все прекрасно. Каждая занимается своим делом и даже в случае ссор, всегда есть та, кто на твоей стороне. Это же идеально. Даже изменять не хочется. Надоело спать с одной, то можешь переключиться на другую, затем на третью, а потом снова захочется вернуться обратно и так кругами целую жизнь.
– А они-то сами как к этому относятся? – Шепотом спросила Ольга.
– Прекрасно! Не могу ручаться за других, но у нас в семье между всеми женами абсолютная гармония. Они даже частенько действуют единым фронтом в спорах со мной. Я в такие моменты чувствую себя чертовски одиноким и даже жалею, что у меня нет союзников, ведь иметь несколько жен можно, а несколько мужей – нет. У жен полное взаимопонимание и поддержка с четким распределением обязанностей. Одна нянчит детей и получает за это плату, другая свободно строит карьеру и приносит деньги в семью, третья – главная по хозяйству. Причем не важно у кого из детей какая мать, важно, кто их отец, а значит и для жен они все родные дети.
– Во дела. – Иван мечтательно облизнулся, вспомнив недавние скитания между Дарьей и Ольгой.
– Есть, конечно, и минусы – Продолжил Николай. – Ведь с тремя женами, как в известной советской песне, полагается и несколько тещ. Только у меня их три, страшно представить, что ждет наших сыновей, когда они женятся. С такими тенденциями у них может быть и 9 тещ, ведь у каждой из их жен будет по 3 матери. Вот поэтому они вырастают и совершенно не торопятся идти в ЗАГС. Но это ненадолго, как я и сказал, не будет детей – не будет карьеры и денег, будет один сплошной православный джихад и то, в лучшем случае. К счастью мне тещи сильно не докучают. Я постоянно пропадаю на работе, а секретарский кордон надежно защищает от попыток капать мне на мозги.
– О времена, о нравы! – Воскликнул старший шофер.
– Это точно! – Согласился Николай. – Человеческий капитал превыше всего и требует прогрессивного подхода в соответствии с славными традициями. Мне еще повезло, что я такой молодец. Сам столько детишек настругать смог без препаратов и сторонней помощи. А ведь это по силам не каждому. Далеко не у всех есть патрон нужного калибра, чтобы дострелить на десяток другой детишек. Вот и приходится некоторым бедолагам прибегать к “семенычам”.
– К чему?
– К искусственному оплодотворению.
– Что-то вроде ЭКО? – Уточнила Ольга
– Нет. ЭКО, суррогатное материнство и прочее – это потешные попытки заморских врагов подорвать нашу идентичность. Чуждая ересь, которую полностью искоренили за последние пятнадцать лет. У нас осеменением занимаются “семенычи” – настоящие профессионалы своего ремесла. Из-за того, что закон не до конца легализовал их положение, в народе их презрительно называют “ебырями”, но в последнее время этот институт получил легальное основание. Уже создан целый профсоюз со своими членами, которые стахановскими темпами работают не покладая рук.
– Это как?! – Задала Ольга уж совсем экстремальный вопрос.
– Что как? – Николай смущенно развел руки. – Мам, ну не мне же тебе объяснять откуда берутся дети? Они оказывают свои услуги самым, что ни на есть естественным механическим способом. А мужья, чтобы не было повода для оспаривания отцовства обычно не заключают с ними прямых договоров, оставляя гарантию результатов на свой страх и риск. Вот “семенычи” и работают с многочисленными женами неудавшихся карьеристов в их просторных спальнях. А те покорно сидят и ждут за дверью. Разве что свечку не держат, когда контролируют процесс. Хотя, кто их знает. Но, говорят, что “семенычи” подводят редко, так сказать, отвечают за результат головой, пусть и малой.
Небо потемнело от нашествия хмурых туч, но даже серость воздушных масс не шла ни в какое сравнение с тем помутнением, которое вызвало в их сознании знакомство с новой реальностью. То таинственное и неизменно прекрасное далеко, о котором говорили песни их юности, оказалось уж слишком жестоким. За каких-то два неполных дня на них высыпался град неожиданных, шокирующих и совершенно новых фактов, с которыми приходилось мириться. Чтобы защититься от новых открытий, они решили не покидать границы дачного участка в течение всего дня.
Шоферы быстро нашли занятие: младший, в обнимку с медовухой, уснул в гамаке, старший отправился ловить рыбу в приусадебном пруду. Ольга вместе с Марусей полезла в кусты за черникой, а Иван с Николаем продолжали заседать в хоромах.
Как и полагается большому начальнику, у Николая на даче есть кабинет. Маленькая, похожая на чулан комната, с трудом умещала в себе стол, стул и кресло. Покатая крыша, заставляла сгибаться при подходе к окну, но даже в этом тесном месте Николай находил оперативный простор для решения рабочих дел. Папки с делами государственной важности занимали почти весь стол. На его углу, у самого края, будто готовый сорваться в пропасть, стоял маленький компьютер "Apple". Старая санкционная модель, конфискованная у испанских контрабандистов, стала трофеем, демонстрирующим большие возможности и напоминающим о юности. На стене висел персидский шахед, а в углу лежала гитара.
– Так и живем. – Сказал он Ивану, хвастаясь своими хоромами. – Скромно, без особых изысков, но зато достойно и весело.
Он приземлился в кресло, закинул сапоги на стол и потянулся к гитаре.
– Верните мой две тысячи седьмой! – Вздохнул он.
Большой палец пробежался по струнам, заставив бренчать их на особый лад. Сначала несуразный, а затем отчетливый и нарастающий звук бил в самое сердце звучным танцем прекрасных нот. Они плясали, как черти, кружились повсюду, лезли в уши, били по мозгам. Грубая рука полковника создавала из известной мелодии совершенно небрежный фон, но даже в таком исполнении эта волшебная музыка возвращала Ивана назад. Он снова отправлялся в то далекое прошлое, в котором был еще буквально вчера. Туда, где все было иначе, где другими были Коля и он, где другой была Россия и весь окружающий мир, туда, куда ему, видимо, больше не суждено вернуться. Тогда и правда, казалось, что все идет по плану, а в итоге пошло совсем не туда. Но, кто знает, может быть план был настолько хитер, что и заключался именно в этом?
– А помнишь тот концерт Летова в “Полиноме”? – Спросил Николай, продолжая вольную прогулку пальцами по нейлоновым струнам. – Я еще думал идти или не идти, а ты взял, свалился как орлиный помет на шею и притащил меня туда. Эх, давно это было, уже больше 30 лет прошло, а я до сих пор помню, да так четко, будто это было на прошлой неделе.
– Я тоже. – Улыбнулся Иван.
– Такие моменты дорогого стоют. Я тогда обожал панк-рок, носил футболки с легендами русского рока, отращивал патлы до плеч, нашпиговал металлом косуху. Меня даже одноклассники говнарем называли. А на концертах я бывал редко. Можно сказать, что вообще не бывал. И этот бы профилонил. Стремно, все-таки, в четырнадцать лет переться на другой конец города и прыгать с толпой под музыку. Не хулиганы, так мамка отлупит. А ты взял и поддержал меня. Да еще, словно черт, знал, что это один из последних концертов Егора Летова. Он умер через полгода после этого и когда я об этом узнал, то так и понял, что рано или поздно, снова тебя увижу. Ты как Воланд из “Мастера и Маргариты”, появляешься раз в сто лет, с ухмылкой смотришь на Москвичей и смеешься над их квартирным вопросом. Ладно, это все лирика. Спасибо тебе! Такие моменты запоминаются на всю жизнь.
– Раз в 15 лет. – Поправил его Иван.
– Что?
– Не обращай внимания, это я так. Шучу. А ты что, сегодня выходной?
– Сегодня можно и расслабиться. Я еще вчера закрыл все вопросы, а сегодня Игнат отнес документы, что лежали у меня на столе.
Он бросил взгляд на рабочее место и сходу изменился в лице. Радушная улыбка скрылась, как солнце за тучами, глаза засверкали молниями и вскоре раздался гром.
– ИГНАТ! – Крикнул он голосом настоящего полковника.
– БЕГОМ КО МНЕ! – Его голос хлестал, словно плеть.
– Я здесь, ваше превосходительство! – Промямлил Игнат, появившись спустя полминуты. Он низко кланялся у порога. С видом провинившегося пса, успевшего справить нужду в ботинок хозяина, он ждал от него вердикта.
– Опять двадцать пять! – Мягко сказал Николай. – Ну к чему эти сантименты? Я же говорил, не надо меня называть так пафосно, называй меня просто барин. Усек
– Да, барин. – Согласился Игнат.
– Я тебя что вчера просил сделать?
Для пущей устойчивости Игнат оперся рукой о стенку, а на другой принялся загибать длинные пальцы:
– Заправить мотоциклы, прополоть грядки, подмести двор, убрать за свиньями…
– Да не по дому, а по работе!
– Ааааа! – Простонал Игнат, будто его пырнули ножом. – Голова моя дырявая. Прости, барин, я все исправлю.
– Поздно уже исправлять. – Зарычал Николай. – Самому придется поехать.
– Прости, прости, я больше не буду.
– Ты мне это уже говорил. И что мне прикажешь делать? Снова посадить тебя в яму?
– Нет! Только не в яму! – Игнат рухнул на колени и стал целовать его сапоги.
– Ладно! На этот раз прощаю. Отделаешься ударом плетьми.
Николай схватил Игната и выволок его на улицу.
– НЕ ЛЕЗЬ! – Приказал он Ивану, когда тот попытался его остановить. – НЕ ТВОЕ СОБАЧЬЕ ДЕЛО!
Стальной голос Николая заставил его подчиниться. Иван следил за ними из окна. Коля дотащил Игната до крыльца, сорвал с него рубаху, прижал к земле, достал плеть и выпорол. Он не обозначал, а бил, пронзая плетью тощую плоть Игната. Иван с ужасом наблюдал за разлетающимися по крыльцу кровавыми брызгами. Десять ударов беспощадно искромсали спину придворного, тот, сидел на четвереньках и вздрагивал. Густая кровь стекала со спины на пол, просачиваясь между досок.
– За что ты его так? – Спросил Иван, когда Николай поднялся в кабинет, чтобы забрать документы.
– Так надо! – Твердо ответил он.
– Извини, но это какой-то беспредел.
– Это, как раз, порядок! Дисциплина требует жесткой руки. Он знал эти правила и все равно их нарушил. Подвел меня, а мог подвести всю страну. Я преподал ему урок и он это понимает и в следующий раз не забудет того, что я ему поручил.
– Может я чего-то не понимаю. Но ты относишься к нему, как вещи. Будто он собака или даже сундук.
– Да, дядя. – Сказал Николай, глядя на него мягким и настолько нежным взглядом, каким смотрит врач-психиатр на безнадежно больного пациента. – Игнат принадлежит мне ровно также, как стул, на котором ты сидишь или пес, что гавкает в будке. Он мой крепостной.
– Кто?
– Холоп, говорю.
– Как такое возможно? – Иван снова оказался в мысленном грогги. – А как же права, конституция?
– Конституция – имя заморской блудницы, которая за валюту ублажает своих господ. А, что касается прав, то в Верховном Соборном Уложении четко прописано, что крепостное право одно из наивысших прав, которое дано человеку. Оно строго охраняется законом и, согласно ему, за подобную провинность я могу посадить его в яму или назначить до пятидесяти ударов плетьми. Он же отделался банальной десяткой. Ваня, это юношеский разряд! Ты чего меня лечишь? Хочешь, чтобы я его совсем не порол? Так он от рук отобьется и перестанет меня уважать. Поймет, что можно косячить, что слово барина не закон и, в лучшем случае, сопьется, а в худшем сам выпорет меня. А что подумают люди? Что скажут соседи? Кто-то покрутит пальцем у виска, а кто-то подумает, что я сам превращаюсь в холопа и донесет кому надо.
– ПОМНИ! – Твердо сказал он. – НИКОГДА НЕЛЬЗЯ ТЕРЯТЬ ХВАТКУ. ОТПУСТИШЬ ТЫ, СХВАТЯТ ТЕБЯ! ПОНЯЛ?
Иван застыл, как студеный кисель. Хоть ему были чужды законы нового времени, вступать с ними в бой он просто не имел права, ни крепостного, ни конституционного. Да и конституции он не имел ни в едином ее обличии.
– И давно у вас так? – Спросил Иван, смирившись с суровой действительностью.
– Давненько. Где-то на пятом году православного джихада стала ясно, что отмена крепостного права сто с лишним лет назад стала одной из крупнейших внутриполитических катастроф. Ты не подумай, что людей туда ведут силой, для многих это отличный шанс снова обрести себя. Кем бы был Игнат без меня? Забулдыгой? Умер бы где-нибудь у подъезда, захлебнувшись в фонтане собственных рвотных масс. А так хоть поживет, как человек и умрет с достоинством. Причем, видимо, не скоро. А другие варианты сулили ему куда более быстрое попадание в рай.
– Какие варианты?
– Вообще, вариантов у таких не шибко-то много: либо ссылка в СеКорь, либо защита родины в православном джихаде. Так что крепостничество на этом фоне выглядит настоящим спасением.
– А как становятся крепостными? Вы их на улицах отлавливаете, что ли?
– Отловы на улицах тоже есть, но это путь к православному джихаду. И такие мероприятия больше носят не утилитарный, а ритуальный характер. Этакая попытка скормить жертву в пасть Змея Горыныча под трели Соловья Разбойника на центральном ТВ. Крепостными зачастую становятся банкроты, а кто-то и вовсе идет туда по зову сердца. Крепостных у нас очень много, они буквально везде и выполняют любые приказы. Все работники казенных структур, придворные, учителя, артисты, музыканты, да и, в конце концов, профессиональные спортсмены – все в положении крепостных. Они полностью подчиняются барину, он спасает их от ссылок и православного джихада, а они несут пользу стране, купцам и государевым людям вроде меня. Государь владеет всем, и помещениями, и оборудованием, и холопами, что трудятся там. Это все его личный актив. Я, кстати, очень скромный дворянин. У меня всего один крепостной, да и тот недотепа.
– И много сейчас банкротов?
– Тьма! Как орда, идущая на штурм окопов. Одни падают, а следом за ними идут другие и так без конца. Ну, во-первых, это бездетные или те, у кого хватило всего на двух-трех детей. Знаешь какой для них налог? Вот-вот, бешеный! Они попадают на такие барыши, что государство быстро закрепощает их до штатной должности казенного предприятия и волочит в хвост и гриву в строгом соответствии с трудовым уложением. Им грех жаловаться, у них есть гарантированные жалование, пища и кров, чего могло и не быть при свободной жизни. Среди крепостных много бывших преступников, кстати, очень полезный и дорогостоящий элемент для определенного рода поручений. Часто крепостными становятся алкоголики и наркоманы, сумевшие побороть недуг. Артисты и спортсмены, но это было уже давно, их и так продавали от хозяина к хозяину из года в год, а сейчас просто окончательно узаконили их закрепощение. Так что, если здесь задержишься, то спеши заводить детей иначе тоже превратишься в холопа.
– Ну. – Попытался отшутиться Иван. – Как минимум один у меня уже есть.
– Даже страшно представить кто. – Ответил Николай и поспешил на работу.
Новая реальность продолжала настигать Ивана даже в самых укромных местах. Пытаясь спрятаться от суровой правды современности, он полез в лубочный экран. По телевизору шли новости, в которых бравые ведущие радостно рапортовали о сокрушительных победах рати и орды. Незамысловатые сюжеты воспевали героизм и самоотверженность славных витязей и бесстрашных батыров. Обычная новость превращалась в блокбастер по мотивам известных сказок, где могущественный богатырь тридцать лет и три года рубил головы Змею Горынычу, а кощей чах над златом с призывом присоединиться к своим. Словно дурак, Иван таращился на экран и слушал трели Соловья-разбойника, который надув воинствующие щеки, насвистывал победный марш и тихо приговаривал:
– Дорога в рай усыпана звездами и осколками наших снарядов. Вся страна проходит Ордалии. Они длятся так долго, что уже толком и не понятно где их начало и конец. Ясно только одно – победить в них почти невозможно, а все кроме победы – это поражение, но и проиграть нельзя. Вот и приходится вести ордалии до конца дней. В этом году мы наконец-то перешли к суверенному исчислению времени. Теперь все стало куда понятнее, ведь даже во времени мы начали двигаться к конкретной цели. Пока басурмане удаляются от нее, мы возвращаемся к истокам нашей эры. Впереди апокалипсис и все знают точное время его наступления. Вопреки тлетворному влиянию заморских царей, стрелки наших часов больше не идут с востока на запад, а уверенно движутся с запада на восток. Из 2037 года мы уйдем в 2036. Обратный отсчет пошел в сторону абсолютного обнуления. Победа будет за нами и каждый прожитый год лишь приблизит ее. Да, будет сложно, придется жертвовать и страдать. Впереди нас ждут божественные испытания. Мы в кольце врагов, но проблема заключается в том, что за этим кольцом, есть еще одно более широкое, а за ним еще шире, а потом еще и еще и так можно сбиться со счета. Колец очень много, и мы обязательно станем их властелинами, подобно Юпитеру, который крутит их все, как хулахуп. Наша идеология, ровно такая, какой должен стать весь мир. Она исключительно многополярная и сочетает в себе практически все традиции и культуры нашей многовековой истории. Точка кипения уже давно пройдена, бог разгневался на весь мир. Кругом царит Содом и Гоморра и мы единственные, кто может спасти его, пройдя сквозь ордалии, а если спасти его не удастся, то кольца сгинут, а мы, как праведники, отправимся в рай и даже если туда нас не пустят, то мы и штурмом возьмем небеса!
Оптимизм политических обозревателей подхватили и их коллеги. С экономикой тоже все было в порядке: ВВП рос, технологии развивались, страна вышла на первое место по импорту лисьих шкур. Рубль никуда не падал, стоял словно исполин, и смотрел свысока на доллар, оборот которого был полностью запрещен. Стахановскими темпами крепостные и колхозники планировали закрыть за три года план на очередные пять лет, а акции богатейших купцов били рекорды, несмотря на выявленные при проверках мертвые души.
Телевизор мерцал и гудел, вбивал в голову новые факты, заставляя пухнуть мозги. Иван, как подопытный щенок, тихо скулил и пускал слюну, а условный рефлекс толкал на поиски развлекательных передач. И их, на удивление, было не мало. Ассортимент развлечений не ограничивался “Армейским магазином” и “Играй гармонью”. Он включал в себя огромное множество увлекательных проектов, названия которых были знакомы Ивану с детства:
“Фитиль” – раньше эта передача называлась “Диалоги о рыбалке”, но стоило Верхоправу декриминализовать браконьерство, как передача приобрела куда более взрывное название.
“В мире животных” – старая добрая программа о жизни звезд шоу-бизнеса, которые не ушли в монастырь на время православного джихада.
“Остаться в живых” – легендарное шоу-выживания из СеКори.
”Давай поженимся” – стандартная история о том, как завидный жених из девяти девушек выбирал сразу трех.
“Беременна в 12” – прогрессивное ток-шоу, направленное на выполнение майских указов Верхоправа по повышению рождаемости по “десятку детей на бабу”.
“Собаке голос не давали” – экспериментальный тандем передач “Голос” и “Я и моя собака”, воспевающее правовое положение крепостных.
Особенно часто встречались передачи с элементами судебного процесса. Заповедь – “не суди, да несудим будешь” потеряла частичку “не” и приобрела совершенно иное значение, с которым на центральном тв плодились и размножались разнообразные телешоу.
“Судите сами” – шоу, где 12 злобных зрителей выбирают метод казни для подсудимого, чья вина была установлена тройкой.