Вторая дочь

– И что?

– Э… Температура, вообще-то, означает, что идет воспалительный процесс. В ее состоянии это очень опасно, – сказал Павел Григорьевич. Веско так сказал.

У Юры застучало в висках. Этот трутень, который не пошевелится, даже если дочь будет умирать, пытается учить его! И вроде как укоряет, сообщает, что это опасно. Юра сглотнул и только спросил:

– А что по этому поводу говорит светило медицины дядя Леня?

– Я звонила Ольге Евгеньевне, так Петр Иванович сказал, что в роддоме могли вполне что-нибудь просмотреть. – Эх теща… Реакция у нее отменная. – Ты же знаешь нашу медицину. Это ведь кошмар! – продолжала она всплеснув руками.

– Когда ты с ним говорила?

– Сейчас. Только не с ним, а с Ольгой.

– Его что, дома нет?

– Нет, почему? Дома, – теща замялась. – Ну, с Ольгой поговорила, а она у него все выяснила.

Юра исподлобья смотрел на нее. Похоже там тот же домострой. Но там хоть кандидат наук.

– Так и что она выяснила? – спросил он.

– Что могли по халатности что-то не увидеть. Может с лечащим врачом поговорить? У нее какой-то молодой, неопытный наверное.

– А что Маша?

– А ты не знаешь ее? В своей манере. Я ее спрашиваю: «Ты сказала о температуре врачу? Нет» – говорит. Ну что ты поделаешь. Правда завтра на обходе это все равно выяснится, но лучше бы сейчас. Мало ли что! А-то никто ничего не знает.

На следующий день, в надежде узнать обстановку, Юра приехал к Маше около десяти. Обход только что закончился и она, с непонятным для Юры безразличием, сообщила, что у нее 38 и 7.

– И что они? – Юру стало забирать.

– Да ничего, – виноватое выражение не покидало Машино лицо, что приводило Юру в отчаяние. – Он выписал мне какие-то новые лекарства и сказал, что надо успокоиться и все пройдет.

– Ну а ты что? – Юра уже кричал.

Неосознанное чувство вины перед Машей, злость на нее и на это здание, перед которым он слаб, захватили Лукьянова. Он понимал бессилие своего крика, его никчемность. Что же на нее кричать? Но так ведь тоже нельзя. Безропотно надеяться на врачей. Они помогут! Где уж. Медицина оказывает помощь только умирающим.

Юра взял себя в руки. Улыбнулся.

– Ладно, ты не расстраивайся. Что-нибудь придумаем.

Маша тоже заулыбалась в ответ:

– Да и ты не расстраивайся. Все обойдется.

Юра решил зайти внутрь, узнать про лечащего врача. За стойкой опять восседала та самая «торговка».

– Лукьянова Марья? Девятая палата, самочувствие хорошее. Лечащий врач – Туманишвили Реваз. Сейчас у него обход. Закончится после двенадцати.

«Что это грузина в гинекологию потянуло? Наглядеться не может?» – зло подумал Юра, представляя молодого, поджарого Реваза, осматривающего нагую Машу. Вслух спросил:

– А как температура?

– Нормальная, – последовал ответ.

– Как нормальная? – образ Реваза исчез. – У нее тридцать девять!

«Торговка» пошелестела бумажками за стойкой и, впервые подняв на Лукьянова поросячьи глазки, ответила:

– У меня не отмечено.

Ну дела!.. Юра отошел, сел в кресло. Что же делать? Он растерялся. Действительность оказалась враждебной, отторгала его. Юра тупо оглядел вестибюль. Даже вышел на улицу, чтобы видеть весь роддом. Что же делать? Что движет жизнью этого учреждения? Что? Оно представилось Юре каким-то огромным живым существом с непонятной, чуждой ему организацией, которая угрожает его жене. Как понять это существо, чтобы что-то предпринять и оградить Машу?

Он ничего не предпринял и вернулся на работу. Но было не до нее. Он с болезненной навязчивостью видел Машу, лежащую под серым, казенным одеялом, проплывающие тени таких же, как она безликих женщин и за всем этим гордую, как Эллада, фигуру Людки в просвечивающем медицинском халате, опирающуюся на оттопыренный локоть Реваза. Воображение медленно ползло по никогда не виденным коридорам роддома, а в голове металось: что? Кто? Что делать?

Если Машу перед родами кололи какой-то лекарственной дрянью, если еще до родов у нее очень низкий гемоглобин, то это значит, что организм ослаблен. А теперь, соответственно, еще сильнее. И если в таком организме есть воспаление, причем неизвестно какое, то, прости Господи, она и умереть может. А что? Запросто! И не от такого умирали.

Как загипнотизированный Юра смотрел на коварно подбирающуюся к его ногам распечатку программы. Такая мысль раньше его не посещала. Прошло какое-то время, прежде чем он осязаемо представил, что может потерять Машу. Вот так просто, раз – и ее не будет. Ух ты!.. Голова отозвалась болью, и какая-то гадость вспрыснулась в кровь, сделав все тело ватным. Юра с усилием поднял руку и провел ею по скользкому лбу, почувствовав прилипшие к нему волосы.

Робость перед обыденностью ситуации исчезла. Перед глазами чудовищной горой вздыбилась трагедия. Все что угодно, лишь бы сохранить эту женщину!

У машины его окликнули:

– Подвезешь до «Диеты»?

Обходя лужи, торопливо и, как показалось Лукьянову, неуверенно к нему подходила Люда. Он открыл правую дверь.

«О Господи, за что мне это? Еще и она здесь!» – заметался Лукьянов, прижимаемый к креслу жалостью к этой женщине, которую он целовал и которая сейчас так далека и одинока.

– Мимо «Диеты» как раз по пути.

«Господи! Что я говорю? За что мне такое?» – Люда вполоборота повернулась к Лукьянову и впилась взглядом в его глаза, глаза, которые и она не единожды целовала, замирая на его груди.

Юра посмотрел в ее зрачки.

– Ты меня осуждаешь?

– Как можно? – вздернула она плечами.

До магазина они больше не говорили.

Люда, изредка поглядывая на Лукьянова, напряженно сидела, так что заныла спина и безуспешно пыталась бороться с ширящейся болью.

Она была в разводе, с мальчиком и Лукьянов ей нравился. Очень! Эта его энергетика, интеллект, сумасшедший интерес к жизни, который ее даже пугал. Она, в общем-то, ни на что не рассчитывала, так как всегда чувствовала, что, не смотря на всю его внимательность, нежность и страсть, он не с нею. Когда они познакомились, она сочла его обычным бабником, но потом убедилась, что это как-то не так, что это его всепоглощающее жизнелюбие, в котором она, к тому же, всегда чувствовала незримое присутствие его жены. В его жизни было много чего и она с отчаянием понимала, что занимала там явно не главное место, а теперь вот и вторая дочь там появилась. И когда Юра, досадуя, что теряет время, сквозь толчею машин пробрался к «Диете», она поняла, что Лукьянов для нее потерян

В роддоме он решительно подошел к «торговке», которая еще не сменилась с дежурства и с