Теметерон. Понтиада

Небритый водитель продолжает говорить, недвусмысленно показывая на сиденья внутри своих «Жигулей». Он дурачится, как клоун, и посылает нам воздушные поцелуи. Да чего «нам»? Мерке он их посылает, а не «нам».

– Не обращай внимания! – Одёргиваю подругу, но подруга предательски хихикает и так демонстративно отворачивается от «Жигулей», что дураку понятно: «Хи-хи! Я всё равно тебя вижу!»

Чуть не сиганув под карету «Скорой помощи», тащу Мери на противоположную сторону. Однако, какое хамство! Этот тип, проехав вперёд десять метров, прямо посреди улицы разворачивает машину и едет обратно, а подруга всё хихикает.

Заскакиваем в переулок, и прямо перед носом возникает чёрный стеклянный квадрат с золотыми печатными буквами: «Пункт милиции №14 Тбилисское РОВД Грузинская СССР», и чуть ниже табличка менее помпезная: «Паспортный стол. Часы приёма 8:00 до 15:00 и 16:00 до 21:00». Рывком открываю двустворчатую дверь, вталкиваю туда Мери, вваливаюсь сама.

Почему во всех государственных учреждениях пахнет одинаково – сыростью и страхом? Даже вот мама водила меня с собой в Горсовет в отдел образования, там, вроде тоже не поликлиника, не сберкасса, а пахнет папоротниками.

Тоска и печаль.

Пустой коридор паспортного стола, вокруг ни души. На серой стене в рамке за стеклом плакат о пропавших людях. Как их отличить друг от друга, когда они на этих чёрно-белых художествах все на одно лицо? Рядом ещё один плакат с «разыскиваемыми преступниками». Эти дауны тоже на одно лицо. Такое чувство, если поменять местами тех и других, подмены никто не заметит. Как милиция их отличает? Деревянный стол весь погрызен и покусан с образцами заполнения бланков и болтающейся на пеньковой верёвке шариковой ручке. Садись, заполняй, становись полноправным членом общества!

Мери стучит в приоткрытую дверь. Хороший признак – значит, там явно кто-то есть, и паспортный стол работает.

– Можно?

– Захады!

Мерка змейкой проскальзывает внутрь. Я вплываю за ней.

До чего интересные у нас паспортистки, напоминающие официанток из рабочей столовой. Одна помладше, худее, в оптических очках, очень серая и невзрачная сидит за узким столом и с остервенением лупасит по клавишам печатной машинки. Она вообще не заметила посетителей, в смысле нас. Самая важная сидит под большим портретом Ленина за столом полным бумаг и смешной промокашки из папье – маше. Она не первой свежести, но с претензией на шик, в платье с большими кровавыми колокольчиками, из которого торчат обнажённые до локтя полные руки в золотых кольцах на толстых пальцах, ярко оранжевая помада на губах – куриной гузке, высокая взбитая причёска, волосы крашеные в цвет крепкого раствора перманганата калия. В углу книжный шкаф, забитый под завязку пыльными папками. На окнах паспортного стола металлические решётки.

– Если за паспÓрт пришол, там на стол лежит анкета, заполняй его два раза адинакови, принэси суда.

Мы с Меркой не дуры и сразу понимаем – надо в коридоре заполнить анкеты по два раза, согласно предложенному образцу и передать их женщине с оранжевой помадой.

Как начальница паспортного стола ухитряется смотреть непонятно на кого, на меня, или на Мери? Долго училась, наверное…

– Одну и ту же анкету заполнить два раза? То есть в двух экземплярах? – Подруга всё же решила уточнить некоторые аспекты.

– Да! Потом суда идёшь. Один бумага мне, один бумага тебе.

Мы выходим в коридор. Мерка садится заполнять бумажки, я внимательно всматриваюсь в портреты за стеклом и играю сама с собой в игру «найди три отличия». Проигрываю, конечно.

Мы снова стучим в тяжёлую дверь.

– Можно?

– Иды!

Из окна паспортного стола видна улица, жёлтый «воронок» с голубой полоской с надписью «МИЛИЦИЯ». Около него стоят и курят милиционеры. Один весело рассказывает, все смеются. Как хорошо всё-таки там, на улице, по ту сторону железных решёток.

– Давай! – Раствор перманганата калия не встаёт из-за стола, он немного приподнимается и протягивает руку, – фото иест?

Серая в углу за писчей машинкой стучит по клавишам ещё сильнее, будто мстит кому то.

Паспортистка берёт фотографии, не отрывая глаз от заполненных анкет. Перечитывает, снимает очки, перечитывает ещё раз, откладывает листки в сторону. Тётенька смотрит на нас с удивлением и жалостью, словно только что узнала о какой-то тяжёлой и неизлечимой болезни, внезапно поразившей нас с Мери.

– Дэвачка! Как тебе зовут? Да. Харашо. Здес написана «МЭРИ». Мери, скажи меня: што пишут здэс, пятый графа? Здес пишут «на-ци-нал-наст!». А ви что писал? Ви писал заместо «нацоналнаст» – «гре-чан-ка»! Где «гречанка» – нацаналнаст, дарагой!? Где СССР гречанка?! Гдэ Грузиу «гре-чан-ка»? Ми здес пятнасат саветских республика – Расия, Армения, Азербаджани. Нацаналнаст эта руски, грузин, армян. Здес, дарагой, никакой «гречака» ниет! Пиши здес – «руски».

Она что – неграмотная?! При чём тут «пятнадцать братских республик»!?

Смотрю то на тётку, то на Мери и начинаю понимать, что тётку выдали замуж в город с хутора Большие Кукареки. Из деревни её вывезли, а вот деревню из неё – не смогли. Она для простоты общения предлагает поменять национальность? Или для чего другого?

Мерка стоит в полном ступоре, выпучив глаза.

– Тётенька! Какой «руски»!? – впервые в жизни включаю мозги быстрее Мери. Это не называется «плохо себя вести», это называется «поиском истины», – есть греки! – Неожиданно даже для самой себя ору я, – греки есть… и чтоб вы знали, – стараюсь перейти на более миролюбивый тон, – греческие поселения появились здесь, на территории Грузии ещё в восьмом веке до нашей эры!

Теперь все смотрят на меня. Даже тощая в углу перестала стучать и руки её зависли в воздухе.

– Харашо! – Кровавые колокольчики или васильки, что там на ней одето, не очень сердятся. Выдержав паузу в тридцать секунд, руки в золоте, подколов фотографии Мери к стопочке бумаг, перекладывают их в папку с другими документами. Мери протягивают несколько листков дубликата.

– Через десат дней после перерив, вечером иди здэс.

Мы сразу понимаем: мадам предлагает нам прийти ровно через десять дней после обеденного перерыва во второй половине дня, желательно к вечеру.

– Спасибо. До свиданья.

Ох, наконец, это всё закончилось. Не-е, я второй раз сюда не приду, пусть паспорт Мерка сама получает.

– Дита…

Ой, что это с ней?! Голос Мери хриплый и тихий.

– Дита… смотри, что она мне в графе национальность написала… «гречанка от восьмой век до нашем эры»

Мы не смеёмся, мы рыдаем, икаем, мы бьёмся в судорогах…

– Ну что, дорогая, – Мери вся красная утирает слёзы, пошли теперь за макулатурой. Там сарай в конце двора. Знаешь что, мы через двор как раз на другую улицу и выйдем, а то вдруг нас тот тип на машине около дверей ждёт.

– Зачем ему?! – Упущение, однако, – у нас были осложнения, а я давно забыла про глупое приключение.

– Что «зачем»? Забыла, как паясничал? Шут гороховый. Ему надо нас подвезти, познакомиться там… ну… покататься…

– Чего это мы с ним поедем «кататься»!? Лично я никуда не поеду.

– Ага! Он-то думает – поедем! Чтоб круто нарисоваться, типа «девушек подвозил, познакомился. Свиданье назначил и всё такое. Слушай, сейчас выходим через вторую дверь, которая к сараям ведёт, пока милиционеры на улице. Во дворе точно никого нет.

– Давай!

– Вон они, сараи, – Мери кивает в сторону заброшенных домиков у самого забора.

Фу, как тут противно и жутко. Тёмное помещение, шкафы с папками, бумаги в куче, здесь, скорее всего, и мыши водятся, а всё равно уютней, чем у них внутри со столами зелёного сукна и стенами, до половины покрашенными масляной краской. Бр-р-р…

– Мерка, ты что-нибудь видишь? Я ничего не разберу.

Мерка шуршит, дёргая явно тяжёлое.

– А что тут разбирать?! Смотри, какие тюки. Хватай и тащи. Нашему классу первое место обеспечено. Сколько сможем, столько и унесём.

– Классно они верёвками перетянуты, держать удобно, скажи? – Поддакиваю в полном восторге.

– Прям нас ждали!

Так, так, так. Через двор отделения милиции, мимо дремлющих на солнце собак, мимо никем не охраняемых внутренних ворот… Мы несём в обеих руках перетянутые бечёвкой кипы бумаги, и гордимся своей сообразительностью.

Это надо же выскочить нос к носу прямо на эти самые мерзкие «Жигули» – «копейка» с ещё более мерзким типом за рулём! Но Мери не так раздосадована, как я.

– Судя по всему, вы хотите нас подвезти? – Откуда в её голосе столько торжественности?

Небритый обладатель машины сияет, как медный таз:

– С огромным удовольствием! Такие красивые девушки…

– Если вы не прекратите дурачиться, никуда мы с вами не поедем! Говоря проще, вы хотите нам помочь? – У Мери выражение лица Жанны Д᾽Арк.

– Да!

– Клади всё это ему в багажник, и пошли ещё принесём.

Наконец-то вспомнила обо мне.

Бежим снова к сараю и тащим бесконечные бумажные тюки, гарантирующие нам Почётный Вымпел школы.

Нет, всё-таки хорошо, что мы не пешком несём всю эту кучу бумаги. Приличный салон в этих самых «Жигулях», на торпеде наклейка с греческим флагом, в салоне греческая песня. Он что, грек, что ли?!

Мы сидим на заднем сиденье с вытянутыми спинами и лицами и тюками на коленях, строгие-строгие, деловые-деловые. Чего этот небритый поминутно оглядывается на Мери?! Эй, «крепко за баранку держись, шофёр!»

– Девочки, давайте уже знакомиться. Меня зовут Одиссей, а вас?

– Мы не разговариваем с незнакомыми мужчинами и не знакомимся, – как Мери всегда так быстро придумывает нужные слова?! – Мы выполняем наш комсомольский долг. Поэтому везите нас в школу и не балуйтесь.

– Ух, ты – какая она строгая! Отличница, наверное, да? – Это он уже мне.

– Дя-а! – Строю Одиссею «рожу», но не уверена, насколько хорошо получилось.

Наконец, становится виден наш школьный двор с чёрной металлической оградой.

– Всё. Спасибо. Нам тут остановите, пожалуйста, – Мери держится за ручку двери.

– Можно я вам помогу?

– Не надо нам помогать. Сами донесём! – Мери первая выпрыгнула из салона. – Спасибо от всего актива школы номер двенадцать. Коммунистическая Партия Эс-Эс-Эс-Эр и Комсомольская организация будут вечно гордиться вами.

Не могу сдержаться. Я тоже хочу поиздеваться:

– И имя ваше впишется золотыми буквами в список лучших макулатурщиков тысяча девятьсот восемьдесят девятого года!

А-а-ах! Много смеемся. Не к добру это. Ну и пусть.

Глава 2
Таинственная находка

Да, нет… вроде пока всё хорошо. Вон Лилия Шалвовна довольна со всех сторон. Ещё бы: целая куча чистой, без камней и грязи, сухой бумаги.

– Лили Шалвовна, я же сказала, что возьму Дитку на поруки. Вы же не скажете её маме про опоздание? – Мери снова обхаживает нашего завуча по воспитательной части, зато я уже забыла и про утренний конфликт и про исправительные мероприятия забыла, поэтому мама меня называет «несобранной» и «безответственной».

– Ну, хорошо, хорошо, – Лилия Шавловна согласно кивает, – эй, кто там у меня записывает? Пиши – Афродита Лазариди… ух ты… ух ты… больше пятидесяти килограммов! И как ты столько донесла?! Видишь, Дита, можешь, когда хочешь.

Как на самом деле я или мы всё это донесли, Лилии Шалвовне совсем неинтересно, ей важен результат, яркий, мощный и впечатляющий, а «как?» – это она просто спросила, в воздух.

– Ну, что, дорогие мои? – Завуч потирает руки, – через час всё заканчиваем, можете отдохнуть, а в шесть часов вечера будет «линейка», там и объявят результаты социалистического соревнования, увидим, чей класс победил.

Если «линейка» в шесть, то никакого смысла идти домой. Деда, наверное, поднимется только к вечеру. Он пока обрежет виноград, пока подвяжет, потом будет убирать ветки, подметать двор. Кому лень идти домой, расходятся по школьному двору. И я не пойду.

Когда деды дома нет, даже заходить домой не хочется. «Уличная ты», – говорит мне мама, если узнаёт, что была возможность прийти домой пораньше, а я этого не сделала. «Уличная» так «уличная». Я могу до посинения рисовать в пионерской комнате плакаты, выпускать совсем одна стенгазету. За это мама не может поругать, она не одобряет, но и поругать не может. Зато потом она быстро находит другие причины, и мне достаётся сразу и за всё.

Мерка тоже домой не пойдёт. Но не потому, что ей дома скучно, а потому, что именно сегодня на самом деле интересней здесь.

В центре школьного двора, где огромные кучи газет, книг, журналов, старых и не очень, порванных и целых ковыряются все. Бери – не хочу! Где ещё увидишь такое изобилие всего на разных языках, с картинками, без картинок, с, пожелтевшими от времени, страницами. Одним словом – рай.

Я лично очень люблю журнал «Работница», и даже не весь журнал, а бесплатное приложение, которое вставляют по серединке. В нём печатаются модели женской одежды и даются выкройки. Я давно шью себе сама, ещё с шестого класса, потому что всегда помню – на мой размер в магазине готовой одежды ничего не продаётся. Точнее продаётся, но не совсем на меня. Особенно смешно было, когда я была маленькой. Если я училась в пятом классе, мне покупали платья для девятого класса, они были длинными и страшными, как мешки для картошки. Если они мне в ширину лезли, мама меня потом водила к «портнихе», и их укорачивали. Когда я была в шестом классе – покупали для учениц десятого класса, и тоже если платье лезло, то укорачивали. А потом все они перестали на меня лезть, поэтому мне стали шить одежду на заказ в ателье. Потом мне это надоело, эти «портнихи» специально кололись булавками, делая вид, что закалывают ткань, и кололи меня. Не ходить же мне голой, я попробовала шить сама. Сперва из старого пледа пошила себе юбку, очень тёплую юбку и красивую, с аппликацией на подоле, но аппликацию потом пришлось отпороть, потому что мама сказала, будто с «моей стороны», как взрослой «девушки» «не прилично» ходить с «детскими вышивками» и выгляжу я «по мещански». Но если я сейчас в куче макулатуры найду хоть парочку журналов с выкройками, будет большой удачей. Даже пусть старые, неважно, я умею фасоны переделывать.

– Дитка-а!

Мери копается рядом и сопит от удовольствия. Что это она отложила, уселась сверху и теперь делает вид, будто листает другую книгу? Она держит «Алые паруса»? Что может быть интереснее «Алых парусов»? Я не читала эту книжку, хотя и очень бы хотела, мама тщательно проверяет мою библиотеку. Про «Алые паруса» мама сказала:

– Нет необходимости. Слишком вульгарная вещь. У этой девочки мозги совсем не варили, она вместо учёбы в свои четырнадцать лет только и думала, как выскочить замуж. Если б это была моя дочь, я бы ей ноги-руки переломала». Мама всегда говорила «ноги-руки» как одно слово.

Наверное, мама всё правильно делает и уже давно выкройка юбки «годэ» мне гораздо интересней «Алых парусов». Враки всё это, если и правда в моей собственной жизни никаких «парусов» не было и не будет, ни «алых», ни «серо-буро-малиновых», и они мне неинтересны.

– Афродита! Ты что, не слышишь?! – Мери тянет меня за плечо и наклоняет к себе.

– Слышу!

– Смотри, что я нашла!

Ну и что ты «нашла»? Книга в жёстком переплёте. Облезлая, но вроде как ничего. Это уже приятно. Жёсткий переплёт всегда красиво выглядит, если просто поставить на книжную полку. На обложке нарисованы вытянутые голые фигурки с венками на головах, цвета охры с чёрным, огромные вазы. Они, помнится, называются «амфорами». И что в этих голых фигурках хорошего? Они прямо такие странные и совсем не похожи на картины Васнецова.

– Почему ты такая дремучая?! – Мери не может сдержать себя, – причём тут Васнецов?! Эта книга вообще почти запрещённая, точнее не для плоских мозгов.

– Она про мужчин и женщин, что ли? – Ой, мне неинтересно, но внутри щекотно…

– Хуже! – Мери делает таинственное лицо, – в ней вообще всё вместе, она и про мужчин с женщинами, и про Богов с животными, и мужчин с мужчинами, одним словом – про древнюю Элладу, значит, про Грецию. Ты помнишь, что та тётка в паспортном столе сказала? «У нас пятнадцать союзных республик и никаких „греков“ в СССР нет». Если ты не знаешь, то мне папа рассказывал, греков вообще никто не любит, и в 1949 Сталин переселил их, то есть нас, с побережья Чёрного моря в Казахстан в дикие степи. Сама должна понимать – Греция – капиталистическая страна, греков считали «неблагонадёжными» и переселяли далеко-далеко. Какая глупость, да? Можно подумать, Греция собиралась напасть на наш СССР, а мы – предатели Родины. Знаешь, сколько на тех выселках людей погибло?! Так что быть греками – это опасно. Это как быть капиталистом. Так что, книгу эту лишний раз никому и показывать то нельзя, тем более, твоей маме. Это тебе не «Капитал» Карла Маркса.

– Знаю без тебя! – Вру я и не стесняюсь.

– Ну, а если знаешь, чего спрашиваешь?! – Мери переходит на шепот, – мы сейчас, смотри, как поступим: я тебе эту книгу отдам, ты её спрячь и дома никому не показывай, а то от твоей мамы влетит и тебе и мне. Смотри, что написано: «Часто терпит обиды Гера от мужа своего Зевса. Так было, когда Зевс полюбил прекрасную Ио и, чтобы скрыть ее от жены своей Геры, превратил Ио в корову». Что тебе рассказывать, как у Зевса была любовь с коровой, если ты даже не знаешь, кто он? Ладно, почитаешь, потом обсудим. Ещё раз предупреждаю, увидят дома про Зевса и корову, всё, считай, наша дружба закончилась. Пошла я домой, подруга, не пойду я на линейку в шесть часов. У меня сегодня дополнительные занятия по физике, репетитор придёт. Мне эту физику в институт сдавать. Последний год мы в этой школе. Дальше у нас совсем другая жизнь будет. Книгу спрячь, мне дома не нужны проблемы.

– Сказала – спрячу! – Тщательно засовываю видавшую виды книгу за резинку спортивных штанов, и сверху снова опускаю школьное платье, – как она называется, хоть скажи, а то я увидеть не успела, всё «спрячь, да спрячь». В штанах никто не найдёт. Мне надо переодеться, я вспотела как лошадь. Если опять дома воды не будет, я сойду с ума. У вас тоже воду стали отключать?

– У нас пока нет, – Мери задумчиво трёт переносицу, – «Легенды и Мифы Древней Греции» книга называется. Любопытно, кто её на помойку выбросил? Либо кто-то, ну о-о-очень тупой, либо человек чего-то боялся.

Подруга отвернулась, смотрит в сторону. Когда у неё такое лицо, она ещё красивее.

– Как вы вообще справляетесь? У вас дети маленькие, в вашем районе то свет отключают, то воду, – она смотрит на меня с сочувствием, – кошмар дикий вечерами без света сидеть, ни телевизор не включишь, ни книжку не почитаешь.

– Почитаешь, почитаешь, – поправляю я «Легенды», прижатые резинкой спортивных штанов к животу, – у деда фонарик попрошу. Деда всегда мне всё даёт. У него такой китайский есть, очень хороший. Правда, придётся ждать, пока все спать лягут, и главное мелочь уснёт, ведь продадут с потрохами, родителям заложат. Элладка, знаешь, какая? Ей нравится меня закладывать, за это мама хвалит её и говорит, что она в отличие от меня «хороший и честный ребёнок». Ладно, Мерунчик, пока! Завтра встретимся. Я тоже не пойду на линейку, и нам за это ничего не будет потому, что победителей не судят.

– Древняя Эллада – страна мифов и легенд… Земля бесстрашных героев и отважных мореплавателей…

С ума сойти! Я почти на середине книги. Никогда так быстро не читала.

Казалось, весь мир сговорился против меня, все слонялись и слонялись по квартире весь вечер, кроме деды, который разгадывал кроссворд. Даже у соседей в доме напротив горел свет.

Родители с вечера ужинали два раза. Потом есть захотел Александрос, все снова пошли на кухню. Потом Арис долго сидел в туалете. Я видела свет, выбивающий из-под двери. Поэтому, когда Элладка, расчесавшись на ночь, снова расплела свои косы и уселась перед зеркалом в коридоре их переплетать, я, чтоб успокоиться стала представлять себе, как выщипываю ей эти её патлы по одной волосинке, чтоб ей нечего было чесать, и тогда бы она стала ложиться спать вовремя.

Дедын фонарик очень яркий, всё хорошо видно, но от него под одеялом и светло и сильно жарко. Если одеяло убрать, все сразу увидят, что я не сплю, а читаю и совсем не учебник по школьному предмету, а читаю что? Запрещённые сказки, то есть, мифы капиталистического государства Греции. Мама мне этого не простит. Стало быть, лучше я задохнусь, чем будет скандал и книгу у меня эту заберут.

«Кроме титанов, породила могучая Земля трех великанов – циклопов с одним глазом во лбу – и трех громадных, как горы, пятидесятиголовых великанов – сторуких гекатонхейров, названных так, потому что сто рук было у каждого из них. Против их ужасной силы ничто не может устоять, их стихийная сила не знает предела.

Возненавидел Уран своих детей-великанов, в недра богини Земли заключил он их в глубоком мраке и не позволил им выходить на свет. Страдала мать их Земля. Ее давило это страшное бремя, заключенное в ее недрах. Вызвала она детей своих, титанов, и убеждала их восстать против отца Урана, но они боялись поднять руки на отца. Только младший из них, коварный Крон [3*], хитростью низверг своего отца и отнял у него власть.

Богиня Ночь родила в наказание Крону целый сонм ужасных существ: Танатоса – смерть, Эриду – раздор, Апату – обман, Кер – уничтожение, Гипнос – сон с роем мрачных, тяжелых видений, не знающую пощады Немезиду – отмщение за преступления – и многих других. Ужас, раздоры, обман, борьбу и несчастье внесли эти боги в мир, где воцарился на троне своего отца Крон. Крон не был уверен, что власть навсегда останется в его руках. Он боялся, что и против него восстанут дети и обрекут его на ту же участь, на какую обрек он своего отца Урана. Он боялся своих детей. И повелел Крон жене своей Рее приносить ему рождавшихся детей и безжалостно проглатывал их. В ужас приходила Рея, видя судьбу детей своих. Уже пятерых проглотил Крон: Гестию, Деметру, Геру, Аида и Посейдона.

Рея не хотела потерять и последнего своего ребенка. По совету своих родителей, Урана-Неба и Геи-Земли, удалилась она на остров Крит, и там, в глубокой пещере родился у нее младший сын Зевс. В этой пещере Рея скрыла своего сына от жестокого отца, а ему дала проглотить вместо сына длинный камень, завернутый в пеленки. Крон не подозревал, что был обманут своей женой.

А Зевс, тем временем, рос на Крите. Нимфы Адрастея и Идея лелеяли маленького Зевса, они вскормили его молоком божественной козы Амалфеи. Пчелы носили малышу мед со склонов высокой горы Дикты. У входа же в пещеру юные куреты ударяли в щиты мечами всякий раз, когда маленький Зевс плакал, чтобы не услыхал его плача Крон и не постигла бы Зевса участь его братьев и сестер.

Вырос и возмужал прекрасный и могучий бог Зевс. Он восстал против своего отца и заставил его вернуть опять на свет поглощенных им детей. Одного за другим изверг из уст Крон своих детей-богов, прекрасных и светлых. Они начали борьбу с Кроном и титанами за власть над миром.

Ужасна и упорна была эта борьба. Дети Крона утвердились на высоком Олимпе. На их сторону стали и некоторые из титанов, и первыми – титан Океан и дочь его Стикс с детьми Рвением, Мощью и Победой. Опасна была эта борьба для богов-олимпийцев. Могучи и грозны были их противники титаны. Но Зевсу на помощь пришли циклопы. Они выковали ему громы и молнии, их метал Зевс в титанов. Борьба длилась уже десять лет, но победа не склонялась ни в ту, ни в другую сторону. Наконец решился Зевс освободить из недр земли сторуких великанов-гекатонхейров; он призвал их на помощь. Ужасные, громадные, как горы, вышли они из недр земли и ринулись в бой. Они отрывали от гор целые скалы и бросали их в титанов. Сотнями летели скалы навстречу титанам, когда они подступили к Олимпу. Стонала земля, грохот наполнил воздух, все кругом колебалось. Даже Тартар содрогался от этой борьбы.

Зевс метал одну за другой пламенные молнии и оглушительно рокочущие громы. Огонь охватил всю землю, моря кипели, дым и смрад заволокли все густой пеленой.

Наконец могучие титаны дрогнули. Их сила была сломлена, они были побеждены. Олимпийцы сковали их и низвергли в мрачный Тартар, в вековечную тьму. У медных несокрушимых врат Тартара на стражу стали сторукие гекатонхейры, и стерегут они, чтобы не вырвались опять на свободу из Тартара, могучих титанов. Власть титанов в мире миновала…»

С ума сойти… «власть титанов в мире миновала»… Страшная судьба постигла титанов… Надо же, как с ними поступили…

А это что?

– …и кто не чтит златокудрую богиню Афродиту, кто отвергает дары её, кто противится её власти, того немилосердно карает Богиня Любви…»

«Богиня»… что такое «богиня»? Я знаю, что есть церкви, есть Бог, но пионеры и комсомольцы туда не ходят. Даже когда Пасха, вокруг церкви ходят дружинники с красными повязками на руке и всех, кто не старики отлавливают, потом ведут в милицию, в отделение. Ох! Хуже милиции и паспортных столов ничего не бывает! Но это тоже что-то другое. Здесь написано «Богиня Любви» и это всё про греков?!

Ужас какой… Но так невозможно! Надо у кого-нибудь попросить объяснений. Голова кругом пошла. Всё, оказывается, совсем не так, как я думала, а Мерка знала, но молчала. Я сейчас, прямо сейчас разбужу деду, он не будет ругаться. Пусть он мне расскажет как это может быть, а то я… я сейчас заплачу…

Опускаю на пол босые ноги. Т-с-с… лишь бы Элладка не проснулась. Надо тихо, очень тихо.

Иду в коридор на цыпочках, стараюсь не задеть ничего по дороге.

Деда спит совсем в другой комнате, Он спит не в комнате, а на застеклённом балконе. Мы балкон называем «дедыной комнатой». У нас модно «стеклить» балконы, и там хранить консервы, запасные колёса от велосипедов… все соседи застеклили. А у нас на балконе на раскладушке ещё спит деда. Раскладушка скрипучая и старая, но деда её очень любит, заправляет, как в армии, миллиметр в миллиметр одеялко, красиво и аккуратно. У него на стене висит карта Европы и на ней красным карандашом помечена странная территория – кусок Турции, полуостров Крым и дедыной рукой, большими печатными буквами выведено слово «ПОНД».

Что такое «Понд»? Откуда он? Почему Крым – это Понд? Это его второе название? Деда не рассказывал, да и я не спрашивала. Но сейчас срочно надо узнать, что означает слово «Богиня», и что такое «Понд»? Ещё у деды на тумбочке в зелёную бутылку от минеральной воды «Боржоми» вставлен греческий полосатый флаг с крестом. Греческий флаг я видела только у нас. Мой деда никого не боится. У него на стене висит ружьё, правда, оно не заряжено, но всё равно ружьё.

– Папули… папули… деда!

Деда не храпит. Он никогда во сне не храпит и ничего не делает. Мне всегда интересно: спит ли он вообще или у него просто прикрыты глаза, но он всё слышит и подглядывает? И как он спит, если на самом деле только уронишь хоть пушинку, а он уже сидит на кровати в своей клетчатой пижаме с прозрачными пуговицами. Иногда кажется, будто деда, как пограничник на границе, стоит на посту, не моргая и не дыша. Пижама у него всегда пахнет лимоном…

– Что, пулим?! Что – то случилось? – Деда поднимает голову с подушки.

– Нет, ничего не случилось, деда, мне просто спросить…

– Что это? – Он замечает у меня подмышкой книгу и тянет её к себе. Я не отдаю, молча, показываю обложку. Деда тяжело вздыхает, словно ему не хватает воздуха. Он медлит.

– Где взяла? – Тихий шёпот, но я слышу.

– В макулатуре нашла.

– Понятно… и что теперь из всего хочешь спросить?

– Всё хочу… – присаживаюсь к нему на краешек жалобно скрипнувшей раскладушки, – деда, … скажи мне… а Боги – Олимпийцы правда жили? Мы по биологии проходили, что люди произошли от обезьян.

– Конечно, жили! Все жили: и Боги жили, и Геракл – полубог-получеловек, и кентавры жили в лесах, и нимфы в пещерах… Дай сюда книгу… Смотри, что здесь написано: «Вначале существовал лишь вечный, безграничный, темный Хаос. В нем заключался источник жизни мира. Все возникло из безграничного Хаоса – весь мир и бессмертные боги. Из Хаоса произошла и богиня Земля – Гея. Широко раскинулась она, могучая, дающая жизнь всему, что живет и растет на ней. Далеко же под Землей, так далеко, как далеко от нас необъятное, светлое небо, в неизмеримой глубине родился мрачный Тартар – ужасная бездна, полная вечной тьмы. Из Хаоса, источника жизни, родилась и могучая сила, все оживляющая Любовь – Эрос. Начал создаваться мир. Безграничный Хаос породил Вечный Мрак – Эреб и темную Ночь – Нюкту. А от Ночи и Мрака произошли вечный Свет – Эфир и радостный светлый День – Гемера. Свет разлился по миру, и стали сменять друг друга ночь и день.

Могучая, благодатная Земля породила беспредельное голубое Небо – Уран, и раскинулось Небо над Землей. Гордо поднялись к нему высокие Горы, рожденные Землей, и широко разлилось вечно шумящее Море…» А вот, смотри, что дальше написано: «Матерью-Землей рождены Небо, Горы и Море, и нет у них отца. Уран – Небо – воцарился в мире. Он взял себе в жены благодатную Землю. Шесть сыновей и шесть дочерей – могучих, грозных титанов – было у Урана и Геи. Их сын, титан Океан, обтекающий, подобно безбрежной реке, всю землю, и богиня Фетида породили на свет все реки, которые катят свои волны к морю, и морских богинь – океанид. Титан же Гиперион и Тейя дали миру детей: Солнце – Гелиоса, Луну – Селену и румяную Зарю – розовоперстую Эос. От Астрея и Эос произошли все звезды, которые горят на темном ночном небе, и все ветры: бурный северный ветер Борей, восточный Эвр, влажный южный Нот и западный ласковый ветер Зефир, несущий обильные дождем тучи…»

У меня по спине бегут холодные струйки, а руки мокрые и липкие. Страшно и интересно… Хорошо, что деда здесь.

– Деда, а зачем Боги воевали с Титанами?

– За власть над миром, пулим, как всегда. Разве ты не поняла?

– Но ведь можно власть поделить, договориться как то.

– Власть не коржик, на части не делится. Я понял – ты прочла, как сторукие вырывали из Земли скалы и с силой, сотнями, обрушивали их на головы титанов. Стонала Земля, грохот наполнял воздух, все кругом колебалось. Даже Тартар содрогался от этой борьбы. Зевс без устали метал пламенные молнии, моря кипели, дым и смрад заволокли все густой пеленой… Земля, обжигаемая пламенем горящих лесов, ничем не могла помочь своим сыновьям. И побежденные титаны были низринуты Олимпийцами так глубоко в недра земли, что наковальня должна была лететь туда девять дней и девять ночей. Там, в мрачном Тартаре навсегда должны были остаться бессмертные титаны.

– А потом? После исчезновения титанов?

– А потом наступил мир. И Боги стали спускаться на Землю к людям, чтоб обучать их промыслам.

– Ах, деда! – На меня нашло озарение, – Деда, я всё поняла, англичане и Чарльз Дарвин произошли от обезьян, а мы – греки, произошли от Богов – Олимпийцев, да?

Деда беззвучно смеётся, держась за голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Я тоже зажимаю себе рот рукой и хрюкаю, как ненормальная, зажмурив от удовольствия глаза.