Вот и сейчас, Огньяр выбирал калачи, которые аппетитно поблескивали глянцевыми боками на солнце, практически не глядя на них. Но в этот раз голову занимали не укоры в свою же сторону – можно же быть решительнее! – а мысли о лесном чудище. А никак и Ксеньку тоже уведет?..
Но чудище явиться не успело – следующим же вечером приехал Филипп Егорович. Повезло еще, что осень на удивление сухая была, а то дороги бы развезло, и кто знает, когда бы колдун до Крутого Яра добрался. Может, уже и спасать бы никого не пришлось.
– Как Волемира хоронили? – спросил он с порога. Огньяр даже не успел пригласить его за стол.
– Да по правилам, – младший знаткой начал хлопотать над угощением. Из подпола он достал квашеной капустки, поставил на стол крутую кашу с салом, приготовленную Митяем, да свежекупленные калачи. – Думаете, это он детей ворует и силу из них пьет? Да и почему именно из детей? Прошка говорил, раньше и старики годились.
– Что за Прошка? – Филипп Егорович стряхнул с сапог грязь, прежде чем пройти в горницу. Огньяр даже немного позавидовал: он-то сапог-то в жизни не носил, довольствуясь лаптями до первого снега, да неказистыми валенками, на скорую руку сваленными деревенскими бабами. А у колдуна Лапина о-на какие сапоги – блестят, с желтой строчкой – красивые-е-е, ну явно по городской моде.
– Бес мелкий, – Огньяр оторвал взгляд от ног колдуна. – Детей в болота речами сладкими заманивал.
– Что еще о лесе знаешь? – Филипп Егорович оглядел избу.
– Когда обряд проводил, видел чудище – высокое, черное, с рогами, а вокруг него флейты поют да бубенцы звенят, – Огньяр еще ни разу не говорил это вслух, и сейчас показалось, что прозвучало по-детски наивно. Видимо, об это подумал и Филипп Егорович – Огньяр заметил, как в недоумении дрогнули брови колдуна.
– Хорошо… – колдун сел, взял предложенную чашку с чаем двумя руками. – Думается мне, детей выбирают по тому, сколько у них лет жизни осталось. У кого больше – того и берут. А того, кто в следующем лете, например, утопнет – оставляют, на кой они нужны?
От того, как равнодушно говорил Филипп Егорович о жертвах, по рукам Огньяра бежали мурашки, но он оправдывал это тем, что за свою длинную жизнь колдун видел так много злой волшбы, что уже давно перестал чего-то бояться.
– А потому как ты говорил, что жертвы перестали приносить регулярно, – продолжал Филипп Егорович, – надо полагать, что нечисть ослабла, и теперь ей нужно много сил. Возможно, они тянут из детей их медленно, чтобы надольше хватило.
Эти слова внушили Огньяру зыбкую надежду: может, хоть раз он оказался прав, и детей еще можно спасти?..
– А козел? – напомнил он колдуну. – Для него детей собирают? Он и есть Ворса?
– Вряд ли, – тот глотнул чая и прищелкнул языком. – Может, шишига. Лешие обычно подобным не промышляют. Может, и не он вовсе самое большое зло… – Филипп Егорович замолчал, задумался.
“Неужели действительно Волемир?..” – настойчиво стучалась в голове мысль. Это казалось невозможным, но от этого – наиболее вероятным. Но Огньяр же сам его хоронил… Монетки на глаза клал…
– Хочу на захоронение взглянуть, – Филипп Егорович постукивал пальцами по краю чашки. – Недоброе у меня предчувствие…
Медлить не стали, даже чай не допили. Заматывая шею шарфом – ночью то и дело схватывались заморозки, – Огньяр поймал себя на мысли, что отчаянно надеется, что Филипп Егорович неправ. Да, Волемир был человек строгий, жесткий, порой даже жестокий, но… не до такой степени. Не мог он сам упырем обернуться да жизнь из невинных детей выкачивать. Но вторая часть – более вдумчивая, как казалось Огньяру, – была уверена в том, что Филипп Егорович слов на ветер не бросает. Не зря же к нему ажно из города приезжают хвори заговаривать да будущее с прошлым смотреть.
На грядках, гомоня, сновали черти. Одни мазали остатки репы сажей, а другие счищали ее наперегонки. Заметив Филиппа Егоровича, они с визгом разбежались, бросив измазанный черным горшок. Колдун выразительно посмотрел на Огньяра, но ничего не сказал – лишь качнул головой. Огньяр совсем приуныл. “Конечно, куда мне – такому бестолковому, – украдкой вздохнул он. – Даже чертей собственных обуздать не могу…”
Холодная ночь была окутана сотней звуков: совы, охотились на юрких мышей, лесные бесы летали меж разлапистых сосен, придорожные травы что-то шептали, клонясь под порывами ветра. Филипп Егорович шел неспеша, вглядываясь в темноту, то и дело поднимая фонарь повыше; порой останавливался и разглядывал что-то на земле. В один момент он обратился к Огньяру:
– Слышишь? Как будто из-под земли скребет.
Огньяр не слышал – а может, не мог распознать этот звук среди других, – но в груди тут же похолодело. До кладбища оставалось несколько минут ходьбы.
“На кой черт мы пошли ночью?!” – звоном раздалось в голове.
Филипп Егорович снова всмотрелся во мрак, где силуэтами-столбами раскачивались деревья.
– Спит ваш лесной Хозяин, как Иван на печи, – тихо проговорил он. – Оттого и нечисть разгулялась.
– Не знал, что лешие спят, – пробормотал Огньяр, силясь понять, как колдун это понял.
– Сами не спят. Усыпил кто-то.
Легче не стало.
Со стороны болот медленно потянуло туманом. Сырость пробирала до костей, и, несмотря на то, что оделся он хорошо, Огньяр начал дрожать. И когда из тумана вынырнули очертания могильных крестов, эта дрожь только усилилась. Огньяру пришлось сделать усилие, чтобы рука не дрожала, когда он указывал Филиппу Егоровичу на могилу Волемира. Огньяр не знал, чего ожидал увидеть после слов колдуна: вывороченные кресты? разрытые могилы? землю, пропитанную жертвенной кровью? Но ничего из этого не было. Лишь на кресте покачивался обрывок белого савана, а земля вокруг могил была испещерена птичьими следами. Они-то и привлекли внимание Филиппа Егоровича. Достав из кармана тканевый мешочек, он рассыпал по земле что-то белое, шевеля губами в заговоре. “Соль”, – догадался Огньяр. Крупные частички упали на землю – и замерцали в темноте красным, точно кровью налитые.
– Ты же знаешь, что это не птичьи следы, а кости обломанные? – посмотрел на Огньяра Филипп Егорович. – Осталось выяснить, кто тут ползает, не наш ли душегубец, – колдун внимательно огляделся. – Если могила не разрыта, значит, другой какой-то лаз есть. Ищи внимательно.
Огньяр повиновался. Ему даже не пришлось быть внимательным, чтобы увидеть подкоп прямо у стены кладбищенской часовни. Даже не спросив, готов ли он, Филипп Егорович подтолкнул его в спину. Лаз был узкий, даже худощавому и юркому Огньяру пришлось приложить усилия, чтобы пролезть. А ведь Волемир был куда крупнее его. А Филипп Егорович – куда старше, ему-то наверняка было еще меньше радости ползать по всяким могильникам. Чуть дальше лаз расширялся; Огньяр смог подняться сначала на четвереньки, затем – идти, пригнувшись, а после – и вовсе выпрямиться.
Коридор привел их не то в грот, не то в пещеру. С земляного потолка коричневыми змеями спускались корни. Тут и там виднелись какие-то холмики. Но страшнее всего были белесые силуэты, которые стояли в тени, покачиваясь, словно на ветру, но Огньяр не чувствовал ни капли дуновения – лишь тяжелый запах мокрой земли и гнили. Подойдя поближе к одному из холмов, он тут же отшатнулся: под плотно сплетенными корнями виднелось тело – иссушенный скелет, обтянутый желтой кожей. На трупе еще были остатки одежды. Вместе с подступившей к горлу дурнотой, Огньяр ощутил некое облегчение: тело принадлежало взрослому, не ребенку. Он оглянулся на Филиппа Егоровича: тот осматривался, перебирая в руках бусины четок с обережными рунами, а губы его шевелились, произнося один заговор за другим.
– Иди сюда, – вдруг позвал он Огньяра. Собрав всю свою волю в кулак, Огньяр приблизился. В отдалении от остальных “могил” лежал Волемир. Череп был частично обнажен, а на голове – Огньяр почувствовал, как ноги стали ватными, – торчали маленькие острые рожки, но это точно был он. Огньяр сам надевал на него эту рубаху – с желтой вышивкой по вороту – перед погребением. Филипп Егорович пожевал губами.
– Что колдунам надо голову отрубать, чтобы не восстали, ты не знал?.. – было больше похоже на утверждение, а не на вопрос. Огньяр молчал, разглядывая корни, оплетающие покойного наставника. Но покойного ли?.. Взгляд снова споткнулся о чертиные рога. Вот она – плата за колдовство. Он тоже таким станет?..
– Приглядись, – от тихого голоса Филиппа Егоровича, прозвучавшего прямо над ухом, он едва не подпрыгнул. – А корни-то от него идут…
Огньяр склонился чуть ниже – и вдруг слух уловил перезвон колокольчиков, – настолько тихий, что можно было подумать, что его и не было вовсе, – но тело тут же окаменело от ужаса. Филипп Егорович в это время нашел что-то еще: наклонившись, он выдернул из скрюченных пальцев потрепанную книгу.
– Он здесь, – через силу прошептал Огньяр, глядя на колдовской фолиант в руках спутника. – Козел – его это логово. Из детей он силу жизненную пьет, а из Волемира – колдовскую, – кусочки сложились ладно, будто витраж на окошке. – Так что же это за тварь такая?.. У кого ума на такое хватит?