Эрик набивал на очередной паре сапог очередной каблук, постоянно поглядывая в окно и гадая, дошёл ли Скоттинс до швейного цеха. Внезапно дверь мастерской со звоном распахнулась. Эрик чуть не ударил молотком свой палец вместо гвоздика. В проёме стоял сапожник.

– Приветствую славных помощников Санты! – сказал Скоттинс и впорхнул в мастерскую. – Можешь считать себя счастливчиком, малыш. Ты подмастерье у лучшего из лучших! Подарок успешно доставлен, несмотря на все непреодолимые для обычного человека препятствия!

Скоттинс радостно расхохотался и похлопал Эрика по спине. Что-то в нём изменилось.

– Ну ты даёшь, сынок! Придумать такое! Секретное поручение от Санты – уму непостижимо! Нет, честное слово, это просто бесподобно!

Сапожник расхохотался ещё сильнее.

– Спасибо большое, мистер Скоттинс, – сказал Эрик в перерыве между смехо-приступами сапожника. – вы меня очень выручили.

– Что же, если так, то, пожалуйста. Обращайся, если что.

Со Скоттинсом и правда произошла какая-то удивительная метаморфоза за это утро. Он был не похож на «обычного себя».

– А кто эта девушка… Мисс… Эмм… Мисс Мун? Расскажи по секрету, должен же я знать, ради кого побуянил сегодня на швейной фабрике?

«Побуянил на фабрике? – подумал Эрик. – Да, вот это уже больше похоже на Скоттинса».

– Ну, как сказать, – сказал Эрик в замешательстве. – Это моя хорошая знакомая.

– Знакомая значит? – сказал сапожник, глядя на подмастерье хитрыми глазами. – выкладывай начистоту! Она хоть симпатичная?

Эрику перестал нравиться этот разговор, и он продолжил прибивать каблуки к подошве, сделав вид, что не услышал последнего.

– Ты чего, обиделся? – сказал Скоттинс и подошёл к Эрику. – Да ладно, брось! Я же с тобой говорю, как мужчина с мужчиной. С кем ещё можно обсуждать женщин?

Старый сапожник раззадорился как мальчишка и начал задирать Эрика, постукивая его по плечам кулаками – это называется «дружеское боксирование».

– Я не хочу это обсуждать, – замкнуто ответил Эрик.

– Ну не злись на меня, старика! – продолжал приставать к Эрику Скоттинс. – Что у тебя с настроением сегодня?

– Я не хочу об этом говорить, – продолжал отмахиваться от приставучего сапожника Эрик.

Скоттинс обнаглел вконец и сделал Эрику «Папашкин захват» – одной рукой обхватил шею Эрика, а кулаком другой стал таранить его голову. Терпение Эрика натянулось и лопнуло. Он вынырнул из «ручного крюка» и оттолкнул Скоттинса в сторону.

– Я не хочу говорить об этом с тобой! Сколько раз мне ещё повторить, чтобы до тебя, старого дурня, дошло?! Десять, двадцать, сто, бесконечность?! Тогда я буду повторять бесконечно: я это с тобой не обсуждаю, точка!

Скоттинс стоял, не веря своим ушам. Разгорячённый Эрик ушёл на крышу, в надежде на то, что снег падающий охладит его пыл и не позволит наделать ещё больше глупостей и грубостей.

– Чёрт возьми! – хмыкнул Скоттинс, уперев массивные кулаки в не менее массивные бока.

…

Забраться повыше – первобытный инстинкт наших предков. Мы подсознательно ищем спасения на высоте, но высота ставит нас в ещё более уязвимое положение, чем земля. Несмотря на это, какая-то непостижимая сила тянет нас туда. Мы жадно ищем там воздуха, но воздух слабеет с высотой.

«О, Высота, спаси меня!» – говорим мы богине Небес, с агонией глядя в её прозрачные глаза. Она обнажит наше сердце, и если оно будет тяжелее, чем её перо, то Высота погубит нас. Мы должны отпустить свои страдания, потому что слёзы тяжелее дождя, а небо легче, чем земля. Я жалею вас, бедные люди. Ваши тела тяжелы, но когда вы вырвитесь из них, то узнаете, что сердце больно освобождать. Но обнажённое сердце сильнее, чем то, что спрятано в броне. Эту броню пробьёт лишь любовь. Люди, любите Высоту, и Высота освободит вас.

…

Эрик сидел на крыше и искал спасения. Почему люди не умеют летать?

Скоттинс присел рядом с ним с двумя рюмками. Он молча протянул одну рюмку Эрику. Мгновение спустя обе рюмки были опустошены. Мужчины разговаривают друг с другом без слов. Это особый вид языка.

– Ты любишь её? – спросил Скоттинс.

– Да, – ответил Эрик.

– Ты сказал её об этом?

– Нет.

– Почему?

– У неё есть другой.

– Это всё, что тебя останавливает?

– Нет. Это меньшее, что меня останавливает.

– Тогда что?

– Для неё так будет лучше. Я не хочу испортить ей жизнь.

Скоттинс замолчал. Он понял Эрика. Люди очаровательны в своём идиотизме – наступать много раз на одни и те же грабли поколение за поколением.

– Так будет лучше для всех.

– Балда! – внезапно прогремел Скоттинс, дав Эрику подзатыльник. – Может так и правда будет лучше, но знаешь что – пусть это всё идёт к чёрту на рога! Не нужна причина, чтобы кого-то любить, нужно просто любить и всё, понимаешь?

– Я делаю это ради неё.

– Чушь собачья! Ты делаешь это ради себя! Потому что ты трус!

Эрик опустил взгляд. Удары Скоттинса на него не действовали. Необходима была другая тактика.

– Ты такой же трус, как я.

Эти слова Эрик услышал. Скоттинс никогда не говорил что-то подобное в свой адрес.

– Ты не думай, что я родился старым никчёмным сапожником, нет. Я был таким же подмастерьем, тоже думал, что поступаю разумно. Я хотел быть с ней наравне. Только потом я понял, каким ослом я был!

Эрик хмуро смотрел перед собой. Сапожник положил свою огромную руку на плечо своего ученика.

– Она не будет ждать тебя вечно. Каждый должен сделать шаг вперёд. По-другому не будет работать. Ты это понимаешь?

Что-то щёлкнуло внутри. Это было похоже на щелчок пальцев, только в голове. В такие моменты к нам приходит долгожданный ответ, который покажется нам настолько очевидным, что мы ещё долго будем называть себя идиотами, и недоумевать: «Как к такой простой мысли можно идти так долго и мучительно?».

– Какой же я идиот! – сказал Эрик и вскочил на ноги так резко, что упёрся головой в самое небо.

– Вот! А я о чём говорю!

Эрик начал спешно карабкаться по крыше вверх к выходу. От суетливых движений он чуть не упал, сбивая ногами черепицу.

– Давай полегче! Ты в мастерской мне ещё живой нужен! – сказал вдогонку Скоттинс.

Эрик обернулся.

– Мистер Скоттинс, – сказал Эрик, задыхаясь. – Спа… Спасибо. За всё. Я не забыл о свлём обещании. Я сделаю всё, что вы пожелаете, но позже.

Из глубин живота Скоттинса донёсся барабанный смех.

– Всё, чего я желаю – это чтобы ты не был таким ослом, как я!

Скоттинс пожал Эрику руку. Помастерье почувствовал наличие в ладони небольшого предмета. Развернув пальцы, Эрик обнаружил внутри чаши своей руки серебряное кольцо.

– Ты знаешь, что с ним делать, в этом деле я тебе не помощник, – сказал Скоттинс и по-отечески похлопал Эрика по плечу. – С Рождеством, дружок Санты!

– Спасибо, – сказал Эрик, не успев удивиться, и в порыве эмоций обхватил Скоттинса, насколько ему позволяла длина рук.

– Не за что, сынок, – сказал Скоттинс. – Ну, всё, нечего сопли распускать! Беги! Успевай!

Эрик помчался к вокзалу. Поезд готовился покинуть родные пути.

…

– Потрясающе, просто потрясающе! – не уставал повторять мистер манн, листая альбом Мэри. – Столько замечательных эскизов! У вас талант, Мэри, я не ошибся.

– Благодарю, мистер Манн, – сказала Мэри, не отрывая глаз от окна автомобиля.

– Томас.

– Что? – спросила Мэри, впервые оторвавшись от созерцания тающих на стекле снежинок.

– Можете называть меня Томас. В конце концов, мы теперь жених и невеста.

– Да, верно, – сказала Мэри, потупив взгляд. – Простите, мистер Манн… То есть, Томас.

– Вам не за что просить прощения, Мэри, – улыбнувшись, сказал мистер Манн. – Я понимаю, что всё произошло очень спонтанно и неожиданно. Я не прошу вас полюбить меня за день или за два. Порой, многих лет совместной жизни не хватает, чтобы полюбить друг друга. Мне и самому хотелось бы узнать вас лучше, прежде чем обращаться к вам на «ты».

– Да, мне тоже, – сказала Мэри и посмотрела на мистера Манна.

Странно, но на него было удивительно легко смотреть. Он не пытался произвести на Мэри впечатление, не пытался забросать её избыточными комплиментами. Мистер Манн просто излучал искренность. Он не боялся быть таким, какой он есть. Наверное, это и притягивало окружающих к нему.

– Давайте для начала попробуем стать друзьями. А потом, кто знает? Может быть, наш неожиданно появившийся брак так же неожиданно станет настоящим. Это как прыжок. Прыгать в неизвестность страшно, но вместе легче. Что скажете, Мэри?

Мистер Манн протянул Мэри свою руку. Мэри положила на неё ладонь.

– Я готова попробовать, – сказала Мэри. – Томас.

Мистер Манн улыбнулся. Он не отпускал руку Мэри до конца поездки. Она почувствовала себя немного легче.

…

Машина остановилась недалеко от фабрики. Мэри со скрипом открыла дверь и оглушила тишину безмолвного помещения стуком каблуков по полу. Смена была закончена. Рабочие столы пустовали, и швейные машинки не шумели как поезда. Мэри казалось, будто она шла по заброшенному зданию, случайно оказавшись в далёком будущем, где не существует ни швейного цеха, ни миссис Игл, ни её самой. Так всегда бывает в пустых помещениях. Мы не можем принять факт того, что что-то может пустовать. Всё должно для чего-то использоваться, пребывать в динамике, вещах и слоняющихся между этими вещами людей. Пустота кажется нам странной, неестественной. Тем не менее, хотим мы того или нет, большая часть вселенной – это пустота.

Мэри поднималась вверх к знакомому, но уже не устрашающему кабинету миссис Игл. Пару дней назад эта дверь с позолоченной табличкой казалась очень холодной, колючей, нелюдимой и страшной. Это была стена, укрывающая неизвестность, и пока ты не зайдёшь за неё, не узнаешь, какого сорта неизвестность там обитает. Но не будем обвинять во всём несчастную кабинетную дверь. У вещей нет характера, чувств и эмоций. Вещи просто существуют, и они довольно равнодушны ко всему, что происходит вокруг них. Характер вещам придают только люди, желающие придать всему тайные смыслы и одушевить всё неодушевлённое. Море – красивое, болото – противное. Но море – просто море, а болото – просто болото по сути своей. Характеристики, которые мы раздаём каждой встречной материи, существуют только у нас в голове, и вещи могут меняться, оставаясь прежними, приобретая новое качество в изменившемся сознании человека.

Дверь кабинета миссис Игл осталась прежней, изменилась сама Мэри, и у неё в голове жуткая прежде стена превратилась в обычную, ни чем не примечательную дверь.

Мэри открыла самую обычную дверь и вошла внутрь самого обычного кабинета, где сидела самая обыкновенная женщина, которая готовилась к выходу «в свет». Миссис Игл сидела у себя за столом и припудривала своё лицо, не отрывая взгляда от маленького зеркальца, которое она держала в руке. Мэри была обескуражена. Она никогда не видела миссис Игл в таком состоянии.

«Может, она заболела и сошла с ума?» – невольно подумала Мэри.

– Ах, Мэри, вы уже здесь, – сказала миссис Игл, на секунду окинув левым взглядом всю комнату и обнаружив в ней кого-то нового. – Прошу прощения, я не заметила, что вы вошли.

С миссис игл в действительности было что-то не так. Она никогда не просила прощения, всегда всё замечала и уж тем более – никогда не прихорашивалась и не была в добром расположении духа.

– Здравствуйте, миссис Игл, – сказала Мэри, всё ещё пребывая в некотором недоумении.

– Здравствуйте, здравствуйте, Мэри, ну что вы стоите в дверях как чужая, присаживайтесь, – скомандовала Миссис Игл, не отрываясь от преображения своего лица и, напевая себе под нос какую-то старомодную давно забытую мелодию.

– Я пришла, чтобы…

– Чтобы забрать документы, конечно! – резко перебила её миссис Игл и бодро вскочила, направившись в сторону книжной полки.

Порывшись в стопках бумаг, миссис Игл, наконец, нашла нужную и бросила её на стол, отчего пыль, обнимавшая папку более 10 лет, вспорхнула в воздух прямо у Мэри над головой, и та громко чихнула.

– Будьте здоровы! – сказала миссис Игл. – Да уж, подумать только, сколько времени эта папка лежала на одном и том же месте! Неудивительно, что на ней скопилось столько пыли. Но давайте же перейдём к формальностям.

Миссис Игл достала свежие бланки увольнительных документов, где уже стояли её идентификационные закорючки, и положила их перед Мэри.

– Распишитесь здесь, здесь и здесь.

Мэри покорно поставила свои подписи, даже толком не прочитав, на чём она расписывается.

– Ну, вот и всё, миссис Мун. Теперь вы официально свободны!

– Да, официально свободна, – безрадостно сказала Мэри.

– На вашем месте я была бы сейчас радостнее! – неожиданно сказала миссис Игл. – Но ничего, я знаю, что поднимет вас над этим неприятным словом «увольнение»!

Миссис игл начала рыться по ящикам своего стола и достала из одного из них коробку.

– Что это? – спросила Мэри.

– Меня настоятельно попросили передать вам этот подарок.

– Подарок? От кого?

– Мне кажется, вам это должно быть известно больше, чем мне. Но насколько я осведомлена – это презент вам от подмастерья мистера Скоттинса.

– От Эрика? – изумлённо уточнила Мэри с ожившим интересом в глазах.

– Вот видите, вы уже и так всё знаете, так что забирайте в свою новую жизнь весть комплект приятностей, – миссис Игл уложила все документы на подарочную коробку, которой в ту же секунду нагрузила маленькие тонкие руки Мэри. – Документы, коробка, хорошее настроение – кажется всё! Вы уезжаете сегодня, верно?

– Да, сегодня.

– Тогда всего хорошего и в добрый путь мисс Мун! Или вернее… Миссис Манн!

Миссис Игл начала без лишней робости направлять Мэри к выходу.

– До свидания, до свидания, я тоже уже скоро выхожу из этой душной каморки!

– До свидания, миссис Игл, – спешно сказала Мэри, выходя из кабинета. – Спасибо вам. За всё…

Миссис Игл ласково посмотрела на Мэри.

– Вам не за что благодарить меня, Мэри. Знаете, не думала, что когда0нибудь скажу такое, но я очень рада за вас.

Провожая Мэри этими абсолютно нежданными словами, цех миссис игл прощался со своей лучшей швеёй.

…

Мэри сидела в вагоне с нераскрытой коробкой в руках. Мистер Манн разбирался с багажом. Пока Мэри сидела одна, было время посмотреть на содержимое загадочной подарочной коробки. Аккуратно развернув упаковку, Мэри открыла свой подарок. Внутри спокойно лежала пара сандалией из белоснежной ароматной кожи. Мэри взяла их в руки и начала рассматривать. Да, это было то, что она так долго искала. Образ завершён. Но отчего то, в этот момент Мэри почувствовала себя разделённой. Казалось, что сандалии притягивала некая непреодолимая сила, которая связывала их с чем-то (или с кем-то) за пределами этого вагона, этого поезда и этой непробиваемой толщи снега за стеклом. Но сандалии спокойно лежали прямо перед ней и никуда без Мэри идти не собирались.

Может быть, ей показалось? Может, это всё – просто глупые выдумки? Ничего необычного не происходит, и сандалии не умеют ходить без ног хозяина. Почему же тогда вдали от кого-то мы чувствуем тепло присутствия? Мэри ощущала что-то подобное. Это было совершенно некстати. Почему её не могут освободить от этого чувства?

– Почему ты не можешь просто уйти?! Ты закончена и свободна!

Мэри настойчиво смотрела в спину Леди Загадке, которая стояла на пляже в белых сандалиях.

– Почему ты не можешь сдвинуться с места?!

Леди Загадка не отвечала и не поворачивалась.

– Отвечай мне! – разозлилась Мэри. – Я твоя хозяйка! Не смей стоять ко мне спиной! Просто иди!

– Ты не моя хозяйка, и я не могу идти, – спокойно ответила Леди Загадка.

– Тогда исчезни.

– Я не могу исчезнуть, Мэри. Я буду всегда. Это то, что никуда не исчезает, будь уверена в этом, как ни в чём другом.

– Лучше бы тебя никогда не было вообще.

– Почему? – спокойно спросила Леди Загадка.

– Это мучительно.

Мэри почувствовала руку на своей щеке, по которой бежала слеза. Это была Леди Загадка. Она увидела её.

– Да, это так. Но то, что с тобой происходит – это любовь. Она реальна и никуда не уйдёт, где бы ты ни была…

Лицо Леди Загадки становилось всё прозрачнее, и вскоре она постепенно растворилась в пляжном воздухе, но сидя в вагоне поезда, Мэри всё ещё ощущала на себе её спокойный небесно-голубой взгляд.

Совсем скоро поезд должен был сдвинуться с места.

…

Эрик выбежал из мастерской, едва успев накинуть на себя куртку. Он мчался, как только мог по непроходимым снежным городским долинам, пытаясь попасть в промежутки между прохожими. Он плыл против общественного течения, собирая на лице и теле всё больше снежных хлопьев. Казалось, что все сговорились только, чтобы всяческими способами затормозить его. Расстёгнутая куртка, развивалась сзади Эрика как плащ и, несмотря ни на что, сейчас он чувствовал, что сможет взлететь.

«Внимание пассажирам состава 48. Отправка состоится с 1 пути через 5 минут. Просьба всем сопровождающим покинуть вагоны. Повторяю…»

– Вот и всё, – сказал мистер Манн, сидящий напротив Мэри. Совсем скоро вы встретитесь с совершенно другим миром!

Мэри посмотрела в окно, прощаясь с родными местами, которые она возможно больше не увидит и которые, возможно, скоро станут для неё чужими отголосками прошлого.

Эрик стряхнул слой снега с лица. Впереди показались шпили вокзала. Послышался гудок поезда. Эрик задыхался, но постарался бежать ещё быстрее.

Уголь превратился в огонь, и мёртвый поезд обрёл сердце, которое сдвинуло поршни с места, и некогда онемевший титан ожил. Поезд поехал.

– Поехали! – сказал мистер Манн.

– Поехали, – сказала Мэри.

– Поехали… – сказал Эрик, увидев мелькающие окна вагонов.

Он опоздал. Вдруг, что-то внутри него взорвалось. Всё-таки он был подмастерьем Скоттинса!

– Чёрта с два! – выругался Эрик и побежал вверх, забираясь на переходной мост, который пролегал прямо над рельсами.

Поднявшись наверх, Эрик увидел под собой мчащийся поток одинаковых вагонов.

– Думаешь, я тебя не оседлаю, гигантский змей?!

С этими словами Эрик прыгнул на крышу состава. В этот раз удача была на его стороне. Он удержался на крыше движущегося вагона и уже бежал к голове поезда! Конечно, подобная выходка не могла остаться без внимания. Мистер Полисмен вдул в свисток весть свой воздух и побежал вслед за поездом, отчаянно махая руками, пытаясь привлечь внимание пассажиров. Однако, несмотря на его старания, большинство нашло это лишь довольно забавным. Никто и не подумал сообщить об этом кондуктору или водителю, на что бедный Полисмен рассчитывал.