Глава 10. Битва при Коростене
Из Коростеня выступили перед рассветом. Молочная дымка тумана стелилась над рекой, клубилась у подножия гранитных гор. Копыта лошадей обмотали тряпками, чтоб застать полян врасплох. Дружина двигалась в полном молчании. Впереди ехали Мал и Добрыня. За спиной Калины пристроился на сером в яблоках коне бледный от напряжения Спиноза в оранжевом шлеме. Ещё дальше с обозом шёл Петуля. Он не собирался воевать. Цели у него были чисто экономические: торговать леденцами на поле боя.
Спустившись с горы, древляне двинулись вниз по течению Ужа. Они ещё не знали, что в эту ночь в лагере полян никто не спал. Княгиня Ольга отдала приказ на рассвете сняться с места и вернуться в Киев. Всё было готово к отправлению, когда дозорные заметили приближение противника, и сигнальщик протрубил в рожок перестроение.
Над лугом занималась заря. Две армии замерли одна против другой на расстоянии полёта стрелы. Блестели наконечники копий, сверкали клинки мечей. Тесно сомкнулись щиты.
А в высоком небе пели жаворонки, и под ногами стрекотали в траве кузнечики.
Воевода Свенельд проскакал вдоль полянских полков и вывел вперёд Святослава на Гнедке. За спиной молодого князя сидела Геракл, которая, несмотря на запрет Ольги, уговорила Игоревича взять её с собой. Увидев девочку, Свенельд побагровел, но стиснул зубы и промолчал. Он подал знак дружине, и Святослав занёс над головой копьё.
Древлянский Мал тоже поднял копьё. Лучники натянули тетивы.
Зычный голос Свенельда пронесся над ратью:
– Князь уже начал… Ударим…
– Спиноза! – заорала Геракл, на лету перехватывая копьё Святослава. Древко вырвалось у неё из рук и наконечник, описав короткую дугу, вонзился в землю у передних копыт Гнедка.
– …Вслед за князем… – пробормотал Свенельд.
Обе дружины пришли в замешательство.
– Катя! Катя! – Спиноза неловко свалился с коня и, прихрамывая, побежал навстречу девочке.
– Нашёлся! Нашлась! – кричали они, обнимаясь.
Нарушая все правила тактики и стратегии, сквозь сомкнутые ряды ратников проталкивался Петуля, издавая радостный боевой клич:
– Ёлки!..
– Откуда вы взялись? – орала Геракл.
– Куда ты исчезла?
Святослав поднял руку, призывая полк к спокойствию. Мал сделал то же самое. Калина постучал Птицеславу в щит:
– Мягко стелили, да жёстко спать… Не с добром приходили лазутчики полянские.
Нахмуренный Свенельд поскакал к вдове Игоря:
– Повелевай, княгиня.
Ольга тронула коня. Выехала вперёд. И над полем брани, перекрывая пение жаворонка и стрёкот кузнечиков, прозвенел высокий женский голос.
– Брат мой, Мал! Княже! Не с худом пришла к тебе, но с добром! Не войну принесла тебе, но мир! Договоримся же, не проливая крови!
Четыре древлянских всадника двинулись ей навстречу. Князь с сыном, воеводы Птицеслав и Калина. С другой стороны к Ольге подъехали Святослав, Свенельд и Асмуд.
Высокие договаривающиеся стороны удалились в шатёр.
Войска разомкнули щиты.
Над бронзовыми кудрями Пушкина сиял солнечный нимб.
– Александр Сергеевич, – ошарашенно пролепетал Спиноза, увидев среди полян памятник великому поэту. – Катя, но это же не девятнадцатый век… И вообще, что происходит?
– Ой, Спиноза, идём, я тебя познакомлю! Петуля! – Катя взяла мальчишек за руки и подвела к киевскому войску.
– Это и есть твои друзья, Катрин? – спросил Александр Сергеевич.
Спиноза протёр очки. Но бронзовые губы и в самом деле шевелились, а из них вылетали обычные человеческие слова:
– Что ж вы, молодые люди, оставляете свою даму без присмотра?
Спиноза только открывал и закрывал рот. Руки у него дрожали. Ладони вспотели.
– Это Витя Корнецов, – представила его Геракл классику, – Спиноза. Ну, который умный. Помните, я вам рассказывала?
– Не оскудела от морозов,
Не повернула реки вспять,
Но может собственных Спинозов
Российская земля рождать, – улыбаясь, сымпровизировал Пушкин.
Бонифаций важно протянул памятнику ладонь лодочкой и без Катиной помощи представился:
– Рюрикович. В смысле, Петуля. Здрасьте.
К Вите вернулся дар речи:
– Ты что, не понимаешь, кто перед тобой? – напустился он на бизнесмена. – Это же Пушкин!
– Ну, – кивнул Петуля.
– Это же солнце русской поэзии! Основоположник всей нашей литературы!
– Ну… Не пойму, чё ты хочешь?
– Ты не читал меня, Петуля. Смотрел в мой том, а видел дулю, – блеснул Пушкин бронзовой улыбкой.
– Это фамилия такая, – без всякой обиды пояснил Бонифаций. – Моего роду-племени. Слышь, Катька, а слон где?
– Какой слон? – Геракл с опаской покосилась на увешанного золотом Бонифация. Вдруг он тоже рехнулся?
– Дык… это… Который за тобой гнался. Мы ж по твоим кроссовкам шли… А за ними ещё такие следы… Как ямы…
– Вот эти? – памятник отошел в сторону.
– Точно! – обрадовался двоечник.
– Александр Сергеевич! – Спиноза благоговейно смотрел на поэта. – Кажется, я начинаю понимать. Вероятно, вы появились в Выселках именно в тот момент, когда мы с Михайлой проводили совместный эксперимент. Удвоенная сила излучаемых сверхкоротких волн…
– И верёвки тогда на куски, – вспомнил Бонифаций. – Ещё бы – такой вес!
– Вот видите, Александр Сергеевич, я ж говорила, что вы прилетели на волнах! Вот только, Витечка, – Геракл заботливо застегнула на Спинозе белый халат, – я не понимаю, почему там в парке одни таблички?
– Это же естественно, Катя, – смущенно поправил очки научный руководитель. – Аномальная зона, расположенная вблизи деревни Выселки, – уникальный природный феномен. В информационном поле отражаются психофизические особенности каждого индивидуума и проецируются на окружающую среду, трансформируя её согласно представлениям субъекта.
Бронзовые бакенбарды с любопытством склонились к оранжевому шлему.
– Проще говоря, Катя, каждый видит то, что он представляет. Вот, скажем, я именно так представлял себе заброшенную помещичью усадьбу с садовым гротом.
– Как, вы тоже в него полезли? – смутилась девочка. – А почему тогда мы не встретились? Мы с Александром Сергеевичем пошли налево…
– А мы, ёлки зелёные, направо…
– Друзья! – Витя обнял за плечи Катю и Бонифация. – Дело не в линейных измерениях. Грот явился каналом пространственно-временной связи. Мы перенеслись в другой век.
– И в самом деле – Спиноза, – подивился Пушкин.
Мальчик зарделся.
– Мы за одной партой сидим, – похвасталась, не удержавшись, Геракл. – Витя, может быть, в тенёк перейдем? Как бы у тебя не было теплового удара!
И вся компания направилась к ближайшей роще.
Гридни и вои проводили их завистливыми взглядами.
Первым не выдержал отрок из полянской дружины. Он слез с коня и сел на траву. И тотчас же в обеих армиях началось повальное нарушение дисциплины. Воины складывали щиты домиком и ложились отдохнуть. Тут и там паслись стреноженные кони. Кашевары раскладывали костры. От походных котлов потянуло вкусным дымком. Бывшие противники постепенно смешались. Они подсаживались к кострам, беседовали, делились новостями.
Но никто из них ещё не знал главной новости.
Атмосфера в шатре переговоров поначалу была напряжённой. Обе стороны припоминали друг другу старые счёты.
– Данью непомерной нас обложили, – горячился Калина.
– А вы князя нашего позорной смерти предали! – сдвинул брови Свенельд.
– А ты обиду мне учинила, – попрекнул Ольгу Мал. – Обещала пойти за меня, да слова своего не сдержала.
Ольга сдвинула брови.
– Нешто ты думаешь, Мал, я могла княжеское слово нарушить? Согласия я не давала. Так сватам твоим и ответила: одна, мол, буду век вековать.
– Ты хочешь сказать, мы кривду творим? – вспылил Калина. – Я своими ушами слышал донесение!
Ольга и Свенельд переглянулись.
– Истинно, – подхватил Птицеслав. – Верный человек передал: ты, княгиня, послов наших с ласкою-согласием приняла, затем же сожгла их в бане.
– Видел я послов древлянских, – вмешался Асмуд. – И разговор их слышал с княгинею. Вот так она сказала: «Для меня великая честь пойти за вашего Мала, но не сниму вовек вдовьих одежд. Так князю и передайте. Пусть не гневается». И баню им велела истопить. И пир в их честь устроила. И проводила с почётом…
– Да где же они? – Калина демонстративно покрутился вокруг себя. – Что-то не видать.
– То нам неведомо, – ответил Асмуд. – Вы лучше своего верного человека приведите. Откуда у него такие сведения?
Птицеслав отдал распоряжение, и в шатёр ввели древлянского отрока.
– Как звать тебя? – спросил Мал.
– Беляй, – ответил отрок.
– Слышал княгинин ответ?
– Нет, сам не слышал.
– Видел, как послы в бане сгорели?
– Сам не видел.
– А от кого узнал?
– От Ярка. Побратима моего, полянина.
Вызвали в шатер киевского Ярка.
– Названый мой брат напился и в драку полез, – объяснил тот. – Меня гридни заругали. Вот его и спровадил. А про баню сказал, чтоб спужать.
– Прости, княгиня, – молвил Мал.
– И ты прости меня, князь, – молвила Ольга.
Они обнялись и обменялись троекратным поцелуем.
В шатёр принесли мёд. И тут же, за столом, Мал с Ольгою договорились породниться. Малушу объявили невестой Святослава, а Добрыню, чтоб приглядывал за сестрёнкой, решено было отправить в Киев учиться ратному искусству у знаменитого воеводы Свенельда.
Пирование было в разгаре, когда прискакал на взмыленной лошади гонец.
– Хазары наступают! – крикнул он и замертво свалился на землю.
Глава 11. Муки творчества
Атака хазар была отбита. Русские дружины возвращались по домам: Мал в Коростень, Ольга – в Киев. Потери в полянско-древлянском войске были незначительные – ни одного убитого и раненого. Лишь четверо пропали без вести: невесть откуда появившиеся чужестранцы да бронзовый идол, которого поначалу приняли за Перуна. О них быстро забыли, только на княгиню порой нападала странная задумчивость и она удалялась в свои покои беседовать со святым человеком, который совсем недавно появился в здешних местах.
А хазарская столица гудела слухами. С небывалой добычей возвращались из похода воины. Они вели в полон бронзового русича, и золотого русича, а еще чудного волхва и багатур-деву.
Связанные между собой пленники понурой вереницей брели по дороге. Одного только Пушкина уложили в телегу и прикрутили к ней массивными цепями.
– Неразумные хазары, – бормотал себе под нос поэт. – Неразумные…
– Александр Сергеевич, – успокаивал его Спиноза, – зато вам предоставляется блестящая возможность ближе познакомиться с бытом и нравами исчезнувшего народа, о котором вы писали. Помните, как там у вас: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам. Их села и нивы…» Кстати, – огляделся он. – Где же нивы?
И правда: на всем пути они не встретили ни одного возделанного клочка земли. На обширных пастбищах паслись тучные стада крупного, рогатого и мелкого скота, а также табуны лошадей.
– Досадная неточность, – заметил поэт. – Впрочем, мало ли у меня досадных неточностей?
– Вы про какого Олега? – загремел браслетами Рюрикович. – Который из Киева?
– Ты, я вижу, времени даром не терял! – приятно поразился Спиноза. – Увлёкся русской историей, да, Бонифаций?
– Ты чё? – насторожился Петуля. – У меня чистая коммерция. Просто мужик у меня знакомый есть, Вещий Олег. Мы с ним в Стамбул за товаром ходили.
– Ещё одна временная петля! – Витя сдунул муху с кончика носа. – Когда же ты успел переместиться еще лет… э-э… э… на…
– А чего мне перемещаться? – клацнул гривнами бизнесмен. – На месте сидел. У меня ж фирма. А Олега этого я во сне видал. Ничего мужик, деловой.
– Везёт же тебе, Петуля, – завистливо протянула Катя, – а я никогда сны не вижу.
Спиноза сильно заволновался:
– Катя, ты не понимаешь… У Бонифация в экстремальных условиях включилась генетическая память, и он увидел то, о чём не имеет ни малейшего представления! Когда вернёмся, друг, надо обязательно пойти в Академию нанотехнологий и заняться изучением твоего мозга!
Рюрикович испугался:
– Я им лучше свой ум… это… после смерти завещу. Мне голова ещё пригодится.
У стен Итиля пленников встречала толпа любопытных. Раздавались гортанные крики на незнакомом языке. Особый интерес у хазар вызвали Пушкин и Спиноза. Самые смелые норовили подскочить поближе и потрогать их. Витя всё время хихикал: во-первых, боялся щекотки, во-вторых, радовался такому непосредственному знакомству с хазарами.
– Очень приятно, очень приятно, – кивал он оранжевым шлемом во все стороны. – Благодарю за внимание.
– Во, доставучие! – жаловался Петуля Гераклу, когда особо назойливые хазары трогали руками его добро.
К счастью, царский дворец был недалеко. Сотня воинов с трудом подняла Пушкина с телеги и поставила на ноги. С Петули грубо сорвали всё, что он нажил честным бизнесом. Пленников ввели в большой зал, где стояли два трона. На тронах сидели цари. Один – необъятных размеров, розовощекий с длинными пшеничными пейсами и довольно приятным лицом. Второй был маленький, щупленький, с толстыми губами, бритый наголо. Оба царя душевно улыбались и что-то долго говорили на непонятном языке. Затем они замолчали.
– И мы очень-очень рады, – Спиноза поправил очки связанными руками. – Май нейм из Спиноза, – он перешел на английский, чтобы хазарам было понятней. – Ай эм скулбой. Зе й а май фрэндз: Петуля энд Геракл. Ши из э гёрл. Энд ит из зе грэйт рашен райтер Александр Сергеевич Пушкин.
– Мы это… по коммерческим делам, – обиженно добавил Петуля.
Цари снова улыбнулись и хором сказали по-русски:
– Это карашо. Мы вас немножко будет казнить. Секир-башка, – и ребром ладони они синхронно полоснули себя под подбородками, не переставая улыбаться.
– Как это – секир-башка? – возмутился Бонифаций. – Мне нельзя секир-башка! Родители в Турции ка-ак узнают!
– Это несправедливо! – поддержала его Катя. – Мы дети! А вы нарушаете!
– В самом деле, ваши величества, – авторитетно заявил Спиноза. – Согласно международной конвенции о правах ребенка, вы нарушили статьи 3–18 и 20–32.
– Карашо, – заявили цари. – Мы вас будет скоро-скоро казнить, без пытка. Закону мы не нарушать.
– Господа, побойтесь бога, – Александр Сергеевич склонил голову и укоризненно посмотрел на властелинов. – Отпустите детей. Они ничего дурного не сделали.
– Ты вообще молчать, чугун-башка, – улыбнулся толстый.
– Извините, – вмешался научный руководитель. – Но вы совершаете непростительную ошибку. Во-первых, Александр Сергеевич отлит не из чугуна, а из бронзы. Во-вторых, как великий поэт он посвятил бессмертные строки вашему хазарскому народу. Благодаря ему о вас узнал весь мир.
– Рекламу сделал! – вступился за Пушкина Петуля. – А вы…
– Что есть «строки»? – спросил худой.
– Имеются в виду стихи, – объяснил Витя.
– Их ещё учить задают, – подсказал Бонифаций.
– Мороз и солнце, день чудесный, – неожиданно для себя вспомнила Катя.
Ребята с надеждой посмотрели на Пушкина.
– Стихи – это то, за что секир-башка, – подвёл итог поэт.
– Говорить стихи про хазар, – потребовали цари.
Спиноза откашлялся и с выражением прочел наизусть «Песнь о вещем Олеге».
Цари перестали улыбаться.
– Ты что?! – одёрнул Рюрикович Спинозу. – Кто тебя за язык тянул?
Цари тихо переговаривались между собой.
– Простите, друзья, – Александр Сергеевич грустно посмотрел на ребят. – Кто знал, что так получится?
– Бедная мама, – вздохнула Катя. – Как она останется без меня?
– Мы решить, – объявил толстый, – строки – не есть карашо. Но есть складно. И есть вкусно для ухо. Ты, – он показал на памятник, – сломать эти строки, весь мир – забыть эти строки. Ты делать другие строки. Казар – есть карашо. Олег – не есть карашо. Конь – есть очен карашо. Змей есть очен-очен карашо! Не сделать другие строки – секир-башка утром.
– Но позвольте, – забормотал Спиноза. – Классика… Бессмертный памятник…
– Я согласен, – быстро сказал памятник.
Пленных бросили в глубокое подземелье. По углам шуршали страшные мыши, а пауки плели свою паутину. Из-за этого Витя нервничал, и поэтическое творчество давалось ему с трудом. Зато все остальные наперебой предлагали Пушкину свои варианты.
– Пошел деловой сегодня Олег отдать свои вещи хазарам… – Петуля поскрёб затылок. – Поля, корабли, города, даже щит… Он все отдает им задаром!
– Нескладно получается и рифма не везде, – забраковала Геракл.
– Зато по делу, – защищался Рюрикович. – Сама придумай лучше!
– Да я, если хочешь знать, уже сочинила. – Катя закрыла глаза и с завываниями прочла:
– Как ныне сбирается вещий хазар
Заехать плохому Олегу.
Нанес он противнику мощный удар,
Заплакал Олег и забегал.
– Да… в рифму, – вынужден был признать Петуля Катино поэтическое превосходство.
– Если постараться, – всё можно сделать, – скромно заметила девочка. – Правда, Александр Сергеевич?
– Не мешай, – Пушкин дремал на холодном полу. – Я думаю.
– Действительно, Катя, – поддакнул поэту Спиноза. – Вдохновение требует уединения и сосредоточенности. И в литературе, и в науке.
– Слышь, Катька, – вдруг встрепенулся Рюрикович. – А чего это Олег заплакал? Он не такой… И куда это он забегал? По этим… по нивам ихним?
– Ну… он как бы заплакал и забегал с горя, – отбивалась от критики Геракл. – Что не может дать сдачи.
– Ты прости, Катя, но у тебя получилось малохудожественно, – личные симпатии Спиноза никогда не ставил выше научной истины. – Я, конечно, не претендую на высокое поэтическое мастерство, но тут на досуге тоже кое-что набросал. Возможно, вам будет интересно.
Спиноза откашлялся и начал декламировать, чеканя каждое слово.
– Солнце уже клонилось к западу, когда русский князь Олег, прозванный в народе Вещим, собрался за данью в Хазарский каганат. Хорош, богат был каганат. Добрые царили в нем нравы. Главным достоинством этого дружелюбного народа была его веротерпимость. Среди хазар встречались христиане, иудеи, магометане. А правили каганатом два владыки: каган-царь, отвечающий за светскую жизнь, и каган-бек, в чью компетенцию входило решение религиозных проблем. Коллективно сотрудничая между собой, они решали все вопросы демократическим путем. Хазары торговали со многими странами, в том числе и с древней Русью. В то время, как Олег собрался идти за данью к хазарам, набегов последние не совершали, и поэтому русский князь поступил по отношению к ним непорядочно.
Спиноза поправил очки и замолчал. Ребята переглянулись.
– Видите ли, друзья, – Витя поспешил предотвратить замечания по сути вышесказанного, – из-за нехватки времени я не успел написать про коневодство, а также про фауну и флору этой страны. Но к утру, думаю, всё будет готово.
Петуля озадачился:
– А где эти… рифмы?
– Это не стихи, Витя, – Геракл тоже была разочарована.
– Но ведь каганы и не заказывали стихи, – резонно возразил научный руководитель. – Они требовали восстановления исторической справедливости по отношению к своему народу, а также – благозвучия. В своём небольшом исследовании я учёл оба эти условия.
– Нет, Витя, – заупрямилась девочка. – Им не понравится. Нас казнят.
– Точно, – шмыгнул носом Рюрикович. – Секир-башка.
Остаток ночи прошел в литературной борьбе. Ребята слонялись из угла в угол, бормоча себе под нос и предлагая всё новые и новые варианты. Не участвовал в коллективном творчестве лишь Александр Сергеевич. Он мирно спал и проснулся только тогда, когда загремели засовы и за пленниками пришла стража.
Глава 11. Из огня да в полымя
Чертог сиял. Каганы улыбались. Палач точил кривую саблю. Пленники с содроганием взирали на искры, слетавшие с точильного круга.
– Сделать строки? – ласково спросил Александра Сергеевича толстый с пейсами каган-бек.
– Сделать-сделать, – ответила за поэта Катя. – Много-много. Петуля, ты первый.
Бонифаций попереминался с ноги на ногу, будто на уроке у доски, и поскрёб затылок.
– Ну, это… – вдохновенно начал он. – В общем… пошёл хазар на базар…
– Карашо, – похвалил тощий каган-царь, – достаточно.
– Прости, Катя, – Спиноза решительно отстранил девочку и шагнул к тронам:
– Олег, ты взял на душу грех. Покайся! Мирные хазары…
– Този карашо, – покивал за тощего каган-бек.
Геракл расправила плечи и с чувством провыла:
– У Лукоморья дуб растёт. Под дубом смерть Олега ждёт…
– О! – каган-бек удовлетворённо поднял толстый палец, унизанный кольцами. – Очень карашо!
Тощий с сомнением покачал бритой головой:
– Не очень карашо. Нет конь. Нет змея. Секир-башка.
Александр Сергеевич вышел вперед и заслонил детей:
– Позвольте, господа, прочесть вам несколько строк, которые пришли мне в голову во время бессонницы:
Богат и славен… каганат,
Его поля необозримы.
И табуны неукротимы
Копытами в степи стучат.
Палач перестал точить саблю и прислушался. Поэт продолжал:
Хазар на север держит путь,
Хазар не хочет отдохнуть.
Ни в чистом поле, ни в дубраве,
Ни при опасной переправе.
– Какой кароший казар! – растрогался толстый. – Ни хочит отдохнуть, – он высморкался в рукав халата. – Дальши-и.
– Грозы не чуя между тем,
Не ужасаемый ничем,
Князь русский козни учреждает…
Тощий каган-царь неожиданно расхохотался.
– Балда какой! Сидит – и не знаит. А казар кароший ему – чик-чирик! Еще качу.
– А между тем змея большая
Ползет из черепа коня
И жалит Вещего Олега…
Палач затопал ногами и заплясал вокруг точильного камня.
– О, муза! Ты прости меня, – Пушкин поднял глаза к потолку. И неожиданно закончил: – Уж все готово для побега.
Каганы вскочили с тронов:
– Кто побег? – забеспокоились они. – Побег не есть карашо!
– Разве я сказал – побег? – удивился Александр Сергеевич. – Уж все готово для набега… э-э-э… хазар на русские поля.
– Он что-то придумал, – незаметно шепнула Катя на ухо Спинозе.
– Сбежим! – в Петулиных глазах засветилась надежда.
Пушкин сделал шаг назад и встал в строй.
– Сегодня не будет секир-башка, – пообещал тощий каган. – Завтра будет секир-башка.
– За что? – обалдел Рюрикович.
– Ну, знаете!.. – задохнулась от гнева Катя. – Мы всю ночь не спали. Столько натворили!..
– Возможно, ваши величества не удовлетворены формой либо размером данных произведений? – поспешил поинтересоваться Спиноза. – Но это не всё наше творческое наследие. Многое осталось в черновиках. Есть и проза, в которой прославляется…
– Прославляется – очень карашо, – одобрил толстый.
– Я прославляется? – спросил тощий.
– Нет, – растерялся Витя, – но…
– Завтра утром я прославляется и, – тощий показал на каган-бека, – он прославляется. Не сделать строки – секир-башка.
Он трижды хлопнул в ладоши, и пленников увели.
Вечером им в подвал принесли лепёшки и воду.
– Последний наш ужин, – мрачно пробурчала Геракл, налегая на мучное.
– Секир-башка, – вздохнул Петуля.
– Друзья, не отчаивайтесь! – воскликнул Спиноза. – Александр Сергеевич сегодня недвусмысленно намекнул на возможность побега. Я ведь правильно вас понял?
Пушкин сидел, обхватив голову руками.
– Увы, друзья… Я надеялся что-то придумать…
– Так вы про побег просто для рифмы сказали? – разочарованно протянула Катя. – А я надеялась…
– И правильно! – перебил научный руководитель. – Поэзия побуждает не к действию, но к мысли. Надо искать выход. Он должен быть!
Спиноза вскочил и возбуждённо забегал вдоль стенки.
– Эх, были бы здесь селитра и сера, я изобрёл бы порох и взорвал дверь! Конечно, – он резко остановился, – если бы мы приняли меры предосторожности.
Петуля посмотрел на Спинозу, на дверь, на стенку и вдруг сказал:
– Может, охрану подкупить?
– Чем? С тебя же всё поснимали, – уныло махнула рукой Геракл.
Бонифаций ухмыльнулся.
– Плохо ты меня знаешь, – он сел, неторопливо расшнуровал кроссовку, стянул носок и продемонстрировал присутствующим здоровенную ступню.
– Ух ты! – восхитилась Катя. – Размер, наверное, сорок второй. Ой, как красиво!
Пальцы Петулиной ноги излучали сияние, переливаясь кольцами и перстнями.
Бизнесмен полюбовался произведенным впечатлением и с сожалением сказал:
– Вторую ногу не зарядил. Мозоли мешают.
Он освободился от драгоценностей и снова обулся. Спиноза внимательно изучал золотой запас.
– А хватит ли? – он с сомнением покачал головой. – Насколько мне известно из исторических источников, золотом в каганате никого не удивишь.
– А что здесь в цене? – насторожился бизнесмен.
Витя поправил очки.
– Если мне не изменяет память, хазары брали дань с русских натуральным продуктом. Как это там было в летописи? Э-э… «По мыси с дыма», что в переводе на современный язык означает: по белке со двора.
– У меня этих мысей… – небрежно сказал Бонифаций. Он снял куртку и отстегнул подкладку. С изнаночной стороны она напоминала витрину магазина «Меха». Ровными рядами спускались с плечевых швов до пояса шкурки горностая, куницы, соболя, норки. Виднелись и беличьи хвостики.
– Это всё ты наторговал? – с уважением спросила Катя. – А я думаю, с чего это он так потолстел?
Петуля что было силы забарабанил в дверь. К нему присоединился Корнецов.
– Эй, вы там! – заорал Рюрикович. – Открывайте! Дело есть!
– Мы хотим попросить вас обменять нас на пушнину и археологические ценности, – интеллигентно вторил Спиноза.
Никто не откликнулся. У научного руководителя заболели кулаки, а у Петули горло.
– Ой! – Геракл даже подпрыгнула от поразившей её догадки. – Там никого нет! Надо вышибить дверь.
Бонифаций с сомнением покачал головой.
– Это тебе не Спинозина квартира. Тут старая постройка. Ну сама подумай, чем ты её вышибешь? Пушкиным, что ли?
– Точно! – Катя бросилась к неподвижно сидящему памятнику. – Александр Сергеевич! Вы пойдёте на таран?
– А? Что? – очнулся поэт.
– Надо вышибить дверь, – поставила перед ним задачу девочка.
– А-а-а…
Пушкин тяжело разбежался и всей массой врезался в кованую дверь. На ней не осталось ни царапины. Зато пелерина на крылатке классика заметно помялась.
– Ещё разок, – Александр Сергеевич отошел к противоположной стене.
– Нет! – Спиноза, раскинув руки, бросился наперерез произведению скульптора Опекушина. – Мы не позволим уродовать культурное достояние! К тому же, – поправил он очки, – бронза – чрезвычайно мягкий металл. Вы сильно деформируетесь, Александр Сергеевич.
– Остается последнее средство, – классик с сожалением осмотрел испорченный плащ. – Сочинить оду этим… – он пощёлкал пальцами, подыскивая слово, – … неразумным хазарам. Противно, ничего не скажешь. Но я тут набросал…
Загремели запоры. Друзья насторожились. Они слышали, как со скрежетом медленно отодвигался один засов, другой, третий…
– Простите, друзья, – Спиноза снял очки. – Прощай, Катя…
– Но Пушкин… – с надеждой девочка посмотрела на поэта.
Заскрипели несмазанные петли.
– Да пошли они! – психанул Рюрикович. – Что их прославлять? – он торопливо рассовал по карманам золото и набросил на плечи куртку с пушниной. – Хоть бы похоронили по-человечески!
– Простите, братцы, только спьяну, – Пушкин надел шляпу, – я оду посвящу кагану.
И потянул на себя дверь.
– Тёркин! – удивился Петуля.
– Как вы здесь оказались? – захлопал глазами Витя.
– Стучали. Ну пошли, что ли, арапы, – и солдат повёл за собой пленников, освещая путь фонарём.
* * *
Перед ними несла свои воды великая русская река Волга, впадающая в Хвалынское море. Вся компания сидела вокруг костра и ела уху. Тёркин неторопливо рассказывал, как он оказался в хазарской столице, как увидел пленников на базаре, как выследил, куда их поместили, и как придумал план побега.
– Купил у грека за целковый ведро вина, – расправил солдат пшеничные усы, – добавил туда сон-травы и стражникам понёс. Они сперва отказывались, потому как магометаны, им, значит, ихний бог это дело запрещает. – Служивый выплюнул рыбью косточку. – Он, значит, как говорит, Аллах ихний: «Первая, мол, капля – самый большой грех». Только там складно. Слышь, арап, – он локтем подтолкнул Пушкина, – так они чего навострились делать, магометаны-то? Палец, значит, в винцо окунают и эту каплю, самую главную, на землю стряхивают. А потом употребляют.
– Как любопытно! – Спиноза блеснул очками. – Я никогда не встречал подобного в литературе. Вот что значит непосредственное общение с людьми!
– Да, – согласился Тёркин. – Хорошо побалакали… Ведро-то, слышь, они вылакали до дна. Тут вы колотиться начали. Я думаю: «Чево стучат? Дайте людям уснуть!» Ну, а как они уснули – известно: пошёл, темницу отворил – и все дела.
– Вы нам так помогли, – Витя подложил в костер хворостинку. – Не знаем, как и благодарить.
– Брось, – солдат раскурил трубочку. – Когда-то и ты меня выручишь. Это дело житейское.
– Само собой, – пробасил Петуля.
Катя вытерла руки о траву.
– Спасибо, дядя Тёркин. Вы очень вкусно готовите, хотя и мужчина.
– Служивым без этого нельзя, – отозвался солдат. – Бывало, в походе продрогнешь, потом покашеваришь, чайку попьёшь и снова готов хоть сотню вёрст шагать… В нашем деле, коли не подкрепишься, тебя без всякого штыка свалят. Горячее надо обязательно, не то нутром захвораешь. Да вы ешьте, ешьте, чай, путь вам неблизкий…
– В Выселки! – засобиралась Геракл. – Спиноза, а диван выдержит Пушкина?
– Телоразложитель, Катя, – поправил её научный руководитель. – Я думаю, Александра Сергеевича можно будет взять на буксир.
Над Волгой что-то затарахтело. Тёркин, прищурясь, посмотрел в тёмное небо.
– Никак, гроза собирается?
– Природа грома… – договорить Спиноза не успел.
Огромная птица спикировала сверху, клюнула его в шлем, схватила когтями за шиворот и взмыла в небо.
– Отдай! – Катя едва успела вцепиться в Спинозины ноги и вслед за ним унеслась в поднебесье.
Всё произошло так быстро, что никто не успел опомниться. Памятник отчаянно крикнул во тьму:
– Катрин!
Ему ответил только удаляющийся клёкот.
– Опять влипли! – схватился за голову Петуля.
* * *
Василий Иваныч проснулся в хорошем настроении. Делая зарядку, он мурлыкал под нос:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны…
Не переставая напевать, пенсионер, как обычно, сварил себе яйцо всмятку и заварил чаёк.
Позавтракав, Василий Иваныч набрал номер телефона знакомого капитана полиции, который вёл дело по ограблению квартиры №187.
– Алё! Это общественность беспокоит. Ну что, нашли преступников? Нет ещё? А на след Пушкина напали? Не в вашей компетенции? Безобразие! Я буду жаловаться!
Пенсионер в сердцах бросил трубку, раскрыл папку с надписью «Досье», занес туда разговор с полицейским, взглянул на листок календаря и проставил дату: 5 мая сего года.