Глава 6. Тили-тили-тесто
Известие гонца сильно встревожило Спинозу, который по натуре был пацифистом.
– Ваше превосходительство, – обратился он к князю, – может быть, удастся решить проблему мирным путем?
– Никогда! – гордо расправил плечи Мал. – Мне, князю, отказать? И в такой грубой форме? Одних послов засыпала в ладье землёю, других сожгла… Не женщина – мавка! Тьфу…
Спиноза вспомнил о Кате.
– Мал Нистинович, простите, что вмешиваюсь в ваши личные дела, но, думается, вы излишне горячитесь. Её сиятельство Ольга могла временно отказать вам, а так как ваши… э-э-э… сваты пали смертью дипломатов, вам могли неверно передать ответ княгини. Может быть, она не хочет выходить замуж, пока не снимет траур по мужу своему… э-э-э… – имени его Спиноза не знал. – Может, просто стесняется…
Древлянский князь жадно прислушивался к его словам.
– Ну есть ли смысл, – доказывал Витя, – из-за такого пустяка начинать военные действия? Много людей падёт на поле боя.
– Большие, говоришь, будут потери? – Мал встал и прошёлся по гриднице.
– Естественно, – кивнул оранжевый шлем.
Князь остановился у окна и глубоко задумался.
Витя поёрзал на лавке.
– Собственно говоря, Мал Нистинович, – наконец, сказал он, – я хотел поблагодарить вас за оказанное гостеприимство, пожелать доброго здоровья, успехов в вашем нелёгком, но благородном труде и попрощаться. Мы и так слишком злоупотребили вашей добротой и терпением.
– Что? – обернулся князь. – Бежать вздумал?
– Ну зачем же бежать, ваше превосходительство? – растерялся мальчик. – Нам с Бонифацием, к сожалению, необходимо вернуться домой…
– Воротишься, когда я позволю, – князь сверкнул глазами из-под бровей. – А пока останешься здесь. Сколько продлится война – столько и будешь вещать.
– Шутите? – пролепетал Витя, с ужасом вспоминая, что войны в древности длились десятилетиями и даже столетиями.
– Я не скоморох – шутки шутить, – отрезал Мал. – Отныне ни шагу из моих покоев, – и оставив у двери стражников, князь удалился.
Спинозу действительно больше не выпускали из покоев. Он вынужден был вещать целыми днями с короткими перерывами на еду и сон.
Как ни старался Бонифаций, он не мог прорваться к другу. Только изредка удавалось передать записку через Добрыню или Малушу. В своих посланиях Петуля сообщал, что у него всё идет хорошо. Пользуясь случаем, Боня вплотную занялся коммерцией. Он успешно реализовал весь запас жвачек и теперь наладил собственное производство леденцовых петушков из патоки. Продукция шла нарасхват. Каждый петушок выгодно обменивался на антиквариат.
Жаль, заточённый в княжеских покоях Спиноза не мог видеть Петулиного великолепия. Шея Бонифация сгибалась под тяжестью гривен, пальцы были унизаны перстнями и кольцами, при ходьбе на руках и ногах позвякивали браслеты. За ничтожную партию леденцов Рюрикович приобрёл роскошный широкий пояс из чистой кожи с множеством отделений и складывал туда серебряные рубли. А куньи, горностаевые и беличьи шкурки прятал в потайном месте.
С некоторых пор Петуля всерьез подумывал о женитьбе. Выяснилось, что здесь вступать в брак можно хоть с восьми лет. Для этого не нужно аттестата зрелости и даже согласия родителей, тем более, что они далеко в Турции.
– А что? – рассуждал двоечник. – Дело у меня своё есть. Женюсь, осяду здесь. Через Спинозин диван можно наладить семейное предприятие. Очень даже перспективно.
Из множества невест, которые день-деньской слонялись по двору, Рюрикович придирчиво выбрал одну. Несмотря на малый возраст, у неё было хорошее происхождение и приличное состояние. К тому же она сама настаивала на свадьбе. Каждый день прибегала с утра пораньше, приносила Петуле комочки изжёванной резинки и просила обмакнуть их в патоку, чтобы слаще были.
– Я, Рюрикович, замуж ни за кого не пойду, – заявляла невеста, когда Петуля дарил ей кое-что по мелочи – то височные кольца, то ожерельице. – А только за тебя. Ты добрый, нежадный, красивый и весь блестишь.
– Подумай, – подмигивал бизнесмену Добрыня Малович. – Не каждому княжеская дочь в любви признается.
– Подумаю, – без улыбки обещал Петуля. – А приданое какое за ней дают?
– Полкняжества, – снова подмигивал Добрыня. – Как положено.
По вечерам в опочивальне Бонифаций разворачивал кусок бересты и высчитывал, сколько соток содержится в половине княжества. Выходило много. Петуля хотел получить города Овруч, Ореховец, Малин и, конечно, Коростень. Это сколько же леденцов можно будет продавать, когда он станет царём!
Одно только беспокоило Рюриковича – подготовка к войне с полянами. Так не вовремя! Только начал раскручиваться – и на тебе! И свататься сейчас невыгодно. Родители невесты запросто могут отказать, ведь они даже толком не знакомы. Один только раз после допроса Петуля случайно столкнулся с Малом на княжеском дворе, и тот спросил:
– Ну, как дела, торговый гость?
Бизнесмен, пользуясь случаем, хотел поговорить о деле, но князь очень торопился. Он ушёл, не дослушав ответа на свой вопрос.
Раздосадованный Бонифаций в тот вечер долго ворочался на перинах и пуховиках, никак не мог заснуть. И задремал лишь под утро.
Глава 7. Первый сон Бонифация Петули
Сидел себе Петуля во дворце и думу думал. Надо, думал, расширять производство, выходить на международный рынок. Тем более, что жена Малуша требовала новые итальянские сапоги.
В это время зазвонил телефон.
– Алё? – сняла трубку служанка. – Счас передам царю.
Из кармана бархатного кафтана Бонифаций достал айфон, весь в бриллиантах и рубинах, и сказал:
– Царь слушает.
– Это князь говорит, – послышался в трубке незнакомый голос. – Олег. Из Киева. Ты меня хорошо слышишь? Я вот что хочу предложить. Мы тут с ребятами собираемся сходить на Царьград. За товаром. Составишь компанию?
Петуля поскрёб затылок:
– У меня вообще-то всё уже есть. Сапоги вот только жене надо. Это иностранный город?
– Очень даже иностранный, – заверил киевский князь. – Крупный торговый центр. Столица Византии, не слыхал?
– Не припомню что-то, – важно ответил Рюрикович. – У меня своя столица есть.
– Ну не скажи, – заволновался Олег. – Царьград очень богатый город. И большой. Жителей – сто тысяч. Опять-таки расположение. Между Европой и Азией. Товар и оттуда можно взять, и отсюда. Оружие, ткани, пряности, парфюм французский.
– А транспорт? – резонно поинтересовался Бонифаций.
– Транспорт наш, – успокоил его Олег.
– Все равно – возить туда-сюда… Слушай, а может, присоединим этот Царьград… вот хоть к моей древлянской земле?
– Там видно будет, – согласился партнёр. – Ну что, по рукам?
– Ага, – кивнул Бонифаций. – Малуша! – позвал он жену. – Собери мне вещи. В командировку еду заграничную.
– Сапоги, – напомнила супруга, застёгивая чемодан. – И жвачек побольше накупи. Да, и массажёр от целлюлита не забудь.
Петуля погладил жену по голове, сел в богатую карету и поехал в Киев.
На вокзале его встречали.
– Олег, – протянул руку симпатичный мужик со щитом. – Вещий. Наши уже все собрались. Только тебя и ждали.
Выяснилось, что в Царьград едет большая компания. Весь Днепр был забит ладьями. Тыщи две, не меньше, на глаз определил Рюрикович.
Он распаковал чемодан в отдельной каюте, перекусил тем, что Малуша положила в дорогу, и стал смотреть в иллюминатор. Пришёл Олег, еще пара мужиков, и все сели играть в «мафию».
Они доплыли до конца Днепра, переплыли через Чёрное море и оказались около Царьграда. Но вот невезуха: перед таможней выстроилась большая очередь кораблей. Выяснилось, что у византийцев то ли обед, то ли карантин. Поэтому вход в бухту был заперт на золотую цепь.
– Не боись, – успокоил Олег. – Счас сделаем.
Он собрал своих ребят, те вытащили ладьи на берег и быстренько приладили к кораблям колёса. Попутный ветер надул паруса, и вся эскадра лихо подкатила к воротам Царьграда.
– Здравствуйте, Олег, не знаем, как отчество! Здравствуйте, Бонифаций Рюрикович! – склонились перед гостями два царя с батонами и пакетами соли в руках. – Очень приятно с вами познакомиться!
Цари разогнулись, и Петуля присвистнул. Оказывается, это были Катька и Спиноза. Только в коронах и других царских шмотках.
А уж они как обрадовались! Привели во дворец, усадили на лучшие места, накормили-напоили. Геракл сбегала к себе в комнату и приволокла оттуда итальянские сапоги разных размеров и фирм.
– Вот, – сказала она. – Передай своей жене в подарок от меня. А что они разные – так это даже хорошо. Малуше сколько лет? Пять? Как раз самое время для роста ноги в организме. Пусть лежат, кушать не просят. А у тебя на следующий год мороки с обувью не будет.
Спиноза так расчувствовался, что даже хотел подарить Бонифацию свой оранжевый шлем, но в последнюю минуту передумал.
– С меня без «Харлея» корона спадает, – объяснил он. – А чтобы ты не обижался, я тебе торговые льготы учредю. Хочешь?
– Хочу, – согласился Рюрикович. – А партнёру моему Олегу не можешь такое же сделать? И всем нашим ребятам?
– Естественно, Бонифаций, – Спиноза даже обрадовался, что вместо шлема отделался такой малостью. – Во-первых, приплывайте, когда хотите. И торгуйте без всяких акцизов. На таможне ничего не платите. Живите прямо во дворце…
– Витя, – вмешалась Геракл. – Но это не совсем удобно. Мы будем стеснять гостей. К тебе то и дело разные учёные приходят. Опыты, взрывы всякие… Симпозиумы.
– Действительно, – поправил очки Витька. – Ладно, пусть славянские торговые гости живут в гостинице. Но совершенно бесплатно! И с питанием. За мой императорский счет. Катя, позвони, пожалуйста, в «Президент-отель», договорись обо всём. Ну что, Бонифаций. Не хочешь ли экскурсию посмотреть по городу?
– Можно, – кивнул древлянский царь. – На базар сходим там, по магазинам.
Рынок в Царьграде был очень хороший. Большой, крытый, много китайского товару, индийского, турецкого, и всё так дёшево! Увидев жвачки с переводилками, Петуля схватился за кошелёк, но Спиноза его остановил.
– Обижаешь, Бонифаций, – вежливо сказал император. – Ты у меня в гостях.
И просто забрал с прилавка все до единой жвачки.
– Э-э, – возмутился было продавец.
Но Спиноза оборвал его на полуслове:
– Я император, у меня льготы.
– Ёлки зеленые! – завопил вдруг Петуля. – Папа!
– Сынок! – обрадовался турист в шортах, бросаясь ему на шею. – Ты что это, паршивец, тут делаешь? Почему не в школе?
– Я теперь царь, – объяснил Бонифаций. – Нам образование ни к чему. У нас и так всё есть. Вот ты мне лучше скажи, как сюда попал? Вы же в Турцию поехали, в Стамбул.
– Говоришь, образование ни к чему, – покачал головой отец. – А где ты, дурень, находишься?
– Дык в Царьграде! – с достоинством объяснил Петуля. – У друга моего, императора и отличника!
Спиноза поправил очки:
– Ты не прав, Бонифаций. Не следует ссориться с родителями. Тем более что Царьград – всего лишь русское название Константинополя, впоследствии переименованного турками в Стамбул.
Древлянский царь поскрёб в затылке.
– Понял, неуч? – Петуля-старший выразительно постучал кулаком по прилавку.
Рюрикович привычно поджал зад.
– Ну, нам пора обратно в Коростень, – заторопился он. – Жена ждёт.
– Так ты женат? – обрадовался отец. – Поздравляю! Привет жене.
– Спасибо, – пожал ему руку сын. – Заезжай как-нибудь.
Они распрощались, и цари пошли в порт. Спиноза сказал, что на обратную дорогу он выдал бесплатно паруса и продовольствие. И дарит ещё два корабля, гружённых серебром – всего полтораста тонн. А за это, мол, пусть Бонифаций бросит в бухту мелочь – такой тут обычай.
– Зачем это? – насторожился Рюрикович.
– Чтобы не раз ещё к нам возвращаться, – обняла Петулю Геракл. – А то мы со Спинозой очень скучаем.
– Да у меня мелочи нет, – для вида порылся в карманах древлянский царь.
– Можно и крупные, – разрешил Витька. – В общем, что-то надо бросить.
Петуля подумал-подумал и толкнул локтем в бок Вещего Олега:
– Слышь, тебе щит очень нужен?
– Да не так чтобы, – ответил тот. – У меня этих щитов завались. И с собой запасной есть.
– Тогда давай сюда, – Бонифаций забрал у Олега щит, взял молоток и гвоздик, влез на лестницу и прямо над главными воротами Царьграда, который, оказывается, Стамбул, приколотил щит. Для красоты.
Потом слез и полюбовался на свою работу.
– Класс! – восхитилась Геракл. – Это тебе не монетки на дно бросать! Вить, давай объявим новый обычай… – она тоже взяла молоток и начала приколачивать к городской стене какую-то картину.
– Стук, стук, стук, – стучала Катя. – Рюрикович, проснись!
Бонифаций открыл глаза. Он по-прежнему был в Коростене. В дверь колотили:
– Вставай! Князь велел всем немедленно собраться! Выступаем!
Глава 8. Тайна одинокого кургана
Курган раскапывали долго. Работали тайком, по ночам, чтобы не привлекать любопытных. Из всей дружины Ольга полностью доверяла лишь Асмуду, который воспитывал княжича Святослава, и воеводе Свенельду. У княгини на руках были кровавые мозоли. От постоянной нагрузки Катя чувствовала боль в трапециевидных мышцах. И только Александру Сергеевичу всё было нипочём. Пушкин копал, как экскаватор, хотя при жизни ему никогда не приходилось держать в руках лопату и заступ. Девочка еще больше зауважала великого поэта за силу, выносливость и волю к победе.
Княгиня очень изменилась с тех пор, как Геракл увидела её впервые. Она оказалась молодой, симпатичной, смешливой и большой приколисткой. Ольга все время прикалывалась к памятнику, и Катя с тревогой отмечала, что Александр Сергеевич отвечает ей тем же. Только по-французски. А может, по-английски? По-иностранному – это точно. Геракл не понимала ни слова из того, что он говорит, а Ольга смеялась.
– Как-то нехорошо она себя ведёт, – сочувствовал Кате внутренний голос. – А ведь замужем уже.
Конечно, девочка не могла указывать княгине, но Александру Сергеевичу так прямо в бронзовые глаза и сказала:
– Эта Ольга, не знаю, как отчество, уже такая почти пожилая, а с вами всё время хихикает. А ведь сама, во-первых, вдова, а во-вторых, у неё муж есть и ребёнок.
Памятник расхохотался:
– Она потому и вдова, что муж у неё пока что в могиле. До чего ты ещё молода! Кель наив! – добавил он по-иностранному.
Геракл немного обиделась. Особенно на последнее. Вот был бы рядом Спиноза… Катя вздохнула.
От кургана уже мало что осталось. Последние ночи работать было особенно тяжело – сказывалась накопленная усталость. Ольга валилась с ног, но продолжала копать.
– Позвольте, княгиня, – Александр Сергеевич решительно отобрал у неё лопату. – Вам следует отдохнуть.
Княгиня без сил опустилась прямо на землю.
– А я не устала ни капельки, – заявила Геракл, хотя никто её об этом и не спрашивал.
Александр Сергеевич равномерно копал, что-то бормоча под бронзовый нос.
– Странно, – услышала Катя. – Играю роль Дон Гуана, хотя явился сюда каменным гостем. Как тяжело пожатье бронзовой моей десницы… И далее ремарка: «Проваливается».
– Кто проваливается? – не поняла Геракл.
– Мы оба…
Земля под ногами у Кати поехала, и она резко отскочила в сторону. Пушкин провалился.
– Ах! – воскликнула княгиня, закрывая лицо. – Дорылись!
Девочка по-пластунски подползла к дыре.
– Александр Сергеевич! – крикнула она в темноту. – Вы можете дотянуться до моей руки? Я вас вытащу!
– … верёвку, – долетело до нее.
– Эй, – позвала Катя Асмуда и Свенельда, – мужчины! Дайте верёвку, тут писатель провалился!
Дружинники молча оттеснили девочку в сторону, бросили что-то в яму и объяснили Пушкину, как этим пользоваться. Ольга замерла.
– Подавай помалу! – скомандовал Свенельд. – Асмуд, перехватывай конец.
– А я? – Геракл тоже схватила верёвку. – Ого, какой вы тяжёлый, Александр Сергеевич!
В дыре показалось что-то тёмное.
Ольга прикрыла глаза.
– Ещё раз – взяли! – крикнул Свенельд, и что-то большое выползло на поверхность. В нос шибануло зловонием.
– Гнедко! – определил Асмуд. – А князь где?
– … тяните! – крикнул снизу памятник.
Катя еще крепче вцепилась в верёвку. Когда дошло до самого интересного, Свенельд вдруг оттолкнул девочку локтем: – Поди. Ступай прочь, говорю!
– А чего это… – начала было Геракл, но тут раздался голос Асмуда:
– Брысь! Кому говорено?
Оскорблённо сопя, Катя отошла и села рядом с неподвижной Ольгой.
– Вот, – пожаловалась ей девочка, – как коня вытаскивать, так я гожусь, а как мужа вашего покойного, который даже легче, так прогоняют… Ничего, я посмотрю, как они Пушкина достанут.
Но, к её разочарованию, памятник выбрался сам. Он подошёл к Кате и неожиданно нахально потребовал:
– Подавай сюда воду.
– Как это? – не поверила она своим ушам. – Я же оживила кабана! Этот труп мой!
– Воду, – не слушая возражений, повторил Пушкин.
Геракл поджала губы и бросила в протянутую бронзовую ладонь две фляжки:
– Нате вам! Хоть подавитесь своею водою!
Даже не поблагодарив девочку, поэт склонился над Ольгой, что-то тихо сказал ей и пожал руку. Княгиня кивнула.
Пушкин вернулся к мужчинам, и при ярко вспыхнувшем свете факела Катя увидела три тёмных силуэта. Они склонились, как хирурги над операционным столом, и что-то там перекладывали.
– Нет, это не сюда, – услышала девочка ненавистный теперь голос некогда любимого писателя.
Она оскорблённо отвернулась, но молчать не могла.
– Вот, сейчас ваш муж оживет, – с вызовом сказала она Ольге.
С кургана раздалось ржание.
– Извиняюсь, это не муж, – определила Геракл, – это лошадь его… – И, не удержавшись, добавила: – Если так разливать воду почём зря, мужу может и не хватить.
Ольга не отвечала – сидела, обхватив себя руками за плечи, её трясло от волнения.
Гнедко сбежал с кургана и теперь ходил где-то рядом, шумно фыркая и похрумкивая травой.
Затрещал факел. Огненные искры сорвались и улетели в ночное небо. Они смешались там со звёздами, и теперь уже было не различить, где гаснет звезда, а где вспыхивает искра.
– Ах! – Ольга прислонилась к Кате и обмякла.
Гераклу стало стыдно. Она обняла княгиню и сказала:
– Вы не волнуйтесь, тётя Оля, все будет хорошо.
Пламя задрожало. И на кургане появился четвёртый силуэт.
Глава 9. «Я помню чудное мгновенье»
Геракл проснулась в полдень и вышла из шатра на зарядку. У вежи столкнулась с Ольгой. Княгиня подняла на девочку заплаканные глаза.
– Ой, мамочки! – испугалась Катя. – Что, опять умер?
– Т-с-с, – Ольга приложила палец к губам и поманила девочку к своему шатру. Убедившись, что никто не подслушивает, княгиня сказала: – Прошу тебя, никому ни слова о том, что ты видела ночью. Никто не должен знать, что князь жив.
– Но почему? – поразилась Катя. – Он же царь. Пусть бы все порадовались.
– Тише. По нашим законам нельзя раскапывать курганы и тревожить мёртвых. За это могут казнить.
– А-а! – понимающе кивнула Геракл. – Только как же дядя Игорь править будет?
– Вместо него сядет на престол мой сын. Наш сын, – поправилась Ольга.
– К-к-княгинюшка, – слабо позвал кто-то из полумрака. – Эт-то т-ты?
– Княже, – Ольга подвела девочку к постели. На ней лежал худой изможденный человек с землистым лицом, на котором светились серые глаза. – Это Катя. Наш друг.
– Очень приятно, – сказала Геракл. – Я так рада, что вы ожили.
– К-катя… – повторил Игорь, с удивлением прислушиваясь к звукам собственного голоса. – С-садись.
Деликатно присев на край походной кровати, девочка низко опустила голову, вздохнула и сложила на животе руки.
– Как ваше здоровье? – участливо осведомилась она.
– З-з-знаешь, как странно, – Игорь смотрел куда-то мимо. – Я н-нелепо п-прожил ж-жизнь. В-всё н-не так, – загадочно добавил он.
Катя не стала спрашивать, что имелось в виду, чтобы бедный князь лишний раз не заикался. Она еще немножко повздыхала и напоследок решила приободрить воскресшего.
– Живы будем – не помрём, – вспомнила она любимую мамину поговорку, которая, по её мнению, вполне подходила к случаю. А от себя добавила: – Главное, режим и питание. Ну, до свидания. Выздоравливайте.
Когда они с княгиней вышли из шатра, девочка объяснила:
– Тётя Оля, извиняюсь, что я побыла у вашего мужа так мало, но больных нельзя утомлять. Тем более, человек заикается. Давно это с ним?
Женщина вдруг заплакала:
– Ты бы его видела прежде… Княже, княже… Одна тень осталась…
Она утёрла глаза уголком вдовьего платка.
– И такой чудной стал! На меня глядит – и не видит. Речи невнятные ведёт. Гнедка привели к нему, а князь: «Отпустите пастись!» Лук тугой подают, а он: «Не могу стрелять». Меч влагают в десницу, отказывается: «Человеческая жизнь священна»… Как подменили его…
– Тёть Оль, но ваш муж только ночью воскрес, дайте ему привыкнуть, – посоветовала Геракл.
– Твоими бы устами да мёд пить, – вздохнула княгиня. – Но чует мое сердце – уж не стать ему прежним…
На поляне перед шатром появился мальчик в воинских доспехах с массивной серьгой в правом ухе. Он поклонился княгине, бросил быстрый взгляд на Катю и сказал:
– Матушка, дозволь мне Гнедка взять. Зане отцу на нем не ездить.
– Из твоих ли уст я это слышу? – вспылила было княгиня. И вдруг махнула рукой: – Ладно. Бери. Да поберегись, Святослав. У Гнедка – горячий норов.
– Вестимо, – бросил мальчишка и вразвалочку направился к скакуну.
Он ловко уселся в седло и хлестнул коня. Вполуха слушая Ольгу, Геракл искоса наблюдала за княжичем.
– … и пусть то останется нашей тайною… – продолжала княгиня.
– Александр… – вдруг произнесла она совсем другим тоном. – Сергеевич!
По лугу стремительно шел Пушкин в разлетающейся крылатке. Не замечая Кати, он подошёл к женщине и склонился над её рукой:
– Ольга!
Княгиня поцеловала его в лоб. Пушкин разогнулся, но руки не выпустил, и они долго смотрели друг на друга.
– Кхе-кхе, – Геракл хотела напомнить о своем присутствии, но закашлялась по-настоящему. Прочистив горло, она крикнула противным тоненьким голоском: – Святослав! Покатай меня на лошадке!
Княжич будто того и ждал. Конь прогарцевал по лугу и остановился перед Катей.
Девочка вскарабкалась на спину Гнедка, устроилась позади Святослава и специально обхватила его за талию.
– Поскакали вон туда, – предложила она всё тем же противным голосом.
Конь пронёс их мимо Пушкина и Ольги.
– А теперь – туда…
Конь пронёс их мимо Ольги и Пушкина.
– А теперь давай по кругу, – в горле Геракл чувствовала неприятный комок, но нарочно громко хохотала, будто ей очень весело.
Из шатра торопливо вышел Асмуд. Он что-то негромко сказал княгине, и та поспешила к мужу. Пушкин проводил Ольгу взглядом, и только когда женщина скрылась за пологом, заметил, наконец, Катю.
– Приветствую тебя, прелестное дитя! – он помахал ей шляпой. – Эх, жаль, я не Медный Всадник – прокатился бы рядом.
Геракл бросила на поэта надменный взгляд и громко сказала:
– Славик, подними лошадку на дыбы.
– Свалишься! – предостерёг молодой князь.
– Я? – Катя ещё сильнее прижалась к нему.
– Ну, держись!
Гнедко заржал и оторвал от земли передние ноги. Геракл почувствовала, что неудержимо скользит вниз. Она мёртвой хваткой вцепилась в княжича.
Когда Святославу удалось осадить лошадь, Пушкин был уже далеко. Он шагал среди дубравы, сбивая шляпой жёлуди.
– Всё. Хватит. Не хочу больше кататься, – сердито сказала девочка.
– Ты чего? – удивился Святослав. – Поскакали вон на тот холм, хочешь?
– Я ничего не хочу.
Катя слезла с коня и понуро поплелась в свой шатёр.