Глава 2. Реклама – двигатель прогресса
Чужанин был костлявый, но тяжёлый и очень горячий. Добрыня с трудом тащил его по лестнице. Сзади брата нетерпеливо дёргала Малуша:
– А это кто? А это кто?
– Полянин, – коротко ответил Добрыня.
– Раненый? – Малуша с опаской потрогала твёрдую блестящую шапку. – Ну и пускай бы помирал себе.
Юноша даже остановился.
– Думай, что говоришь, сестра. Большая уже.
– Но он же недобрый, – не отставала девочка. – Они же, поляне, аки звери живут. Спят в Киеве на деревьях, рожи не моют, едят все нечисто, а девиц умыкают и держат в клетках! А еще мне нянька сказывала, – Малуша оглянулась и добавила страшным шёпотом, – у них сзаду хвосты растут!
Спиноза на руках у Добрыни застонал.
– Язык без костей! – прикрикнул юноша на сестру. – Растут, не растут – всё едино. Недужный он. Лечить надо. Поди прочь!
Малуша обиженно скривила губы, но ослушаться брата не посмела. Она начала спускаться по лестнице, на каждой ступеньке останавливаясь и приговаривая:
– Сам поди! Вот я батюшке скажу, что ты хвостатого полянина к бабке понёс, а меня прогнал! Ужо он тебе всыплет!
Добрыня, наконец, поднялся в высокий терем и вошел в покои бабки Радуны. Старуха, как обычно, сидела у окна с прялкой в руках. Юноша положил чужанина на широкий коник с периною и укрыл одеялом, подбитым заячьим мехом. Не отрываясь от работы, бабка взглянула на хворого:
– Должно, помре.
– Нет, – возразил Добрыня. – Дышит пока.
– Да уж вижу – не жилец. – Радуна неторопливо отложила веретено и подошла к постели. – Сгорит в одночасье, – убеждённо добавила она, трогая бледную, почти прозрачную руку Спинозы.
Добрыня молча стоял рядом.
– Пособи-ка, – приказала бабка, освобождая чужанина от одежды. – Чудной какой, – она отложила в сторону очки и шлем. – А поди ж ты – отец-мать и у него есть… Али попользовать травками? Ты вот что, – она повернулась к внуку. – Принеси воды студёной да вели девке растопить пожарче баню.
Выполнив все бабкины распоряжения, Добрыня вернулся в гридницу, где отец с боярами держал совет.
– Не воротились послы? – озабоченно спросил Мал у сына.
– Не слыхать, княже, – почтительно ответил Добрыня. – Чужестранина я к бабке отнёс, как ты и велел, – и он посмотрел в угол, где сидел злой, взъерошенный Петуля. Отец проследил за его взглядом и сказал:
– Зачнём допрос учинять.
Добрыня подошел к пленному, взял его за руку и вывел на середину гридницы. Петуля стоял столб столбом, затравленно озираясь по сторонам.
– Поклонись князю, невежа, – шепнул ему на ухо Добрыня.
Бонифаций неловко сгорбил плечи.
– И дружине, – продолжал подсказывать княжич.
Петуля помахал вихрами здоровенным дядькам, сидевшим вокруг. Мал подал знак, Добрыня сел на свое место, и могучий седой воин начал допрос:
– Кто таков и откуда путь держишь?
– Мы… это… – Петуля поскрёб затылок. – Катьку ищем. За ней слон погнался… Мы за ним в дыру. А вылезли – ёлки зелёные! – Спиноза концы отдает. Вот я и принёс его.
Воины переглянулись.
– Выспроси, Птицеслав, какого он роду-племени, – распорядился Мал.
Не дав седовласому и рта раскрыть, мальчик представился:
– Петуля я. Вам по имени-отчеству надо? Бонифаций Рюрикович…
Коренастый дядька с выпученными голубыми глазами так и подскочил на лавке:
– Верно слово: варяг! У, варяжье отродье!
– Погоди, Калина, – оборвал его Птицеслав. И обратился к Петуле: – Ты из Киева? Перебежчик?
– Не, – Бонифаций шмыгнул носом. – Я там не был, чё мне оттуда бежать? И на «Варяге» никогда не плавал. Там мой прапрадед служил. Меня это… в его честь назвали. А отца моего бабушка хотела назвать папашу Рудольфом, а дед не дал. Бумажки кинули в шапку и вытащили Рюрика.
Петуля перевёл дух. Так много ему ещё никогда не приходилось говорить. Но своим родом-племенем он гордился.
– Пусть ответ держит, – снова вскочил с места Калина и забегал перед остальными боярами, – где теперь его родичи, все эти варяжцы? Пошто его сюда заслали?
– Отвечай! – приказал Птицеслав.
– Да он не понял! – загорячился Рюрикович, показывая пальцем на тупого боярина. – Мама с папой в Турции. Они даже не знают, что я здесь.
– Путает, – уверенно сказал коренастый. – Сам варяг, а от своих отрекается.
– Кто отрекается? – оскорбился Петуля. – Родители, правда, ничего не знают. А если узнают…
Бизнесмен решил спасти жизнь ценой выкупа. Он порылся в карманах и извлёк оттуда блок жевательной резинки:
– Мир, дружба, угощайтесь!
Птицеслав властно протянул руку и передал упаковку князю. Мал пощупал её, понюхал, вытащил одну пластину в блестящей обёртке, согнул пополам, разогнул.
– Неужто и впрямь торговый гость?.. Что за диковина? – озадаченно спросил он. – Я эдакого не видывал…
– Дык… это… жуют, – объяснил Бонифаций. – Классная штука. Всего две калории.
Мал ещё раз принюхался и открыл рот, чтобы попробовать заморское угощение.
– Не губи себя, княже! – взмолился Калина, выпучивая глаза ещё больше. – Поди, отравленная! Пусть лазутчик первый отведает!
– Боярин правду речёт, княже, – рассудил Птицеслав. – Пусть Рюрикович первый выкушает.
– Я и не отказываюсь! – Бонифаций развернул упаковку и продемонстрировал присутствующим собственно жевательную резинку. Затем он положил её на язык и начал усиленно перемалывать зубами, всем видом показывая, как это вкусно. – Восстанавливает этот… как его? Баланс во рту…
– Не помирает… – заинтригованно следил за ним Калина.
– Ты не тяни, глотай, – потребовал князь.
– Глотать нельзя, – объяснил Бонифаций. – Тянуть можно, – и он вытащил изо рта длинную белую нить. – Надувать ещё, – и мастерски выпустил большой пузырь.
Воины, как зачарованные, наблюдали за его действиями. Мал, не дожидаясь конца эксперимента, последовал примеру чужанина.
– Фантик не выбрасывай, – посоветовал князю Рюрикович. – Его можно на себя перевести, на плечо там или на живот… Пока не искупаешься, будешь ходить с татушкой.
Упаковка пошла по рукам. Бояре сначала с опаской, потом всё смелее пробовали разрекламированную продукцию. Дольше всех продержался Калина. Наконец и он не устоял – сунул в рот сразу три пластинки.
– Жалко, диван у Михайлы остался, – сокрушался торговый гость. – Можно было бы регулярные поставки организовать. У нас ещё много чего есть. Модели машинок, диски, мобильники всякие, ноутбуки…
Древляне доверчиво кивали, оживлённо жуя. Добрыня перевёл наклейку себе на наручье. В этот момент дверь гридницы распахнулась, и стражник крикнул:
– Послы воротились, княже!
Тяжело дыша, в разорванной рубахе, в палату ввалился пацан лет пятнадцати, весь в синяках и ссадинах.
– Княже! – завопил он, валясь Малу в ноги. – Не жди послов, не воротятся они! Не вели казнить, княже!
– Говори, отрок, – повелел Мал.
– Приплыли мы в Киев, и призвала нас к себе Ольга. Лютобор сказал таковы слова: «Мужа твоего мы убили, ибо он, как волк, расхищал и грабил древлянскую землю. Пойди замуж за князя нашего, за Мала». А Ольга, лисица, отвечала: «Мужа моего мне уже не оживить. С великой честью пойду за вашего князя». И приказала истопить баню. Не вели казнить, княже, об ту пору я с полянами мёд пил. А Лютобор с гриднями мыться пошли. Я же, захмелев, уснул. Только посреди ночи будит меня отрок полянский, брат мой названый, Ярко. И говорит: «Беги, мол. Княгиня ваших хитростью извела. Она их в бане велела запереть запорами и поджечь. Одни головёшки остались». Вывел меня Ярко огородами за заставу и дорогу указал. Не вели казнить, княже!
Мал сидел, нахмурясь, низко опустив голову. Добрыня подтолкнул Петулю к выходу и затворил за ним дверь.
Глава 3. Вещий Спиноза
Спиноза медленно шёл на поправку. За ним ухаживала не простая бабка-лекарка, а мать теперешнего древлянского князя Мала, и соответственно, жена его покойного папы Нистини.
– Скажите, пожалуйста, – поинтересовался учёный, едва у него прошло горло, – каково нынешнее международное положение вашей родины?
– Да ты лучше отвару выпей, – отмахнулась Радуна, – чем голову-то забивать.
Витя сделал глоток, и приятное тепло разлилось по его тщедушному телу.
– Да ты сырой, как погляжу, – покачала головой бабка. – Немощный… На лошади не усидишь, – она насильно впихнула в Спинозу ложку гороховой каши.
– Благодарю вас, – чуть не подавился мальчик. – Только мне не нужно овладевать навыками всадника. Я мыслитель.
– Ишь, умник, – неодобрительно заметила старая княгиня. – Усе мужики на лошадях сидять. И воюють, воюють, никак не угомонятся, окаянные.
– Видите ли, ваше сиятельство, – взялся Спиноза за подбородок. – Войны на земле не вечны. Настанет время – и мечи перекуют на орала. Построят заводы, фабрики, пустят троллейбусы и самолёты. Космос будут бороздить межпланетные корабли…
– Полно брехать-то, – ласково сказала Радуна.
– Потрогайте, из чего сделан этот головной убор, – Витя протянул ей шлем с надписью «Харлей». – Видите, это синтетический полимер.
– Красивая шапка, – похвалила старуха. – Тёплая?
– Она не от мороза. Это чтобы мотоциклист не разбился. Очень подходит для экспериментов.
– И все у вас так ходють?
– Только байкеры. А панки стригутся, – Спиноза взъерошил волосы, – вот так. А готы, наоборот, вот так, – всей пятернёй он переместил чёлку на лоб. – А рокеры – в коже и в железных бляшках.
– Вот и наши так ходють, в доспехах, – одобрила бабка. – А девки – в сорочках да сарафанах. Ежели какая дочь али жена боярская – та ишшо в шелках, с золотою каймою, с бахромою… А ваши что носють?
– В основном джинсы, штаны такие И женщины, и мужчины.
– Бабы? В портках? – всплеснула руками княгиня. – Тьфу! Срамота!
– Современный ритм жизни, – объяснил Витя. – Впрочем, сарафаны тоже можно увидеть. Летом, когда жарко. Ещё носят совсем короткие шорты.
– Страсти-то какие, – недовольно поджала губы старуха.
Снаружи послышался шорох. Бабка рывком распахнула дверь. В горницу впала Малуша.
– Опять ушки на макушке? – пожурила её Радуна. – Ай-яй-яй!
– Бабушка! Я знаю, отчего девки портки носють. У их сзаду хвост, аки у лисицы.
Спиноза снисходительно улыбнулся.
– Совершенно отсталая точка зрения. Да, у наших отдалённых предков, обезьян, есть этот атавизм. Но у человека, согласно теории Дарвина, он отпал в процессе эволюции, за ненадобностью. Для чего обезьянам нужен хвост? – Витя спустил с лавки ноги и сунул их в клетчатые тапочки. – Они живут на деревьях. И цепляются хвостами за ветки, чтобы не свалиться.
– А я что говорила! – обрадовалась Малуша. – На деревьях живут. И он, и весь его род.
– Мы живём в многоэтажных домах, – неверной походкой Спиноза прошёлся туда-сюда. – С мусоропроводом, лифтом, телефоном, центральным отоплением…
Малуша во все глаза смотрела на его худые ноги с выпирающими коленками и с особым вниманием разглядывала плавки на тощем заду – не видать ли длинного и пушистого лисьего хвоста?
– На каждой лестничной клетке две, три, а то и четыре квартиры.
– Ой, бабушка, – испугалась девочка. – Истинно в клетках живуть. Аки медведи скоморошьи. И нёбо у них чёрное. А девиц умыкають…
– В будущем и у вас будет всё, как у нас – магазины, транспорт, наука и искусство, – продолжал лекцию Спиноза.
– Откуда ж тебе всё это ведомо? – старуха подперла рукой подбородок.
– Это реалии, – подчеркнул научный руководитель. – Это знания, накопленные человечеством. Это доступ к информации, наконец.
– Вещий! – ахнула Радуна. – Всё наперёд видит.
– Вещий! – обалдела Малуша, и прежде, чем Витя успел рот раскрыть, понеслась вниз по лестнице, пронзительно вереща:
– У нас в горнице вещий человек!
Спинозу призвали к князю. Мал сидел в своих покоях и играл с Добрыней в шахматы.
– Верно сказывают, будто тебе всё на свете ведомо? – князь недоверчиво оглядел хилого чужанина.
– Понеже, – по-древнеславянски начал отвечать мальчик. – Паки… дондеже… Зрю аки на долони… – взгляд его упал на шахматную доску. – Позвольте, позвольте… какая любопытная позиция… защита Алёхина… Белые выигрывают в три хода.
– Ну да?! – усмехнулся Мал. – Глянь, чёрных видимо-невидимо.
Добрыня сделал ход конём. Княжеский ферзь оказался под угрозой.
– А мы вот так, – князь передвинул ладью.
– Тебе мат, княже, – Добрыня встал и поклонился отцу. – Не изволь гневаться.
Как ни странно, князь не рассердился. Он похлопал Спинозу по плечу:
– Истинно, вещий. Садись, друже. Поведай, что день грядущий мне готовит?
Спиноза перебрал в уме все известные ему сведения о древних славянах. Они вели оседлый образ жизни и совершали военные походы, что подтвердилось и информацией, полученной от старой княгини.
– Аще, – научный руководитель поправил очки, – грядёт сеча великая. Поелику…
– Не понял, – нахмурился князь. – Кто к нам грядёт?
В это мгновение в княжеские покои с поклоном вошел востроносенький стражник и доложил:
– Гонцы от Ольги Киевской. Княгиня идёт сюда с дружиною справлять тризну по убитому супругу. Передовые же наши доносят, что Игорева вдова в великом гневе. И грозится истребить всю землю древлянскую.
Мал вопросительно посмотрел на вещего Спинозу.
Тот многозначительно кивнул.
– Собрать дружину, – распорядился князь. – Будем готовиться к битве.
Глава 4. Кумиры и поклонники
Грот был большой. И внутри совсем как настоящая пещера с ходами и переходами. Сверху красиво свисали огромные ледяные сосульки, в которых сверкали разноцветные искры. Полюбовавшись немного, Катя и Александр Сергеевич отправились дальше в Выселки.
Через десяток метров узкий коридор, по которому они шли, раздвоился.
– Там вы не пройдёте, – показала Геракл направо. – А здесь потолок выше.
И они свернули налево. Впереди забрезжил свет.
– Жалко, – разочарованно сказала девочка. – Я думала, здесь есть какая-нибудь тайна.
Она выкарабкалась наружу и увидела людей.
Их было очень много, и все они гуляли.
– Не Выселки, – растерялась Катя, глядя на толпу. – И одеты не так… Александр Сергеевич, – обернулась она к памятнику, – это другая деревня. Там был просто парк имени вас, а тут – аттракционы. Вот и шашлыки продают…
Неподалёку жарили над костром целую тушу какого-то животного. Очень вкусно пахло. Голодный народ толпился вокруг продавца.
– Эх, денег нет, – Геракл сглотнула слюну. – Ну ничего, в Выселках пообедаем. Эй, дядечка, – окликнула она мужика с четырёхугольной бородой. – Где тут Носоломовы живут? Их все знают.
Дядька дико посмотрел на неё, на Пушкина и вдруг упал.
Кате стало неудобно перед великим поэтом.
– Уже напился, – осуждающе покачала она головой. – Ужас! Идёмте отсюда, Александр Сергеевич, от этого алкоголика подальше.
И потянула памятник к шашлыкам.
– Женщина, – вежливо обратилась Катя к продавщице. Шашлычник обернулся. – Ой, извиняюсь, дядечка…
Продавец упал, как подкошенный. И все вокруг тоже повалились на землю.
– Господи! Да что это с ними? – испугалась Геракл. – Может, эпидемия? Грипп или чего ещё?
Полой куртки она прикрыла себе рот и нос.
– Закройте шляпой дыхательные пути, – посоветовала девочка поэту. – Мне совсем не хочется, чтобы вы умерли от какой-нибудь инфекции. Смотрите! Они же бьются в припадке!
И в самом деле, лежащие начали истово отбивать поклоны.
Продавец подполз к самым Катиным кроссовкам и стал хвататься за них жирными руками.
– Прекратите немедленно! – взвизгнула она. – Грязные руки – рассадник заразы. Лежите тихо до приезда скорой помощи.
Дядька переполз к ногам памятника.
– Перун! Перун! – вопил он. – Перун, разрази меня гром!
– Александр Сергеевич! – Катя прижалась к бронзовой крылатке. – Идёмте отсюда! Это сумасшедший дом. Все они – психи. Сейчас с ножами бросаться начнут, – дрожащим голосом закончила она, заметив в руках у многих кинжалы, финки, топоры и даже настоящие мечи.
И прежде, чем Пушкин успел что-то ответить, бросилась к гроту. Но пещер в горе оказалось так много, что нельзя было определить, из которой они попали на территорию психиатрической больницы. Да и искать было некогда, потому что психи заводились всё больше и больше. Началось какое-то повальное помешательство. Больные ползли по пятам Пушкина и Геракла и кричали: «Жертву! Жертву!» Катя затащила памятник в ближайшую пещеру и затаилась.
– Живой не сдамся, – решила она, ощупывая правый бицепс. – Александр Сергеевич, я вас защитю.
– Стоит ли? – засмеялся Пушкин. – Эти люди, Катрин, язычники. И, кажется, приняли меня за своего бога. В своём нынешнем виде я немного похож на их кумиров.
– Вы и для меня кумир, – возразила девочка. – Но я же не ложусь в пыль и не колочусь в припадке. Потому что я нормальная. А они психи натуральные.
– Возьми себя в руки, Катрин, – уговаривал Александр Сергеевич. – В любом случае нам надобно вернуться в Выселки. Через грот или по какой-либо другой дороге, но мы должны её узнать. Возможно, среди этой толпы найдется хоть один здравомыслящий человек.
– Нет! Я туда больше не пойду, – наотрез отказалась Геракл. – Давайте лучше дождёмся ночи и в темноте найдём пещеру. Спиноза и Петуля без нас всё равно никуда не денутся.
– В темноте, Катрин… – пытался урезонить её памятник.
– Я подползу к костру и вытащу оттуда горящую палку, – нашлась девочка. – Вместо фонарика. К утру, Александр Сергеевич, психи заснут, и мы найдём всё, что нам надо. Или врачей, или грот.
– Будь по-твоему, – неохотно согласился поэт. – Но это неразумно…
Стемнело. Психи постепенно рассосались по палатам. Видимо, это был полевой госпиталь, потому что вместо корпусов под открытым небом были разбиты большие белые и красные палатки.
– И фонарь не нужен! – обрадовалась Катя. – Посмотрите, Александр Сергеевич, какая луна! Светло, как днём в центре города!
Девочка с памятником принялась искать грот. Катя помнила, что перед ним стоял большой белый камень.
– Быть может, сей? – спросил Александр Сергеевич, отодвигая, как пушинку, огромный валун.
– Нет.
– Тогда этот?
– Тоже нет.
Они ходили от пещеры к пещере, но нужного камня никак не находили.
– Я ждала тебя, Чернобог, – вдруг услышала Катя за своей спиной незнакомый хриплый голос и резко обернулась.
Перед ней стояла высокая женщина в тёмном.
– Я готова к смерти, – продолжала незнакомка. – Но прежде отомщу древлянам за Игоря. Будет им кровавая тризна.
У Кати похолодело в животе. Забыли запереть в палате, поняла она. И осторожно, чтобы не разозлить психическую и не вызвать нового припадка, поддакнула:
– Да-да, конечно, тетёчка. Вот придёт доктор, вы отомстите…
– Замолчи, – тихо оборвал её Пушкин. И склонился перед женщиной в почтительном поклоне:
– Княгиня, простите, что не узнал вас сразу. Примите мои глубокие соболезнования.
– А-а, это ваша знакомая, – успокоилась Геракл. – У вас, тётечка, кто-то умер?
– Княгиня, – продолжал поэт. – Простительно ошибаться дитяти, если даже вы принимаете меня за Чернобога. Мы с Катею попали сюда из других времен, и ребёнку здесь всё неведомо. Позвольте представиться…
– Александр Сергеевич, – оборвала его Катя. – Я не ребёнок. И всё понимаю. У вашей знакомой кто-то умер, и она переживает, поэтому случайно забрела на территорию сумасшедшего дома и забыла, как вас зовут. От горя. Тётечка, это же Пушкин. Мой любимый писатель.
Княгиня насторожённо осмотрела бронзовую фигуру.
– Да вы не бойтесь, – успокоила её Геракл. – Просто он памятник. Но оживший. А писатель уже давно умер. Ой, Александр Сергеевич, извиняюсь… – К счастью, в темноте никто не заметил, как покраснела девочка.
Внезапно женщина схватила Катю за руку.
– Ты можешь оживлять мёртвых?
– Точно, психическая, – подтвердил внутренний голос. А вслух девочка торопливо сказала: – Нет, конечно. Просто так получилось…
– Это недоразумение! – вмешался поэт.
Но женщина его не слышала. Она хлопнула в ладоши, и рядом выросли две фигуры.
– Взять её, – повелела княгиня. – Отвести в мой шатёр.
– Я не сумасшедшая! – вырывалась Геракл из сильных мужских рук. – Уберите своих санитаров!
– Позвольте! – пытался объясниться Пушкин, удерживая женщину.
– Пусть оживит моего мужа, – потребовала княгиня. – Пусть даже Игорь придёт ко мне таким же, как и ты. Сделает это – и ступайте, куда хотите.
Она повернулась и пошла прочь. Александру Сергеевичу ничего не оставалось, как двинуться следом.
Глава 5. Кабан бессмертный
Их привели в шатёр, освещённый яркими факелами. У входа стояли санитары с топорами на длинных ручках.
Катя чуть не плакала:
– Ну и знакомые у вас, Александр Сергеевич.
– Мы вовсе не знакомы, – возразил памятник. – Княгиня Ольга жила в десятом веке, за восемьсот лет до моего рождения. Я и предполагать не мог, что когда-нибудь встречусь с ней.
– А чего она от нас хочет? – злилась Катя. – Разве мы вернём ей мужа?
– Знаешь, в горе человек надеется на невозможное, – задумчиво сказал Пушкин. – Должно быть, Ольга сильно любила князя Игоря, и когда с ним расправились древляне, она, насколько я помню из летописей, отомстила им с неженской жестокостью… Судя по всему, мы угодили в самый разгар событий. Ольга справляет тризну по убитому мужу.
– Поминки, что ли? – мрачно спросила Геракл.
– Что-то вроде этого. Легенда рассказывает, будто на эти поминки княгиня хитростью заманила древлян, напоила, а после велела своим дружинникам истребить их. А за сим последовала месть ещё более коварная и изощрённая. И главный город древлян Коростень был выжжен дотла.
– Ужас! – схватилась за щёки девочка. – Из-за какого-то мужа – и столько жертв. Вот это любовь! Эх, какие же они дураки, что его убили! А нам теперь оживлять!
– Катрин, – встрепенулся Пушкин, – где вода? Помнится, ты запаслась ею. Живою и мёртвою…
– Ой, совсем забыла, – из карманов куртки девочка вытащила обе фляжки. – Думаете, подействует?
– Отчего ж не попытаться?
– Представляете, если получится! – загорелась Катя. – Игорь оживёт, и Ольга от радости плюнет на всех древлян. Нужны они ей!
Полог шатра откинулся. Появилась княгиня. На её белом лице выделялись горящие, как угли, глаза. На тонкой шее пульсировала жилка. И только это выдавало волнение.
– Приступай, – велела она Гераклу. – Пусть Игорь окажется здесь сей же час!
– Извиняюсь, но это невозможно, – уверенно возразила девочка. – Эксперименты на людях не проводятся. Сначала делают опыты на животных. У вас есть, например, кролик или морская свинка?
– Принесите поросёнка, – распорядилась Ольга.
Один из санитаров исчез и тут же появился, таща визгливого подсвинка.
– Этот не годится, – забраковала Катя. – Как же оживлять живого?
– Убить его! – немедленно приказала княгиня.
Санитар занёс топорик.
– Не надо! – испугалась девочка. – У вас что, дохлого нет?
Княгиня, кажется, растерялась.
– Есть, – вдруг сказал санитар. – Не дохлый, жареный. Целая туша.
– Подойдёт, – согласилась Геракл. – А всех посторонних, – она кивнула на поросёнка, – попрошу покинуть помещение.
Подсвинка немедленно увели. Кабанчик и не подозревал, от кого зависела его судьба.
Те же санитары втащили в шатёр покрытую румяной корочкой тушу. У Кати немедленно заурчало в животе, и она вспомнила, что голодает уже больше суток. Делая вид, что осматривает тушу, девочка незаметно отщипнула хвостик, быстро запихала его в рот, затолкала языком за одну щеку, а другую надула для симметричности лица.
Раскланявшись во все стороны, как артист перед выступлением, Геракл отвинтила крышку на фляжке с мёртвой водой и капнула из неё на рыльце. Оно немедленно покрылось щетиной. Пятачок вздернулся, порозовел. Подумав, Катя капнула вторую каплю на место утраченного хвоста. Прямо на глазах вырос другой и завился крючком.
Теперь девочка совершенно спокойно и уверенно капала на разные части туши. И вскоре кабан был как новенький.
Княгиня напряжённо следила за всеми её действиями. А Пушкин глаз не отрывал от княгини.
Геракл поклонилась и приступила ко второй части эксперимента. Она открыла фляжку с живой водой, и только брызнула, как кабан резво вскочил на ноги. Он взвизгнул и бросился на свою спасительницу. Катя едва успела отскочить. Кабанья туша пронеслась мимо, с треском прорвала стенку шатра и исчезла в темноте.
Теперь Геракл, не таясь, разжевала хвостик.
– Видали, какой! – похвасталась она. – Прям вот так встал и побежал. И с хорошей скоростью. Ну, тётя Оля, где ваш покойник?
Щёки у княгини разрумянились. Она расхохоталась:
– Требуй от меня, чего хочешь!
– Я кушать хочу, – вырвалось у Кати из глубины души. – У вас ещё хоть один жареный поросенок есть?
Ольгины помощники мигом накрыли стол. И все сели трапезничать. Даже Пушкин.
– Выпей, – велела княгиня поэту.
И бронзовый Александр Сергеевич одним махом осушил полную чару.
– Пойдём только мы, – Ольга обвела глазами сидящих за столом. – Работа предстоит большая. Копать будем по ночам. Асмуд, Свенельд… Ни одна живая душа не должна прознать про этих двоих, – княгиня показала на Геракла и памятник. – Поспешим, – она поднялась из-за стола.
– С богом, – сказал поэт.
Катя уже представляла себе скромную могилу, поросшую полевыми цветами, с деревянным крестиком и табличкой: «Князь Игорь».
А тут вообще ничего не оказалось, кроме горы земли. Княгиня легла на курган, раскинув руки, и долго так лежала.
Пушкин молчал. Геракл тоже.
Асмуд и Свенельд принесли лопаты и заступы.