– Меня зовут Олег Петрович. А Вас?
Бабушка недоверчиво взглянула на него. Была она старенькая, лет под восемьдесят. Жизненный опыт подсказывал ей, что ничего опасного в этом человеке вроде бы нет.
– А я – Анна Николаевна. Вы что-то хотели, Олег Петрович?
– Да, хотел. Точнее, хочу. Хочу понять, почему Вы сидите тут одна с утра до ночи. У Вас что-то случилось?
Анна Николаевна долго молчала. Потом нехотя, горько проговорила:
– Из дому выгоняют… Мешаю я им… Дочь пьет, зять пьет, внучка – и та пьет! Еще и дружков своих натащат полный дом… Невмоготу мне с ними. Только вот ночевать домой и возвращаюсь. И то не всегда. Иной раз до утра там пьянка – гулянка…
Олег Петрович выслушал, подумал, а потом, неожиданно даже для себя, предложил Анне Николаевне перебраться к нему… У него никто не пьет, из дома никто не прогонит, тихо и спокойно. Только вот кошки и собачонка, а так он совсем один. И комната для бабушки найдется. Он ей свою спальню отдаст!
Анна Николаевна слушала молча, недоверчиво, с опаской глядя на неожиданного собеседника. Хотя что-то подсказывало ей – можно согласиться, хороший человек. А так жить, на лавочке – ей уже не под силу. Того и гляди, помрет… И похоронят ее кое-как… Может быть, даже в какой-нибудь общей могиле.
От этих мыслей Анна Николаевна содрогалась, ей становилось страшно. А странный человек продолжал настаивать. И она согласилась. Уж хуже-то точно не будет… Но на всякий случай попробовала еще раз уточнить:
– А все-таки, зачем я тебе нужна-то? Ну вот если честно?
– Если честно – мне Вас очень жалко, – искренне ответил Олег Петрович. – Пойдемте! Вот прямо сейчас и пойдем, чего тут сидеть?
– Как – сейчас? Я сейчас не могу… Мне бы вещички какие собрать, документы… Только я боюсь туда идти – у них там дым коромыслом…
– Значит, пойдем, – твердо, по-мужски, решил Олег Петрович, – переночуете спокойно, а завтра, рано утречком, сходите за вещами. Наверное, по утрам они спят…
На том и порешили… Пошли – Олег Петрович впереди, а Анна Николаевна чуть подальше. Все-таки она немножко побаивалась и осторожничала…
Войдя в квартиру, бабушка Аня – так она велела себя называть, огляделась, погладила Ушастого, от ужина отказалась и попросилась спать – уж больно устала, ноги болят, спина…
Олег Петрович скоренько сменил постельное белье и уложил бабушку в кровать.
Рано утром, еще и шести не было, Анна Николаевна поднялась с постели, тихонько выскользнула из квартиры и пошла домой – за вещами.
Постояла у входной двери, прислушалась. Вроде бы тихо все… Она осторожно открыла дверь, прошла в комнату. Вся семейка дружно храпела после пьяного ночного разгула. Да еще и на полу несколько пьянчужек приютилось… Спертый, тяжелый воздух – хоть ножом режь.
Бабушка прокралась в свою комнатку, вытянула из-под кровати старенький маленький чемоданчик, запихала туда нехитрые свои пожитки, такие старые и поношенные, что их даже пьянчуги продать не сумели…
Вспорола матрас, покопалась… Вытащила оттуда паспорт и тощенькую пачечку "похоронных" денег… Немного постояла, прощаясь с родной комнаткой, утерла набежавшие было слезы и ушла. Навсегда.
***
Первое время она долго и много плакала. Ходила смотреть на свои бывшие окна – там было шумно, дымно, весело…
О бабушке Ане, похоже, никто и не вспоминал. Сгинула – да и ладно. Наверное, в первый же день и забыли, – горько думала Анна Николаевна. Никто ее не искал. И потихоньку бабушка Аня успокоилась, прижилась у Олега Петровича… Стала словно родная.
К Олегу Петровичу относилась как к сыну, готовила еду, встречала его с работы. Вспомнила, что такое домашний уют, тепло и покой… Полюбила его зверинец… А Олег Петрович перебрался из своей спальни в большую комнату, на старый диван и был счастлив.
***
Следующим оказался дед Андрей. Его Олег Петрович разглядел в соседнем дворе, когда гулял с Ушастым. Дед одиноко сидел на маленькой лавочке, на самом краю веселой, разноцветной детской площадки. Горки – качельки – лесенки…
Дед по сторонам не смотрел, ему было плохо и очень хотелось есть… Одет он был в растянутые спортивные штаны, тельняшку и дырявую кофту без пуговиц. Голова и шея были замотаны шарфом…
Сидел дед как-то странно – сильно сгорбившись, руками почти в землю упирался. Порой заваливался на один бок, потом с трудом приподнимался и снова садился…
– Господи, благослови! – повторил несколько раз неизвестно откуда взявшиеся слова Олег Петрович, и пошел в сторону старика.
– Добрый вечер! – сказал он деду.
Тот покосился на него и ничего не ответил. Какой же добрый, холодина какая! Но странный человек не уходил. Рядом вертелся какой-то ушастый уродец…
– Холодно ведь, почему Вы домой не идете? – не унимался Олег Петрович.
– Дык там еще холоднее, на чердаке-то… И света нет, – неожиданно отозвался старик и поднял на Олега Петровича мутноватые, слезящиеся глаза. Из-под шарфа торчала седая клочкастая борода и пегие пряди давно не стриженых волос. Пахло от деда тоже не очень…
– На чердаке, значит… – подумал Олег Петрович.
Ну что ж, диван можно отдать деду, а он будет спать на раскладушке.
– Пойдем, дедушка, я Вас в гости приглашаю.
Дед еще раз взглянул на собеседника. Теперь уже повнимательнее. Больной, что ли? Его ни разу в жизни никто в гости не приглашал… Но подумал, что хуже не будет, да и что с него взять-то можно – даже на органы он не годится, старый пьянчужка.
– Меня дед Андрей зовут, – буркнул он, кое-как поднялся на ноги, да и поковылял за странным человеком без лишних разговоров. В гости… Терять ему все-равно было нечего.
Дома их встретила приветливая старушка, нисколько не удивилась, пригласила проходить. Пахло пирогами и теплом.
Дед Андрей остановился в дверях комнаты… Он решительно не понимал, что происходит, в сказку он попал, что ли? А это не сказка, просто под конец его тяжелой жизни Господь сделал ему подарок – послал навстречу добрую душу. Хотя в Бога дед никогда не верил…
Олег Петрович суетился, бегал, менял постельное белье на диване, набирал в ванну горячую воду, носился с полотенцами, копался в ящике комода в поисках чистого белья для деда…
Наконец угомонился, вручил деду собачий шампунь от блох и отправил его в ванну. На блох дед Андрей не обиделся – какая разница – вши, блохи…
А Олег Петрович присел на кухне, съел бабы Анин пирожок и сказал:
– Вот такие дела, Господи.
…Вымытого, распаренного и сонного деда накормили пирожками, напоили крепким сладким чаем и уложили на диван, спать.
Давным-давно дед Андрей не мылся, не лежал в теплой постели, не ел домашних пирожков… Даже не заметил, как по морщинистым щекам покатились одна за другой мутные стариковские слезы.
Прыгнули на диван и улеглись рядом Бродяги… Заурчали, замурлыкали, словно успокаивая… А дед плакал и плакал, и оттаивала его загрубевшая, окаменевшая душа, и мысли в голове мельтешили, наскакивая друг на друга, теснясь и толкаясь…
Ведь даже не спросили, кто он, и откуда, и документов не попросили! (а паспорт у деда все-таки был, хоть и просроченный и без прописки). А этот, как его, Олег Петрович… Домой вот привел, и старушка не удивилась, не заругалась… Позволили помыться, пирожков дали, одеяло вот теплое какое, странные какие люди, никогда таких не видел… Дед плакал и плакал, пока совсем не устал… Обнял рукой сразу обоих Бродяг и еще долго лежал с открытыми глазами, боясь уснуть и проснуться опять в холоде и голоде, на опостылевшем чердаке, пьяный, голодный, оборванный уголовник…
А Олег Петрович раскинул в кухне раскладушку, но ложиться не стал. Сидел и смотрел на Спасителя. И горячо благодарил Его за то, что Он не позволил бомжу помереть прямо там, на веселой детской площадке, что дал возможность ему, Олегу Петровичу, помочь старику… Все-таки был он немножко с "приветом", этот Олег Петрович…
***
На следующее утро Олег Петрович проснулся раньше всех и побежал на рынок. По пути закинул в мусорный бак дедовское тряпье…
Рыночек был маленький, совсем рядом. Денег было немного, но Олег Петрович как-то исхитрился и купил деду почти весь необходимый на первое время гардероб. Очень китайский спортивный костюм, дешевенькие кроссовки, носки, белье…
Но вот на куртку, даже самую простенькую, денег все-таки не осталось.
– Свою отдам, – решил Олег Петрович. – У меня их две, зачем мне?
***
Дед Андрей проснулся чуть позже. Открыв глаза, долго не мог сообразить, где он, почему так тепло. И душе, и телу. Наконец вспомнил вчерашнего чудака, и снова заплакал… Наплакался, успокоился, погладил Бродяг. Захотел встать, огляделся по сторонам, пошарил руками по полу и остался под одеялом – его одежды нигде не было…
Запыхавшийся Олег Петрович (бегом бежал всю дорогу, торопился) влетел в квартиру, мигом разулся и поспешил к деду. Тот испуганно выглядывал из-под одеяла – а ну как опомнятся и прогонят прочь?…
Но странный хозяин квартиры никого никуда гнать, конечно, не собирался. Наоборот, улыбнулся и сказал:
– Вот, дед Андрей, ты меня прости, я твою старую одежонку выбросил, а тебе вот купил… – и протянул старику пакет с одеждой.
Дед медленно сел, беспомощно опустил лохматую голову и забормотал – не понимаю, не понимаю, Господи, ничего не понимаю! – впервые в жизни, кажется, обратился к Богу…
– Зачем тебе это все, Олег Петрович? Чего ты со мной возишься? Кто я тебе – брат? Сват?
– Ты мне человек, – серьезно ответил Олег Петрович. – Одевайся, дед, пойдем завтракать. Там баба Аня оладушков напекла, носом чую… – и улыбнулся – немножко смущенно.
После завтрака Олег Петрович усадил деда на табуретку, замотал большим старым полотенцем, и принялся за стрижку.
Машинка дедовские космы не брала, поэтому Олег Петрович для начала состриг все длинное и лохматое большими ножницами. Волос с деда насыпалось, как с доброго барана… Окончательный лоск наводили машинкой. Управлялся с ней Олег Петрович мастерски – всегда сам стригся – денег на парикмахерскую, как правило, не находилось…
***
Паспорт деду Андрею выхлопотали новый. Ни секунды не размышляя, Олег Петрович прописал деда у себя – как дальнего родственника. А через месяц деду каким-то чудом (каким – понимал только Олег Петрович) удалось устроиться на работу. Сторожем на обувной фабрике. А еще через месяц дед пришел домой молчаливый, загадочный…
Подождал, пока в комнате соберутся все, включая Ушастого… Подошел к вазочке, которая стояла на открытой полке и доступ к ней всегда был свободным. В этой вазочке испокон веку, сколько себя помнил Олег Петрович, хранился семейный бюджет. Туда, дед Андрей сам видел, выкладывал зарплату Олег Петрович, туда же вносила свой крохотный вклад баба Аня…
А сегодня вот и он, дед Андрей, с гордостью поглядывая на окружающих, положил свой первый заработок.
– Вот, – сказал он. – Деньги!
Ужин в этот день был праздничным.
***
Жили они дружно, баба Аня возилась по хозяйству, дед и Олег Петрович работали, кроме того, на Олеге Петровиче лежала обязанность обеспечивать домашних продуктами.
А дед Андрей, обретя дом и семью, как-то сразу, незаметно и безболезненно, прекратил выпивать. И даже не тянет – удивлялся он…
***
Как-то зимним вечером, возвращаясь с рынка (за продуктами Олег Петрович всегда ходил под вечер – можно было сторговаться подешевле), он проходил мимо автобусной остановки. И вдруг, ни с того, ни с сего, решил доехать домой на автобусе. Хотя пешком-то – всего три остановки.
– Да ладно, – подумал замерзший Олег Петрович, – проедусь.
В руках он держал два пакета – с картошкой, луком, капустой, парой яблок… Народу на остановке было совсем мало – молоденькая девушка в красной куртке, два парня и здоровенный мужик в дубленке. Олег Петрович рассеянно глядел по сторонам, вспоминал, что забыл купить…
И вдруг заметил маленькую, черную, как смоль, дворняжку. Дворняжка была инвалидом – правой передней лапы не было совсем, она привычно ковыляла на трех. Снег на ее облезлой черной шубке не таял, лежал маленькими сугробиками. Собачка подковыляла к здоровяку в дубленке…
…А дальше все замелькало, закружилось, замельтешило…
– А ну, пшла отсюдова! – неожиданно заорал здоровяк и пнул собачонку тяжеленным ботинком. Собачка с коротким визгом взлетела в воздух, отлетела метра на три, упала, и осталась лежать.
Хилый, невысокий Олег Петрович бросил пакеты и кинулся на здоровенного мужика – Ах ты гад! Сволочь! Ты за что ее? – кричал что-то еще, пока не напоролся на железный кулак. Его, как и собачонку, отнесло в сторону, он упал, едва не теряя сознание от боли…
– Слава Богу – не в голову, – вяло подумал он… – А то бы сразу каюк…
Дышалось тяжело, удар пришелся в живот…
Парней с остановки как ветром сдуло. Здоровяк укатил на подоспевшем автобусе, только девушка в красной куртке никуда не уехала. Она присела над Олегом Петровичем, и как-то жалобно, словно ее саму побили, спросила:
– Вы как? Больно? Может, скорую?
– Не надо скорую, – просипел Олег Петрович. – Сейчас пройдет.
Еще немножко полежал, глядя в небо и ловя губами снежинки… Потом, держась руками за живот, медленно поднялся – сначала на коленки, потом, постанывая, распрямился во весь рост.
Девушка собирала разлетевшуюся картошку, яблоки, капусту… Раскладывала по пакетам.
Олег Петрович огляделся в поисках собачонки. Она все так же лежала на снегу. Он медленно, с трудом передвигая ноги, подошел к ней, наклонился…
Собачонка приоткрыла глаза и посмотрела на него.
– Слава Богу, живая! – обрадовался Олег Петрович.
Только, кажется, трогать ее нельзя – может, этот зверь ей ребра переломал? Много ли такой крошке нужно? Вон, лежит, плачет, боится пошевельнутся…
Подошла девушка, поставила к его ногам пакеты с собранными продуктами, тихо спросила:
– Что с ней?
– Не знаю, – так же тихо ответил Олег Петрович, – мне кажется, он ей ребра сломал… Надо как-то ее домой… Вот только трогать ее нельзя…
– Так что же делать? – беспомощно спросила девушка, почему-то глядя на Олега Петровича с надеждой. Можно подумать, он такой умный, все знает…
– Фанерку надо. Плотную. На нее уложить, – вдруг пришла в голову светлая мысль.
Девушка радостно закивала головой и убежала в темноту, в сторону рынка. Вернулась почти сразу, как будто фанерку нужного размера для нее там приготовили.
Олег Петрович осторожно подсунул фанерку под собачонку, быстренько стянул с шеи теплый шарф и накрыл им пострадавшую.
Про свою собственную боль даже как-то забыл. Повесил на руку пакеты, девушка подала ему фанерку с собачкой…
И Олег Петрович медленно, сцепив зубы, потащился домой. А девушка еще долго стояла на остановке и смотрела ему вслед…
В дверь Олег Петрович постучал ногой. Открыл ему дед Андрей, ахнул, подхватил фанерку… Олег Петрович бросил продукты прямо в прихожей, и следом за дедом прошел в комнату.
Там над собачкой уже суетилась бабушка Аня. Оказывается, в прошлом она была медсестрой. И сейчас потребовала бинты, йод, вату. Быстро обработала собачке раны, туго забинтовала и уложила в уголок, на матрасик Ушастого. Ушастый не протестовал. Наоборот – немедленно улегся рядом – греть и сторожить…
Олег Петрович подошел, погладил обоих и сказал:
– Ничего, Белоснежка, теперь все будет хорошо.
Угольного цвета собачка приподняла голову и удивленно посмотрела на человека – как он узнал, что ее, черную облезлую уродину, на самом деле зовут Белоснежка?
Ни бабушка Аня, ни дед Андрей ни слова не сказали. Все-таки их Олег был немножко, самую чуточку, странным. И они нисколько не удивились, что под черной шкурой он разглядел белоснежную, добрую и ласковую собачью душу.
***
А вечером, сидя за столом, Олег Петрович сокрушенно каялся: