Младший брат

Глава X

Время шло и приносило с собой разные перемены в доме Петровских. Андрей Андреевич стал очень часто прихварывать, он рано превратился в старого, болезненного старика и постоянно нуждался в заботе и уходе добродушной Анны Матвеевны, которая одна умела успокоить его и предупреждать его желания; Боря достиг своей цели и отправился в свое первое отдаленное морское плавание; Митя, кончив курс наук в университете, намеревался приготовиться к профессорской кафедре, a пока давал уроки, стараясь внушить своим ученикам такую же любовь к серьезным занятиям, какую всегда сам чувствовал. Жени девятнадцати лет вышла за муж за человека, который без памяти любил ее и окружал ее такими нежными, предусмотрительными заботами, что, не смотря на свое звание «дамы» – она, заметим кстати, очень гордилась этим званием, – ей приходилось по-прежнему вести жизнь балованного ребенка.

В судьбе Веры не произошло перемен. Ее меньшому брату исполнилось десять лет, но отношения их нисколько не изменились: он по-прежнему оставался ее любимцем, ее питомцем, ее ребенком. По-прежнему кроватка Пети стояла в ее комнате, она помогала ему одеваться и раздеваться, она приводила в порядок его вещи, она распределяла его время препровождение, она сама учила его, всеми силами стараясь сделать для него это ученье как можно более легким и интересным, сама гуляла с ним зимой по улицам Петербурга, летом – по аллеям Царскосельского парка, сама играла с ним, придумывая игры, которые забавляли бы мальчика и, в то же время, служили к его умственному развитию. Вся жизнь ее была посвящена заботам о нем; она училась тому, чему хотела выучить его, читала только такие книги, знакомилась только с такими людьми, которые могли сообщить ей что-нибудь для него полезное. Отдаваясь вся своему воспитаннику, она, в то же время, ревниво оберегала его от всяких посторонних влияний. Она упросила отца не нанимать ему ни гувернанток, ни учителей, решительно воспротивилась желанию Мити давать ему уроки, знакомства выбирала для него сама и никогда не позволяла ему без своего надзора играть с чужими детьми. Петя рос, как по большей части растут сыновья слишком нежных маменек, – слабым, хилым, робким ребенком, лишенным самостоятельности и самодеятельности. Он нисколько не тяготился неусыпным надзором сестры; он так к нему привык, что считал его неизбежным условием своей жизни; иногда ему скучно было сидеть в комнате часто прихварывавшей Веры, он с завистью поглядывал на детей, весело бегавших по двору и по улице, но он не высказывал этих чувств сестре, зная как сильно огорчат они ее. И чувства эти быстро проходили, и, читая в книгах или слушая рассказы о тех опасностях или не приятностях, каким подвергаются другие дети, он ютился поближе к сестре и утешался мыслью, что все эти опасности и неприятности не могут коснуться его.

– Эх ты, Петя, баба! Нюня! Никогда из тебя не выйдет порядочного моряка! – дразнил братишку Боря, во время месячного отпуска, который он проводил дома перед отплытием в море.

– Я сошью ему розовое платьице, он совсем девочка, a не мальчик, – подсмеивалась Жени.

– Я боюсь, что ты изнежишь мальчика до того, что совсем испортишь его, – серьезно замечал сестре Митя.

Вера и сама видела недостатки Пети; она видела, что он беспомощен в таких вещах, которые кажутся очень легкими другим мальчикам его лет, что он не в состоянии бороться с трудностями, что он бледнеет и дрожит при всякой, даже воображаемой, опасности, что он не умеет сходиться с товарищами своих лет, что он часто задумывается над вопросами, слишком серьезными для его возраста, и пренебрегает детскими занятиями. Эти недостатки огорчали ее, но как уничтожить их и, главное, что разовьется взамен их? Ведь, если он сделается одним из тех резвых, шумливых мальчиков, которые нравятся Мите, то разве будет он по целым часам тихо, не шевелясь, просиживать у постели ее во время ее мучительных головных болей, разве он станет так покорно слушать все ее советы и наставления, разве он станет так нежно ласкать ее, так откровенно высказывать ей всякую свою мысль? A без этого – какова же будет жизнь ее? Нет, Петя добр, умен; если он не похож на большинство мальчиков своих лет, то что за беда! – из него выйдет честный, образованный человек, не очень ловкий, не очень храбрый, но разве это так необходимо? И, наконец, ведь он еще очень мал; она будет постепенно приучать его к самостоятельности, и если ей удастся, выработать в нем особенно твердый, решительный характер, зато своим надзором и влиянием она наверно убережет его от многих пороков, весьма распространенных среди детей.

Так утешала себя Вера, старательно заглушая внутренний голос, который иногда шептал ей, что ее любовь к брату эгоистична, что даже ради его пользы, она не может решиться расстаться с ним, допустить постороннее влияние на него…

– Поздравьте меня, – объявил один раз за обедом Дмитрий Андреевич, как мы теперь должны называть нашего старого знакомца Митю; уменьшительное имя не идет к его важной, высокой фигуре и серьезному лицу: – я получил уроки, которые, кажется, будут мне очень по душе.

– Что же такое? – полюбопытствовала Вера.

– Это уроки в так называемой семейной школе. Несколько семейств сложилось, чтобы давать вместе образование своим детям, приглашены хорошие учителя, накуплены отличные учебные пособия, нанято превосходное помещение. Детей всего будет десять человек, приблизительно одного возраста и одинаковых познаний, так что заниматься будет приятно. Хочешь, я свожу тебя в воскресенье осмотреть помещение нашей школы? Ты увидишь там много иностранных учебных пособий, хочешь?

– Хорошо, пойдем, – согласилась Вера.

В воскресенье брат и сестра, в сопровождении маленького Пети, выпросившегося также с ними, отправились в школу. Дмитрий Андреевич не без основания хвастался новым местом своих занятий. Комната, предназначенная для класса, была очень большая, высокая, светлая; Петя не мог оторвать глаз от картин, украшавших ее стены; Вера обратила внимание на стеклянные шкафы, наполненные чучелами, моделями, различными образцами произведений как искусственных, так и естественных. Дмитрий Андреевич подробно: объяснял ей устройство классной мебели и те гигиенические условия, каким она удовлетворяла, показал ей небольшую, но тщательно выбранную детскую библиотеку, и затем отворил дверь в соседнюю, рекреационную залу. Эта комната была еще больше первой; в одном углу ее была устроена гимнастика, в другом помещалось пианино для упражнения детей в музыке и пении, по стенам, кроме нескольких легких буковых стульев, не стояло мебели, чтобы не стеснять свободы детей.

– Как здесь хорошо бегать! – заметил Петя, оглядывая комнату. – A что, – спросил он, с некоторым страхом косясь на гимнастику, – всех ваших мальчиков заставляют лазать по этим лестницам?

– Нет, конечно, – поспешил успокоить его старший брат: – лазают только те мальчики, которые сами хотят. Но, знаешь, всякий мальчик, который с месяц поучится у нас в школе, непременно захочет полазить. Ты приходи когда-нибудь посмотреть на наших мальчиков. Вера, пустишь его?

– Пожалуй, – неохотно согласилась Вера.

С тяжелым сердцем вернулась она из школы домой: ей грустно было, что ее Петя не может пользоваться такими же богатыми средствами к образованию, как другие дети; она понимала, что от нее зависит доставить ему эти средства; правда, Митя предлагал поместить его в эту самую школу, но ведь это значит отдалить его от себя, отдать его в чужие руки. Нет, он еще слишком мал, пусть пройдет года четыре, пять, тогда ее знания окажутся для него недостаточными и поневоле придется нанимать ему учителей, отдавать его в учебное заведение, a пока – пусть он еще побудет ее ребенком, ее утешением…

Дмитрий Андреевич не забыл своего обещания сводить Петю в школу, да и сам мальчик не раз напоминал о нем: ему интересно было еще раз посмотреть пленившие его картины, отчасти интересно было видеть смельчаков, взбиравшихся по веревочным лестницам до самого потолка. Вера согласилась наконец, скрепя сердце, исполнить желание брата и отпустила его с Дмитрием Андреевичем, обещая через час сама зайти за ним.

Первое впечатление, вынесенное мальчиком из школы, было не очень благоприятно: он попал к половине класса арифметики и ему скучно было слушать решение известных уже ему задач, a в свободное время шумная веселость школьников и их гимнастические упражнения несколько испугали его. На расспросы Веры он с полной искренностью отвечал:

– В школе, кажется, весело, только дома лучше.

И этим ответом несказанно обрадовал ее. С месяц о школе не было помина; но вот Вера заболела: она слегка простудилась, к этому присоединились ее обыкновенные нервные головные боли, и ей пришлось несколько дней пролежать в постели. Петя проводил эти дни почти безвыходно в ее комнате, стараясь вести себя, как можно тише. На улице ярко светило зимнее солнышко, мимо окон беспрестанно проходили гуляющие дети, a он должен был сидеть в полутемной комнате, почти молча, так как Вера не переносила долгого разговора, – не смея лишний раз пошевелиться, чтобы не нашуметь. Нельзя сказать, чтобы это было приятно мальчику, но он так привык не разлучаться с сестрой, что считал такое заключение неизбежным следствием ее болезни и покорялся ему.

Дмитрий Андреевич вошел проведать сестру и обратил внимание на бледность и унылый вид мальчика.

– Ах, Петя, какая у тебя несчастная рожица! – с улыбкой заметил он: – должно быть, ты давно не выходил на воздух? Все здесь сидишь? Это вредно, тебе бы надо прогуляться, сегодня погода отличная.

– С кем же мне гулять? Ведь Вера больна, – грустно отвечал мальчик.

– Пойдем со мной! Отпусти его, Вера! Я иду теперь в школу, это будет отличная для него прогулка; там я пробуду три часа и приведу его тебе обратно. Хочешь, Петя?

Глазенки Пети весело заблестели при предложении брата.

– Что же, пусть себе идет, если ему скучно со мной, – недовольным голосом проговорила Вера.

Петя заметил, что сестре не хочется отпустить его; добрый мальчик боялся огорчить больную, веселый огонек потух в глазах его, и он отвечал на вопрос брата:

– Нет, я не хочу идти в школу, я лучше останусь с Верой.

Вера, не спускавшая глаз с мальчика, поняла, что происходило в душе его; его великодушие тронуло и пристыдило ее.

– Иди, иди, голубчик, – нежно сказала она, пожимая его маленькую ручку: – иди, мне очень хочется, чтобы ты погулял, a я в это время постараюсь заснуть.

Теперь Пете не нужно было более скрывать своих чувств, и он, весело припрыгивая, вышел из комнаты со старшим братом.

Нечего говорить, что Вера и не думала засыпать в его отсутствие: она все время волновалась и с нетерпением ожидала его возвращения. Ждать пришлось целых четыре часа, a это, конечно, очень долго для больной, которая не в состоянии ничем заняться, чтобы скоротать время.

Наконец в соседней комнате послышались торопливые детские шаги, дверь отворилась и вбежал Петя, раскрасневшийся, улыбающийся. Он был в таком возбужденном состоянии, что забыл необходимую осторожность, стукнул дверью и заговорил громким голосом, заставившим Веру поморщиться от боли.

– Ах, Верочка, как в школе весело! Как там мальчики хорошо поют! Все хором! К ним приходил учитель пения, он такой смешной, веселый, и меня заставил петь; мне прежде было стыдно, a потом, ничего, – и я немножко подпевал. A потом, знаешь, я все у тебя не мог понять движение земли вокруг солнца, a теперь я понимаю; там учитель показывал большой такой теллурия, с освещением, и так он все ясно объяснил, что просто прелесть, – я теперь отлично понимаю; a в другой раз, он сказал, что будет объяснять движение луны; мне очень жаль, что я не услышу: это, должно быть, также интересно. A потом еще…

– Перестань, пожалуйста, Петя, у меня очень сильно болит голова, – простонала Вера.

Мальчик замолчал, но мысль о школе не оставляла его. Как только он замечал, что сестре становится лучше, что она в состоянии говорить или хоть слушать, он принимался за свой прерванный рассказ и с жаром описывал все, что показалось ему заманчивым и интересным в училище.

– Тебе так понравилось в школе, что ты, кажется, хочешь поступить туда? – с досадой спросила Вера.

– Я вот что думаю, – после минутного молчания серьезным голосом отвечал Петя: – все мальчики учатся в каких-нибудь заведениях, значит, и мне тоже нужно, a Митина школа очень хороша.

Вера не могла не сознавать справедливости этого ответа, но именно эта-то справедливость и раздражала ее.

Через несколько дней она выздоровела, и ее занятия с Петей возобновились. По-видимому, все у них шло по-старому, но на самом деле было не совсем так: при всяком сколько-нибудь трудном или скучном уроке Петя думал о школе, ему представлялось, что там дело шло бы иначе. Вера угадывала эту мысль по его глазам, иногда даже напрасно предполагала ее и мучилась. A Дмитрий Андреевич, как нарочно, усиливал ее мучения: он то рассказывал об успехах своих учеников или о пользе товарищеского общества для тех из них, которые до сих пор не выходили из семейного круга, или замечал, что Петя слишком вял и бледен, что ему нужно делать побольше движения, нужно сближаться с детьми, которые расшевелили бы его.

Долго колебалась Вера, долго старалась она убедить себя, что удерживать Петю дома должно для его же пользы, но, наконец, любовь к брату победила эгоизм и она объявила, что согласна отдать Петю в школу.

– Ты на меня сердишься? Это тебе неприятно? – робко спросил Петя, узнав решение сестры.

– Мне это будет приятно, если ты будешь хорошо учиться и сделаешься посмелее и половчее, – отвечала Вера: – и еще… если ты меня не разлюбишь, – прибавила она дрогнувшим голосом.

– Я тебя не разлюблю никогда, никогда не разлюблю, – вскричал мальчик, бросаясь к ней на шею: – я тебя буду любить еще больше, я ведь вижу, что тебе скучно отдавать меня, что ты это делаешь для моей пользы, милая моя!

Вера приласкала мальчика и, подавив волновавшие ее чувства, заставила себя весело разговаривать с ним о предстоявшей ему перемене жизни.

Через несколько дней он ушел от нее рано утром, гордясь и радуясь своим новым званием школьника и весело обещая за обедом подробно рассказать ей обо всем, что будет делаться в школе. Она проводила его грустными глазами и осталась одна. Да, она чувствовала себя одинокой, хотя мальчик уходил только на несколько часов в день, хотя все вечера он будет проводить с ней… Для него начиналась новая жизнь, которая должна была с каждым годом все более и более разлучать их; у него должны были явиться новые интересы, новые привязанности, недоступные ее влиянию. A она? Какие могут быть у нее интересы, кроме него? До сих пор вся ее жизнь была полна им, настолько полна, что ей некогда было заботиться о самой себе. A теперь, что же ей делать? Чем занять свое время в те часы, когда его нет около нее, когда она ничего для него не может сделать? Читать, учиться самой? О да, это необходимо, он не должен перегнать ее в умственном развитии, она должна всегда знать настолько, чтобы понимать все, чем он будет интересоваться впоследствии, когда вырастет и сделается образованным человеком. И Вера принялась за книги, решив отдавать им все свое свободное время; но она чувствовала себя неудовлетворенной за эти годы, она так привыкла постоянно заботиться, думать о Пете, что жизнь без подобной заботы представлялась ей чем-то неполным. И вот, как бы в ответ на ее чувства, ей подают письмо от Жени.

«Голубчик, Верочка, – писала молодая женщина, – приезжай ко мне, как можно скорей: мой Павля все пищит, я не знаю, что с ним, ты умеешь ходить за маленькими детьми, a я только плачу над ним».

Подобные письма Вера получала довольно часто в последнее время: три месяца тому назад у Евгении Андреевны родился сын, и она в отношении к малютке была также беспомощна, как и относительно всего в жизни. Много раз приходилось Вере ездить и нянчиться с ребенком, утешать молодую мать, но никогда не делала она этого так охотно, как теперь.

«Кажется, вместо одного питомца, у меня является другой, – с грустной улыбкой прошептала она, прочитав письмо, – конечно, он никогда не заменит мне Петю, но я могу полюбить и его. Надобно помочь бедной Жени!»

И она поехала к сестре. Она сумела скоро узнать причину писка ребенка и устранить ее; при ней Павля не плакал, спокойно спал, с аппетитом ел, весело поглядывал по сторонам.

– Ах, Вера, как ты славно умеешь с ним возиться, – вскричала Жени: – ты должна непременно учить меня, помогать мне; я уверена, что без тебя уморю Павлю: я такая глупая.

– Я буду помогать тебе, – обещала Вера.

И вот у нее явилось новое дело, новая забота, которая могла всецело наполнить те часы, которые она проводила одна без Пети.

– Вера, – сказал несколько дней спустя Дмитрий Андреевич: – я пришел сделать тебе одно предложение: не возьмешься ли ты давать уроки в нашей школе? Ты так хорошо подготовила Петю по русскому языку, что тебе вероятно, нетрудно будет вести этот класс, и таким образом ты все-таки останешься учительницей твоего воспитанника. Согласна?

– Я с радостью согласилась бы на это, – отвечала Вера, то краснея, то бледнея от волнения, – но я право боюсь…

– Чего же тебе бояться? Ты так славно учила Петю, ты отлично можешь заниматься с детьми – попробуй?

Вера, конечно, с радостью согласилась на это. Да и как ей было не радоваться? Учить в той школе, где учился ее Петя, познакомиться с его учителями и товарищами, лично следить и за его занятиями, и за его отношениями к сверстникам – она и не мечтала ни о чем подобном!

«А, ведь, право, я очень счастлива, – думала она в этот вечер, ложась спать: – Петя меня очень, очень любит, да и другие также любят и уважают меня; я могу трудиться и приносить пользу, могу заниматься делом, которое мне по душе; не беда, что я некрасива, старообразна, горбата, – никто, кажется, и внимания на это не обращает. Если бы маменька была жива, она не называла бы меня, как бывало прежде, „бедняжкой“. И как это случилось?..» – Она задумалась. «Да,»-мысленно проговорила она, – «этой переменой, какая произошла но мне, тем самым, что из несчастного ребенка я стала счастливой женщиной, я обязана Пете, моему дорогому Пете; я была несчастна, потому что не любила никого, кроме себя; когда я полюбила его, я привыкла меньше думать о себе, больше заботиться о других, и другие стали хорошо относиться ко мне…»