Оноре де Бальзак. Его жизнь и литературная деятельность

Вторая попытка Бальзака выступить на поприще драматического писателя оказалась не более удачной. Через два года после падения «Вотрена» он предложил директору театра «Одеон» только что написанную им пятиактную комедию «Les ressources de Quinola» («Проказы Кинолы»). Директор согласился поставить пьесу и пригласил артистов театра послушать ее в чтении автора. Бальзак читал с большим одушевлением и так заразительно хохотал на всех смешных местах, что и слушатели не могли удержаться от смеха. После четвертого акта он остановился, вытер лоб, привел в порядок свой туалет, несколько пострадавший во время оживленного чтения.

– Ну, что же пятый акт! Читайте! – просили актеры.

– Пятый акт у меня еще не написан, друзья мои, – ответил Бальзак, – если хотите, я вам его расскажу!

Он принялся рассказывать, сбиваясь, повторяясь, поправляя самого себя. Слушатели остались недовольны развязкой, тем не менее пьеса была принята театром и репетиции ее начались. Бальзак выговорил себе весь сбор с первых трех представлений и, еще не дописав пятого акта, уже по своему обыкновению строил самые фантастические расчеты. На первое представление он хотел пускать только отборную публику: в партер – кавалеров ордена Св. Людовика; в оркестр – пэров Франции; в ложи 1-го яруса – посланников и дипломатический корпус; во 2-й ярус – депутатов и высших сановников государства; в 3-й – денежную аристократию; в 4-й – богатую буржуазию.

«Скажите всем вашим русским, – пишет он одной своей знакомой русской барыне, – что мне нужны имена и адреса с их личной и письменной рекомендацией для их друзей-мужчин, которые захотят иметь места в оркестре. Ко мне являются по пятидесяти человек в день под ложными именами и не говорят своего адреса, это всё враги, желающие провалить пьесу».

Он сам стал продавать билеты с большим разбором, мечтая о том, чтобы ложи первого и второго ярусов были заняты красавицами, и, чтобы поднять цену, с первого же дня объявлял, что все билеты распроданы, что их можно получить только с большой премией. Первые два-три дня эта хитрость имела успех, и многие заплатили за билеты двойную цену, но затем публика поняла, что не стоит гоняться за билетами непременно на первое представление, лучше подождать второго. В конце концов оказалось, что на первом представлении зал «Одеона» был более чем наполовину пуст. Первый акт прошел весело. Главный герой пьесы Кинола, подражание Фигаро, понравился публике. После второго стали заметны признаки скуки. Действие пьесы разворачивалось медленно, вяло, затемненное разными вставочными эпизодами. После пятого акта занавес упал при свистках публики. После этого Бальзак написал еще три-четыре пьесы, имевшие некоторый успех на сцене; в особенности понравилась публике одна из них, драма из семейной жизни «La Marâtre» («Мачеха»). Его комедия «Mercadet» до сих пор не снята с репертуара «Comédie Franсaise», но она была поставлена на сцене уже после его смерти, со значительными переделками против первоначального текста. Задумано и начато было Бальзаком более двадцати пьес, одна, между прочим, из русской истории: «Pierre et Catherine» («Петр и Катерина»), где на сцене появлялись Петр Великий и Екатерина I, – должна была изображать жизнь Екатерины до ее приезда в Россию и женитьбу Петра. К числу фантастических предприятий Бальзака нельзя не причислить его намерения выступить адвокатом в одном уголовном процессе, наделавшем много шуму во Франции зимой 1838 – 1839 года. Нотариус маленького городка Белей, г-н Пейтель, обвинялся в предумышленном убийстве своей жены и лакея. Бальзак был немного знаком с Пейтелем, который, прежде чем избрать карьеру нотариуса, пытался проявить себя в литературе. Может быть, это личное знакомство заставило его сомневаться в преступности подсудимого, может быть, он был искренно убежден в пристрастности судебного следствия, а может быть, его честолюбию льстила надежда присоединить к лаврам писателя лавры адвоката, во всяком случае, при первом известии об аресте Пейтеля он объявил, что выступает его защитником. Дело было сложное и тонкое. Преступление было совершено на большой дороге, на мосту, в одной версте от города; лакей убит несколькими ударами молотка, жена – двумя выстрелами из револьвера. Пейтель сознался в убийстве слуги, объясняя его минутной запальчивостью, но утверждал, что не имел намерения убить жену, что его выстрел случайно задел ее. Прокурорский надзор обвинял его в двойном убийстве с корыстною целью воспользоваться наследством жены. Эта корыстная цель была недостаточно доказана, но весь город знал, что Пейтель женился по расчету, что супруги жили весьма недружно, и случайность убийства представлялась слишком маловероятной. Друзья Бальзака советовали ему не мешаться в это темное дело, юристы заранее злорадствовали, предвкушая все промахи, какие может наделать романист, взявшийся за чуждую ему специальность, но это не остановило Бальзака. Правда, он не решился явиться со своей защитительной речью на суд в Бург, где рассматривалось дело, но, когда приговор был произнесен, когда суд, признав обвинение доказанным, приговорил подсудимого к смертной казни, он взялся хлопотать о кассации и в то же время поместил в газете «Siècle» длинную и горячую «Записку», которая должна была представить обстоятельства дела в совершенно новом виде. В этой записке он следит за всей жизнью Пейтеля и объясняет показания свидетелей, обвинявших его в корыстолюбии и нечестности, исключительно ненавистью провинциалов к парижанину, который не мог разделить их интересов, их взгляда на жизнь. На основании отчасти личного знакомства с подсудимым, а главным образом своей романтической фантазии, он воссоздает личность убийцы совершенно не в том невыгодном свете, в каком она явилась на суде перед присяжными. Он упрекает следствие в пристрастности, в недостаточной тщательности и высказывает твердое убеждение, что в случае кассации другой состав присяжных наверняка вынесет подсудимому оправдательный приговор. Враги Бальзака уверяли, что именно эти слова «Записки» и погубили Пейтеля; что кассационный суд утвердил приговор Бургского суда именно потому, что побоялся, как бы другой состав присяжных случайно не оправдал человека, преступление которого возмущало общественную совесть. Кроме того, Бальзаку ставили в вину, что в пылу своей защиты он не слишком деликатно отнесся к жертвам преступления и позволил себе некоторые инсинуации, затрагивавшие честь покойной г-жи Пейтель. Как бы то ни было, Бальзаку не удалось спасти Пейтеля от казни, и вся эта попытка подражания знаменитому защитнику Калласа не увеличила славы Бальзака, а, напротив, доставила ему только неприятности.

Глава VIII

Отношение к женщинам. – Г-жа Ганская. – Поздняя любовь. – Путешествие в Рим. – «Человеческая комедия». – Дом на улице Фортюне.

«Писатель не должен иметь связей с женщинами, – говорил Бальзак своему приятелю, Теофилю Готье, – это слишком большая потеря времени; с ними можно позволять себе только одно – переписку; это изощряет слог».

Следуя этой программе, Бальзак всю свою жизнь вел очень деятельную переписку с женщинами, но по тону и содержанию его писем ясно видно, что они писались не ради слога. Напротив, большинство их дышит самым искренним чувством, откровенностью, доходящей иногда до наивности. Первой и главной корреспонденткой его была сестра, г-жа Сюрвиль, потом мать, а затем целый ряд женщин, с которыми его связывали или прочные привязанности, или мимолетные увлечения, или просто тщеславие писателя, которому приятно получать раздушенные послания, наполненные самыми восторженными отзывами о его произведениях. В своих отношениях с женщинами Бальзак всегда был скромен, деликатен и несколько сентиментален. У него чувство преобладало над чувственностью; он считал унизительной для себя связь исключительно физическую, не освященную взаимной любовью. Он пользовался успехом у женщин, но это не был успех Дон-Жуана, покорителя сердец. Женщины любили в нем остроумного собеседника, добродушно-веселого фантазера, ценили его тонкую наблюдательность, его способность понимать и прощать женские слабости и женские увлечения. Его привычка хвалить себя и свои произведения, рассказывать все подробности своей домашней жизни и своих денежных затруднений не возмущала их, а скорей трогала, как ребяческая наивность. Даже самая наружность Бальзака располагала скорей к дружбе, чем к страстной любви: он был маленького роста, коренастого сложения, к 40 годам сильно растолстел; большая голова его была покрыта шапкой густых темных волос; полные красные щеки и толстые губы придавали всей его физиономии выражение добродушия; это же добродушие светилось и в его умных, необыкновенно выразительных глазах. Манеры у него были, скорее, свободные, чем изящные, он говорил громким голосом, размахивал руками, бегал по комнате из угла в угол, громко хохотал. Своей внешностью он занимался только в тот короткий период, когда хотел понравиться герцогине де Кастри; вообще же он, за редкими исключениями, одевался небрежно, носил «толстое» белье, неуклюжую обувь, нелепые шляпы. В рассказах современников, в его письмах мы находим мало следов любовных приключений, но зато находим несколько имен женщин, с которыми его соединяла прочная дружба: г-жи Берни, Карро, Ж. Санд, Эм. Жирарден, герцогини д'Абрантес и, наконец, Ганской, которую он знал и любил 16 лет, прежде чем сделаться ее мужем.

Первое знакомство Бальзака с г-жой Ганской началось с переписки. Графиня Эвелина Ржевусская происходила из семьи обедневших польских аристократов и в 16 лет вышла замуж за богатого киевского помещика Венцеслава Ганского, который был гораздо старше ее и почти безвыездно жил в своем имении. В деревенской глуши молодая женщина пристрастилась к чтению, преимущественно произведений французской литературы.

Романы Бальзака производили на нее сильное впечатление, особенно пленили ее «Scène de la vie privée» («Сцены из частной жизни»). В «Шагреневой коже» и в особенности в «Физиологии брака» ее неприятно поразили некоторый цинизм и скептицизм автора, и она решила высказать ему свое мнение. Вести открыто переписку с французским писателем было немыслимо для русской помещицы, находившейся под бдительным надзором хотя и добродушного, но ревнивого мужа и разных местных кумушек. Г-жа Ганская писала тайком, пользуясь для пересылки своих писем услугами своей гувернантки-швейцарки, скрывала от Бальзака свое имя и адрес, просила его только помещать в журнале «Quotidienne» извещения о получении ее писем. В этих письмах выражалось такое наивное поклонение и романисту, и человеку, они были написаны так умно и изящно, личность корреспондентки, окутанная покровом тайны, являлась в них настолько привлекательной, что Бальзак сразу заинтересовался ими.

В сентябре 1833 года он получил извещение, что «иностранка» находится в Невшателе и может повидаться с ним. Он немедленно отправился в Швейцарию. Первое свидание произошло в саду гостиницы «Сокол», и подробности его пересказываются совершенно по-разному: одни говорят, что, увидав г-жу Ганскую среди многочисленного общества, Бальзак сразу узнал ее, что она страшно взволновалась при его приближении, и они почти упали в объятия друг друга, восклицая: «Ева!» – «Оноре!» Другие утверждают, что знакомство произошло более общепринятым способом, что г-жа Ганская была даже несколько разочарована при виде толстенькой, коротенькой фигуры предмета своего заочного обожания. Во всяком случае, Бальзак скоро заставил ее забыть это мимолетное разочарование и явился перед ней тем тонким, увлекательным собеседником, который умел внушать доверие женщинам и пленять их сердца. На Бальзака это первое свидание с его анонимной корреспонденткой произвело сильное впечатление. Вот что он пишет по этому поводу сестре: «Мне очень хотелось рассказать тебе о моем путешествии. Я нашел там все, что может льстить беспредельному тщеславию животного, называемого человеком, и тщеславию поэта, который, несомненно, самый тщеславный из всех людей. Но что я говорю – тщеславие! Нет, не в том дело. Я просто счастлив, идеально счастлив и пока en tout bien, tout honneur^[6]. Увы! В течение пяти дней ее проклятый муж ни на шаг не отходил от нас, постоянно вертелся между юбкой жены и моим жилетом. Притом же в маленьком городке никакая женщина, тем более иностранка, не может ступить шагу, чтобы ее не заметили. Я был вне себя, всякое стеснение для меня мучительно. Самое главное, что ей всего 27 лет и что она чудно хороша; у нее самые роскошные на свете черные волосы, нежная, очаровательно тонкая кожа брюнетки, восхитительная, маленькая ручка и наивное 27-летнее сердечко; это настоящая m-me de Линвелос, неосторожная до того, что бросилась мне на шею при всех. Не стану говорить тебе о ее громадном богатстве, оно ничего не значит при подобной красоте. Глаза у нее темные, но когда оживляются, то принимают чудно-сладострастное выражение. Я почувствовал себя опьяненным любовью. Тебе одной, милая сестра, тебе, старому товарищу моих печалей и слез, могу я рассказать о своей радости, и эта тайна должна умереть в твоем сердце. Я никогда не позволяю себе ни малейшего фатовства в отношениях с женщинами; исключение составляет разве маркиза де Кастри, но она не боится громкой известности. Я не хочу, чтобы моя нескромность была причиной какого-нибудь несчастья. Сожги же это мое письмо. Господи, как прекрасны Val de Traners^[7] и Бьенское озеро! Мы отправили туда ее мужа приготовить завтрак, а сами остались сидеть под тенью большого дуба и там обменялись тайком первым поцелуем. Так как ее мужу без малого 60 лет, то я поклялся ждать ее, а она поклялась сохранить для меня руку и сердце».

Г-жа Ганская действительно обладала привлекательной внешностью; она была среднего роста, стройная, грациозная; черные глубокие глаза ее блестели умом, необыкновенно маленькие розовые губки мило улыбались, выдающейся особенностью ее лица был большой, открытый, красиво очерченный лоб. Она была хорошо образована, знакома с европейскими литературами, интересовалась вопросами искусства. По натуре спокойная, более нежная, чем страстная, она отличалась наклонностью к мистицизму и сильно развитыми аристократическими пристрастиями. Муж ее, не подозревавший коварных замыслов Бальзака, полюбил его как веселого собеседника и настойчиво звал к себе в деревню. Бальзак с радостью принял это приглашение и обещал непременно приехать, как только ему позволят дела, а пока просил и получил от Ганской позволения писать ей. Между ними завязалась переписка, тянувшаяся много лет и скрепившая их взаимные отношения. Бальзак пишет ей обо всем: о своих литературных планах, о своих денежных затруднениях, о своих надеждах и своих разочарованиях. Он рассказывает ей и о своем путешествии в Сардинию, и о своих успехах в аристократическом салоне принцессы Бельджиозо, и о своих ссорах с журналистами и издателями. Ганская высказывает беспокойство по поводу дошедших до нее слухов о его сближении с герцогиней де Кастри, и он спешит разубедить ее: «Вы говорите мне о г-же Кастри, – пишет он, – я с ней в отношениях изысканной любезности, в таких отношениях, которые и вы не могли бы не одобрить».