– Здравствуй, красавица, – раздался знакомый мелодичный голос за спиной. Лизавета крутанулась на месте: на неё хитро смотрели ярко-синие глаза, какие можно встретить только у народов восточной Ростерии. Густые серебристые волосы, не скрываемые тюрбаном, оттеняли смуглую кожу.
– Вы? – с облегчением улыбнулась блондинка. – Не надеялась снова встретиться.
– Отчего так пессимистично? – рассмеялся мужчина. – К слову, понравилась ярмарка?
– Ничего не изменилось, – закручинилась девушка. – Как будто августовский базар поставили на колёса и перевезли сюда.
– В таком случае я бы на Вашем месте побывал везде, куда не добрался в прошлый раз, – заметил собеседник, – Вы же пришли от развилки, верно? Только тропинку, где можно совесть потерять, лучше обходить стороной.
– Это же левая дорожка, да? А куда она ведёт?
– В бордель, – пожал плечами тот. Блондинка чуть не поперхнулась и похвалила себя за то, что не постеснялась спросить, иначе не миновать конфуза. Хотя ответ логичен, самой следовало догадаться… Внезапный ветер игриво стянул шаль с головы девочки.
– Где же синяя лента? – мужчина жестом обрисовал тонкую струящуюся ткань.
– Сегодня оставила дома, – Елизавета собрала в хвост растрепавшиеся волосы. – А Вы совсем меня не забыли.
– Я узнаю каждого своего покупателя, – показал белые зубы пожилой продавец.
– У вас такая хорошая память? – Заболоцкая облокотилась о прилавок.
– Нет, у меня мало клиентов, – склонился мужчина к девушке. – В тот день Вы единственная приобрели мой товар.
– Этого и следовало ожидать – бесчеловечная цена.
– Но я всегда готов договориться, – блеснул он глазами.
– Сейчас Вам не на что надеяться – у меня в кармане ни речушки.
– А у меня конфисковали почти всё добро, – парировал продавец. – Мы квиты.
– Да… – что, во имя всех источников, происходит? – Я заметила, что внешний вид шатров в некотором роде претерпел изменения. Возможно, Вы… – она замешкалась, не зная, как обратиться к собеседнику.
– Родион, – протянул сухую ухоженную ладонь мужчина.
– Лиза, очень приятно, – осторожно пожала руку блондинка.
– Правда Ваша, Лизанька, – задумчиво произнёс он. – Атмосфера сильно поменялась, и не в лучшую сторону. Мою палатку обыскали, перевернули вверх дном, отобрали половину товаров. Даже головной убор заставили снять.
– Но почему? – недоумевала Заболоцкая. Мимо прошла пожилая супружеская пара, и мужчина замолчал. Дворянка перегнулась через прилавок.
– Что-то назревает, – доверительно сообщил ей Родион. – И королевский двор это чувствует.
Вникнув в суть последних слов, девушка похолодела. В мозгу как будто щёлкнул или шевельнулся, показавшись на миг, давний сон, ужасным предчувствием пробежавший по коже и заставивший покрыться мурашками. Она бросила короткую благодарность знакомцу и помчалась домой. Достаточно с неё геройств – пришло время всё рассказать.
***
– Мы пропали! Пропали!
– Прекрати драматизировать, не суетись. Объясняй по порядку.
– Я… Я…
– Выведите его из круга! Это обоюдные мучения. Кто-то один должен выпытать новости, а потом передать остальным. Найдётся герой? «Сконфуженный ропот».
– Как всегда, любое задание перепоручают мне, замечательно… Максим! «Две минуты напряжённой тишины».
– Итак, товарищи, дела наши действительно плохи: гвардейцы обыскали туннели, и, собственно, глупо было бы надеяться, что они ничего не найдут.
– Ах! Ах!
– Тишина! Не время впадать в панику и расслабляться. Следователям ещё понадобится время для опроса и дознания, но грядущие четыре дня обещают стать самыми тяжёлыми, нужно браться за работу с утроенной силой. Приготовления не завершены, орудия не доставлены, место не назначено, сроки поджимают, так что…
– Секунду, трое с лишним суток? Отчего так скудно?
– Наступает последний общенародный праздник, который нам подходит. Взрослые непременно должны видеть наше выступление, иначе план не удастся воплотить. Ещё вопросы? «молчание». Отлично! Тогда ускоряемся!
***
Путь до гостиницы не сохранился в памяти Елизаветы. Единственное, что осталось напоминанием о длительной пробежке – спёртое дыхание и саднящая боль в горле, мешающая объясниться. А объясниться следовало: например, почему, стоя на пороге, девушке приходилось держаться за дверь во избежание падения; почему выходила на улицу она в шали, а вернулась без; почему она заслонила собой проход, не пуская родителей и сестру, также очень встревоженную. Но для начала следует дождаться, когда же из горла начнут появляться звуки, а не хрип. Отцу с матерью тоже требовалось время, чтобы прийти в себя, и лишь по его истечении они подхватили старшую дочь под руки, внесли в прихожую и усадили на мягкое кресло. Олеся скрылась за хозяйской стойкой, Николай присел на корточки, обеспокоенно взял Лизу за подбородок и повернул в одну сторону, затем в другую, Саша встала за спиной и положила руки на плечи сестры.
– Тебя кто-то обидел? – выпалила мама нетерпеливо, поднося ковш с водой. – Ты поранилась? Тебе угрожали? Молю, не молчи!
«Вот, оказывается, как она разговаривать умеет», – проползла отстранённая мысль, пока блондинка огромными глотками опустошала сосуд; холодная жидкость стремительно остужала полыхающую гортань.
– Лиза! – хором взвыли Заболоцкие.
– Нет, – в конце концов, оттолкнула посудину девушка и откинулась в кресло. – Со мной всё в порядке. Только устала.
– Ты бежала, словно за тобой гнались гепарды, – выдохнула Саня. – Должна быть веская причина.
– Так и есть, – блондинка наполнила лёгкие кислородом.
Сейчас, дома, среди родных, неконтролируемый страх отступал, и дворянка не понимала, что же её испугало. Но три пары глаз смотрели на Лизавету с неведомым ранее участием… И девушка, сперва решившая промолчать, начала повесть.
***
Тёплая гостиничная комнатка, рассчитанная на одного человека, погружена в предрассветную темень, хотя солнце давно поднялось над горизонтом, а шторы убраны верёвками с толстыми кистями – пожелтевшие от времени окна закрыты, а любому проникновению света препятствовали цветные расписные ставни. Обустроено помещение в меру аскетично: широкая кровать с сиреневым постельным бельём; низкая тумба рядом и серебряный подсвечник на ней, тщательно отмытый от воска; большой старый немеханический камин, за оградой которого чернел уголь. Сразу становилось ясно, что спаленка предназначена более для ночного отдыха, чем для постоянного обитания. Блондинка лежала на заправленной постели, в домашних туфлях, белом ажурном платьице с кружевами на подоле и декольте и с воздушными рукавами. Она второй час не меняла позы, уставившись в потолок и считая мелкие трещинки: один, два… Всё тело затекло, требовало малейшего движения, но Заболоцкая стойко держалась. Она надеялась, что родители, случайно ли, специально, заглянув в спальню и увидев столь выразительный укор совести, вмиг сгорят от стыда. Ещё девочка едва терпела, чтобы не начать колотить ногами и руками по кровати и не завизжать от злости и обиды, потому что вся ярость без остатка должна или излиться на родственников, или помочь придумать план освобождения. И Елизавета, дабы достичь обеих целей одновременно, сосредоточенно вспоминала: её вчерашний длинный монолог, никем не прерываемый, поначалу бессвязный, но всё более чувственный по мере продвижения и погружения в историю. Девушка, как на допросе, выдала то, чего раньше не осмеливалась рассказать родным: и про давнее знакомство с ребятами, которых поначалу она приняла за злоумышленников. И про двойственное впечатление, произведённое ими. Ведь на это и повелась девочка, поэтому и стала общаться с загадочной троицей, вечно появляющейся без предупреждения, вырастающей, как из-под земли, и так же исчезающей, оставляющей на прощание только зыбучий провал в памяти. И про развитие отношений, первые недели продвигающееся со скрипом, но потом всё больше ускоряющимся под непонятным напором прилипчивого Димы, действующего с какой-то целью, умудрявшегося без устали трепать языком, вызнавая всё о собеседнице, но ничего толком не рассказывая о себе. И про загадки да тайны, где одна из самых запоминающихся – головоломка о проникновении в имение Заболоцких, попытка разобраться в которой и привела Лизавету к ещё более ветвистой истории с подземными ходами. И про её, Лизину, исследовательскую деятельность, так печально закончившуюся ограблением и ссорой. Последующий суд, раскрывший новые подробности, прояснивший и запутавший одновременно… Слежка в школе, гигантский наплыв подозрительных учеников и безумец на августовской ярмарке, послуживший катализатором для начала мыслительного процесса, тоже случайно сорвались с языка. В общем, после разговора дворянка ощущала неведомую доселе опустошённость. И успокоение. Но реакция матери и отца вновь заставила насторожиться девочку. Нет, мама не ужаснулась или впала в истерику, как всегда. Папа не начал делать дочери ошеломлённые и обвиняющие жесты. Родители только переглянулись. Очень быстро, так, что определить выражений их лиц представлялось невозможным. Затем снисходительно посмотрели на сестёр, ибо Саша немо поддерживала Лизавету. Олеся ласково потрепала обеих по волосам, отчего блондинка окончательно растерялась. Разве не должен был вечер закончиться скандалом на почве, якобы, недоверия или хотя бы серьёзной озабоченностью всей семьи? Или старшие Заболоцкие и не слушали вовсе чистосердечные излияния? Наверное, именно этот вариант самый реалистичный, потому что девушка, по собственному мнению, привела неоспоримые аргументы. Почему же они молчат?!
– Милая, – ласково («Ласково?» – изумилась блондинка) сказала мать, – не хочу тебя обижать, но боюсь, ты переволновалась.
– Что? Нет, подождите, что?
Она отказывалась верить собственному слуху. Неужели её слова, такие убедительные, не принесли никакого результата? Папа стоял напротив и изредка кивал, а Саня… Она как будто растворилась.
– Что тебя так напугало? – участливо наседала мать. – Ты же шла на ярмарку, кто-то обидел?
– Никто меня не обижал! – взорвалась девушка. – Я же совсем о другом, вы что… – и здесь до неё дошло. – Секунду. Мы мне не верите, да?
Олеся стала ещё печальнее, губы её затряслись, она взяла Лизу за руку.
– Почему? Мы всё понимаем. Ты перетрудилась и, ах! кажется, ещё заболела.
Мама пощупала её лоб холодными пальцами. Дочь вырвалась из хватки, сверкая растерянно-гневными глазами.
– Нет же! Вы не слушаете! Мои бывшие друзья…
– Подростки? – уточнил отец.
– Да! Так вот, мои бывшие друзья подростки… Тьфу! В общем, они под руководством ПаПе…
– Вашего школьного учителя с диабетом, – подсказала мать.
– Какая разница? Да, они затеяли восстание, чтобы рабочим тоже дали возможность выпить из источника…
– Они сами из бедных семей?
– Нет же, дворяне! И на праздник весны они выйдут на площадь перед дворцом и устроят там…
– Начнут обругивать императора? Без сомнения, очень страшно.
– Вы издеваетесь, да?! – взвизгнула девушка. – Не знаю, как, но они совершат переворот! Вы!.. – родительская жалость буквально сочилась отовсюду. – Вы не верите, – обречённо закончила она.
– Милая, а ты сама веришь в то, что сказала? – увидев смущение на лице дочери, Олеся кивнула. – Именно. Ты и сама сомневаешься. А от нас хочешь невозможного.
– Но ведь… Но ведь я видела…
– Сердце кровью обливается, но придётся тебя разочаровать – всё это лишь в твоей голове.
– Я не выдумала! – сделала последний рывок девочка. – Я же слышала всё это, слышала собственными ушами! Я слышала, я слышала, я слышала!
Неизвестно, как долго она бы повторяла, если бы родители не купировали набирающую обороты истерику.
– совсем спеклась, -ужаснулась Олеся тихо, трогая мужа за локоть. – Может дело в лицее? Ты говорил, что там тяжело, а я…
– Не ты. – утешил жену он. – Там недавно появился новый учитель по ССБ. Саша жаловалась, что он недолюбливает Лизу. Ничего. Как только вернёмся, я его навещу…
– Нет, – слабо охнула Лизавета, порывисто вскакивая с кресла. Её усадили обратно, но мягко, не насильно. Где же Сашка? Почему не поддерживает?
– Ты видела того сумасшедшего на ярмарке в конце лета. – добила мать. – Мы решили не давить, но, видимо, зря. Ты закрылась, а мы не знали, что тебе нужна помощь. Прости, – Олеся вновь взволнованно прикоснулась тыльной стороной ладони ко лбу дочери и сильнее помрачнела. Невольно часть беспокойства передалась Елизавете: здорова ли она?
– Наши постоянные ссоры тоже сыграли роль. Мне так жаль, – выдавил отец, скрывая глаза рукой и сгорбившись. Блондинка же перепугалась не на шутку. И запуталась. – Но мы обещаем, что всё исправим. В скорейшие сроки приедет целитель, – Николай обнадёживающе сжал плечи девочки, – и кошмары прекратятся.
– А сейчас тебе с сестрой пора спать, – Олеся порывисто обняла дочь. – Отдых – лучшее лекарство.
Ведомая и слегка подталкиваемая в спину родителями, Заболоцкая покорно поднялась по ступеням, открыла дверь, разделась, легла в кровать, стерпела укрывание тяжёлым одеялом; растерянная, погружённая в себя, она не сопротивлялась. «Хорошо, если слова мамы – чистая правда. Намного легче. Но как я могла придумать такое?».
– А ты уверен, – кинула она уходящему отцу вслед, – что не следует сообщить Королевскому Двору? Бережёного Земля сбережёт.
Мужчина застыл в дверях, повернулся и вздохнул:
– Сомневаюсь, что накануне мартовского ликования можно отвлекать правительство по пустякам. А чем быстрее ты избавишься от ерунды в голове, тем быстрее поправишься, – напоследок от его губ разошлась забавная сеточка морщин. – Отдыхай, – и покинул комнату.
Не прошло и секунды, как Лиза погрузилась в тёмный беспробудный сон. Тем временем Николай тихонько проскользнул в помещение, на цыпочках подошёл к окну, откуда веяло ласковой прохладой, свёл створки вместе и закрыл их ключом, что позаимствовал у хозяйки. Затем он не менее осторожно преодолел спальню, нарочито отвернувшись от дочери, дабы случайно не взглянуть на неё, переступил порог и, оказавшись снаружи, притворил дверь, повернулся на каблуках и встретился с напряжённым, но решительным взглядом жены. Отец опустил руки и на секунду повесил голову со вздохом. Если честно, он ожидал, что Олеся утешающе положит руку ему на плечо и крепко сожмёт, сопроводив сию скудную ласку ободряющими словами, но этого не последовало. С некоторым недоумением подняв взор, мужчина увидел, что уверенность супруги хрупкая, словно необожжённый фарфор, и способна треснуть под малейшим натиском укора или риторических вопросов. Заболоцкий с усилием сглотнул, и ему показалось, что бушующие душеизлияния, позорный стыд и вина ненадолго отступили, провалившись обратно в нутро. Остался лишь непозволительный, но оттого столь живучий страх, теперь, правда, весьма полезный – подстёгивающий к скорейшему действию. Николай сделал осторожный шаг назад, не отрывая блестящих глаз от женщины напротив, опёрся о створку и едва приложил чуткое ухо к гладкой древесине. Тишина. Но если прислушаться, то можно различить ровное замедленное дыхание спящего человека, которое так легко узнать и невозможно сымитировать… Мужчина тяжело отпал от двери. У него с Лизой и так довольно натянутые отношения, страшно представить, насколько всё может ухудшиться. Верно говорят, пришла беда, отворяй ворота. Рядом молча примостилась Олеся – очевидно, и ей было нелегко.
– А Саша? – позволил себе отец, вдавливая большим и указательным пальцами глаза в череп.
– Спит, – кротко выдохнула жена.
Мужчина заметил, как она привычным жестом похлопала по карманам в поисках сигары, но вскоре руки её обессиленно упали на подол, струящаяся ткань пошла волнами и мурашками.
– Похоже, она тоже шокирована – не каждый день услышишь такое, да ещё от родной сестры. Шла в спальню, как сомнамбула. Испугалась, бедная.
– Или притворяется, – задумчиво произнёс Заболоцкий старший.
Супруга его недоверчиво пожала плечами, но подкралась к соседней двери и так же, как Николай минуту назад, прислушалась. Убедившись, что младшая дочь спит, но более беспокойным сном, нежели старшая, женщина вернулась на прежнее место, между двумя прикреплёнными к стене подсвечниками. Чета Заболоцких помолчала немного, собираясь с силами. Вдруг Олеся вскинула глаза на мужа, в них Николай прочёл вопрос, который сам хотел задать. «Понятия не имею», – намеривался ответить он, потому особенно удивился, когда с языка слетело:
– Да, я уверен. Мы это делаем для их же блага. Ты сама слышала, о каких ужасах рассказывала Лизавета. И всё перед носом Осведомителей! А её бывшие друзья? Они наверняка уже пытались прибрать наших девочек под крыло, – жена прервала его всхлипом. – Лиза явно не могла такое выдумать, воображения бы не хватило. Так что у нас нет причин подозревать её во лжи.
– Значит, всё правда? – Олеся посмотрела с надеждой на мужа, вымаливая отрицательный ответ.
– А разве нет? Ты считаешь иначе? Разве не боишься? Хочешь проигнорировать, как всё остальное? По-моему, и без того намёков было достаточно. Мужайся, дорогая. Ответственным гражданином быть непросто…
– Да поняла я уже, хватит! – женщина по привычке ударила кулаком по стене и замерла, прислушиваясь ровному дыханию дочери. – Хватит. – повторила она уже шёпотом.
– Всё тяжелее, чем я думала, – призналась Заболоцкая старшая, примирительным жестом переплетая пальцы свои и мужа.
– Просто нам ещё не приходилось думать в подобном ключе. Потом привыкнем, – мужчина постоял в раздумье. – И не смей надеяться на их благодарность! – строго сказал он, непонятно кому адресуя наставление. – Современные дети всегда считают, что правы или, по крайней мере, менее неправы, чем остальные.
– Я знаю, знаю, – кивнула, храбрясь, жена и… щёлкнула позолоченным шпингалетом, тем самым запирая старшую дочь внутри.
Николай же, с невиданной для аристократии силой, перехватил тяжёлую балку и опустил её на две крепкие скобы по бокам от двери, окончательно закрепив за Лизаветой, сейчас мирно спящей и ни о чём не подозревающей, статус пленницы. Проделав такие же манипуляции в отношении младшей дочери, родители буквально сбросили тяжёлый груз с плеч, не весь, конечно, но ощутимую его долю.
– Мы же скоро их выпустим? – безо всякой надобности осведомилась Олеся.
– Конечно. Ведь, как я понимаю, кульминации ждать недолго.
– Нужно сообщить Императору…
– Разумеется, но утром. А пока подготовим речь.
***
Очнулась Елизавета не оттого, что солнечные лучи обжигали кожу; в комнате было темно, словно ночью, но блондинка чувствовала, что впервые за долгое время набралась сил. Она сбросила плед, с хрустом потянулась и опустила ноги на пол – она выспалась и жаждет или деятельности, или поесть. Девушка легко поднялась, сделала зарядку, с удивлением отметила хорошее настроение и на цыпочках подкралась к двери – домашние наверняка ещё не проснулась. Дёрнула за ручку. Ещё раз. И ещё. Тщетно. Упрямый замок не желал поддаваться и выпускать пленницу наружу. Лизавета в недоумении отошла. Затем последовала серия беспощадных ударов. Крепкая древесина стойко промолчала, зато сорвало декоративную щеколду с той стороны. Дворянка, в ещё большем шоке, снова остановилась и задумалась: её заперли снаружи на засов. Заперли. «Наверное, Сашка или Илья подшутили», – без злости, несколько заторможенно решила блондинка. Родители ещё спят и скорее всего не слышали остервенелую дробь и хруст косяка. Альтернативный выход из ситуации возник в Лизиной голове довольно быстро: перевеситься через подоконник и попросить у прохожего помощи, ибо дожидаться утра девушка не желала. Она развернулась на сто восемьдесят градусов… И остатки сна мгновенно слетели. Обескураженная, она подбежала к плотно захлопнутым ставням. Судя по всему, кто-то ночью закрыл их на ключ изнутри. Елизавета прижалась к миллиметровой щели между створками, и глаза резанул яркий, отнюдь не утренний свет. Девушка взглянула на часы – теперь ясно, отчего вернулось давно её покинувшее ощущение бодрости – часовая стрелка издевательски пронзала двузначное число на самом верху циферблата. Полдень. Спустя минуту размышлений Заболоцкая недоверчиво хмыкнула и вновь попытала счастья около двери, надеясь на, не много-не мало, авось. Окончательно убедившись, что засов случайным образом не исчез, блондинка прислонилась к стене, уже не отвергая первоначальное предположение. Её заперли намеренно. Не из шутки или мести. И она даже знает, кто.
– А-а-а-а-а-а!!! – в бешенстве закричала девушка, сбивая костяшки о дерево. Гул от ударов наполнял всю гостиницу – проникал в щели, спускался по лестнице, ввинчивался в фундамент. По крайней мере, так казалось узнице. – А! А! А! – каждый возглас сопровождался новым грохотом.
Блондинка обессиленно охнула и облокотилась о косяк. Во внезапной тишине послышалось неуверенное топтание на месте и шёпот. Разумеется, дворянка почти сразу узнала невидимых наблюдателей.
– Откройте немедленно, – устало хлопнула она ладонью по двери. – Вы слышите меня? Мне срочно нужно в уборную! – прибавила она неоспоримый аргумент.
– Принцесса, – выдержав паузу, заговорил папа, – госпожа Ирма обязательно выпустит тебя на для посещения общественных мест, но не раньше, чем ты успокоишься.
У невольницы дыхание спёрло от возмущения.
– Вы считаете, я смогу угомониться после того, как родные отец с матерью посадили меня под замок, словно цирковое животное и велели выводить только по нужде?
– Не стоит себя накручивать, – строго сказала Олеся. – Мы отнюдь не изверги. Ваша безопасность – самое главное, а что вы о нас подумаете…
– Наша? – переспросила Заболоцкая средняя. Воцарилось молчание. – Саша тоже взаперти?
– Конечно, она ничуть не меньше тебя способна на глупые поступки, – отрезал Николай. – И чтобы ты не грустила – её комната рядом.
– За что вы так с нами? Чем я провинилась теперь? – внезапно она открыла в изумлении рот. Шок от догадки был так силён, что даже злость отступила. – Так вы вчера мне поверили?
Тот самый случай, когда тишина говорит больше слов, как бы абсурдно не звучало.
– Вы поверили мне, – прохрипела она, – но всё равно устроили этот цирк?
– Принцесса…
– Я пришла к вам за помощью! – закричала она, чувствуя, что если не выплеснет обиду и негодование, то зарыдает. А такого позора она не переживёт. – А вы меня обманули!
– Не утрируй! – пытался вклиниться голос отца в монолог, но куда там. Всё тело девушки свело судорогой, но она не останавливалась.
– Вы врали мне! Вы заставили меня поверить в собственную невменяемость! Я обратилась к вам, только к вам, чтобы честно рассказать, а вы… Ненавижу!
На том запал иссяк. Она с трудом задышала. Сердце остервенело билось в ушах, в животе… Мысли потихоньку возвращались в голову. Лиза вспомнила последние слова и побледнела. Кажется, она чуть погорячилась…
– Легче? – осведомилась Олеся.
– Немного, – пошла навстречу Лиза. – Я не совсем то…
– Вот и хорошо. Не беспокойся, мы не восприняли всерьёз. А ещё мы очень ценим твою честность, – заверила её мама. – И делаем всё это не просто так. В конце концов, они твои друзья, мало ли, что ещё тебе наплетут. А ты и поведёшься. Поэтому пока вам лучше не встречаться.
– Я не настолько непостоянна, и могу отвечать за свои слова!
– Дорогая, – начал отец, – тебе известно, что мы давно знакомы с купцами Опрасниками. Пару недель назад мы вновь повстречались, и, положа руку на сердце говорю, они всем довольны. Но если верить тебе, то их бунтарка-дочь – радикальный и убеждённый революционер. А родители почти всегда на стороне детей. И мы с мамой полностью на твоей стороне, поверь пожалуйста. Ведь не только себя погубишь, мы не сможем жить без вас обеих, Лиза! – последнюю фразу папа почти выкрикнул.
– Почему?
– А ты сама подумай, – посоветовала мама. Девушка прижалась лбом к холодному дереву.
– Хорошо. Хорошо, – выдавила она. – Сколько продлится моё заключение?
– К сожалению, понятия не имеем. Пока волнения не улягутся, – насторожился Николай из-за внезапной смены настроения. Елизавета застонала.
– Я же умру от тоски…
– Нет, что ты! – обрадовались родители тому, что дочка всё же пошла на попятную. – Пятиразовое питание и регулярное посещение купален, отхожих мест и прочего мы тебе и Саньке обеспечим – мы договорились с Ирмой о доплате… Впрочем, не важно. Книги, Зауральские! принесём. А платье из красного атласа? Ты ведь так давно его хотела («Даже об этом вспомнили", – вяло удивилась та). И современными Российскими игрушками интересовалась. Опрасники совсем недавно вернулись из очередной командировки. Уверена, что-то подобное у них отыщется. Есть ещё пожелания?
– Да. Граммов двести свободы, пожалуйста.
– Лиза!
– Я всё поняла, – смирилась со своим положением она. – Можете идти. А кстати, куда?
– Предупредить императора, – неохотно ответила Олеся. – Молчать мы не имеем права, извини. Надеюсь, мы ещё не опоздали.
Собственно, далее смысла рассказывать нет – вам уже понятно, что утро у Лизаветы выдалось на редкость паршивое. Мало того, что обида жгла изнутри раскалённой кочергой; девушка, неподвижно лёжа на кровати, открыла совершенно новый вид деятельности – умственный, а именно самокопание. Неуловимая мысль мельтешила на задворках сознания, не желая остановиться ни на секунду, чтобы дать себя разглядеть. Единственное, что удалось выловить из общей пучины – число «шестнадцать», отчего-то вызывавшее сильнейшую тревогу. Но сколько бы ни старалась Заболоцкая найти связь – в голове опять мутнело. «Я хозяйка собственной памяти!» – рассердилась та: «Что за нелепые шутки?» Дворянка скосила глаза на прикроватную тумбу, помешкавшись, взяла большую чашку остывшего какао и без особого удовольствия, скорее, от безделья, пригубила. Час назад раздался шорох щеколды, в спаленку прокралась Ирма, оставила поднос с завтраком, пробормотала извинение и удалилась, не забыв закрыть дверь. Тем временем начали раздаваться мерные глухие удары, размеренные, но полные ярости. «Санька проснулась», – заключила дворянка. Спустя тридцать минут безостановочного стука («Упорная») воцарилась тишина, но лишь затем, чтобы вновь прерваться ритмичным звуком – требовательным голосом, чеканившим одно слово. Лиза. Сначала блондинка решила проигнорировать зов; впрочем, она догадывалась, что целеустремлённая Сашка не остановится, пока не охрипнет, и смилостивилась: в сумерках по стеночке добралась до двери и хмуро осведомилась:
– Что?
– Ты тоже взаперти? – чтобы различать более двух слогов, приходилось прижиматься ухом к щели у пола.
– Какая сообразительная, – Лиза глубоко вдохнула. – Бред же! Полный бред!
– Я ещё вчера подозревала, что этим закончится твоё признание, – призналась Александра.
– Почему же тогда не остановила меня? Пропала куда-то.
– Я целый вечер была рядом.
– Разве? А я не заметила…
– Вы прекратите кричать на всю окрестность? – присоединился кто-то, явно знающий о двух заключённых и поощряющий такие методы воспитания. Девочки хором посоветовали грубияну не вмешиваться в чужие дела, не в самых вежливых выражениях.
– А где родители? – спросила Санька, убедившись, что нахал замолчал.
– Побежали докладывать о готовящемся бунте.
– Но ведь они делают это не только из-за нас? Они, наверное, тоже что-то знали? – молчание. – Ах, Лиза, это просто ужасно! Если ребята действительно готовят восстание, то они…
– Сказочные глупцы, – закончила та.
– Нет же, они в опасности – им грозит суровое наказание! – молчание в ответ. – Лиза! Неужели тебе всё равно?
– Они сами виноваты. И наверняка найдутся герои кроме нас.
– А я не собираюсь сидеть, сложа руки крестом на груди, – запальчиво возразила Саша.
Сёстры замолчали и прислушались – не идёт ли кто.
– Надеюсь на тебя, – поставила ультиматум Саня. В её тоне проскользнуло что-то особое, и Лизавета поняла, что не имеет права подвести её.
***
Чета Заболоцких возвращалась на постоялый двор нехотя и в скверном расположении духа: во-первых, потому что там их ждали злые, как свора собак, узницы; во-вторых, новости были отнюдь неутешительные. Император… Заболоцкие не озвучивали думы вслух, но внутри у обоих бурлило и выплёскивалось через край негодование. Правитель не поверил? Хотя, возможно, притворялся, дабы не вносить смуту. Одним словом, супруги не знали, что и думать, а самое худшее, не знали, что предпринять. Император к их приезду отнёсся довольно холодно: сам на аудиенцию не явился, заставил Заболоцких битый час, терпеливо сложив ладони на коленях, просидеть в одиночестве на жёстких стульях с высокой спинкой в зале ожидания. Супруги успели до рези в глазах и дыр на обоях рассмотреть каждую деталь в помещении. Деталями оно, кстати, не изобиловало. Поражающий воображение высоченный потолок, испещрённый потрескавшимися древними фресками, изображающими сказочные сюжеты зауральских мифов; невероятный размах – таких широких комнат Заболоцким видеть не приходилось; толстые, как будто слоновьи ноги, колонны с целлюлитными подтёками лепнины. Пусто. И эту пустоту не заполнял даже нерасторопный суетящийся советник Императора, всячески доказывающий собственную значимость.
– Как думаешь, Николенька, – обратилась к мужу Олеся, чтобы немного отвлечься, – можно показать девочкам сегодняшний выпуск газеты? Там только последние события из сферы образования, нет никаких провокационных статей.
– Они само их отсутствие воспримут за провокацию, – отрезал мужчина, – потому что очень обижены. И просить прощения у них до поры до времени не нужно – посчитают, что мы раскаиваемся, значит, признаём, что поступили неверно.
– Как всё сложно, – пробормотала она. – И почему бунтовщики выступили именно здесь? – в сердцах воскликнула женщина. – Как будто других городов мало.
Пара подошла к заветному порогу. Николай распахнул ворота, пропуская вперёд жену, та поколебалась, но ступила вперёд.
Сначала родители захотели навестить младшую дочь, которую утром перед своим уходом не осмелились будить и разъяснить ново установленный режим тотального контроля – пожалели. Но чем больше они откладывали разговор, тем неприятнее он становился, так что мама приблизилась к проёму, как будто взиравшему на гостей с заведомой укоризной, и робко постучала.
– Ждёшь, пока откроет? – съязвил отец, но сразу исправился. – Извини.
Олеся раздражённо откинула локон со лба и негромко позвала.
– Саша? Золотце? Ты внутри? Доченька, мы войдём, ты не против? – она уже судорожно снимала засов. Крепкая доска с грохотом упала на пол, супруги нетерпеливо толкнули створку. А та даже не шелохнулась – по-прежнему твёрдо упиралась в косяк, смотря с долей ехидства на незваных посетителей. Родители несколько раз повторили попытку, но упрямое дерево не сдвигалось ни на миллиметр.
– Что за фокусы? – вытерла пот над верхней губой мать.