“Не умрешь ты в 45. Ты вообще не умрешь, правда же?” – сказала она уже откуда-то из его подмышки, свернувшись там в маленький, негодующий ком.
Он и правда не умер. Только Маруся об этом уже не узнала.
Он резко проснулся. Из вагона вышли почти все желающие, и двери были готовы впустить людей, столпившихся по обе стороны на платформе. Он испугался, с бухающим сердцем пересохшими – опять уснул с приоткрытым ртом – губами хрипло спросил у сидящего рядом парня:
–Какая станция?
Парень вытащил наушник – он повторил вопрос.
–Бауманка, дядь. Не волнуйся, не проедешь.
Он выдохнул – казалось, впервые с момента пробуждения. Едем.
Когда Маруся ушла – ушла легко, как сделала пересадку в метро: собрала два чемодана, оставила двух детей и уехала, кажется, в Римскую сторону, к новому мужу, к вечному солнцу и вечному городу, слала открытки детям и никогда – никогда – не спрашивала у них, как он там, – ему показалось, что он забыл, как дышать. В безвоздушном вакууме он прожил несколько лет, двигаясь по инерции, в сонном, медленном пространстве. Тогда же у него случился первый микроинфаркт. Получая рецепт на бета-блокаторы, он честно спросил у врача, сколько ему осталось, честно, при этом, надеясь, что немного. Врач сказал:
–И не с таким выкарабкивались, мужчина. Поживете еще, помирать вам рано.
Он выдохнул – казалось, впервые с того времени. Живем.
Поезд шел до Партизанской. Там ему пришлось выйти, потоптаться на гулкой, широкой станции с пустыми рельсами посередине. Следующий поезд был почти полный, он с трудом умостился около поручней и стал думать о том, что путь, вроде бы, тот же самый, но в другом поезде чувствуешь себя совсем чужим, лишним: зашел на огонек, поработал массовкой. Заглянул в чью-то чужую жизнь – и случайно часть ее прожил.
Несмотря на прогнозы врача, после инфаркта жизнь стала еще более ирреальной, ненастоящей – и совершенно ему неинтересной. Так все могло и закончиться, но в его жизни появилась она – Маруся-младшая.