– Чем же я интересен?
– У тебя хотя бы есть деньги. Привлекательные поэты и художники, как правило, живут в долг.
– Уж думал, ты сама себе противоречишь, – он кончиками пальцев смахнул воображаемый пот со лба. – А ты всего лишь маленькая корыстная щучка.
– Это потому, что я не люблю тебя? И даже не благодарна тебе по гроб жизни? – она едва сдерживала смех. – Я ведь твоя мечта. Мечту можно любить, но нельзя заставить мечту полюбить тебя. Это глупо.
– Знаешь, что ты очень неприятный человек? – он не хотел злиться, но выше его сил было выслушивать ее самодовольные речи. – Ты говоришь, как автомат, вычитанными где-то фразами. Ты не сказала мне ни одной своей мысли. Я о тебе ничего не знаю. Все что я знаю, набор твоих выдумок. И я не понимаю, почему до сих пор не послал тебя к черту.
– Может, ты просто устал?
И он ухватился за ее слова, как за спасительный канат. Устал, конечно, устал. От работы. От бухгалтерии. От теток говорливых с начесами и накладками из волос своих дочерей. Захотел отдохнуть, сменить окружение.
Ладно, брось, – сказал себе строго, устал врать, – испугался, что после себя ничего не оставишь. Люди детей оставляют. Те, кто не может дать миру большего, оставляет детей. Самое простое и почитаемое обществом занятие, как он понимает теперь. И далеко не презираемый вариант. Похоже, единственно возможный.
Что он видел в жизни? Что испытал? О чем он может поведать миру? Три вопроса, а ответ на них один – ничего. Ничего – с большой буквы. И только буддисты ему сейчас аплодируют, мол, парень наконец-то прозрел. Опыт – ничто. Парень-то прозрел, но быть зрячим среди слепых, та еще задача.
***
Эмилия застилала постель, как только вставала с нее. Разглаживала простыни, добивалась гладкости. Уничтожала отпечатки тел со старательностью одержимой монашки.
– Зачем? А горничные на что? Или, думаешь, никто не знает, что мы вместе поселились? – насмехался он.
– Это от демонов, – наконец призналась она. – Демон ложиться в отпечаток тела в кровати, и когда ночью туда ложится человек, демон входит в него без остатка.
– Значит, я уже одержим бесами? Я никогда подобной ерундой не страдал, – он взъерошил рукой простыни.
– Не бесами. Демоном. В греческой мифологии демон воплощает в себе роковую силу, мгновенно возникающую и внезапно исчезающую. А римляне поклонялись демону, как гению. Демоны здесь повсюду. И жаждут душ молодых и незрелых.
– Ну, вот! Ну, вот! – накинулся он на нее в обвиняющем жесте. – Ты опять! Опять! Говоришь чужими словами! Откуда ты это знаешь? Что за ерунда такая?
– А разве к тебе не приходили их голоса?
– Ты их тоже слышишь? Голоса, что звучат из углов?
– Я не только слышу их, но и говорю с ними. Феррарцы и гости слишком подвержены испарениям конопли с полей, в условиях постоянной влажности…
– Ах, конопля! – только и смог сказать он.
Вскрылось философское сапфировое нутро. Тайна упорхнула фарфоровой птицей. Эмилия подошла к окну. И исчезла. На стекле остался ее силуэт. А через неделю исчез и силуэт – он пригласил стекольщика, потому что больше не мог выносить воспоминаний о ней.
В оформлении обложки использовано изображение с https://pixabay.com/ по лицензии CC0