Три закона жизни

Перси вернулся в пещеру так быстро, как только мог. Он действительно успел к завтраку; когда он проходил по пещере, все взгляды были прикованы к нему. Нинисель привстала со своего места и бросилась к нему навстречу.

– Дорогой, наконец-то ты вернулся. Иди скорее за стол, там тебя ждут друзья.

Она ушла за столик, а Перси последовал в другую половину пещеры к Лютецию. К его большому удивлению, рядом с другом сидел незнакомый молодой человек с приятными чертами лица и задумчивым взглядом.

– Вот кому ты обязан своим спасением, – сказал Лютеций, – его и благодари.

– Пустяки, не стоит благодарности. Не будем говорить говорит об этом. Я лишь выполнил свой долг.

– А кто Вы?

– Лоуренсий, художник.

– Разве в этом племени есть художники? – удивился Перси. – Я думал, в наши дни уже нет служителей искусству.

– Ты прав, но для Лоуренсия сделали исключение, – ответил Лютеций. – Его картины Монтесуму восхищают. Впрочем, мы еще успеем поговорить обо всем, а сейчас давайте есть и отдыхать.

Перси с жадностью принялся за еду, после завтрака они с Нинисель вышли на прогулку, потом вернулись к себе в комнату и оставались там до вечера.

***

Перси был так счастлив, что на время забыл обо всем. Целый день он провел как во сне, и не хотелось просыпаться, и лишь когда пришло время выходить на ужин, Перси заметил, что Нинисель боится спускаться в зал.

– В чем дело? – удивился он. – Теперь тебе нечего боятся, ты со мной. Я смогу защитить тебя.

Нинисель ничего не ответила. Перси с удивлением обнаружил, что его появление не произвело фурора, намного большее внимание отдали Нинисель. Перси не стал придавать значение косым взглядам, но все же неприятно удивился, заметив, что Гольмий неотрывно смотрел на Нинисель, пока Перси не повернулся в его сторону. Друзья вскоре присоединились к нему.

– Монтесума велел зайти к нему, – сообщил Лоуренсий.

– Нам нужно поговорить, – прервал его Лютеций, – в укромном месте.

Перси предложил пойти во двор после ужина. Между тем Монтесума подошел к Гольмию, наклонился к нему, и Гольмий тотчас отставил тарелку и вышел вслед за ним.

– Вот кто настоящий преступник, – рассказал Лютеций и в ответ на удивленный взгляд пояснил:

– Потом все расскажу.

Уже стемнело, и во дворе можно было поговорить совершенно безопасно. Вчетвером вместе с Нинисель друзья вышли во двор.

– Не нравится мне все это, – начал Лютеций, – Гольмий, очевидно, ненавидит тебя. Сначала он украл документы, а обвинили в этом тебя. А потом воспользовался случаем и убил надсмотрщика.

– Как он мог все это сделать?

– Насколько я понимаю, во дворе никого не было, поэтому он смог выбрать подходящий момент. К счастью для нас, Лоуренсий его видел, но сначала не связал все увиденное воедино.

– Но откуда Гольмий мог узнать про надсмотрщика?

Лоуренсий развел руками.

– И у стен есть уши.

– Да, я спасся просто чудом. Но я не понимаю, зачем ему нужны какие-то бумаги вождя?

– Перси, понимаешь… Гольмию не по душе твой стремительный карьерный рост. Как правило, он предвещает… нет, это я потом скажу, беседа не из приятных. Главное – вы с Гольмием претендуете на одно место.

– Или на одну девушку, – улыбнулся Лоуренсий, – Карьера – недостаточный мотив для столь изощренных и рискованных путей устранить соперника. Нинисель – действительно жемчужина. Разве вы не замечали, какие пламенные взгляды он бросал на нее все время?

Нинисель покраснела.

– Право же, я никогда не давала повода…

– Ему и не надо никаких поводов. Сердцу не прикажешь. Ты ведь заметила его внимание?

– Конечно.

– Этого он и добивался.

Перси молчал, подавленный обилием неприятных новостей.

– Поэтому он и воспользовался убийством, чтобы… устранить тебя на некоторое время.

– А что насчет карьеры? Неужели что-то еще плохое?

– Как правило, вожди приближают к себе талантливого и исполнительного человека, чтобы его в нужный момент использовать. Например, отправить в другое племя верного человека.

Перси застонал. Радость исчезла бесследно, и как сквозь туман он услышал слова утешения Лоуренсия:

– Иногда они делают их советчиками!

– Не бойся, Перси, я всегда буду с тобой, не страшись будущего, ведь мы будем вместе, – прошептала Нинисель.

– Бояться надо не смерти, а слабости, – бодро и уверенно сказал Лютеций. – Наш долг – предупредить тебя об опасности, чтобы ты был готов к худшему.

– Спасибо, – усмехнулся Перси, – я готов к битве. А пока буду жить и брать от жизни все, что можно.

– Не увлекайся. Я предупредил тебя вполне серьезно, будь начеку.

– Хорошо, а теперь мне пора идти к Монтесуме. Раз уж начал, так выпью чашу до дна.

Однако у Монтесумы его ожидал теплый прием.

– Я еще раз прошу прощения за причиненные страдания. Теперь Вы сами увидели, что вожди тоже могут ошибаться. Завтра я восстановлю Вас публично, Вы получите повышение.

Монтесума помолчал.

– Между прочим, должен заметить: враг у Вас очень жестокий, но и друзья замечательные, такая преданность встречается нечасто. Они сделали для Вас все возможное, будто для самих себя.

На короткое мгновение вождь показался Перси взволнованным; в его глазах мелькнуло странное выражение, впервые что-то человеческое отобразилось в его глазах, но лишь на долю секунды. Вскоре оно сменилось прежним ровным вежливым выражением.

– Кстати, должен сказать пару слов о Вашей новой должности – мне кажется, Вы вполне могли бы стать руководителем. Я назначу Вас начальником инженерного корпуса, будете подчиняться непосредственно главному инженеру.

Перси пытался соединить воедино то, что слышал от друзей и Монтесумы, но в итоге так ничего и не понял. Сомнений его повышение не решило, и он не был уверен ни в мнении друзей, ни в покровительстве Монтесумы. «Время покажет, – решил Перси, – единственное, в чем я могу быть уверен, так это в том, что у меня появился шанс отдохнуть от Гольмия».

Монтесума сдержал свое слово и на следующий день за завтраком публично извинился перед Перси за несправедливое обвинение. Хотя его доброе имя было теперь восстановлено, Перси попрежнему чувствовал неловкость и обрадовался возможности перейти работать в другое место к незнакомым людям.

Коллектив ему сразу понравился, рабочие охотно его слушались, а начальник оказался не очень строгим и снисходительным человеком.

– Я сам еще недавно был начальником корпуса, поэтому хорошо Вас понимаю, – объяснил он.

Перси нравилось руководить. Впервые он прикоснулся к власти, пусть и небольшой, и она пробудила в нем интерес к независимой жизни. Он быстро разобрался во всех тонкостях работы, и помощь начальника ему вскоре уже не требовалась.

За целый месяц спокойной однообразной жизни Перси успокоился и стал постепенно забывать о несправедливом обвинении. Гольмий сидел в тюрьме, Перси его не видел и потому спокойно наслаждался жизнью и обществом друзей.

Лоуренсий оказался очень интересным собеседником, и через пару месяцев знакомства Перси понимал, почему для этого умного, внимательного и наблюдательного человека Монтесума сделал исключение. Художник мог по нескольким чертам определить характер человека, сразу оценивал настроение, открытость собеседника и его расположенность к беседе и легко мог найти подход к любому человеку. Он отлично понимал людей и умел с ними ладить. «Неоценимый человек», – сказал о нем Лютеций, и Перси не стал спорить. Он чувствовал себя обязанным Лоуренсию за свое спасение и начал подолгу общаться с ним, но вскоре они стали близкими друзьями и проводили вместе все свободное время.

***

– Ты не забыл, какой сегодня день? – спросил за завтраком Лютеций.

– Положим, забыл. Это меняет дело?

– Ты совсем расслабился. Сегодня истекает срок, и Гольмий вернется.

– Если он еще жив, – усмехнулся Перси. – Во всяком случае, думаю, сейчас он едва ли сможет строить мне козни.

– Будь осторожен, Перси, – заметил Лоуренсий, – Не забывай, что у него остаются союзники, они тоже могут быть нам опасны. Блотон – силач, которому стоит лишь дунуть, чтобы тебя не стало, и это вполне заменяет ему ум, а Уилви… Особенно остерегайся Уилви, он коварный человек, под стать нашему Монтесуме, и язык за зубами держать умеет, сразу не поймешь его намерений, а с виду – святая невинность.

– Чему быть – того не миновать, – беззаботно рассмеялся Перси, – я, конечно, буду предельно осторожен и внимателен. Кстати, какая должность у Гольмия?

– Такая же, как у тебя. Он небольшой начальник, по крайней мере, был им до заключения.

– Его не понизят?

– Не думаю, – ответил Лютеций. – У него в подчинении много людей, и он может попытаться склонить их на свою сторону.

– У меня тоже немало людей, которые беспрекословно меня слушаются.

– И во всех ты уверен, как в самом себе?

Перси оставил последнее замечание без ответа.

Вечером, едва Перси переступил порог зала, к нему навстречу вышла бледная Нинисель, явно взволнованная, с покрасневшими глазами.

– Гольмий вернулся, – сообщил Лютеций, – он оскорбил ее.

Кровь бросилась Перси в лицо.

– Где этот мерзавец?

Гольмий уже сам шел к нему навстречу. Он почти не изменился с их последней встречи, только немного похудел и выглядел утомленным, казалось, общая усталость проникла во все черты его лица, и немного изменилась походка, но в остальном он был прежним, и его глаза сверкали так же враждебно.

– А, Перси, спешишь на помощь любимой жене! Имей в виду: я ее пальцем не тронул.

– Словами порой можно задеть намного сильнее. Если ты еще раз скажешь о Нинисель хоть слово, я тебя убью, как собаку.

– Спорный вопрос, – насмешливо улыбнулся Гольмий, – во всяком случае, вызов принят. Посмотрим, кто кого.

Гольмий отошел, а Перси друзья почти насильно усадили за стол.

– Успокойся, остынь. Вот видишь, мы тебя предупреждали, Гольмий ни перед чем не остановится.

Гольмий за своим столиком шептался о чем-то с Уилви. Он так низко наклонился над столом, что спутанные пряди густых черных волос скрыли лицо; они с Уилви совещались, и Перси почувствовал прилив жгучей ненависти: Гольмий вернулся, и кончилась спокойная жизнь. Все начиналось сначала.

Вечером Перси долго не мог уснуть. Его одолевали сомнения и смутное беспокойство; пролежав без сна около получаса, Перси быстро оделся и бесшумно выскользнул из комнаты, оставив Нинисель безмятежно спать. Нинисель ждала ребенка, и Перси чувствовал к ней особую нежность. Он представлял, как она будет заботливо склоняться над малышом, счастливо улыбаться и рассказывать ему о простых, но всегда милых заботах. Их ждало светлое будущее.

В коридоре тускло горел свет – на ночь его всегда приглушали. Перси осторожно вышел из спальни и направился к выходу в надежде, что глоток свежего воздуха вернет ему утраченный душевный покой. Внезапно Перси услышал голоса в противоположной части коридора и остановился: в одном из говоривших он узнал Монтесуму, второго он не знал.

– Вероятно, но это не объясняет, – говорил незнакомец.

Не устояв перед искушением, Перси подошел чуть ближе и спрятался в углу.

– Вы хотите сказать, – перебил собеседника Монтесума, – что грядут большие перемены?

– Нас ждут тяжелые времена, Нобелий прав.

– Мне надоело слушать бред и сказки этого старика. Я держу его не для того, чтобы постоянно слушать поучения и постоянно узнавать, где я ошибся – счет своим ошибкам я могу вести сам. Вы убеждали меня, что Нобелий – мудрейший философ, и его ценные советы во многом помогут мне, но пока я еще не услышал ни одного ценного указания, зато узнал, что я плохой вождь и самонадеянный человек. Он рекомендует мне окружить себя преданными людьми, но в то же время не советует верить людям на слово. Глупый и противоречивый старик!

– Мое мнение о нем расходится с Вашим, сэр. А о чем Вы говорили во время последней встречи?

– О, он рассказывал мне о гибели нашего мира, предрекал конец света. Я заметил, сейчас это стало очень модным. Кроме того, он упомянул наше секретное оружие.

– Так он знает о нем?

– Скорее подозревает. Он много рассуждал о том, что мы сами себе готовим гибель использованием такой сложной техники, от которой зависим, без нее мы не сможем ни воевать, ни даже просто жить. Нобелий считает, что мы очень уязвимы – у нас нет ни сильных воинов, ни преданных рабов, и без машин мы бессильны. Уничтожь все оружие – и мы обречены. Его бесполезно убеждать, что техника надежно спрятана, что о ней знает лишь горстка преданных людей: главный инженер, главный механик да мы.

– А сам он будет нам предан?

– На словах – да, но я ни в чем не уверен, Рутений…

Перси слушал разговор, затаив дыхание. Ему стало интересно узнать, о ком шла речь и кто таинственный собеседник вождя. Однако дальнейшее поразило его еще больше.

– Я, разумеется, ни слова не сказал ему об украденных документах, однако…

– Так их взял Гольмий? И Вы не нашли их?

– Нет. Я не знаю. Я склонен думать, что их украл не Перси и не Гольмий, и не кто-то из далеких о политики людей. Это мог сделать лишь тот, кто хорошо понимает их ценность.

– За что же Вы тогда наказали невиновных в краже?

– Во-первых, они теперь далеки от искушения вмешиваться в мои дела, особенно Перси, он ведь чужой человек, я его планов не знаю. Во-вторых, это послужит уроком и для других.

Голоса приближались, и оставаться в укрытии становилось опасно. Перси бесшумно прошел вперед по коридору и вышел на улицу. Услышанное так потрясло его, что теперь совсем расхотелось спать. Такой подлости от вождя Перси никак не мог ожидать.

На свежем воздухе ему стало немного легче, голова прояснилась, и даже немного захотелось спать. Тишина и безлюдье успокоили его возбуждение, и Перси решил вернуться в пещеру.

Перед ним возникла тень. Силуэт загородил проход в пещеру. Огромного роста мускулистый человек зажал ему рот и толкнул, Перси ничком упал на землю, а силач стал избивать его ногами и руками. Перси сопротивлялся, как мог, но скоро понял, что здесь он бессилен. Вдруг удары прекратились, и Перси с трудом поднялся на ноги. Нападавший убегал, и все же в последний момент он оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на свою жертву. Если он хотел остаться незамеченным, то ему это не удалось – лунный свет осветил его лицо, и Перси узнал силача. Перед ним был Блотон.

***

На следующее утро Перси долго и путано объяснял друзьям и перепуганной Нинисель, что произошло ночью.

– Мы ведь тебя предупреждали, а ты опять не послушался, – упрекнул друга Лютеций. – Зачем тебе понадобилось идти гулять ночью одному? А насчет разговора могу сказать лишь одно: ты услышал то, что знать не положено.

– Да, но теперь я уже слышал и не могу не думать об этом.

– Перси прав, – сказал Лоуренсий, – теперь уже поздно жалеть о содеянном. Радуйся, что остался жив. А по поводу разговора могу сказать лишь одно: Монтесума ведет большую игру со сложными правилами, которая называется политикой. Конечно, многие вещи имеют совсем иное объяснение, ведь ему приходится учитывать множество самых разных людей и событий. Теперь ты сам убедился, что он хитрый и коварный человек, поэтому будь осторожен, если тебе придется с ним сталкиваться.

Перси пришлось удовлетвориться таким объяснением. Большего он от друзей не добился, несмотря на многочисленные расспросы. Что-то убеждало его, что друзья знают больше, но не хотят ему говорить, и решил отложить расспросы до более удобного случая. С Нинисель же ему не хотелось делиться своими страхами и проблемами – она совершенно ушла в себя, в свои личные переживания и надежды. Она жила внутренней жизнью, которая казалась ей куда более важной, чем мысли мужа о политике и месте в мире. Все пройдет, он забудет о своих делах, а в ней сейчас совершается чудо – вечное чудо появления новой жизни! Ведь это намного важнее какой-то политики. Временами она ласково спрашивала Перси:

– Как ты думаешь, кто у нас будет? Мальчик или девочка? А ты бы кого хотел больше?

Перси машинально улыбался, отвечал ничего не значащий вздор, о котором забывал через минуту, и снова погружался в свои размышления о подслушанном разговоре.

Нинисель настойчиво просила Перси прогуляться с ней вечером, как раньше, и он согласился, чтобы не расстраивать жену. Они вышли на улицу; Нинисель нежно улыбалась – она чувствовала себя абсолютно счастливой. Здесь, рядом с ней, был сосредоточен весь ее мир, и он теперь так же улыбался вместе с ней.

– Помнишь наш первый день, нашу первую прогулку?

Перси отвлекся от своих размышлений и предался счастливым воспоминаниям.

– Да, отлично помню. Мы гуляли здесь по двору, а потом сидели вон там на упавшем дереве.

Они присели на пенек.

– Здесь мы сидели обнявшись и говорили разные милые глупости…

– Отчего же глупости? Я и сейчас люблю тебя так же.

– И я, – вздохнул Перси.

Он держал жену за руку и старался отогнать неприятное ощущение дежавю. Так же он стоял тогда с друзьями, полный надежд, веры в свое освобождение, безмятежно смеялся и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете, и совсем скоро все переменилось. «Нет, так я сойду с ума, я никогда не дам себе возможности радоваться, нужно перестать ждать плохого».

Перси и Нинисель возвращались в пещеру. У входа Перси остановился: почему-то в коридоре, ведущем в их спальню, было совсем темно. Не горела ни одна лампочка. Хотя они возвращались позже обычного, ночью в коридорах никогда не выключали свет совсем.

«Странно, отчего нет света?» – пробормотал Перси. Нинисель доверчиво взяла его под руку.

– Идем, видишь, там вдалеке свет? Это наша комната. Уходя, мы чуть приоткрыли дверь. Давай смелее, я буду держаться за тебя.

Перси неуверенно пошел на свет. В конце концов, он ведь идеально знает этот коридор. Неприятное предчувствие не исчезало, но Перси уверенно шел вперед. Их комната была уже совсем близко, когда внезапно нога зацепилась за что-то, и он потерял равновесие. Боль от удара, дикий безотчетный страх, крик совсем рядом – испуганный, особенно громкий в мертвой тишине коридора крик Нинисель.

Очнулся Перси в своей комнате. Над ним склонилось заботливое лицо Мейтнерия.

– Как Вы себя чувствуете? – он положил Перси на лоб влажную повязку. – Лежите спокойно и не волнуйтесь.

– Я упал?

– Над полом натянули тоненькую веревочку и приклеили к стене. Неудивительно, что Вы упали – ведь в коридоре вывернули все лампочки.

– А Нинисель? Где она?

– С ней все в порядке, она пока без сознания, но скоро очнется.

Что-то в голосе врача, однако, насторожило Перси.

– Что с Нинисель? Скажите мне правду!

– Ваша жена скоро поправится, но ребенок…

– Она потеряла ребенка?

Перси покраснел от бессильной ярости и сжал кулаки.

– Я убью Гольмия!

– Тише, не бросайтесь чудовищными обвинениями. Откуда Вы знаете, кто это сделал и зачем? Вам лучше просто отдохнуть и побыть с друзьями.

– Я знаю, – прошептал Перси. – Знаю, что говорю.

– Вам придется провести в постели несколько дней, – невозмутимо продолжал врач, будто не расслышав последних слов Перси, – я передам вождю, что Вы нездоровы, а причину объясните ему сами, когда поправитесь.

Едва за Мейтнерием закрылась дверь, Перси вскочил на ноги, но резкая слабость заставила его снова лечь. Друзья привели к его постели молодого рабочего из инженерного корпуса, Перси сразу узнал его.

– Дармштадтий?

– Вы правы, сэр.

– Он услышал ваши крики, позвал врача и помог отнести вас в комнату, – пояснил Лютеций.

Дармштадтий добродушно и немного застенчиво улыбался.

– Рад был помочь. Вы всегда нравились мне, Вы прекрасный начальник.

Когда Дармштадтий наконец вышел, Перси с неудовольствием сказал, откинувшись на подушку:

– Надеюсь, вы не собираетесь снова заводить разговор о Монтесуме, политике и прочем. Я устал от всего этого.

– Именно об этом мы сейчас и будем говорить. Перси, ты ведь сам понимаешь, как важно сейчас собирать преданных людей! Разве ты еще не убедился, что Гольмий на все готов, чтобы тебя уничтожить?

– Да, я это понимаю, но все же не желаю сейчас говорить об этом. Пусть хоть весь мир вверх дном перевернется! Я устал от политики, от страха за свою жизнь! Мне все это надоело. Оставьте меня в покое хотя бы на день.

– Перси очень устал и пережил большое потрясение, дадим ему отдохнуть, – согласился Лоуренсий.

И друзья оставили Перси одного, а он метался по кровати, проклинал Гольмия и в бессильной ярости грозил кулаком невидимому врагу.

***

Прошло больше недели, Перси и Нинисель поправились и вскоре перестали говорить об ужасном происшествии. Стоило Перси начать проклинать Гольмия, Нинисель начинала плакать, и Перси стал избегать даже упоминания его имени. К счастью, посещение Монтесумы было коротким, он ограничился лишь официальными вопросами о самочувствии, и Перси решил, что вождь составил свое мнение насчет случившегося. Постепенно все возвращалось на круги своя, жизнь становилась спокойнее.

Первый удар обрушился на него через неделю, за завтраком. Холодно и вежливо, ничего не выражающим тоном Монтесума попросил Перси зайти к нему в кабинет. Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе у Перси, но он и виду не подал, что разволновался, а напротив, тотчас согласился.

Теперь вождь особенно тщательно проверил, не подслушивают ли их, крепко запер дверь, прошелся по комнате и наконец сел напротив Перси.

– Я не стал разговаривать с Вами раньше, решил дать вам возможность спокойно выздоравливать, а я как раз все обдумал и теперь пришел к окончательному заключению. Вы умный, порядочный человек, Перси, и отлично справляетесь с любой работой, которую Вам поручают. Я хочу сделать вам одно предложение, советую его принять. Останьтесь со мной в качестве личного секретаря. От Вас потребуется лишь послушание, беспрекословное выполнение всех моих требований и умение хранить тайну. Мне кажется, Вы вполне подходящая кандидатура.

Перси в отчаянии размышлял, как ему поступить. Он ожидал чего угодно, но не этого, и сильно растерялся. Возможно, поддержка Монтесумы действительно даст ему хоть какую-то защиту, но ведь, согласившись, он подвергает себя страшной опасности, более того, он обречен.

– Зачем я Вам нужен, сэр?

Перси ждал крика, бурной реакции, но Монтесума остался невозмутимым, как статуя.

– Повторяю: мне нужен честный и исполнительный секретарь. Вы кажетесь мне подходящим человеком.

Началась внутренняя борьба.

«Скажи уже что-нибудь, да или нет, только быстрее», – говорил сам себе Перси.

«Нужно отвечать, а я не могу».

«Да или нет? Сейчас закрою глаза и перестану думать, пусть язык сам выносит мне приговор».

Монтесума терпеливо ждал, как хищник, караулящий жертву; гнетущее молчание лишало Перси способности трезво мыслить.

«Пора прекращать глупую игру. Если никто из нас не произнесет ни слова в течение минуты, я закричу и выбегу из кабинета».

В неестественной, звенящей тишине Перси трижды вдохнул и выдохнул и едва слышно прошептал:

– Нет.

Монтесума усмехнулся. На долю секунды в его глазах появилось человеческое выражение – участия ли, насмешки – но оно тотчас сменилось привычной маской равнодушия.

– Вам выгоднее согласиться, Перси. Если Вы станете моим секретарем, я обещаю, что защищу Вас и Вашу семью от Гольмия.

Видя, что Перси колеблется, вождь продолжал:

– Соглашайтесь. Ваше сопротивление бессмысленно. Если я захочу, то заставлю вас подчиниться.

Пери стало не по себе: взгляд вождя стал жестким и равнодушным, и Перси наконец ответил то, что так давно хотел услышать от него вождь:

– Да, я согласен работать секретарем.

Монтесума удовлетворенно откинулся на спинку стула.

– Вот и хорошо, теперь мы пришли к соглашению. Я пока отпускаю Вас, придете завра, тогда и поговорим. Я сейчас очень занят, а завтра все обсудим. Возвращайтесь в инженерный корпус и передайте дела новому начальнику.

Перси не терпелось поговорить с друзьями, однако сообщить им о внезапной перемене в своей судьбе он смог лишь вечером.

– Нам придется зайти к тебе, Перси, – предупредил Лоуренсий, – мы все равно не найдем во дворе укромного уголка. Нинисель еще не вернулась, мы можем спокойно поговорить.

Он кратко сообщил друзьям о своем назначении, и они не на шутку встревожились.

– Держи нас в курсе, нам придется собираться у тебя – только здесь мы можем беспрепятственно говорить обо всем. И подумай о союзниках – верные люди тебе сейчас очень пригодятся.

Вошла Нинисель, и друзья тотчас распрощались. Оставшись одни, они сели, обнявшись, и долго молчали. Их объединяло сейчас общее горе, но, кроме того, Перси замечал в глазах жены какую-то особую тайную грусть, но старался не расспрашивать ее ни о чем. В последние дни Нинисель часто просила его не говорить в ее присутствии о Гольмии, и Перси оставалось лишь гадать, как он так жестоко оскорбил ее и что именно сказал.

Ночью ему опять не спалось и снова захотелось выйти во двор, но он помнил свою неудачную прогулку в прошлый раз и решил не искушать судьбу. Однако, кроме драки с Блотоном, он ведь еще подслушал один очень интересный разговор, который не переставал волновать его… Что, если он еще раз прогуляется по коридорам пещеры и услышит что-нибудь проливающее свет на все эти странные обстоятельства? Перси на цыпочках вышел из комнаты и направился в сторону кабинет Монтесумы, поминутно оглядываясь, прислушиваясь и стараясь ступать бесшумно. Он крался, как вор, и приятное возбуждение все сильнее охватывало его. В коридоре было тихо, и таинственный полумрак превращал его опасное, с риском для жизни, приключение в увлекательный сказочный сон.

Услышав шаги, Перси замер. Он плотнее прижался к стене, которая оставалась в тени, и с нетерпением ждал. Минута показалась ему вечностью, прежде чем он увидел человека. Все его деланное спокойствие тотчас исчезло – рядом прошел Гольмий.

К счастью, он был поглощен своими мыслями и ничего вокруг не видел; он остановился в смежном коридоре и, очевидно, кого-то ждал. Действительно, вскоре к Гольмию приблизился незнакомый член племени. Они обменялись краткими фразами, затем каждый из них протянул другому листок бумаги, прочитав, они тщательно подышали на листки и спрятали их; Перси следил за ними, затаив дыхание: Гольмий вышел из пещеры, а его союзник вернулся туда же, откуда пришел. Небрежно сложенный пополам листок выпал из кармана у Гольмия, но он этого даже не заметил.

Едва шаги смолкли вдали. Перси вышел из своего укрытия, поднял листок и поспешно развернул его, но его ожидало разочарование – листок был совершенно чистым. Перси, однако, спрятал его в карман и незаметно вернулся к себе в комнату.

***

В пещере-норе тускло горел свет. Гольмий сидел на полу, поджав ноги, а Элизабет лежала на ковре. Едва слышно, дрожащим от слез голосом, она говорила:

– Понимаешь, у нас будет ребенок.

– Вижу, – Гольмий отвернулся. – Я тебя предупреждал.

Элизабет украдкой смахнула слезу.

– Гольмий, пожалуйста, позволь мне оставить этого ребенка. Я бы могла поселить его здесь.

– Ты с ума сошла! Он нас выдаст, и наше укрытие тоже. Кроме того, если ты будешь часто отлучаться, это заметят.

– Я стала бы уходить тихо и незаметно. Потом беременность все равно не скроешь.

– Нет. Избавляйся от ребенка.

– Ты позволишь мне по крайней мере самой решить его судьбу?

– Да, можешь сделать с ним все что годно. Если тебе будет легче от мысли, что он умер от голода в лесу, можешь бросить его там. Можешь утопить его или задушить.

Элизабет громко всхлипнула и изо всех сил вцепилась в платок.

– Гольмий, пожалуйста!

– Хорошо, учитывая твою нежную и ранимую душу, я умолкаю. Ласковые и покорные женщины любят душевный покой. Кстати, а как ты объясняешь свои внезапные исчезновения на целую ночь?

– Никто ни о чем меня не спрашивает. Чуткие и добрые женщины заботятся обо мне, особенно Нинисель.

Взгляд Гольмия сразу стал жестким. Он весь напрягся, и Элизабет с удивлением наблюдала за переменой в его лице. Исчезла самоуверенная развязность, и он хриплым голосом прошептал:

– Нинисель? Она заботится о тебе? До чего же странными бывают встречи! Ты считаешь ее своей подругой?

Элизабет кивнула.

– Да будет так! – наигранно рассмеялся Гольмий.

Следующим утром Перси решил рассказать Монтесуме о своей находке.

– Сэр, прошлой ночью мне не спалось, и я вышел в коридор прогуляться…

Он осекся, вдруг вспомнив о первом подслушанном разговоре, но лицо вождя оставалось бесстрастным, и Перси продолжил:

– Я увидел Гольмия и его союзника.

И Перси подробно пересказал Монтесуме всю ночную сцену.

– Вот тот листок, который я подобрал с пола.

Монтесума задумчиво осмотрел его, поднес к свету, потрогал бумагу.

– Но здесь ничего нет, – возразил он, – на бумаге нет следов царапин.

– Но ведь я отчетливо видел, как они читали текст, – начал Перси, но вождь поднял руку и прервал его.

– Самое вероятное предположение – писали карандашом, ведь мягкий графит не оставляет следов на бумаге. Кроме того, его легко стереть. А при помощи ластика можно составить даже отдельные слова, и потом действительно придется «подышать» на листок, чтобы уничтожить написанное.

Перси стоял как громом пораженный.

– Гениально! Как же я сам до этого не догадался!

– Вам просто не хватает опята, – чуть улыбнулся Монтесума. – Пора приступать к работе, я сейчас объясню Вам, чем нам предстоит заниматься.

Перси не слушал. «Ну, Гольмий, посмотрим, кто кого. Я смогу достойно ответить на вызов. До сих пор мы лишь шутили, но теперь начнем бороться по-настоящему. На моей стороне власть и поддержка вождя, и я наконец тебя уничтожу».

И, уверенный в собственных силах, Перси принялся за работу, не переставая размышлять о великой борьбе, безжалостной и суровой, борьбе до победного конца.