Институт эмоций. Первый семестр

Глава 3

– Так, иди, делай уроки! – строго командует мама.

– Но я же должен знать, как вы решите мою судьбу, – парирует Юсси.

– Брысь, умник! – добавляю я, пряча улыбку, и он, насупившись, уходит к себе.

Главный вопрос на повестке дня с учетом моей новости – перераспределение нашего времени. Все работают, я теперь еще и учиться буду, а Юсси у нас, хоть вполне и самостоятельный, но все равно дома его одного надолго не оставишь. В последний раз он, несмотря на строгий запрет, забрался в папину мастерскую. Пальцы после знакомства с пилорезкой, к счастью, остались целы, а вот наши нервы заметно пострадали!

– И сколько будет длиться обучение? А диплом ты получишь? А из архива тебя будут отпускать?

Вопросы следуют один за другим, и я понимаю, что поторопилась с известием. Надо сначала сходить на вводную лекцию, все подробно узнать, а потом уже принимать решение.

– Так, родители, давайте дождемся вторника. Пока мне просто важно знать, как вам вообще эта идея?

Мама меня обнимает:

– Золотце, ну, конечно, мы тебя поддерживаем!

– И впрямь, сколько можно в бумажки зарываться, – брякает папа.

Я прямо затылком чувствую, как мама делает ему страшные глаза. Папа – добряк, но тактичность – не его конек. Ему, как искусному мастеру, из-под рук которого выходит мебель, пользующаяся огромным спросом, сложно понять, что люди могут посвящать себя труду невидимому, нематериальному, так сказать, и не очень (по его мнению) ценному. Хотя, когда я раздобыла ему рабочий дневник Хедвига Тана, знаменитого краснодеревщика прошлого века, папиному восторгу не было предела. Но осознать, что именно благодаря стараниям архивных работников, он теперь копирует давно забытые узоры, папе сложновато.

Я ухожу, понимая, что родителям нужно обсудить мое внезапное решение. Заглядываю к Юсси и какое-то время стою, прислонившись к дверному косяку, глядя на непослушные вихры на макушке. Внутри меня разрастается нежность и умиление. Неужели этот мальчик, склонившийся над учебниками, совсем недавно лежал в кроватке и гулил, пуская пузыри и щедро раздаривая нам очаровательные беззубые улыбки! Как летит время!

Я подхожу, целую его и склоняюсь над столом:

– Какие тайны мироздания постигаете, молодой человек?

– Вот, – тыкает он ручкой. – Роль приборов и инструментов в изучении мира. Три снимка. Ученый смотрел на Луну невооруженным глазом, в бинокль и в телескоп. Какой вывод мы можем сделать?

– И какой же?

Юсси попирает рукой щеку и выдает:

– Что ученый долго-долго смотрел на Луну…

– Нет, милый, вывод в том, что поверхность Луны гораздо лучше видна, когда человек использует приборы для наблюдения.

– А, – тянет он, – тоже верно! Ты мне почитаешь перед сном?

– А ты уже все написал?

– Ага, – отвечает он, торопливо сгребая все со стола.

– Дай посмотреть.

Юсси распахивает глаза в притворном изумлении и крепко прижимает к себе тетрадки:

– Ты что, не доверяешь ребенку?!

Я не отстаю:

– Ты честно-честно все сделал?

В «гляделках» я всегда выхожу победителем, и он, вздыхая, сдается:

– Ну, ладно, парочку примеров допишу.

За вечер мы не только успеваем почитать, но и обсудить аттракцион, открывшийся в парке, Марику (новую симпатию Юсси) и мое поступление в институт. Факт, что я тоже буду по вечерам делать уроки, его забавляет. И все же, сколько бы удовольствия не приносила мне привычная вечерняя возня, я невольно поглядываю на часы. Уже почти девять, а Ивар еще не вернулся.

Наконец, хлопает входная дверь, я торопливо расцеловываю уворачивающегося Юсси в щеки, нос и уши, и спешу в прихожую. Но все равно успеваю увидеть только широкую спину Ивара, который уже поднимается наверх.

– Привет! – окликаю я. – А ужинать?

– Привет, – отзывается он, не оборачиваясь. – Нет, устал. Пойду, приму душ и лягу.

Так, не остановился. Не поцеловал. С родителями поздороваться не зашел. Юсси обещанный чертеж не принес. Я замираю, тщетно пытаясь унять волнение, а потом все же поднимаюсь следом. Ивар уже раздевается, упорно не оборачиваясь ко мне. Я смотрю, как летит на застеленную кровать пиджак, галстук, сорочка. На мгновение отвлекаюсь от тревожных мыслей, завороженная игрой мускулов на его спине, но потом понимаю, что для аккуратиста-Ивара вот так разбрасывать вещи – еще один тревожный звоночек.

Осторожно приближаюсь и обнимаю его сзади. Ивар замирает, накрывает прохладными ладонями мои руки, а потом решительно высвобождается:

– Золотинка, я пойду в душ, устал неимоверно.

А смотреть так и не смотрит.

– Да в чем дело? – не выдерживаю я, разворачивая его к себе, и ахаю от неожиданности.

Ивар хмурится и торопливо прикрывает рукой распухшую синеющую скулу.

– Господи, это еще что?

Неужели в нашем благословенном городе завелись грабители? Ивар устало вздыхает, понимая, что теперь от откровенного разговора не отвертеться.

– Это пустяки… Решительное неприятие Донатом факта, что ему вновь отказано.

– И ты еще иронизируешь? Надо в полицию идти.

– Не надо никуда идти, – целует меня Ивар, – лучше сделай своему избитому герою примочку, раз уже все открылось.

Содержательную беседу мы продолжаем уже в ванной.

– А ты хотел, чтобы не открылось? Лег бы сегодня спать, отвернувшись? А я бы тогда лежала и думала, что же резко изменилось в наших идеальных отношениях?

Ивар смеется и притягивает меня к себе:

– Вот, значит, как? Прости, сглупил. Не подумал, что в эту хорошенькую головку придут столь нелепые мысли. Просто не хотел, чтобы ты расстраивалась.

– Вот уж не думала, что работа в комитете градостроительства такая опасная! – ворчу я, осторожно прикладывая к щеке Ивара холодное полотенце. – Вам теперь хоть охрану нанимай!

– Да, ну, брось. Доната уже с почестями проводили из города. Что поделаешь, никак бедняга не смирится, что его шикарным пластиковым окнам не суждено украсить наши неприглядные домишки!

Я фыркаю. Красота города – константа, не подлежащая сомнению. Во многом как раз благодаря указу бургомистра о том, что все строения в городе должны быть кирпичными или каменными, а окна и двери – деревянными. Никакого бездушного пластика, никаких хай-тек офисов, никакого асфальта (только тщательно уложенная брусчатка да газоны). Никаких рекламных растяжек и билбордов, за которыми не было бы видно ажурных кованых фонарей и лепнины на старинных фасадах. Фабрики вынесены за черту города и оснащены новейшими очищающими фильтрами.

Но заезжие дельцы все не оставляют попыток навязать городу свои стандарты. Донат оказался особенно хватким. Надеюсь, что в последний раз! Ивар кратко пересказывает мне их разговор. Я понимаю, что он сглаживает острые моменты, но все же успокаиваюсь. Да и синяк не такой страшный, как подумалось в начале. Главное, зубы целы!

– Целоваться точно не помешает! – смеется Ивар и тут же подкрепляет свои слова действием.

Чуть позже я решаюсь рассказать ему о встрече с профессором и его предложении. И сразу понимаю, что Ивар не в восторге от услышанного.

– И что ты решила?

– Ну, я бы очень хотела пойти учиться! – осторожно говорю я.

– Эмоции? Объясни мне, ради бога, зачем тебе это? Какое это имеет отношение к твоей текущей работе?

– В принципе, никакого, если не брать во внимание то, что каждый день я сталкиваюсь с растерянными или сердитыми, или взволнованными, или равнодушными людьми, которые обращаются в архив с запросами или сдают дела. Я ведь не только с бумажками вожусь, знаешь ли. Меня-то чаще всего выставляют на передовую! Кому, как не тебе знать?

Ивар морщится. Наше знакомство началось как раз с того, что он принес мне, тогда еще стажеру архива, дела на передачу. И отчитал, когда я перепутала в описи всего две строчки. И хотя в тот же вечер он искупил свою неприветливость букетом роз и приглашением в кафе, но все же не любит вспоминать, что выставил себя в неприглядном свете.

– А ты не хочешь попробовать другие варианты? Что-то более… серьезное?

– Нет, – решительно говорю я, умалчивая, что самым веским аргументом стал факт, что профессор считал мои невидимые смайлики и другой факт, что на меня произвело магическое впечатление умение открывать двери наоборот.

Ивар – человек практичный. Он-то, в принципе, по работе наверняка сталкивается с пространственной разверткой. Город растет, и не всегда есть возможность совместить реальные размеры зданий с тем, что нужно уместить внутри. Так что и двойные лестницы, и переход-каналы, и залы-перевертыши Ивару не в новинку. Но я-то сегодня впервые увидела подобное! И пока еще удивляюсь, как ребенок.

– Ну, ладно!

– Значит, ты не против? – радуюсь я.

– Нет, я не против. Но, честно скажу, и не за.

– Воздержался? – не удерживаюсь я от шпильки.

Ивар сгребает меня в охапку и подминает под себя.

– Воздержался? – рычит он, покрывая поцелуями мои голые плечи, – ну уж, нет! Воздержание – это не про меня, особенно, когда такое соблазнительное создание под боком!

Я, смеясь, отбиваюсь, но недолго. Ивар умеет убеждать. И вечер сумбурного дня заканчивается как нельзя чудеснее!

Глава 4

Понедельник – нелюбимый пасынок недели. Жалоб на него я давно не слышу, это не в правилах горожан, но по умолчанию все стараются быстрее проскочить день-транзит между расслабленными выходными и активными рабочими буднями. Для меня же нынешний понедельник наполнен радостным возбуждением. С утра я первым делом беру отгул на завтра, когда назначен сбор в институте. Вилма ни о чем меня не спрашивает, а я откровенничать не спешу. Домашних уже запутала! Вот схожу завтра на сбор, а потом уже буду откровенничать.

Моя начальница – человек, который умудряется совмещать доброту и строгость. Заявление-то она мне подписывает, но тут же деловито вручает кипу папок из казначейства, хотя на сегодня у меня запланирована опись частного архива (за хорошие, между прочим, деньги). Ничего, ради такого дела можно осилить и двойной объем работы!

С того момента, как в обиход вошли информеры, сохранение частных архивов стало едва ли не самым востребованным в списке услуг, которые мы предоставляем. Никакой необходимости хранить дома паспорта, свидетельства о рождении, дипломы и прочие бумажные свидетельства-вехи жизненного пути. Но и расстаться с ними окончательно люди не в силах: то ли не доверяют современным технологиям, хотя информеры доказывают свою эффективность второе десятилетие, то ли испытывают ностальгию и оставляют себе лазейку, чтобы вернуться к воспоминаниям.

Но сегодня случай особый, потому что мой клиент – Эрвин Руус, человек весьма почтенного возраста и не менее почтенного статуса: академик исторических наук. Всю свою жизнь он прожил в столице, а теперь перебрался к нам вместе с документами, занявшими восемнадцать внушительных коробок.

– Вы не представляете, деточка, каково это пожилому человеку – перестраиваться под резко изменившийся темп жизни, – вещает он, перебирая трясущимися руками ветхие бумаги. – Нет, я понимаю, все эти компьютеры, информеры, нано-технологии значительно упрощают жизнь. Но уходит что-то важное, живое. Вот, знаете, почему я уехал из столицы?

Я молчу, прекрасно понимая, что вопрос риторический. И старик размеренно продолжает свои откровения:

– Я устал от суеты. В любых обстоятельствах мы должны сохранять невозмутимость, это мое стойкое убеждение! Но современный ритм мне не под силу. А здесь, хвала бургомистру, сохранен уют и очарование минувших дней, который каким-то чудесным образом уживается с достижениями прогресса. Идеальное место, чтобы достойно…

Я настораживаюсь. Разговоры стариков о близком дыхании вечности наводят на меня тоску. Но Эрвин заканчивает фразу:

– Чтобы предаться воспоминаниям. Я задумал писать мемуары, но беспорядок в бумагах, а, главное, их количество, ввергает меня в растерянность. Я было упросил внука помочь мне, но он – юноша ветреный. Вчера согласился, а сегодня уже отказывается, ссылаясь на учебу. Вот я и решил обратиться к вам. Вы же поможете мне?

– Конечно, – улыбаюсь я, – вот, смотрите.

На изучение договора у нас уходит куда больше времени, чем я рассчитываю, но Эрвин такой обходительный, такой по-милому беспомощный, что мне очень хочется ему помочь. Мы сердечно прощаемся, довольные друг другом, и напоследок старик приглашает меня в гости.

– В любое удобное время! С внуком познакомлю! Документы редкие покажу, думаю, вам, как жительнице города и профессионалу своего дела, будет интересно на них взглянуть! В архив я их передать не решусь, но, поверьте, все очень-очень увлекательно!

– Обязательно приду! – обещаю я.

Мы обмениваемся номерами, и Эрвин уходит, а я погружаюсь в его долгую жизнь, запечатленную в дневниках, грамотах и письмах.

День пролетает незаметно, и домой я иду, примериваясь. Какие же двери выбрать завтра? Вот эти, ярко-синие, с дверной ручкой в форме приветливо раскрытой ладони? Или эти, нежно-кремовые, с изящной деревянной табличкой, прикрученной шурупами с головками-цветами? А, может, эти, темно-зеленые с цветными витражами?

Странно, как быстро человек привыкает к хорошему! Первые дни после переезда я бродила всюду, распахнув глаза от изумления. Мне казалось, будто я попала на страницы любимых сказок, уж больно миленьким, чистеньким и уютным выглядел город. Потом, робея, стала обживаться в нем, принимая его знаки внимания, как незаслуженные подарки: улыбки цветочниц; мороженое, которыми в кондитерской угощали маленького Юсси; пухлый справочник-афишу со списком предстоящих концертов и праздников, регулярно появляющийся в почтовом ящике.

А потом, довольно быстро, я поверила в то, что нам повезло. Наконец-то повезло, и мы с городом обрели взаимопонимание. Нет, даже не так: он признал наше семейство, как своих, как тех, кому дозволено обрести счастье в его улочках. С тех пор прошло почти четыре года, и я давно уже перестала благодарить судьбу за новый дом. Но все же время от времени, вот, как сегодня, я открываю для себя город заново. Его уют и очарование, его теплую атмосферу, незримое присутствие кого-то большого, ласкового и доброжелательного.

Наконец, я останавливаю свой выбор на дверях продуктового магазинчика в двух шагах от дома. А вдруг у меня ничего не получится, и двери не откроются? Зачем же ради призрачной попытки ехать куда-то далеко? И если кто заметит мою оплошность в попытках открыть дверь неправильно, спишут на рассеянность, а в магазинчик я хожу часто, никого не удивишь.

Если честно, я с трудом преодолеваю соблазн попробовать попасть в институт уже сегодня. Разведать обстановку. Но что-то мне подсказывает, что явка раньше указанного срока будет расценена не в мою пользу. Вздыхаю и прохожу мимо. Весь вечер отвлекаю себя домашними делами и играми с Юсси. Ивар вновь задерживается, но на этот раз он предупредил, что сегодня будут расследовать инцидент с Донатом, придется писать кучу отчетов и объяснительных.

И вот, наконец, наступает волнительный день. В доме тихо, все уже разбежались по делам, поэтому я разрешаю себе запретное удовольствие: нагружаю поднос всякими вкусностями и устраиваюсь на диване в гостиной. Вместо экрана визора – распахнутые окна, за которыми творится осеннее волшебство. На выходных родители по просьбе Юсси посадили во дворе каштан. Какой ребенок устоит от соблазна набить карманы лакированными шариками и слепить из пластилина ежиков, используя колючую кожуру в качестве спинок?

Каштан решили брать не скороспелый, а недельный. И вот уже третий день он тянется в высоту прозрачного осеннего неба, выстреливая новыми ветками. Аккуратно, как робеющая дебютантка на балу, разворачивает листья-веера. Наращивает новые слои коры. А я с детским восторгом наблюдаю за природным волшебством, происходящим на моих глазах. Ну, не совсем природным, конечно. Быстрорастущие деревья выводят в питомнике уже много лет после того, как горожане, следуя указу первого бургомистра о строительстве, чуть не извели под корень лес, окружающий город. Теперь потребности в древесине удовлетворяются за счет экспериментов, которые весьма успешно проводят селекционеры-энтузиасты.

Собственно, в наблюдении за ростом каштана ничего запретного нет. «Запретное удовольствие» – это еда в гостиной, потому что мама неодобрительно относится к перекусам вне стен столовой. Даже если сейчас я тщательно замету следы преступления в виде одиноких крошек на цветочной обивке дивана, мама все равно догадается. Не знаю уж, как ей это удается! Причем дело не в том, что она – великая аккуратистка, просто она любит следовать установленным правилам. В гостиной читают, играют в шахматы и болтают в свое удовольствие. Чай пьют в столовой, ну, или на веранде, если погода позволит. Только так.

Вторая вольность – это количество еды на подносе. Чай в большой кружке, два вида варенья, сливки и сыр, и три кекса вместо одного. Не могу устоять перед маминой выпечкой, правда, подозреваю, что цитрусовый аромат – не следование рецепту, а результат того, что в эти же формочки мама вчера заливала новое мыло. На мгновение мелькает мысль, что мама требует, чтобы мы соблюдали правила, а сама успешно их нарушает (совмещать кухню и мыловарню – не дело, правда же?). Но мама – это мама, с ней не поспоришь, тем более она – мягкий диктатор, с сотней умильных словечек и поцелуев в запасе. Подчиняться ей несложно.

После неспешного завтрака, наполненного эстетическими удовольствиями, я машу заметно подросшему деревцу за окном, уношу поднос на кухню и приступаю к сборам. Сама не понимаю, почему я так волнуюсь. Подумаешь, первый день в незнакомом заведении среди людей, которые наверняка окажутся на пять-семь лет моложе, чем я. Всего делов-то! Я же не за восхищенными взглядами туда иду, а за знаниями.

Так что сборы укладываются всего в полтора часа, а поспешно примеренные и забракованные семнадцать комплектов одежды, разбросанные по комнате, я успею убрать потом, до возвращения Ивара. Останавливаю выбор на узких джинсах, подчеркивающих длину и стройность моих ног, и бежевой водолазке из качественного кашемира, подаренной мне Мартой. Сама бы я такую дорогую вещь купить не осмелилась. Вот так, скромно и стильно! Бусы из золотистого крапчатого авантюрина на шею, кеды с разноцветными шнурками. Очень даже по-студенчески. Про униформу же ничего сказано не было? Несколько мгновений я кручусь перед зеркалом, довольная полученным результатом, а потом…

Не знаю, как это произошло. Может, на расческе случайно переключился режим, когда я переставляла сумку? Но когда я провожу по волосам, они расчерчиваются белыми прядями. Ой-ой, вот блондинкой мне сегодня точно быть не хочется, иначе стереотипных шуток про глупость не избежать! Я отчаянно трясу расческу, но ее заело, и, несмотря на индикатор каштанового, следующий жест добавляет к белым прядям ярко-зеленые. Теперь я похожа на канарейку, поседевшую от ужаса после столкновения с котом! Так, последняя попытка! Зеленые пряди становятся синими с редкими вкраплениями нежно-розового.

Так, отставить панику! В принципе, и ничего так смотрится. Гармонирует с нарядом, особенно если заменить авантюрин на подвеску с розовым кварцем. Я в камнях не разбираюсь и в их целительные и магические свойства не верю, но со времен прежней маминой деятельности у меня осталась полная шкатулка самых разных украшений, на некоторых из которых еще даже не сняты записки с характеристиками. Время от времени я надеваю что-то новенькое, чтобы сделать маме приятное, да и для завершенности облика бусы не помешают.

Розовый кварц, если верить записке, улучшает настроение и взаимопонимание, нивелирует конфликты. Отлично! Правда, его еще считают камнем иллюзий, а для учебы мне нужна ясная голова. Ну, да ладно.

Ясная голова, усмехаюсь я, рассматривая себя в зеркало. А у меня – разноцветная. И сотрудники в архиве, и подружки давно привыкли к моим экспериментам с волосами. Только вот сейчас не хочется мне появляться на занятиях в подобном виде. Надо же присмотреться к народу, а не сражать сразу наповал своим неповторимым стилем. Чертова расческа, как не вовремя ее заело!

И тут я спохватываюсь, что время подходит. Хватаю сумку, добегаю до магазинчика. Оглядываюсь. Улица пустынна, значит, никто не помешает. Делаю глубокий вдох, толкаю дверь, которую нужно открывать к себе и шагаю в светлое просторное фойе. Получилось!

Глава 5

У меня даже есть в запасе десять минут, чтобы разобраться, куда идти. Вот только, подозреваю, это время я потрачу на то, чтобы справиться с неуместным волнением и непривычной робостью. Будем надеяться, что обучение здесь и впрямь окажется продуктивным, и я научусь справляться с эмоциями.

На самом деле, все просто. За время работы я привыкла, что приходят ко мне: курьеры, клерки, доверенные лица известных персон, чиновники, историки, преподаватели. А я с ловкостью опытного фокусника выдаю им запрашиваемые документы. Ну, или не выдаю, тут уж как сложатся обстоятельства. Вне работы почетная обязанность узнавать, спрашивать, требовать и просить возложена на Ивара, чем я с благодарностью пользуюсь. Когда, например, мы ездили в столицу, все, что мне было нужно делать – всего лишь держаться за его сильную руку. Но это же нормально, что вопросы с такси, бронью в гостинице и счетом в ресторане решает мужчина, так ведь? В отличие от восточной федерации в наших местах феминистские веяния так и не прижились.

Ну, разве что в гимназии у Юсси мне иногда приходится вжиться в роль взрослого и самостоятельного человека, которому нужно решить важные вопросы. Но это бывает не так часто. Теперь же мне самой нужно куда-то идти и о чем-то спрашивать. И я слегка теряюсь.

– Ваш пропуск, пожалуйста!

Я оборачиваюсь и понимаю, что проскочила стратегически важный для любого учебного заведения пункт. У старушки, сидящей за лакированной конторкой, в наличии все атрибуты классической консьержки: кофта с кружевным воротничком, туго стянутый на затылке пучок седых волос, клубок со спицами на коленях и рыжий кот, вальяжно растянувшийся на ее плече. Ума не приложу, как можно производить впечатление вальяжности, когда одной своей половиной висишь в воздухе, но коту это удается.

Единственное, что выбивается из образа – это внушительная стопка журналов по популярной психологии на краю конторки. Причем, судя по растрепанным страницам и многочисленным пестрым закладкам, журналы не продаются и не распространяются в рекламных целях, а служат консьержке постоянным чтивом! Надо же!

Я осторожными шажками приближаюсь к конторке и улыбаюсь, чувствуя, что улыбка выходит до противного заискивающий:

– Добрый день! Вы что-то сказали про пропуск?

– Сказала, – подтверждает она, игнорируя мое приветствие. – Пропуск покажите, будьте так добры!

– Эээ…

Признаться, что у меня его нет? Меня же выпроводят прочь. Попробовать проскользнуть в коридор? Не будет же она за мной гоняться, в самом-то деле! Или попытаться разжалобить?

– Вы знаете, – осторожно начинаю я, – вообще-то я первый раз и…

– Ясно, – прерывает консьержка, – визитку профессорскую, надеюсь, прихватили?

Я роюсь в сумке и выуживаю слегка измятый кусок картона. Старушка кивает одобрительно:

– Вот сразу бы так! Сейчас налево, вторая дверь тоже слева – там деканат. Подпишете, что скажут. А сбор у вас, новеньких, в пятой аудитории. Это на втором этаже.

– Спасибо вам! – совершенно искренне благодарю я, – Вы мне очень помогли.

– Ну, так, для того я здесь и сижу, – неожиданно добродушно отвечает консьержка. – На будущее, меня пани Магда зовут. Если будут вопросы, я подскажу.

Я еще раз ее благодарю. Кот лениво приоткрывает один глаз, но, видимо, моя персона не производит на него впечатления. Он издает невнятный мявк, и снова погружается в сон.

За все это время мимо нас успевает пробежать с десяток человек, но они на ходу показывают старушке пропуска, и она лишь кивает. Неужели только я оплошала и не успела расспросить профессора о правилах? Я спешу следом, вспоминая, что в компании новую территорию осваивать легче. Так что в деканат мы уже вваливаемся дружной толпой.

– Не все, не все сразу, – звонко кричит девушка в круглых очках, но, увидев, что порядка не дождаться, быстро берет ситуацию под контроль и сует какому-то парню кипу листов. – Так, быстренько передавайте, передавайте. Внимание! Все быстренько читаем, подписываем, сдаем мне. Поднимаемся в пятую аудиторию!

– А оформляться? – спрашивает кто-то.

– Ах, да. Наберите на информере код 061522. Все сделали? Давайте, ребятки, живо. Профессор не любит, когда опаздывают!

Пищат сигналы информеров. Листы расходятся по рукам. Я по привычке внимательно вчитываюсь в текст. «Никогда ничего не подписывай сразу!» – первая заповедь архивариуса. Так, я обязуюсь хранить в тайне все, что происходит в этих стенах, включая не только содержание лекций, но и случайные разговоры, даже если после вводной беседы передумаю здесь учиться. Надо же, какая секретность. Чему же такому тайному нас здесь собираются учить? Интересно, а то, что я вообще рассказала своим про институт, является нарушением? И как об этом узнают?

Подписываю документ, благо по рабочей же привычке у меня всегда с собой есть ручка. И спешу за остальными на второй этаж. В просторной аудитории уже полно народу. Успеваю заметить, что среди новоиспеченных студентов не все – юные, есть и мои ровесники, и люди явно постарше. Меня этот факт почему-то успокаивает.

Выбираю место у окна, в которое льется теплый осенний свет. Но что за окном, посмотреть не успеваю, потому что в аудиторию стремительным шагом входит профессор, и гул голосов мгновенно стихает.

– Приветствую вас, друзья мои! Для начала позвольте поблагодарить вас за то, что вы здесь! Знаю-знаю, у вас, наверняка, есть вопросы, и я готов на них ответить. Для начала же…

Договорить он не успевает, так как в аудиторию стремительно врывается запыхавшаяся девушка в легком синем плаще и испуганно замирает.

– Ой, простите. Здравствуйте и…

– Прощайте! – подсказывает кто-то из толпы.

Летят смешки, девушка растерянно отступает, но профессор машет ей рукой, проходите, мол. Обрадованная, она обводит аудиторию взглядом и направляется ко мне. Вот мне всегда интересно, по какому принципу люди выбирают себе соседей по парте? Я подвигаюсь, внутренне слегка досадуя, что заполучила в соседки недотепу. Как известно, молодежь с легкостью переносит отношение с человека на его ближайшее окружение.

– Для начала же, – невозмутимо продолжает профессор, – мы запомним, что опоздания в наших стенах не приветствуются. Как и насмешки над коллегами, попавшими в затруднительную ситуацию. Вам, друзья мои, в процессе обучения предстоит освоить и пропустить сквозь себя разнообразнейшую гамму эмоций. Так что, поберегите свои и чужие душевные ресурсы для более важных целей.

Профессор исполнен радушия, но парень, бросивший реплику, стыдливо опускает голову. Ага, дошло. Девчонка, тем временем, скидывает плащ, устраивается рядом со мной, достает блокнот и ручку. Все это проделывает удивительно изящно и бесшумно, и мое мнение о ней стремительно меняется. Теперь я готова поверить, что ее опоздание – не более, чем досадная случайность, а не присущая ей безответственность в делах.

– Я что-то пропустила? – шепчет она.

– Нет, – тихо отвечаю я.

Надеюсь, скоро я вспомню ученический навык одновременно слушать преподавателя, конспектировать лекцию, наблюдать за прохожими за окном и болтать с соседом. А пока внимательно слушаю профессора.

– Итак, друзья, с сегодняшнего дня вы стали студентами института эмоций. Почему именно эмоций, спросите вы. Не психологии в целом? Общую теорию вы, конечно, получите, но задумайтесь вот над чем. Как много зависит от того, в каком настроении вы утром встали с кровати? Будете ли вы успешно работать, если вас обидел начальник или рассердил клиент? Вы сидите на лекции и волнуетесь, не зная, чем обернется ваше решение прийти сюда учиться. Эмоции, эмоции окружают нас всюду и диктуют нам свои правила. А наша задача их…

– Победить? – спрашивает кто-то.

– Нет, друг мой. Победа предполагает сражение. Но вы же не будете бороться со своей правой рукой или левым ухом? Эмоции – неотъмлемая часть нашей личности. Не победить, но познать и приручить, научиться ими управлять – вот наша задача. И если вы справитесь, то увидите, как изменитесь вы, ваше окружение и ваш мир.

– К лучшему или худшему? – опять раздается все тот же ироничный голос.

Но профессора, похоже, не сбить подобными репликами. Он улыбается и поправляет очки.

– Для того, чтобы изменить себя и мир к худшему, молодой человек, учиться не надо. Достаточно лишь отпустить на волю все, что внутри вас сдерживается правилами этикета или вашими волевыми усилиями. Вы и не заметите, как быстро скатитесь в пропасть!

– А все, что мы узнаем об эмоциях, поможет нам манипулировать другими людьми?

Я не выдерживаю и поворачиваюсь. Кто же там такой любознательный выискался? Парень с задней парты подмигивает мне. Да, тот еще типаж. В глазах бесенята пляшут. Ничего и никого не боится. Любит показать себя и поспорить с преподавателем. Ходячая проблема, в общем, но без таких личностей – учеба не учеба!

Профессор вздергивает кустистые брови:

– Я, конечно, ждал подобного вопроса, но не так скоро. Вот скажите, вы здесь зачем?

– Я? – насмешливо переспрашивает парень.

– Вы, вы. И, будьте любезны, встаньте!

Парень нарочито лениво поднимается из-за парты. Все головы поворачиваются к нему, но он, похоже, доволен. Прямо-таки купается во внимании.

– Зачем, мне пока непонятно. А вот почему…

– И почему? – живо реагирует профессор.

– Потому что вчера вы остановили меня на улице и вручили свою визитку, настойчиво приглашая прийти.

По аудитории летят смешки. Обычно противостояние преподавателя со студентами происходит позже, занятий через пять-шесть, когда все уже освоились и разобрались, с кем стоит связываться, а кого лучше обойти стороной. То, что профессор – не тот человек, которого можно одолеть в словесном поединке, по-моему, уже очевидно. Но парню, видимо, все равно. Желание продемонстрировать собственную неуязвимость сильнее, чем здравый смысл. Чем не наглядное пособие: эмоции правят миром?

Народ, устраиваясь удобнее, готовится к первой битве. Но в этот момент вновь распахивается дверь.