Лада испугано смотрит вверх. У ивы, которую она обласкала – 2 макушки. Одна потемней, другая светлая. От каждой из них тянутся длинные русые и чернявые ветви.
– Как же так? – Лада испугано садится у корней.
– Мы отжили свое – продолжает жаловаться скрипучий дуэт. – Мы здесь уже слишком долго. Целую вечность.
– Так и что же теперь? – Лада озадачено пересыпает песок из одной ладони в другую и обратно.
– Дай нам свободу! – просит ива на два голоса.
– Да, да, а нам новую жизнь – вторят ей младшие девушки, сплетаясь косами – русыми да чернявыми – Мы для этого были рождены.
– А я? Для чего вам я? – Лада оставляет песок.
– Гори! – говорят ей девушки
– Гори! – говорят ей голоса из ивы.
– Гори – трепещет вся роща. Каждая ива на два голоса, Каждая ива о двух макушках.
– Гори! Гори! Гори!
– Горю! – Кричит Лада, взмывая над рощей.
– Горю! – Кричит Лада, соколом падая вниз.
Роща объята пламенем, огненная птица кружит над ней. Потрескивая горит ивняк. Лопается кора, сохнет, погибает. Гудит ивняк на многое множество дуэтов.
Вот за рекой показалось новое зарево. Уставшая птица не берется тягаться с зарей.
Она садится на песок.
Обгорелые пни вместо раскидистых ветвей. Гарь, да пепел.
Младших девушек и след простыл. Забрала их Макушкина роща. Вживила по парам в горелые пни. Зазеленеет ивняк к весне.
Задумалась о том огненная птица.
– Сколько вас здесь загублено? – кричит она – Сколько еще загубят после?
Нет ответа.
Расправила крылья – каждое перо поток смертоносных углей, и несется ввысь. Так высоко, выше занимающегося дня, выше ускользающей ночи.
Вот под ней и общинные дворы, частокол, светлые избы. Больше не машет крыльями птица. Она сложила их и камнем падает вниз.
Прямо на ненавистную общину.
Пусть горит она, приносящая юные жизни в жертву плакучему дереву!
Звезда.
Когда она тяжело упала, я решил, что могу загадывать желания столько раз сколько захочу.
Возможно, ей пришлось бы падать для этого вновь и вновь.
Она тихо застонала, попыталась сесть в весенней грязи.
– Ты – подделка. – вдруг закричал ей в лицо Первый. Она тихонечко сжалась в продрогший комок у его ног, опасаясь удара. – Ты не настоящая!!!!!!!!!!!!
– Эй, Первый, нам нужно раздобыть немного денег, только и всего… – попытался урезонить его я.
– Ты что, не видишь? – Он взглянул на меня обезумев. – Она ЧЕЛОВЕК!
– Первый, это действительно так. – Я усмехнулся в сторону. – Кем еще она может быть по-твоему?
Он не ответил мне, вместо этого схватил уткнувшуюся в его армейские ботинки жертву за качественно высветленные волосы и рывком поднял ее вверх. Она бы так и весела в десяти сантиметрах от земли, если бы вдруг меня не осенило.
– Первый, мы с тобой тоже люди. – Неуверенно начал я.
– Мы с тобой не имеем отношения к небесному свету. – Без интереса ответил он. – А она – звезда. Или претворяется ей.
Его кулак сжался сильней, скулы свело от ярости. Все его естество сотрясла гневная дрожь. Ее полное тело отозвалось на новый прилив боли тонким пронзительным визгом.
– Как бы там ни было, нам за нее хорошо заплатят. – Мне нужно было что-то сказать – ее сопрано невыносимо резало слух.
– Нам ничего не дадут за фальшивку. – Первый брезгливо отшвырнул обузу на землю. – Таких как она и в нашем убежище по рублю за штуку продают. Ты только подумай! Она выдает себя за Спритнию Брис!!!! Ты вообще видела Спритнию Брис?!
Женщина снова вся сжалась, подобралась, обхватив себя длинными упитанными руками.
– Ты что не слышишь? – Первый наклонился и закричал ей прямо в правое ухо. – Ты видела когда-нибудь настоящую Спритнию Брис? Отвечай!
Женщина умоляюще подняла на него большие синие глаза. Я отметил про себя, что грязные разводы туши на ее круглом лице особенно сильно подчеркивают глубокие морщины.
– Меня зовут Спрития Брис. – Отчетливо и неожиданно уверенно произнесла она.
Первый злобно захохотал.
– Ты сумасшедшая старуха. – Наконец заключил он. – Спритнии Брис шестнадцать лет!!!! И она звезда!
Последние слова он произнес придыханием и с почти благоговейным восторгом.
Лицо женщины исказилось в ошалевшей усмешке. Наконец-то и она поняла. Я хотел было остановить ее от произнесения вслух сего невероятного умозаключения, но опоздал. Она заговорила осипшим голосом:
– Ты действительно считаешь, что человеку свойственно сохранять один возраст на протяжении двадцати лет к ряду?
– Человеку – нет! Но….
– Да, да, знаю – звезде это под силу. – Избавившись от ощущения страха, Спритния принялась нагло перебивать своего обидчика. Первый сурово и свысока взглянул на нее, но позволил продолжить.
– Ты думаешь, что я и мне подобные – небожители, что на нас снизошло особое благословение, что мы купаемся в деньгах и солнечном свете и можем жить вечно! – Ее тон приобрел оттенок горькой иронии. Она снова оказалась перед благодарной публикой, готовой слушать и верить. – Но ты не знаешь, чего стоит этот свет, который мы дарим каждому и без остатка. Это ежедневный, изматывающий труд! Ты наверное, задаешься вопросом – почему же твой труд, не менее тяжелый не находит такого же отклика, не приносит тебе славы, поче…
Первый схватил меня за рукав брезентовой защитной куртки и потащил куда-то за собой, в лес.
Вокруг все стало ослепительно белым, и какая-то невидимая мощь придала ускорения нашим телам.
Мы обрушились на землю. Я кричал, но не слышал собственного крика. Горячий воздух обжигал легкие.
Наши тела лежали на дне смертоносного океана, до тех пор, пока он окончательно не обмелел. Воздух, звуки, ночная тьма вновь сомкнулись вокруг нас.
– Что это было? – Механически спросил я.
– Так умирают настоящие звезды. – Первый показал мне круглую чеку от гранаты. – Жаль, что это было недостаточно… эээ…. глянцево.
– Все потому, что вокруг не оказалось ни одного фотографа. – Криво усмехнулся я.
Недуг.
– Как же нам быть, уважаемый?– Игореша заметно нервничал. – Может ли статься, что мою жену мутит от пепла?
– А что, у вас его так много в доме? – доктор по ту сторону исчерканного стола невозмутимо слепил посетителя бликами своих круглых окуляров. Казалось даже, что он нарочно пускает искры из-под своего форменного засаленного чепца.
– Пепла чрезвычайно много. Если позволите…– Игореша суетливо сунул тонкую кисть правой руки в левый карман топорщившейся на нем опасными углами черной ткани жилетки. И если часть тела его на глазах у терапевта погружалась в карман обтянутая желтоватой восковой кожей, то снова явленая на свет она была испачканной и серой. Пальцы посетителя судорожно сведенные в кулак разжались прямо у доктора под носом. – Вот.