Глава 11. Поиск
Поезд от Смоленска до Москвы ехал четыре долгих часа. Страхов сидел у окна, откинувшись на спинку кресла и закинув ногу на ногу, а рядом с ним сидела пухлая девочка с беспорядочно вьющимися волосами и держала перед собой толстую старую книгу в твердом переплете, на синей обложке которой было золотым цветом напечатано «Иван Бунин». Он медленно водила взглядом по серым страницам, плотно забитым мелкими черными буквами, и иногда, пробежав глазами по тексту, быстро переворачивала лист. Страхов осторожно заглянул в книгу и понял, что она пропускала пейзажные зарисовки, которые, по всей видимости, приводили ее в негодование или, по крайней мере, навевали скуку.
«От чего читатель скучно пролистывает картины природы, с любовью написанные автором? – вспоминал он слова профессора, – Неужели не греет его сердце мягкое весеннее солнце, спрятанное за пушистыми дождевыми облаками? Разве не радует его глаз желтое свечение белых облаков и далекая ткань светло-синего неба? Неужели не считает он мелькающие елки и сосны, гордо стоящие у железной дороги, закрывающие собой широкие просторные поля? Разве не хочется ему дышать прохладным свежим лесным воздухом, вдыхать бодрящий аромат зелени и воды? Разве не любит он смотреть сквозь окно поезда на бегущую землю, сверкающую желтовато-зеленой травой? Да, пожалуй, описание природы плохи тем, что они всего лишь описания».
Поезд прибыл на пятую платформу Белорусского вокзала. Страхов, проталкиваясь сквозь толпу идущих в разные стороны людей, прошел по вымощенной каменной плиткой дороге к центральному входу и взял такси, чтобы приехать в аэропорт. Рейс отложили на полчаса, и, когда он сел в самолет, было уже два часа дня.
Когда самолет набрал нужную высоту, Страхов поднял шторку иллюминатора и посмотрел на небо. Они летели прямо над облаками, которые висели плотным слоем и напоминали хлопья снега, покрывшие зимний город. Своим металлическим крылом самолет легко разрезал перья пушистых одиноких облаков. Небо голубое, насквозь светящееся, раскаленное до прозрачности, простиралось от края до края. Вдруг небесный свет сменился сероватой белизной. Самолёт влетел в сгусток облаков, и его начало трясти.
Пассажиры в салоне начали тревожно осматривать друга на друга и заглядывать в иллюминаторы, стараясь понять, стоит ли поднимать панику. Стюардесса, поправив красный атласный платочек на шее, легкой походкой прошла по узкому коридору, сладким голосом произнося успокаивающие речи. Когда самолет вышел из зоны турбулентности, пассажиры выдохнули и расслабленно раскинулись в своих креслах, а стюардесса, сняв с лица рабочую улыбку, спряталась за шторками у кабины пилота.
Когда самолет, прогремев колесами, опустился на землю, и большой автобус, битком набитый пассажирами, подъехал к стеклянным дверям здания аэропорта, Страхов сел в арендованную на сутки машину и отправился в Лермонтово.
Он проехал через пыльный, перегруженный машинами и людьми душный город и выехал на широкое асфальтированное шоссе, ведущее к курортным городкам. Страхов ехал и не мог насытится чувством единения с природой, он любил буйство красок весной на склоне дня. На западе теплое жёлтое закатное солнце блестело ослепительно. Небо вокруг небо залилось светло-оранжевой краской. Вверх тянулись тонкие косые перьевые облака нежно розового цвета. Прозрачно голубое небо востока мягко обнимало засыпающий город. Свежий вечерний ветер несмело шевелил молодые листья зазеленевших деревьев.
Навигатор показал, что можно сократить путь, если проехать через небольшой поселок, и Страхов свернул на гравийную дорогу. В течение получаса он пытался найти нужный путь, следуя указаниям навигатора, постоянно перестраивающего маршрут, наконец, в четвертый раз проехав мимо одноэтажного здания сельской школы, он вышел из машины около огражденного парка и осмотрелся.
С одной стороны поселок обнимали испещренные солнечным светом шелковые сопки, неровными зубцами торчащие из-за покрытых красной черепицей крыш жилых домиков. С другой стороны огромным кругом желтели старые пшеничные поля, а у самой линии горизонта, где земля переходит в небо, прозрачно белела туманно синяя кромка леса. В теплом весеннем воздухе стоял острый, терпкий запах хвои, перемешивающийся со сладким ароматом тающих на земле красных ягод боярышника. Он прошел вглубь парка по ухабистой темно-красной тропинке, осененной громадными сводами лесной зелени, вышел к озерцу и замер. Солнечные лучи мерцали на гладкой зеркальной поверхности воды. Когда редкий ветерок гнал легкую волну, мелкие искры солнца резво прыгали по расходящимся кругам.
Он простоял там немного, жадно глотая свежий воздух, затем вернулся в машину и, спросив у местного жителя дорогу, выехал в нужную сторону к серпантину.
Извилистая дорога постепенно убегала вверх. Утопающие в зелени красные треугольные знаки на белой тонкой ножке, предупреждающие водителей о крутом повороте, часто стояли на краю дороги. По левую сторону возвышалась гора. Её серые голые выступы розовели в лучах закатного солнца. Каменная поверхность местами принимала причудливые формы: диагональные полосы чёрного, серого, коричневого и желтого цвета чередовались между собой, напоминая разрезанный слоеный торт. Растущие на горе деревья пылали золотисто – зелеными кострами.
По правую сторону серпантина пестрел глубокий круглый овраг.
Через полчаса он добрался до Лермонтово и нашел нужный адрес. Каменный забор обвивали ветки винограда с зазеленевшими резными листьями. Калитка была не заперта, от нее к дому вела заасфальтированная ровная дорожка, по краям выложенная камнями. Вдоль забора с внутренней стороны росли невысокие треугольные туи и выстриженный ровным полукругом самшит. На высоком залитом бетоном крыльце двухэтажного особняка из красного кирпича сидела рыжая пушистая кошка, которую сосали четверо крохотных котят, плотно уткнувшись носами в ее живот и оттопырив хвосты вверх. Кошка медленно и устало моргала, шипела, когда какой-то из котят начинал ее кусать, и заботливо вылизывала холки своих детей. Из открытого окна на втором этаже доносился раскатистый гогот.
Страхов зашел в дом и сразу почувствовал дурной запах немытой обуви, сваленной горкой у порога. По его подсчетам в доме должно было находиться около двадцати человек. Страхов поднялся по винтовой лестнице на второй этаж и зашел на веранду. Там, за большим дубовым столом, на котором стояли кастрюли с жаренным мясом и запеченной в фольге картошкой, между молодыми людьми разгорелся спор на странную тему. Все были так поглощены разворачивающимися событиями, что не обратили ни малейшего внимания на вошедшего в дом незнакомого человека. Они спорили о сущих пустяках с таким видом, будто от их результата их спора зависела жизнь всего человечества. И, несомненно, в этой компании они друг другу казались серьезными, умными людьми, не бездельниками и пустомелями, а даровитыми представителями своего поколения, являясь при этом случайно оказавшимися рядом чужими людьми, искренне и всецело безразличными друг к другу и вступающими в разговор только для чествования собственного тщеславия.
Страхов подошел к крупному коренастому парню, единственному человеку из компании, на котором была белоснежная рубашка вместо футболки.
– Здравствуйте, – сказал он, одной рукой показывая удостоверение, – Юрий – это, я полагаю, вы?
– Я.
– Владимир Измайлов с вами сюда приезжал?
– Кто? – несколько рассеянно переспросил молодой человек и почесал затылок, будто стараясь припомнить имя, – Ах, Вова! Нет, он так и не приехал к самолету. Отменил в последний момент. Сказал, что у него другие планы появились.
– А какие планы, не сказал? – спросил Страхов и впился взглядом в мужчину.
– Нет, – покачал головой тот, – Что-то случилось? – равнодушно, то ли из вежливости, то ли из праздного любопытства спросил он.
– Уже неделю найти не можем его, – ответил Страхов, сверкнув глазами.
– Странно, – растерянно пробормотал мужчина, оглядываясь по сторонам, словно рассчитывая найти пропавшего около себя, – Странно, – повторил он снова, – Даже не знаю, чем могу помочь, – наигранно сказал он и развел руками.
– Уже помог. Спасибо. Приятного отдыха, – сказал Страхов и поспешил быстрее убраться из этого дома, ему казалось, что каждая минута, проведенная в нем, понемногу крадет способность человека к здравомыслию.
Он вышел к морю. Море почернело и разбушевалось. Синяя вода шумной волной облизывала серый каменистый берег и мутно-белой пеной скатывалась обратно вглубь моря. Ледяной ветер поднимал высоко в небо, отделившиеся от моря, прозрачные капли соленой воды и разбрасывал их по вдоль пустого пляжа. Пахло тиной и водорослями, принесенными прибоем с морских глубин. Черные дождевые облака воздушной дорогой выстроились от одного края неба до другого и закрыли собой оранжевый солнечный диск. Вдалеке, у линии горизонта виднелась черная расплывчатая точка. Это был корабль, недавно отплывший от пристани и теперь с трудом пробивающий себе путь. Он поминутно падал с одной крутой волны и тут же карабкался на другую. Его качало из стороны в сторону и подбрасывало.
Страхов постоял несколько минут на берегу, затем опустил руку во взбитую морскую пену и, когда его обрызгало холодной водой, вернулся в машину. Он отправился в Краснодар и пошел на лекцию психолога, афишу выступления которого он увидел по дороге из Лермонтово. Ночь быстро гасила сиреневые и розовые краски минутных сумерек. Страхов доехал по освещенному белым светом фонарей шоссе к зданию Кубанского аграрного университета, в котором проходили лекции.
За столом, поставленным на сцене, в серой хлопковой футболке с седой щетиной на лице сидел худосочный мужчина пятидесяти лет с астигматизмом, поминутно надевавший очки, чтобы прочитать записи, и снимавший их, чтобы пояснить прочитанное аудитории. Лекция походила на комедийное выступление, лектор рассказывал о правилах создания крепкой семьи, поминутно отпуская удачные и не слишком удачные шутки о том, как обычно пары пытаются построить отношения. Сидящие в зале дамы, прослезившиеся от смеха, довольно смотрели на лектора и иногда небрежно записывали озвученные им слова в свои розовые блокноты. Завершив разговор о браке, лектор объявил двадцатиминутный перерыв и попросил всех не задерживаться перед следующей беседой. Страхова пленила живая манера общения и искренность без лукавства, которую он не ожидал увидеть на мероприятиях подобного уровня, и он решил остаться и дослушать до конца. Вторая половина семинара была о том, что интересовало Страхова, об индуизме. Когда все снова собрались в зале, лектор вытащил из лежащего у стола рюкзака толстую книгу в твердом переплете, на обложке которой были изображены воин и его колесничий с кожей синего цвета (Страхов догадался, что это был Кришна), отпил воды из зеленой бутылки, осмотрел зал и, подав знак администраторам, чтобы те закрыли двери, начал лекцию. Он полностью изменил способ подачи материала, и его речь естественным образом приобрела характер назидательный.
– Дхарма, – говорил он, – это свойство самой жизни. Жизнь изменчива, а значит дхарма меняется в зависимости от обстоятельств. Но принципы, на которых основана дхарма, неизменны: любовь, преданность, терпение, справедливость, знание. Если мы представим, что дхарма – это Земля, слоны – это принципы, а черепаха – это сострадание. Но попасть в оковы адхармы, то есть действовать в иллюзиях, в гунах невежества или страсти, очень легко, потому что люди часто путают любовь и привязанность, справедливость и месть, терпение и слабость, преданность и корысть. Что такое привязанность? Это слепая любовь, ради которой человек жертвует всем. Во имя сохранения привязанности человек способен принести вред не только себе, но и всему обществу. Родители часто потакают всем желаниям своих чад, боясь обидеть их, и дети, в конце концов, вырастают тиранами. Справедливость превращается в месть. О действиях человека стоит судить не только по самому поступку, но и по его намерению. Именно в намерениях кроются его мотивы. Дхарма предполагает действие во благо всего человечества, а не во благо одного человека или привилегированной группы людей. Что такое терпение? Это способность человека смиренно ждать необходимого момента для действия. Но большинство воспринимают терпение как слабость или трусость. Что такое преданность? Это способность человека смиренно служить во благо всего общества. Почему становятся преданными именно Бога, а не родителей, учителей и тд? Бог – вечность, истина и любовь в высшем своем проявлении, поэтому он является единственным ориентиром, который ни от кого не зависит и никогда не сбивается с пути. Родители, учителя, правители могут быть предвзяты, ослеплены гордыней и прочее. Но не Бог.
Что такое знание? Здесь мы говорим про знание о природе души. Оно решает все. Вы можете брать за основу любую конфессию и от нее строить свое мировоззрение. Когда у вас будет твёрдое понимание того, что и как происходит в этом мире, все трудности, выпадающие на вашу долю, вы будете преодолевать успешно.
Чем больше говорил лектор, тем больше вопросов появлялось в уме Страхова. Когда он понял, чтобы не успевает все запоминать, то достал книжку и карандаш и стал быстро делать пометки, чтобы после семинара улучить момент и поговорить с лектором наедине. Хотя в зале присутствовало полсотни хорошо знающих лектора человек, он был уверен, что ему, тому, кто впервые видит и слышит его, удастся задать свои вопросы лично.
За окном стемнело, семинар закончился, и все, поблагодарив лектора, стали расходиться, сам же лектор в компании организаторов скрылся за кулисами. Страхов не сдвинулся с места, он спокойно сидел в центре зала, на своем кресле, когда на сцену вышел лектор, чтобы забрать забытую зеленую бутылку.
– Я думал, что все уже разошлись, – улыбаясь, сказал он, глядя на сидевшего в зале Страхова.
– Я жду вас, – торжественно объявил Женя, радуясь успешно осуществленному плану.
– Звучит так, как будто вы из полиции, – рассмеялся лектор и, спустившись со сцены, степенно пошел навстречу Страхову.
– Я адвокат. Это, наверное, проф деформация, – объяснил Женя, поднимаясь с места.
– Итак, что вы хотели узнать? – вежливо спросил лектор, сложив руки на животе и устремив взгляд на Страхова.
– Я здесь, на самом деле, по делу, – неожиданно для самого себя соврал Страхов, внезапно почувствовав необходимость в каком-то весомом рациональном прикрытии, – мой клиент кришнаит, мне нужно лучше понять образ его мыслей.
– Чем я могу вам помочь?
Не встретив сопротивления или негодования в поведении лектора, Страхов успокоился и начал задавать интересующие его вопросы.
– Вы рассказывали, что дхарма может меняться в зависимости от той социальной роли, которую играет человек в разных обстоятельствах. Скажите, что надлежит делать человеку, если его долг как мужа и друга противоречат друг другу?
– Отказаться от результатов своих действий, – быстро и легко нашел ответ лектор, словно его спрашивают об этом каждый день, – Стремление к результатам рождают ожидания. Ожидания рождают иллюзию. Иллюзия рождает недовольство реальностью. Неумение жить в реальности может разрушить личность как таковую. Когда мы не стараемся получить что-то от кого-то для себя, а просто с любовью и ответственностью выполняем свой долг, тогда обстоятельства начинают складываться нам во благо. Кто не привязан к результатам своих действий, кто не радуется, когда побеждает, и не огорчается, когда проигрывает, тот считается мудрым.
– Я совсем не понимаю, как это связано? Почему человеку нельзя рассчитывать на плоды своих трудов?
– Представьте, – начал он, – ученик идет сдавать экзамен, но он хочет получить высокую оценку, а не выполнить свой долг. Что из этого получится? Учитель почувствует неуважение и будет суров. И также учитель. Если он идет вести уроки, но только хочет, чтобы ученики вели себя и учились определённым образом, а исполнение долга его беспокоит мало. Ученики никогда не смогут уважать такого учителя. В каждой сфере жизни человека стремление к результату, минуя исполнение долга, губит человека. Всякая корысть губит человека. Если вы чего-то ждёте от человека, ситуации или места, вы дождетесь, но это вряд ли вам понравится.
– Ваши речи витиеваты, – задумчиво протянул Страхов и продолжил, желая получить четкий ответ, – Как это отвечает на мой вопрос?
– Из-за привязанности к результату человек не может выбрать путь действий. Правда в том, что он не хочет выполнить долг мужа и друга, он хочет быть хорошим, честным в глазах жены и товарища. Если он откажется от этой привязанности, то ему станет понятно, что нужно делать. Возможно, он даже увидит, что в той ситуации, в которой он оказался, нет никакого противоречия.
Страхов достойно выдержал удар по его самолюбию. Он сцепил зубы и согласно кивнул головой.
– И как действовать?
– Нужно чувствовать, что от тебя хочет Бог в этот момент. Связь с ним поможет принимать решения и делать сложный выбор. Но эту связь и этот путь каждый должен пройти сам. Его нельзя списать, подсмотреть или скопировать. Этот путь у каждого свой, и человек сам должен его пройти.
– А что делать, если человек не верит в Бога? Нужно его заставить?
– Не может быть идея выше человека. Может быть, не пришло его время, не та жизнь. Чтобы найти Кайлаш, нужно преодолеть препятствия, которые проверяют, достойны ли мы.
– А если человек хотел бы поверить, но не может без доказательств?
– Сотни лет людям было очевидно, что солнце движется вокруг Земли. Очевидное не всегда равно истине.
– Вам наскучили мои вопросы, – заметил Страхов.
– Эти вопросы и делают жизнь значимой. Они дают нам пространство расти, иначе мы были бы подобно гусенице, для которой нет в этом мире никакой загадки.
– У меня осталось два вопроса, – сказал Страхов.
– Вы можете их задать, – согласно кивнул головой лектор.
– Почему Бог допускает несправедливость?
Лектор, прищурившись, еще раз внимательно оглядел Страхова, как будто пытался понять, какими словами донести свою мысль так, чтобы стоящий перед ним человек их понял. Наконец, после долгой паузы он начал говорить размеренным голосом:
– Есть такое понятие, как судьба. Судьба – это последствия действий всех людей на планете за всё время существования человечества, включая предыдущие жизни. То есть судьба – это карма. И у каждого она своя. В нашей жизни происходят только те события которые мы или допустили, или заслужили.
– И что делать, если у человека тяжелая судьба? Страдать? – с трепетом спросил Страхов и замер.
– Служить Богу.
Страхов опустился в кресло и положил голову на руку, закрыв ладонью половину лица. Лектор присел напротив него, закинув ногу на ногу и сложив руки на животе. Оба думали о том, что только что произошло и сто означали все прозвучавшие слова.
– Ваша работа намного эффективней моей, – с болью в сердце произнес Страхов.
– Почему же ты так решил? – удивился лектор.
– Я борюсь с преступниками, а вы – с типом мышления, – ответил Страхов, затем поднялся и, пожав руку лектору, попрощался с ним.
Страхова чрезвычайно воодушевило учение индуистов, всё с этими знаниями стало так ясно, очевидно и даже Гегель теперь, казалось, писал о том же. И после долгих раздумий, он убедил себя, что принимает Бога, соглашается с ним, и, довольный существованием высшего разума, сел в самолет, направляющийся в Москву.
Глава 12. Два брата
Самолет приземлился в 4 утра, и к восьми Страхов уже был на пороге своего дома. Он хотел поскорее переодеться и поехать в центр, чтобы завершить все дела, которые пришлось отложить ради поездки в Краснодар. День обещал быть ужасным.
– Ты серьезно занялся этим вопросом, – едва очнувшись ото сна, шепотом произнесла Наташа, когда выслушала рассказ Страхова о поездке, и добавила осторожно, – Мы никогда не говорили о вере.
– Я сам не ожидал от себя такого, – пожал плечами Страхов, пытаясь найти свежий костюм в гардеробе.
Наташа встала с постели, подошла к Страхову и вынула из шкафа выглаженную рубашку и брюки. Затем, заглянув в лицо жениху, тихо спросила:
– Почему ты это делаешь?
Страхов, отложив новые вещи, взял Наташины нежные руки в свои и, опустив голову, прижался лбом к ее лбу.
– Я пока не могу тебе сказать, – вполголоса проговорил он, – Все слишком бессвязно в голове. Когда в библиотеку привозят новые книги, старые книги снимают с полок с полок и оставляют на полу, а потом заново выстраивают порядок. Сейчас все, что я знал, лежит на полу, я пытаюсь выстроить что-то новое.
По плечами и рукам Наташи пробежали мурашки, она поцеловала Страхова в губы и, отпустив руки, вернулась в постель.
– Что говорит твой психотерапевт? – спросила она, устраиваясь под одеялом.
Страхов отвернулся и промолчал.
– Ты не говоришь с ним о Боге, – догадалась Наташа.
Женя отрицательно покачал головой.
– Мне кажется, это связано с твоим отцом, – предположила она.
– Почему ты так решила? – вытянувшись, как струна, резко спросил Страхов.
– Бог – наш первый отец, – говорила Наташа, сидя на постели и глядя в окно, – Очень трудно ему доверять, если были проблемные отношения с биологическим отцом.
Страхов вопросительно посмотрел на невесту. Наташа смутилась и, пожав плечами, добавила:
– Так говорят.
Ей на секунду стало совестно за свои безрассудные неразумные слова, и она кинула осторожный взгляд на Женю, проверяя его реакцию. Он, тихий и задумчивый, стоял, сморщив лоб и насупив брови, бессмысленно перелистывая белые страницы нового постановления. Его взгляд выражал тот особый вид мучений, который преследует ищущего человека, который чувствует, что ответ прямо перед ним, но не может его найти.
Убедившись в том, что опрометчивые слова его не взволновали, она погрузилась в размышления. «От чего мне стало так тревожно?» – спрашивала она себя. Но ответ не приходил, только волнительное и странное чувство рождалось в груди от разговоров о Боге. Когда Женя ушел в душ, она вышла из спальни и подошла к полке с книгами. Пробежав тонкими изящными пальчиками по корешкам книг, она вынула «Воскресение», вернулась в кровать, открыла роман на случайной странице и стала читать.
– Мы и правда никогда об этом не говорили, – сказал Страхов, высушивая мокрые волосы полотенцем.
Наташа испуганно вздрогнула от внезапного возвращения Жени в комнату.
– Ты читаешь «Воскресение»? – удивленно спросил, заметив книгу в руках Наташи.
– Руки сами взяли, – не отрываясь от чтения, пояснила она.
Страхов сел на кровать рядом с невестой и с замиранием сердца чуть слышно спросил:
– Ты думаешь, он есть?
Наташа встрепенулась, отложила книгу в сторону и стала отвечать дрожащим голосом:
– Я не знаю. У меня никогда не было необходимости серьезно об этом думать. Вся моя жизнь такая понятная, в ней не было место для этих размышлений. Логика, этика и литература – это все, на что я опиралась. Но я точно знаю, что не только от нас одних зависят результаты наших действий и наше будущее. На земле так много людей, и каждый миг то, что они делают, влияет на нас…
– Аннушка уже разлила масло.
– Да, именно. И мы не можем знать, кто, как и когда повлияет на нашу жизнь, но это произойдет.
Они просидели в тишине несколько мгновений, прежде чем услышали шорох за стенкой и почувствовали аромат ванильно-цветочных духов. Страхов глубоко вздохнул и, встав с постели, продолжил собираться. Наташа поднялась с кровати и, уложив в сумку тетради, пошла на кухню, чтобы приготовить завтрак. Она накрыла на стол и заставила Лену и Женю за него сесть, хотя оба пытались отнекиваться.
Когда завтрак был съеден, Наташа осталась наводить порядок на кухне, а Страхов ушел в зал, чтобы позвонить главному врачу и предупредить о своем скором приезде. Лена, уже стоявшая в дверях и собиравшаяся уходить, решила задержаться, когда увидела брошюру со вчерашней лекции Страхова. Она сняла туфли и непринужденно, делая вид, что забыла что-то нужное на стеллаже в зале, подошла к Страхову.
– О, а я знаю этого лектора, – воскликнула она и пренебрежительно добавила, – Он слишком категоричный. Я не люблю категоричных людей.
Страхов вспыхнул.
– А что для тебя категоричность?
– То же, что и для всех, – отмахнулась Лена, моментально пожалев о том, что вступила в диалог.
– А именно? – настаивал Страхов.
Лена нахмурилась, подбирая слова, отвернулась и, желая придать свои действиям непринужденности, стала разглядывать стеллаж. На несколько секунд лицо ее погрустнело, и кончик носа машинально задергался от испуга. Она прошлась по залу и вдруг просияла:
– Радикальное принятие одной точки зрения и отвержение другой.
Страхов рассмеялся и насмешливым тоном спросил?
– Пытаешься мыслить вне Аристотелевой логики?
– Не понимаю, о чем ты, – оскорбленно заявила Лена.
Страхова раззадорила неумелая попытка провести спор, и он, ощущая скорую победу и не скрывал ликования, продолжил:
– Аристотель вывел три закона логики. И первый из них – закон исключенного третьего, то есть суждение либо верное, либо нет, третьего не дано.
– В общем, да, – не думая, сказала Лена и быстрым шагом вернулась в коридор.
Страхов усмехнулся и покачал головой.
– Что с тобой? – напряженно спросила она, выглядывая из-за дверок шкафа, в котором хранились верхние вещи, головные уборы и женские сумочки.
– Нахожу забавным то, что ты категорично не принимаешь категоричность, – громко и медленно проговорил Женя, чтобы Лена с первого раза его услышала.
– Нет, – моментально возразила она, – это не так. Просто я не могу слушать людей, которые считают, что жить надо только так, как они говорят.
– Это и есть категоричность. Ты пытаешься выйти из логики Аристотеля, но другой логикой ты не владеешь.
Лена резким движением подскочила к Страхову и остановилась прямо перед креслом, на котором он сидел. Лицо у нее было буро-красным, глаза наполнились слезами злобной обиды, а нижняя губа поминутно прижималась к верхней.
– Я могу быть не согласна с твоим образом мыслей, – гордо заявила она, – но я тебе не буду говорить, что ты живешь не так, как надо.
– И вот ты живешь в рамках Аристотелевской логики, – спокойно пояснил Страхов, уже потерявший интерес к разговору и мало заботящийся о том, как его слова влияют на девушку.
Лена вопросительно развела руками, требуя объяснений.
– Ты ведь не стала бы жить так, как я, – сказал Женя и, получив подтверждение, лениво продолжил, – значит, ты не принимаешь мой взгляд на мир, ты говоришь ему «нет». Ты путаешь категоричность с осуждением.
– Это не так, – пылко бросила Лена и надулась.
– Да что ты? – передразнил ее Страхов, – Ты так нервничаешь, когда у кого-то четкая система ценностей и суждений, которые не совпадают с твоими, потому что тебе кажется, что они запрещают лично тебе что-то, ограничивают твою свободу. Они всего лишь говорят, что если совершать такие действия, то будут вот такие последствия. Может, тебе нравятся эти последствия.
– С чего они решили, что у меня будут такие же последствия? – размахивая руками и шурша блузкой, прокричала Лена.
– Статистика, – сухо и утомленно ответил Страхов.
– Это еще ничего не доказывает! – почти в ярости прокричала она.
– Вот видишь, ты злишься. Если они правы, то ты никогда не станешь счастливой, действуя так, как ты сейчас действуешь. Если бы они с такой же твердостью защищали ту точку зрения, которую разделяешь ты, тебя бы не тревожили их слова.
Страхов встал с кресла, только уважение к Наташе не позволяло ему на полуслове прервать спор, потому что это высказало бы больше презрения к Лене, чем продолжение трудного и бессмысленного диалога. Он надеялся, что так Лена поймет его намерение прекратить разговор, но она не унималась.
– Никто не может сказать, как мне быть счастливой, даже статистика и какие-то странные данные, собранные неизвестно кем.
– Если так, то почему ты из-за этого переживаешь?
– Ты меня не понимаешь, – разочарованно прошептала Лена и снова собралась уходить.
– Конечно, как скажешь, – облегченно вздохнул Страхов.
– Как ты можешь быть адвокатом, когда ты отвергаешь плюрализм? – возмущенно прокричала Лена, стоя в дверях.
– Во-первых, это вещи не связанные. Во-вторых, я поддерживаю диалектику Гегеля. А плюрализм легко может превратиться в кашу и вседозволенность, отсутствие любого системного представления о жизни. И вот подобных людей, нестабильных, зависимых от направления мысли в обществе, больше среди моих клиентов, чем тех, кто просто категоричен.
Страхов отвечал так холодно и спокойно, что сам был удивлен собственной реакцией ни чуть не меньше, чем Лена, прежде такие слова непременно разозлили бы его, а сейчас ему был безразличен ход беседы. Лена же ничего не поняла из сказанных им общих фраз и решила, что он снова прикрывается дежурными терминами, чтобы поскорее уйти от проблемы. Она забрала свою сумки из шкафа, застегнула туфли на высокой платформе и пошла вниз, вновь ощущая себя непонятой и ненужной, представляя, как сейчас она будет рассказывать Олегу всё то, что сейчас произошло, и как они вместе посмеются над странным поведением Жени и, конечно, она уже видела перед собой этот ласковый жалеющий взгляд мужчины, который ее понимает.
Страхов же, закрыв за Леной дверь на ключ, зашел в комнату, где Наташа, разложив перед собой старые тетради с записями, выбирала подходящий материал к занятиям.
– Ты знаешь, в чем заключается диалектика Гегеля? – спросил ее Женя.
– Имея два противоположных суждения, нужно выяснить не является ли что-то третье их общей истинной, – рефлекторно ответила Наташа, даже не повернув голову в сторону Страхова, – Всякое новое знание не исключает предыдущее, а включает его в себя в качестве частного случая.
Губы Страхова растянулись в улыбке удовольствия, он жадно оглядел невесту и спросил, протягивая ей телефон с обложкой сериала:
– Посмотрим вечером?
– Это? – нахмурив брови, переспросила она, – Нет.
– Все девочки его сейчас смотрят, – растерянно пробормотал Страхов, убирая телефон в карман.
Наташа повернулась к нему и нравоучительным тоном заявила:
– Все эти фильмы про мальчишей-плохишей, к которым приходит настоящая любовь в виде гордой, но терпеливой и искренней девочки и меняет их до неузнаваемости, созданы точно не для меня.
На губах Страхова заиграла хитрая улыбка, и он воскликнул, вступая в начатую Наташей игру:
– А! Для тебя те, где до всего этого мальчиш-плохиш должен убить топором старуху-процентщицу?
– Ах вот ты как?! – рассмеялась Наташа и просила в него подушкой, – Это грубое, преднамеренное перевирание классики!
– Или он на дуэли убьёт соперника, а потом загонит лошадь до смерти, чтобы догнать любимую? – не унимался Страхов.