По приглашению в кабинете возникла фигура мужчины, возраста около двадцати семи лет. Под плащом был виден классический деловой костюм черного цвета, белоснежная рубашка и галстук. Все это выглядело очень дорого, впрочем, как и сам Павел – ухоженное, идеально чистое лицо, гладко причесанные волосы, расправленные широкие плечи, прямая осанка. Как я узнал в последствии, он уже пять лет был первым помощником Петра Алексеевича с далеко идущими претензиями на более высокое положение, и хотя его родителей никто не видел, говорили, что они имели большое влияние.

– Ну-с, – продолжил Трубецкой свой разговор с Павлом, – что там с нашими гостями?

– Заседание почти закончилось, – отвечал помощник, – гости кажутся довольными, но комитет огорчен вашим отсутствием, – голос его был не в меру громок, в речи чувствовались сдержанность и уважение не только к собеседнику, но, в большей степени, к самому себе, – Я заверил их, что ваше нахождение там не повлияло бы ни на один параграф договора. Тем более, вы и создали этот договор.

– Молодец, Павел, – слова эти мой друг сопроводил одобрительным кивком головы, – Так договор подписан, как я и говорил?

– Да, вы точно все предвидели.

Разговор был закончен, но Павел стоял в кабинете и чего-то ждал…

– Что-то еще? – спросил Трубецкой.

– Комитет требует вашей личной подписи на договоре, а также оригинал договора до сих пор находится в Репозиторе.

– Не беспокойся, Павел. Я спущусь за договором и буду в переговорной через несколько минут.

Мы вышли из кабинета, повернули по коридору направо, прошли около ста метров по прямой и остановились перед ничем. Без всяких прикрас я сообщаю, что коридор в этом месте заканчивался, точнее, обрывался, и дальше следовало свободное падение в открытое небо. Петр Алексеевич открыл дверцу в стене по правой стороне коридора, в плоском шкафчике висели длинные трубки, подсоединяющиеся к одному бутыльку. Все это устройство своим декором и конструкцией очень напоминало кальян, представьте себе мое удивление, когда мой друг взял одну из этих трубок и подул в нее. В бутыльке образовались какие-то пузырьки белого цвета, которые через секунду окрасились в синий, и на месте того самого ничего начала строится воздушная или, лучше сказать, дымовая лестница глубоко вниз, но куда именно она уходила, не представлялось возможным разглядеть – все закрывали облака.

– Я ожидал опознавания через голос, палец или глаз, – в удивлении пробубнил я.

– Согласись, – бодро говорил Трубецкой, – что подделать воздух из моих легких, воспроизвести микрофлору организма представляет намного более сложную задачу, чем записать мой голос, отрезать мне палец или вытащить глаз.

Трубецкой спустился по этой лестнице вниз и скрылся за облаками, а я остался ждать его около хитроумного устройства. Вернулся он через пятнадцать минут с какой-то папкой в руках, я не осмелился спросить, что в ней, а мой друг не считал нужным мне это пояснять. Мы прошли обратно в кабинет, где Петр Алексеевич сделал пару деловых звонков, снова позвал своего помощника, передал ему папку из того хранилища, и целую гору заданий. Как только дела закончились, он пристально посмотрел на меня, закурил трубку и, вальяжно развалившись в своем кресле, предложил мне задавать вопросы. Я , видимо, молчал чрезвычайно долго, и Трубецкой сам начал рассказывать.

–Итак, мой дорогой друг, ты находишься в Небесной канцелярии. Здесь работает около миллиона ангелов всех уровней, сто тридцать восемь хранителей, здесь хранятся дела всех людей, за которых отвечает мой сектор, а также оригиналы и копии договоров с различными существами и другими секторами на нашей планете.

Я махнул головой в знак понимания и, вспоминая героев Библии, спросил:

–А где же архангелы: Михаил, Уриил, Гавриил, Люцифер…?

–Люцифер больше не с нами, – и голова моего собеседника опустилась в низ, скорбя.

–Я сожалею, – сказал я, вдруг испугавшись, что спросил лишнего.

–Какой же ты наивный, мой зеленый друг! – он потянул воздух из трубки и захохотал, выпуская облачный дым изо рта, – Нет никаких семи архангелов. Мы хранители, стоим в иерархии немного выше ангелов, я председатель совета в этом секторе. Всего председателей семь, в соответствии с количеством секторов. Право председательствовать передается по крови, в свои двадцать пять наследник заступает на пост.

– Чем занимается твой сектор? – робко спросил я.

Петр Алексеевич принял деловитый вид, выпрямил спину и с гордостью отвечал:

– Межвидовыми и межпланетными делами. Земля находится под нашей юрисдикцией. Но чаще всего мы имеем дело с существами, занимающими с людьми одну планету.

– А как же человеческие судьбы? – удивился я.

– О нет, – протянул мой собеседник и махнул рукой,– это слишком мелкие задачи. При всем уважении к человечеству. Этим занимаются ангелы не столь квалифицированные. Мы не занимаемся придумыванием сценариев для ваших жизней, этим вообще никто не занимается.

– А что входит в обязанности ангелов?

– О, – снова воскликнул Трубецкой, – они просто записывают за людьми, балансируют поток знаний, следят за постепенным поступлением информации.

– Дело о правах на землю… – в изумлении бормотал я, – на землю с большой буквы?

– Разумеется, – гордился Петр Алексеевич, – Почему ты так удивлен? Ваша наука уже доказала существование множества других планет, галактик и вселенных. Не стоит тебе особенно погружаться в этот вопрос. Со временем человечество будет готово лично принимать участие в подобных переговорах другими видами существ с других планет. Конечно, не все из них приезжают в гости чаю попить. Заключено уже более четырех миллионов договоров, чтобы обезопасить всех, кто живет на этой планете, а также поддерживать баланс во всех вселенных. В Репозиторе, в который мы с тобой ходили, хранятся оригиналы этих договоров. Конечно, делать там тебе совсем нечего, но тебе не должно быть очень обидно за своих соплеменников, на многих планетах существуют подобные развивающиеся существа, находящиеся под присмотром других существ. Сам должен понимать, высшее правление не может допустить к переговорам на межпланетном уровне существ, не способных провести переговоры даже на международном уровне (последнее прозвучало так, словно вместо слова международный должно было стоять “клеточный”).

–Так ты, выходит, бессмертен? – немного поразмыслив, спросил я.

–Нет, – хихикнул Трубецкой, – все мы живем, как и обычные люди. Но есть некоторые заклинания, способные остановить для нас время. На мне, действительно, лежало такое заклятье, потому как я долго, а, если быть точным, шестьсот лет, не мог встретить достойную будущую жену. Но как только родился первый ребенок, заклятье перестало действовать.

–Значит, твое место может занять не только твой сын, но и дочь?

–Разумеется, Кацелиум (высший небесный совет) предпочитает видеть мужчину во главе стола, но нет ни одной причины, по которой стоило бы отвергать кандидатуру женщины. Кроме того, если родится сын, то он по обоюдному желанию с сестрой сможет занять ее место, когда ему исполнится двадцать четыре.

Так же Петр Алексеевич рассказал мне о существовании специальной международной школы для детей таких особенных родителей. Однако решение отправлять в такую школу детей или не отправлять остается за взрослыми, и из семьи Трубецких эту школу заканчивает только Василий. На мой вопрос о том, как ежедневно сотни школьников по всему миру добираются до одной школы и не вызывают подозрений у обывателей, Трубецкой ответил, что вместе с письмом о зачислении приходит мастер, устанавливающий в доме дверь, ведущую к коридорам школы. Система выглядит и работает почти в точности, как у Небесной канцелярии. За все время нашего общения мне удалось выведать еще только один интересный факт – в этой школе все говорят на латыни, чтобы было удобно общаться детям и учителям и чтобы не превозносить один язык над другим.

–А что с твоей кровью?

–В ней серебро, как и у всех, кто призван служить небесам. Оно защищает нас от другой нечисти, которая травится им.

–Удобно.

–Весьма, но только солнечные лучи раздражают, – недовольно фыркнул мой друг и добавил важно, с ноткой тревоги в голосе, – Я давно жду важных гостей, они задерживаются.

– Наверное, транспорт подводит, – растеряно предположил я, пожимая плечами.

– Такой транспорт не опаздывает! – воскликнул Трубецкой, – Это гости с другой планеты, – смеясь и хвастливо мне подмигивая, заявил он.

Мои глаза округлились до размеры десятирублевой монеты, я молчал и ждал дальнейшего рассказа, который обязательно должен был последовать, ведь мой друг нечасто находился в таком воодушевленном состоянии.

Я перескажу вам, мой читатель, все слово в слово, как говорил Петр Алексеевич мне тогда.

Итак, Эдэльна -единственное место во Вселенной, в котором можно сидя дома за чашкой чая наблюдать извержение вулкана, смотреть, как из-под красной раскаленной земли по черным глубоким ямам сбегает, как слезы по морщинам на лице старухи, кипящая густая алая лава, как воздух наполняется дымом и клубнями поднимается все выше и выше над пышущим вулканом, как хлопья серого пепла водят хороводы и, постепенно разлетаясь, осыпаются на землю, как небо, озарившееся оранжевым цветом, мирно висит, слушая грохот трясущейся земли. Такова естественная природа Эдэльны, однако, благодаря высоким способностям инженеров и ученых на планете построено множество участков с умеренным климатом, тропическим и даже арктическим.

Население на этой планете выглядит лишь немного иначе, чем люди, они отличаются только высоким ростом, составляющим в среднем два метра, и оранжевым цветом лица. Их коренное отличие лежало не во внешнем виде, а во внутреннем содержании. Интеллект эдэлийцев в разы превосходил интеллект человеческой расы. Дети интуитивно понимали законы квантовой физики, микробиологию, а на холодильники родители вывешивают написанные ребенком симфонии. Почти каждый эдэлиец знал по 25 языков с разных планет, даже если никогда не путешествовал. На планете не было ни одной тюрьмы, нет необходимости даже в делении на страны и армии. Я спросил у друга, почему и как им удавалось существовать без управления, а получив ответ, поразился (хотя думал, что на сегодняшний день поразить меня еще больше непосильная задача). Он ответил, что вся материальная природа им ясна, а то, что они еще не знают, откроется со временем. Вот что действительно для них важно – это душа. Эдэльна и переводится как "душа". Все они подчиняются законам мироздания, заботятся о чистоте души. Это раса с наивысшими моральными качествами. Материальное тело и материальные блага утратили для них свою ценность. Они обладают двумя могущественными качествами – бескорыстием и доверию к судьбе. Вечность, знания и блаженство – то, на чем строится их мировоззрение. На Эдэльну прилетают множество существ, исповедующих они самые разные учения, и все они находят себе место под солнцем Эдэльны. Во вселенной еще нигде не было такой пестроты религий, такого разнообразия рас и при этом такого гармоничного существования.

Так я был посвящен в величайшую тайну. Сомнения терзали мою душу долгое время, в эту ночь я не мог уснуть. Что если все это глупый спектакль? Зная о моей детской доверчивости, Петр Алексеевич легко мог все это подстроить. Увы! Это была истина. Что же тогда получается, Бог есть на самом деле? Но с тех и до сих пор Трубецкой и его семья ни разу не упомянули при мне Бога и не сказали, что ожидает нас после смерти. Да простит меня любопытный человек, но я не стал спрашивать, ибо боялся услышать какой-нибудь ответ.

Конечно, блестящий ум читателя уже догадался, что причиной ссоры между сестрами Трубецкими были серьезные любовные отношения Евгении и Джека. Однако почему это мешает наследовать престол отца, продолжать служить великому семейному делу не вполне очевидно, поэтому считаю своим долгом внести некоторую ясность в происхождение Дейли. Все три брата имели особенность, природную, можно сказать, чем-то сродни особенности семьи Трубецких, о чем быстро догадалась Ольга благодаря сестринскому любящему сердцу, а также элементарным познаниям в биологии, истории, логическому мышлению, простой наблюдательности и идеальному слуху. Фактически все три брата были мертвы, но их организм после смерти возобновил свою работу, существенно увеличив физические и умственные способности, лишив возможности естественной смерти, так сказать, остановив время, и оставив в ежедневном рационе только кровь (но последний пункт не подтвержден юридически). Термин, которым обозначают вышеперечисленные особенности, – вампир, им я и буду оперировать. Разумеется, никакой речи о союзе создания, служащего для соблюдения естественных законов природы, и создания, одно существование которого противоречит этой самой природе, не могло идти.

Однако, не смею больше занимать вас своей болтовней, пора возвратиться в дом, к сестрам, а именно, в гостиную. Ольга читала, удобно расположившись на диване в то время, как раздался звонок, и Женя спустилась открывать дверь. В гостиную вошел кто-то в черных туфлях, молча остановился в метрах пяти от дивана и Ольги. Из-за краев книги ей было видно лишь обувь гостя, но по твердому, спокойному шагу и недавно произошедшим событиям необходимость угадать человека не вызывала затруднений. Дэниэл три минуты стоял молча, ожидая увидеть хоть какой-то знак приветствия, но Ольга только придвинула книгу ближе к носу, совсем пряча за ней свое лицо.

Если история и знает человека сильного, спокойного и скромного, то это непременно Дэниэл Дэйли. В совсем терпении он победил бы Тихий океан в то время как по нему плыл Магелан, а благородство передалось ему по наследству. После знакомства с Ольгой в душе его поднялись чувства, которые долго спали, и он был слишком стар и мудр, чтобы бегать от них, поэтому на следующее утро он решил ехать в дом к брату только за тем, чтобы ещё увидеть Трубецкую.

– Что ты делаешь? – строго спросил Дэн.

– Читаю, – голосом полным безразличия отвечала Трубецкая.

– Это неправда, – утвердительно и уверенно заявил гость, усаживаясь в кресло около журнального столика, – Если бы ты действительно хотела читать, ты бы поднялась к себе в комнату и закрылась бы там, а не сидела бы здесь, в гостиной, демонстрируя мне свое безразличие.

Речь Дэна была слишком спокойной, размеренной и правильной для нарастающего пожара в голове Ольги. Как раздражает комар, которого слышишь, но не видишь и не можешь поймать, умиротворенность и непоколебимость Дэна раздражали Ольгу. Пытаясь собрать всю свою сдержанность в одно целое, она заговорила все еще через книгу:

– Хочу, чтобы на мое безразличие обратили внимание.

– Я обратил, – коротко заметил нежеланный гость.

– Теперь я могу пойти к себе в комнату и закрыться там.

С этими словами Ольга опустила книгу, бросила острый взгляд своих темных глаз в сторону раздражителя, поднялась и направилась к лестнице наверх.

– Или, – после некоторой паузы продолжил Дэн, – можешь пойти в комнату, переодеться и демонстрировать свое безразличие во время прогулки со мной.

Он смотрел прямо на взбудораженную фигуру Ольги, руки его при этом создали конструкцию треугольника, и подушечки пальцев двух рук поочередно немо стучали друг об друга. Вид у него был умиротворенный, хотя за глубиной голоса слышалось довольство собою и радость от происходящего. Ольга же, предугадав предложение Дэна, до дна души поразила их двоих своим скорым ответом:

– Я быстро соберусь.

– Жду, – улыбнулся Дэниэл.

В то время как Ольга собиралась на свидание, которого желала избежать, а Дэниэл ждал встречи, которую давно представлял себе, младшая Трубецкая без лишних лукавств, с трепетом и нескрываемой радостью поила чаем и кормила разговорами Альберта Дейли.

– Почему физика? – звеня чашками из домашнего сервиза, спросила Юлия, и глаза ее при этом светились восторгом и детским любопытством.

– Это у меня от отца, – Альберт отвечал ей с восторгом, но более сдержанным,– он все время работал в своем кабинете, проводил опыты, а мне давал какую-нибудь книгу из своей библиотеки, чтобы я не мешал ему. Он думал, что я ничего не понимаю, но я запоминал каждое его движение и сейчас смогу повторить все его эксперименты.

– Но Джек говорил, что папа врач, – Юля подняла обе свои тонкие бровки вверх.

– У нас разные отцы, – пояснил Альберт, – У Джека – врач, у Дэна – военный, у меня – ученый.

– Как вы оказались вместе?

– Эдмунд, крестный отец Джека, с Робертом (родным отцом Джека) познакомился очень давно, но о том, кто по своей природе Эдмунд, Роберт не знал до того, как Джеку не исполнилось двадцать восемь лет. Джек и Эдмунд подолгу находились вместе, у них были прекрасные отношения, из чего отец сделал вывод, что Джека уже обратили. В одну из ночей Роберт зашел в комнату сына с ножом. Эдмунд следил за крестником и успел как раз вовремя.

– Шрам на щеке – это его отец сделал, – с ужасом догадалась Юля.

– Да, – рассказывал Дейли, – Джек потерял много крови, был весь в порезах, тогда Эдмунд обратил его и забрал к себе. А отца отдал в дом для душевнобольных.

– А Дэниэл? – жадно расспрашивала девушка, поставив локти на стол и сложив обе щеки на ладони.

Альберт был рад поделиться хоть с кем-то историей своей семьи, кроме того от улыбки Юлии у него возникало непонятное ему приятное жжение в груди.

– Джек и Дэн вместе служили, – продолжал он рассказ, – стали близкими друзьями. Они внешне очень похожи, так что их принимали за братьев. Эдмунду нравился Дэн, он несколько раз предлагал обратить его, но Джек всегда давал отрицательный ответ. Однажды в рукопашном бою Дэна ранили прямо в сердце, тогда Эдмунд и обратил его.

– А как тебя обратили? – аккуратно спросила Юлия, бросая скромный взгляд на собеседника из-под своих пышных ресниц.

– Когда началась вторая мировая война, мой отец погиб при бомбежке, – вспоминал Альберт, – Мы жили тогда во Франции. Дэн воевал на стороне СССР, и в 1945 году он забрал меня из пустого заброшенного и разрушенного дома. Мне было десять лет. Он привез меня к Джеку и Эдмунду. Я рос, зная, что мои названные братья несколько отличаются от людей. Эдмунд обратил меня на мой двадцатый день рождения.

Юлия заметила, что кружка Альберта опустела, быстро полетела к чайнику, налила еще кипятка в чашку, подвинула поближе к гостю тарелку со сладостями и продолжила расспрашивать:

– А где сейчас Эдмунд?

– Надеюсь, далеко от этого места, – сквозь зубы сказал Альберт и сжал кулак так, что стало видно вены на руках.

– Что между вами случилось?

Тут Юлии и самой показалось, что она слишком много спрашивает и уже наверняка перешла все границы приличия, а после такого нетактичного вопроса Альберт и вовсе уйдет, не слова не проронив. Она приготовилась извиняться за свое любопытство, но Дейли опередил ее слова.

– Глаза открылись, – посмеялся он, не собираясь никуда уходить и не держа обиды за череду личных вопросов, – В вашей структуре есть иерархия, в нашей тоже. Эдмунд, скажем так, президент Соединенных Штатов вампиров. Он не лучший их представитель, был ужасным человеком и после смерти не изменился. Он нами манипулировал, пытался сделать из нас личных помощников, давал нам гадкие задания. Мы ушли от него, но он нас не отпустил и не простил. Я бы не хотел, чтобы ты его когда-нибудь увидела.

– Мне жаль, что так вышло, – сочувственно прошептала Юля, – Ты ведь доверял ему.

– Я не испытывал к нему никаких теплых чувств, – честно признался Альберт, – а вот по Джеку это в свое время очень ударило. Но Женя смогла вернуть его прежнее состояние и даже усовершенствовала модель.

– Усовершенствовала! – повторила младшая Трубецкая и расхохоталась, – Ты останешься на ужин сегодня? – успокоившись, спросила она.

– Если ты приглашаешь, останусь с радостью, – улыбнулся Альберт и одним глотком выпил свой чай.

– Я тебя приглашаю, – кокетливо ответила юная красавица.

Солнце мягко припекало оранжевые маленькие цветочки, что росли вопреки всяческим усилиям садовника перед домом Дейли. Скрывая половину лица под огромными черными очками, Дэниэл сидел на скамейке в ожидании. Он разглядывал асфальт, переминал пальцы на руках, закидывал правую ногу на левую, затем наоборот, и так без конца, пока на крыльце дома не образовалась фигура Ольги. Он быстро поднялся, поправил рукава рубашки и подал руку, коротко обозначив:

– Выглядишь чудесно.

– Куда мы едем? – сдерживая энтузиазм, спросила Ольга.

– На пляж.

– Туда, где много людей, – недовольно хмыкнула Трубецкая и села в машину.

– Нет, – смутился Дэн и скоро добавил, видимо, считая не лишними пояснения,– там никого нет.

Когда оба пассажира были пристегнуты, мотор ревел, и маршрут был построен, машина двинулась в выбранном направлении, полная неловкого молчания и напускной важности двух молодых людей.

– Зачем ты пришел на бал? – спустя несколько пересеченных кварталов поинтересовалась Ольга, даже не повернув голову в сторону Дэниэла.

Дейли бросил на нее свой тяжелый взгляд, принял немой посыл и ответил, рассматривая происходящее на дороге, при этом щедро сдобрив интонацию хладнокровием и безразличием:

– Женя попросила оценить, насколько правдоподобно ей удалось отобразить эпоху.

– Оценил? – взбив рукой волосы, спросила Ольга, – По школе от одного до десяти.

– Семь. Но если считать вальс, – Дэниэл улыбнулся, слегка закатив глаза, – то одиннадцать. А какую оценку дашь ты? – спросил Дейли, как бы приглашая вступить в начавшуюся игру.

Эмоциональное состояние Ольги не позволило ей принять приглашение, и от этого ответ ее прозвучал злее ,чем она предполагала:

– Если не считать вальс, то десять.

Снова в машине к двум молодым людям присоединилось неловкое молчание.

– Может, ты хочешь меня спросить о чем-то? – предположил Дэниэл, поворачивая на каменистую дорогу, ведущую прямо к берегу.

– Я и так знаю все о вас. Что ты можешь мне рассказать? – раздраженно произнесла Трубецкая.

К счастью, машина прибыла в пункт назначения, и у Дэниэла появилась пара минут, чтобы придумать, как он будет парировать. Он повернул ключ зажигания, вышел из машины и открыл дверь Ольге, помогая встать с пассажирского кресла. Как только дверь автомобиля открылась, легкий поток свежего бриза прикоснулся к ее лицу, приглашая войти в открытое пространство. Ольга сделала шаг ближе к волнам и встала так, чтобы ветер дул ей в лицо, она заглатывала морской воздух глубоко в легкие, но этого казалось мало, чтобы впитать в себя все, что так великодушно предложила сейчас природа. Дэниэл позволил ей простоять так в тишине около пяти минут, все это время он стоял смирно, не шевелясь, а только смотрел на ее закрытые глаза, украшенные пышными темными ресницами, впитывая свежесть и живость ее лица. Ольга открыла глаза, вернувшись в реальность, сняла надоевшие ей балетки и босиком пошла вдоль берега, взглядом позвав Дэниэла с собой.

– И что же ты знаешь, кроме возможных особенностей моего питания? – улыбаясь, возобновил он прерванный разговор.

Ольга недолго подумала, нахмурив брови и насупив нос, вдруг какая-то мысль, проходившая стройным рядом со всеми остальными ее идеями, невероятно развеселила Трубецкую, и та сейчас же решила поделиться ею со своим спутником. Ольга ловким движением босых ножек опередила Дэниэла, встала перед ним, и, сложив пальцы правой руки пистолетом и приставив ипровизированное оружие к груди Дейли, выпалила, улыбаясь и смеясь:

– Пуф! Серебром в сердце – и ты мертв.

Этот каламбур привел ее в настоящий восторг, она радостно смотрела на Дэниэла и ждала ответной улыбки, но лицо его стало еще более каменным , чем обычно.

– Я тоже знаю, как тебя убить, – прошептал Дэниэл, убирая своей рукой ее руку, становясь еще ближе, слегка наклонившись, он прислонил свой лоб к ее лбу.

– Как? – еле слышно вымолвила растерявшаяся Ольга, не поднимая глаз, но и не отстраняясь.

– Вот так, – шепотом ответил Дэниэл, притянув маленькое тело Ольги к своей груди, так что ее губы оказались в считанных миллиметрах от его.

– Ты быстр, силен, вероятно, стар. Сколько тебе? – прищурившись, спросила Трубецкая.

–Уже достаточно, – многозначительно ответил Дейли.

Ольга начала наугад перечеслять века.

– Двадцатый век? Девятнадцатый? Восемнадцатый?

Дэниэл ухмыльнулся, вздохнул и, подняв глаза к небу, словно вспоминая что-то давно забытое, сказал:

– 1791.

Ольга сочувственно покачала головой и прочитала строки, которые пришли ей на .

– Ужасно стариком быть без седин,

Он равных не находит. За толпою…

– Идет, хоть с ней не делится душою

И все, что чувствует, он чувствует один, – завершил Дэн и добавил печально, – Я ему говорил, не печатай эти стихи.

Ольга ошеломленно взглянула на спутника:

– Кому? Ты говорил с Михаилом Лермонтовым? И советовал ему печатать или не печатать стихи? Подожди, что ты делал в России? Кто учил тебя русскому? – вопросы сыпались из ее рта, как снег с неба в первые дни января.

– Я жил в России с 1812 по 1840, иногда, конечно, уезжал, но в основном в России. Я даже на похороны его не смог приехать, – Дэниэл говорил вкрадчиво, стараясь не упустить важные детали и удовлетворить любопытство своей спутницы,– После сороковых я еще приезжал, часто приглашался в гости теми, кого ты так неустанно цитируешь. Не только Джек в нашей семье такой начитанный, хотя, без сомнений, он всегда был вхож в литературные круги любого века, а для меня они не представляли никакого интереса.

– Почему ты не говорил, что знаешь русский язык?

– Я знаю семнадцать языков, не думал, что это так важно.

– Семнадцать? – вскрикнула Ольга и задала вопрос, на который хотела наверняка услышать отрицательный ответ,– И на фортепиано играешь?

– Играю, но виолончель люблю больше.

Дэниэл, хотя и заметил некоторую, вернее сказать, сильную реакцию на его историю со стороны Ольги, изо всех сил старался сохранять спокойствие и ровное выражение лица. Как положено военному человеку, Дэниэл был лишен хвастовства и желания каждому встречному -поперечному рассказывать о своих бесчисленных наградах и умениях. Дэниэл Дэйли по натуре своей был похож на дорогой сыр, оставленный в холодильнике на ночь без упаковки, который снаружи он покрывается сухой корочкой, но внутри он остаётся мягким и приятным на вкус. Причина устройства сложной натуры Ольге была отчётливо ясна, и все же природную харизму и доброту в недавнем знакомом она видеть не хотела, ей было во много раз легче признать в нем горделивого мистера Дарси, хотя из них двоих настоящая гордыня была только у нее.

– Виолончель? – в очередной раз удивленно воскликнула Ольга.

– Мой голос частично пропадает, или ты слова эти слышишь впервые? Почему постоянно переспрашиваешь? – улыбаясь, возмутился Дейли.

– Не смешно!

– Никто и не смеется. Потеря слуха для музыканта – это большое горе, – Дэниэл подмигнул Ольге и снова очаровательно улыбнулся.

Трубецкая простила ему шутку и улыбку, но сама старалась не особенно раскрываться и радоваться обществу Дейли. Между чувством долга и чувствами сердца она привыкла выбирать первое, но скрывать свою симпатию к этому человеку становилось все труднее.

– Почему военный человек вдруг занялся искусством? – продолжила задавать вопросы Ольга.

– Именно от того, что он военный. Офицер по долгу службы обязан знать языки, музицировать, читать стихи, ругать политику государства и любить страну, которую он защищает. Да и вообще, специализация – удел насекомых. А человек должен уметь спланировать вторжение, управлять кораблем, строить дом, работать в команде, справляться в одиночку, запрограммировать компьютер, готовить, петь, танцевать, сражаться, побеждать и проигрывать.

– И какую страну ты любишь? – спросила Ольга, испытующим взглядом посмотрев на Дэниэла.

– Я воевал за Англию против Испании, за Испанию против Франции, за Францию против Австрии, за Россию против Польши, но каждый раз я воевал не за страну и не за политику в ней, а за жизнь, которой должны дорожить глупые люди. Я поднимал оружие против вероломного насилия, против амбиций, перешедших границы. Но как я мог знать, за правду я стою или ошибаюсь? Годами я гонялся за умением определять черные и белые стороны и догнал. Догнал зебру, знаешь, у которой черные полоски и следом сразу белые должны быть, однако нет. Она цветная, как палитра в руках художника. Когда нельзя судить объективно, приходится быть субъективным. Я слушал свое сердце, а когда оно перестало биться, сражался за то, чтобы оно билось у других.

– Расскажешь мне, как это случилось?

– Потом, – тихо сказал Дэниэл, и все его поведение указывало на то, что тему разговора стоит перевести в другое русло.

Ольга это прекрасно поняла и, смахнув тяжесть предыдущего вопроса, задала другой.

– Давно ты играешь на виолончели?

– Только не смотри на меня волком, – предупредил Дэн и, убедившись в спокойствии Трубецкой, ответил, – Я брал уроки фортепиано у Бородина, а на виолончели учился играть с ребятами офицерами в гимназии при каком-то соборе или что там стояло, не помню. Я ходил на вечера «Могучей кучки», Александр Порфирьевич меня пригласил однажды.

– Все-все, хватит, -смеясь, Ольга подняла руки вверх, признавая собственное поражение, – Я поняла, музыкант ты, не я.

– Amor non est medicabilis herbis.

–Так, – недовольно буркнула она, ударив кулаком в правое плечо Дэна, – если бы мне было двести лет, я бы тоже могла всякими умными фразами кидаться.

– Да, – хитро протянул он,– но именно поэтому из нас двоих двести лет мне. Я не глупее тебя.

– Хочешь сказать, ты меня умнее? – повышая голос, возмутилась Ольга.

Дэниэл многозначительно посмотрел в ее сторону, подмигнул, но ничего не ответил, а только очаровательно улыбнулся. Ольга в ответ тоже расплылась в улыбке.

– Пора возвращать тебя сестрам, – печально заметил Дейли, и они пошли к машине.

– Можно попросить тебя кое о чем? – пристегнув ремень, спросила Ольга.

– Можно, – кивнув головой, разрешил Дэниэл.

Восторг Ольги вспыхнул легким багряным румянцем на ее щеках.

– Сыграешь со мной? – прошептала она и, затаив дыхание, стала ждать ответа.

– Выбирай произведение.

– "Либертанго" Астора Пьяццолла, – быстро ответила Трубецкая, – Только где нам взять виолончель?

– У меня в студии.

– Звучит как приглашение в гости.

– Правда что ли? – и снова на лице военного появилась эта чарующая улыбка.

Они договорились о следующей встрече в его студии звукозаписи. Дэниэл завел мотор, включил радио и повез возвращать девушку сестрам, как и собирался. Ольга попросила остановить машину за пару кварталов до дома, желая пройтись в одиночестве.