Сцепь

Конечно, она поехала к нему.

Перелет с пересадкой в Москве занял больше десяти часов. В аэропорту Баку Кристину встречали Эльшан со своим отцом. Часов пять ехали до города Тар-Тар, где и предстояло жить несостоявшимся новобрачным.

Кристина никогда не интересовалась политикой, потому не знала о напряженных отношениях Армении и Азербайджана. Город Тар-Тар находился на границе с Нагорным Карабахом – непризнанным государством, которое формально относилось к Азербайджану, но большинство населения которого составляли армяне. По этому поводу между странами на протяжении более ста лет регулярно происходили стычки, вооруженные конфликты и кровопролитные войны – каждая из сторон была убеждена в своей правоте. Армения настаивала на том, что Нагорный Карабах должен быть признан государством или автономной республикой в составе страны. Ведь народ – армянский, живущий на армянских этнических землях, а потому историческая справедливость должна быть восстановлена. Азербайджан, в свою очередь, был не согласен с такой точкой зрения и не собирался возвращать свои земли соперникам. На этой почве сложилась и давняя неприязнь между народами двух стран, и об этом Кристине пришлось узнать только после переезда в чужую страну.

Дом, в который ее привезли, действительно был просторным – и это было его единственное преимущество, при этом крайне сомнительное. Грязный неухоженный двор с единственной жалкой клумбой, огороженной ромашками из пластиковых бутылок, произвел неизгладимое первое впечатление на девушку. Туалет на улице, вместо бани – закуток за углом с бочкой, ковшом и тазом. Веревки с серым развевающимся на ветру бельем прямо над грядками. Куры, взволнованно квохчащие, разгуливающие по огороду.

Внутри было не лучше. Старая мебель – скудная, пошарпанная – однозначно была старше Кристины. Обстановка была советской, девушка видела такое в детстве. Эмалированная посуда и уставшая утварь, несовременные занавески на окнах и ковры на стенах, цветастые обои удручающих расцветок… Достатком здесь и не пахло, но хотя бы было чисто.

Кристина с детства жила в уюте, подаренном матерью, и в достатке, обеспеченном отцом, и ей захотелось плакать от шока, когда она поняла, в каких условиях придется жить теперь. Но она не могла себе позволить плакать или вообще как-то показывать, что реальность не оправдала ожиданий, в такой ответственный момент знакомства, а потому все, что ей оставалось – мило улыбаться.

Родня приняла ее настороженно. Первое время с ней обращались мягко, но Кристина чувствовала, что к ней внимательно приглядываются. Вторая мама была немногословна и требовательна, постоянно подкидывала снохе задач, будто хотела проверить, на что та способна. Уберись, приготовь, постирай, погладь-ка рубашку.

В доме жило, по меркам Кристины, слишком много людей. Глава семьи и его жена, его родители, младший брат Эльшана со своей женой и двумя детьми, еще младший брат и сестра – десяти и двенадцати лет. Кристине, у которой не было ни сестер, ни братьев, приходилось адаптироваться к новым условиям и новым людям, было тяжело.

У молодой семьи в фамильном доме была своя комната. Кристина и Эльшан жили в мрачной комнатушке с бордовыми обоями и черными шторами на окнах. Старомодное трюмо, тумбочка и две кровати с панцирными сетками, сдвинутыми на манер одной двуспальной. Никогда не было тихо, дом был полон различных звуков и ночью – за стенками слышался храп, скрипели пружины, кто-то ходил по коридору, плакал ребенок. Днем и вовсе происходил полнейший бедлам: орала ребятня, скворчали на кухне обеды, разговаривали на своем языке женщины, чего-то вечно требовали мужчины, кто-то кого-то постоянно звал. Кристина чувствовала себя неуютно и тосковала по своей прошлой жизни.

Вдобавок ко всему, не приученная к такому масштабному ведению хозяйства, она ощущала себя неумехой. Любая женщина в этом просторном доме, включая двенадцатилетнюю сестру Эльшана, умела навести идеальный порядок сразу везде за двадцать минут, в то время как Кристина с одной комнатой не могла справиться и за час. Они делали все быстро и четко, часто – по несколько дел одновременно. Молниеносно мыли пол, раскидывали по местам вещи, протирали пыль отовсюду, не забывая и про люстры. И постоянно косились на новенькую, тайком бросали на нее неодобрительные взгляды, переглядывались между собой. Дабы не прослыть лентяйкой, Кристина стала подражать их манере уборки, но получалось плохо. Однажды она случайно услышала, как вторая сноха пренебрежительно отозвалась о ней в разговоре со свекровью: мол, да она армянка, что с нее взять, ничего не умеет.

Со временем домашние дела стали прямой обязанностью Кристины, а свекровь не упускала возможности указать на недостатки и покритиковать сноху. Кристина молчала и не пререкалась, но кипела от обиды. Она улавливала это несказанное вслух послание: ты никогда не сможешь заботиться о моем сыне так же хорошо, как это делаю я.

А ребенок внутри рос, но большой живот здесь не был оправданием к отлыниванию от обязанностей. Наравне со всеми она усердно работала и тогда, когда недомогала. Бесконечные дела, бесконечные звуки, ни единого шанса на тишину и уединение. И эти неприятные запахи, от которых Кристину воротило: незнакомые специи, курдючное сало, овчинные шкуры и навоз, потные одежды, смердящие на жаре. Запахи были везде и всюду, они преследовали ее, заседали в носу, проявлялись постоянной, вечной тошнотой, с которой Кристина не могла справиться. Она мало ела, потому что не была привыкшей к такой пище: жирной, калорийной, обильно сдобренной пряностями. Часто Кристина отказывалась есть вовсе и оставалась голодной. Казалось, никто не хотел замечать ее токсикоз. А может, это был такой способ показать, что ее желания здесь не имеют никакого веса. С ее мнением никто не считался.

Ребенок должен был появиться совсем скоро, а Эльшан по-прежнему сидел без работы. Они полностью были на обеспечении родителей, сидели у них на шее, и сын, по-видимому, ничего не хотел менять. Кристина все чаще затевала ссоры, выговаривая Эльшану то, что о нем думает, чем делала отношение к себе родни в разы хуже. С ней никто не вступал в открытый конфликт, однако после каждого скандала она замечала раздраженную резкость или подчеркнутую вежливость и отстраненность у домочадцев, которые считали, что своим поведением она выказывает неуважение мужу. Здесь, почему-то было принято неоправданно возвышать любое мужское решение, и Кристину это злило, хотя она и признавала, что с самого детства воспитывалась в таких же условиях: слово отца много лет было для них с матерью законом.

Чуя поддержку близких, Эльшан из оборонительной позиции перешел в наступление. Он придирался, вел себя нахально, вместо сладких когда-то речей говорил обидные слова, старался при любом удобном случае поддеть. Когда родился ребенок, их ссоры участились, стали более жестокими. Эльшан начал позволять себе поднимать руку на Кристину, мог толкнуть, дать затрещину, схватить за горло. Однажды он пришел пьяным с очередных гуляний и сильно избил девушку на глазах у годовалого сына. Кристина могла бы поклясться: вся родня слышала, знала, что происходит, но никто не вмешался, никто не заступился за молодую мать.

Кристина решила уехать назад в Россию, но сложностей оказалось больше, чем она могла себе представить. Во-первых, ее виза, выданная на три месяца, давно была просрочена – Эльшан признался, что обманывал, когда говорил, будто бы сделал ей через знакомых разрешающие документы. У Кристины могли возникнуть серьезные проблемы с законом. Во-вторых, у них с сыном не было денег на обратную дорогу, и взять было неоткуда. Кроме того, Кристина родила сына дома, и, когда завела разговор о том, что они собираются уехать, неожиданно выяснился вопиющий факт. Когда свекровь ставила на учет рожденного ребенка, она записала его на себя: дескать, ее сын.

Кристина была в ужасе, в растерянности, не понимала, как быть дальше. Если с деньгами можно было что-нибудь решить – в крайнем случае, попросить у своих родителей, если с визой был шанс, что все обойдется или закончится обычным штрафом, то перспектива потерять сына была настолько устрашающей, что Кристина холодела каждый раз, как думала об этом. Ребенок по документам не имеет к ней никакого отношения, и доказать обратное в азербайджанской глуши, где каждый друг другу брат или сват, где все решает блат и договоренности, было практически невозможно. Свекровь так и сказала: ты нам никто, с сыном моим не расписана, если хочешь уезжать – ехай и не приезжай больше, деньги мы найдем, но внука моего не трожь, он будет расти с нами.

Ради сына Кристина продержалась четыре года. Чем дольше она оставалась в этом доме, тем больше понимала, что здесь ей никогда не стать своей. Она жгуче любила сына, но замечала, как по мере взросления он все больше отдаляется от матери. Сказалось местное воспитание: вся родня активно прививала ребенку национальную культуру и исповедуемую религию. Они растили из мальчика мусульманина, знакомили его с обычаями, навязывали убеждения. И настраивали ребенка против родной матери. Ему ежедневно так промывали мозги, что уже к трем годам он перестал называть ее мамой и обращался к ней исключительно по имени, при этом мамой звал свою бабушку – свекровь Кристины. Как ни билась Кристина с этой несправедливостью, как не старалась сражаться и отвоевывать свое право на материнство, все заканчивалось ничем. Ее презирали все в этой семье, включая мужа, и не скрывали этого. Наконец она решилась и объявила, что хочет уехать. Свекровь не потрудилась спрятать торжествующее злорадство на лице.

Деньги на дорогу давно были собраны. Вещей у Кристины не было. Напоследок она крепко прижала к себе сына и расплакалась, сомневаясь, правильно ли поступает. Но ребенок нетерпеливо отстранился от нее и убежал играть во двор: казалось, что для него расставание вовсе не было болезненным. Кристина поняла, что уезжает навсегда, и что сын отныне больше никогда не будет ее. Возможно, он о ней и помнить не будет. С этим внезапным осознанием душа порвалась где-то в районе сердца, и свежая рана задергала острой болью.

Отец Эльшана отвез ее в аэропорт. За просроченную визу приписали только штраф – наверное, сотрудник таможни просто пожалел девушку, такой несчастный и измученный у нее был вид.

Кристина вернулась в Пермь и устроилась посудомойщицей. Она сняла комнату у пожилой женщины, которая поверила ей на слово и разрешила жить без оплаты до первой получки.

Опустошенная, она год не могла оправиться. Машинально ела, машинально говорила, ни с кем не общалась. После работы сразу шла домой, а из дома – только на работу. Однажды хозяйка, милая и тихая женщина, ненавязчиво разговорила квартирантку. Кристина, сама не ожидая, как на духу поделилась с ней всеми своими бедами. Зоя Павловна посочувствовала, но твердо сказала, что так нельзя.

– Девочка ты молодая, красивая, по хозяйству все умеешь, рано отчаиваться. Таких невест сегодня днем с огнем не сыскать, да любой жених будет у твоих ног! Да, сынок остался, это горе на все года. Но это только твоя тайна, и ты никому о ней не докладывай. Штампа в паспорте нет – считай, замужем не была. Нужно начинать все сначала, обязательно нужно. Жизнь – штука такая, хоть раз да приходится все с чистого листа начинать. Сперва с родителями помирись. Оступилась, ошиблась, все мы грешны. Представь, каково матери не знать где ты и что с тобой, жива ли, аль померла. Повинись, с тебя не убудет. А потом учиться иди, куда в наше время без профессии? А муж и сам найдется, как только волком на всех смотреть перестанешь.

В ее словах была правда, и Кристина, выждав несколько дней и выбрав время, когда отец должен был быть на работе, с замиранием сердца позвонила матери. Мама плакала навзрыд, а вместе с ней и Кристина рыдала в трубку. Дочь взяла с мамы обещание, что та ни за что не расскажет отцу о ней. Девушка и слышать о нем не хотела, она была уверена, что это отец повинен во всех ее несчастьях, и не готова была его прощать.

Разговор с мамой воодушевил Кристину, и она, следуя другому мудрому совету хозяйки, подала документы в училище, на швею. Ей всегда нравилось придумывать наряды, а на швею, к тому же, учили бесплатно. Постепенно жизнь пошла своим чередом. Кристина очень подружилась с Зоей Павловной, и последняя перестала брать с нее деньги за проживание.

– Ты мне как внучка стала, какие деньги! – добродушно отмахивалась женщина. – Пойдем-ка лучше обедать.

И вот теперь, в кабинете следователя, сидела Кристина Амбарцумян, которая утверждала, что она – не Кристина, а Мария. Девушка равнодушно посмотрела на нахмуренного отца, скользнула взглядом по волнующейся матери, и по ее реакции совсем нельзя было предположить, что эти люди ей знакомы.

– Меня не надо обнимать, – резко предупредила она. – И не надо меня трогать. Я – не ваша дочь, меня зовут Маша.

Отец на глазах выходил из себя. Его и так буквально заставили сюда прийти, хотя он не хотел и не собирался, а тут еще и цирк, театральное представление от неблагодарной предательницы. Жена успокаивающе гладила его по плечу, всматриваясь в родное лицо дочери.

Эта «пара» отличалась от всех остальных, имеющих отношение к делу дьявольских маньяков. И все потому, что тело Марии так и не было найдено.

Глава 4. Сергей – Роман

Фамилия Имя Отчество: Сергей Вениаминович Корниенко

Дата рождения: 16.02.1986

Обстоятельства исчезновения: 13.03.20 в 15.15 Сергей вышел из здания городского суда в Кирове и направился в сторону парковки, собираясь забрать из машины забытые документы и вернуться назад. Через 10 минут подзащитный позвонил Сергею, но на звонок он не ответил. Через полчаса телефон Сергея вместе с нужными документами обнаружили в открытой машине на парковке. Сергея больше никто не видел.

Приметы: рост 174 см, нормального телосложения, глаза голубые, брюнет. На вид 32-35 лет.

Одежда: темно-серый деловой костюм, белая рубашка, серый галстук, черные туфли.

Фамилия Имя Отчество: Роман Евгеньевич Шульц

Дата рождения: 23.11.1984

Обстоятельства исчезновения: 13.03.20 в 10.20 вышел из квартиры в продуктовый магазин, расположенный в ста метрах от дома в городе Чухломе. Через полчаса жена обнаружила, что он не взял с собой телефон. Дальнейшее местонахождение Романа неизвестно.

Приметы: рост 194 см, спортивного телосложения, волосы русые, глаза карие. Имеется тонкий шрам на подбородке длиной около 2 см. На левом боку родимое пятно.

Одежда: синие спортивные штаны, серая футболка, домашние коричневые тапки.

Сергей Корниенко работал адвокатом в Кирове – городе с населением чуть меньше полумиллиона человек – и специализировался на семейных делах. Он был довольно успешен, поскольку обладал важными для работы качествами и чертами характера: дотошность, настойчивость, умение цепляться за суть. Сергей был ярым борцом за справедливость и с двойной охотой брался за дела, в которых эта самая справедливость каким-то образом была нарушена. Он тщательно готовился к судебному процессу, проводил собственные расследования, находил таких свидетелей, о которых успевал напрочь забыть сам клиент.

Суды Сергей проигрывал редко, а потому работы было много: у людей он вызывал доверие, недостатка в клиентах никогда не было. Изнурительный труд положительно сказывался на финансовом состоянии молодого адвоката. К своим годам Сергей добился уверенной стабильности и твердо стоял на ногах. Не то что бы он имел склонности к излишествам, но и в комфорте себе не отказывал.

Когда Сергей пропал, следователь первым делом опросил коллег, потом клиентов, семью, а потом и друзей. Обстоятельства исчезновения были странными: вышел на парковку за документами и не вернулся. В зале суда его ждали на предварительном слушании по делу о домашнем насилии, над этим делом пропавший работал в течение последних нескольких месяцев и никак не мог не явиться в суд по собственному желанию. Так думали все участники процесса, включая саму судью, которая неоднократно встречалась на судебных заседаниях с Сергеем и знала его достаточно давно. Он не мог пропустить предварительное слушание – безапелляционно заявила судья.

В пользу ее слов говорили и другие коллеги, которые совершенно точно видели Сергея в здании суда буквально за несколько минут до исчезновения адвоката. Да ведь и те самые документы, которые понадобились молодому человеку, были на месте, и машина его осталась с распахнутой дверью. Все это говорило не просто об исчезновении, а о похищении.

Учитывая, что за свою карьеру Сергей не единожды мог перейти кому-то дорогу, главная версия похищения вертелась вокруг работы. И, в основном, вокруг этого самого дела о домашнем насилии. Следователь активно начал копать в этом направлении, но практически сразу зашел в тупик. Ничего не складывалось, хотя подозреваемые были. Тогда расследование углубилось в остальные дела Сергея в надежде наткнуться на что-нибудь необычное. Следователь изучал судебные архивы, разговаривал со всеми, кто теоретически мог быть причастен к похищению или знать нечто важное. Подозреваемых становилось все больше, а ясности – все меньше.

Параллельно следователь решил заняться семьей адвоката. Сергей женат не был и детей не имел, поэтому к числу его близких родственников можно было отнести только родителей и сестру. Но, как оказалось, пропавший не поддерживал связь с родней на протяжении нескольких лет, да и его родственники знаться с ним не хотели. В чем же была причина раздора? Выяснив это, следователь почувствовал, что неожиданно наткнулся на новую версию и новых подозреваемых, которые не имели никакого отношения к работе.

Сестра ненавидела Сергея. Четыре года назад у нее умер ребенок, трехлетний сын. Умер от редкой болезни, требующей дорогостоящего лечения. Родители малыша не смогли найти нужной суммы. По словам сестры, она просила Сергея оплатить лечение, она умоляла, она падала перед ним на колени, но брат наотрез отказался помогать, хотя деньги у него совершенно точно имелись.

По этой же причине с Сергеем перестали общаться и родители. У них не укладывалось в головах: как можно не помочь своему племяннику, откуда столько жестокости в сыне, когда они пропустили момент превращения сына в чудовище. Отец в сердцах сказал следователю, что, кабы он знал, каким человеком вырастит сын, то собственноручно придушил бы его в колыбели.

Следователь понял, что нащупал еще один мотив похищения и возможного убийства – месть, и его не покидало неясное ощущение, что слова родни не ввязываются в общую картину его представления о потерпевшем. Ответственный, жаждущий справедливости в семейных делах, оказавший помощь десяткам незнакомцев адвокат вдруг становится жестоким, бессердечным и упрямым в деле своей собственной семьи, и совершенно сознательно не соглашается оказывать помощь при обладании нужными ресурсами.

К счастью, у Сергея имелся близкий друг, который добавил красок в историю, поделившись воспоминаниями и своим мнением, и внес недостающие части в пазл.

Оказывается, в детстве Сергей сам много раз становился жертвой домашнего насилия. Его нещадно били всем, что попадалось под руку: от садового шланга до обеденной ложки. Его морили голодом за плохие оценки, сажали под длительный домашний арест за не очень хорошую уборку, ставили коленями на гречку за малейшее непослушание. Его не баловали заботой, теплом и любовью, не баловали новыми вещами и игрушками, обращались с ним сурово и не проявляли понимания. Бестолочь, неряха, выродок, никчемный идиот – обращения не самые лучшие в любом возрасте, но особенно обидно они звучат, когда тебе пять, восемь или четырнадцать. Сергей не слышал ласковых слов. И все это делали его родители – те, которые теперь совсем не понимали, откуда в сыне столько жестокости.

При этом к его старшей сестре было парадоксально другое отношение. Ведь из сына они растили мужика, а не нюню какую-нибудь, а дочь – она же девочка, с ней нужно иначе. Ей покупали все, о чем она только заикалась, водили на всевозможные кружки, радовали яркими куклами и модной одеждой. Сестру любили. Ее ценили. Ей все позволялось и все прощалось.

Контраст между детьми был такой ощутимый, что это замечали и сверстники, и учителя. Молчаливый, насупленный, нелюдимый Сережа. Вечно смеющаяся, вся такая летящая и легкая на подъем сестра. И оба учились плохо. Сережа – потому что выражал протест, сестра – потому что не было страха.

Совсем не удивительно, что отношения между братом и сестрой не ладились. Сестра временами натравливала на него своих взрослых дружков, которые делали и без того невыносимую жизнь подростка более сложной.

Кое-как закончили школу. Сережа – девятый класс, сестра – одиннадцатый. Сестре оплатили обучение в институте, а сыну дорога была в ПТУ. Сережа сразу же съехал от родителей и начал работать. Потом сам платил за свое образование. И добивался всего сам. Сестру же отчислили из института на третьем курсе, она не расстроилась, а быстро вышла замуж и совсем скоро родила раньше срока мертвого ребенка. Вероятно, потому, что своеобразно радовалась жизни, будучи беременной: ходила по клубам, употребляла алкоголь и кое-что потяжелее, курила. Потому что ребенок не должен становиться препятствием в жизни родителей – говорила она.

Потом несколько лет она не могла забеременеть и все не понимала почему, к врачам обращалась. Когда ей говорили, что нужно изменить образ жизни и ответственно относиться к ожиданию потомства, отмахивалась. Дескать, не может быть из-за этого. Просто врачи у нас никчемные, ничего не умеют.

Каким-то чудом ей снова удалось забеременеть и выносить дитя, но жизнь ее ничему не научила. Ребенок родился живой, со всевозможными осложнениями, пороком сердца и редкой генетической болезнью, которая требовала ряда операций и лечения неподъемно дорогими импортными препаратами. Сестра не выполняла рекомендации врачей, потому что забывала. Или потому что запуталась во всех этих указаниях. Но она стала искать деньги на лечение. Не так чтобы активно, просто пришла к Сергею и стала требовать отстегнуть ей такую-то сумму на его единственного племянника. Она не умоляла, не просила и не плакала, а угрожала, орала и преследовала. Вымогала, манипулировала и презрительно взывала к совести. Но больше не искала других путей, не била в колокола на весь мир и не собирала по копейке со всех подряд.

А потом объявила, что если он не даст денег – то смерть ее ребенка будет делом его рук. Сергей не дал денег.

***

Утро пятницы тринадцатого ноября в Кирове у половины города началось одинаково. Жильцы многоэтажных домов не смогли выйти из своих подъездов, поскольку домофонные замки оказались заблокированными. Дверь не открывалась ни одним из известных способов. Люди сотни раз нажимали на кнопку при выходе, толкали дверь со всей силы, вырубали во всем подъезде электричество. Люди просили своих близких прийти и нажать на номер квартиры, надеясь, что дверь откроется через трубку. Люди звонили всюду: начальникам и подчиненным, учителям и ученикам, клиентам и партнерам – чтобы предупредить об опоздании или перенести встречи; в ЖЭК, в аварийную службу, в домофонные компании, в МЧС – чтобы добиться действий. Переполошены были все, начиная от самих пострадавших и заканчивая Администрацией города. Никто не понимал, почему в один миг без видимой на то причины одновременно отказались работать чуть ли не все домофоны вне зависимости от производителя и установочной фирмы.

В этот же день возле здания суда на парковке, на том самом месте, с которого предположительно исчез Сергей восемь месяцев назад, нашли тело убитого мужчины – легко одетого, в домашних тапках. На его груди была татуировка в виде зашифрованного квадратика, и только сутки спустя выяснилось, что при наведении камеры смартфона на этот код ссылка вела к архиву видеозаписей, на каждой из которых погибший мужчина жестоко избивал жену и ребенка.

А в городе Чухлома, возле входа в полицейский участок, был обнаружен обнаженный мужчина без сознания. Как спустя время поняла следственная группа, сверившись с ориентировками, это был Сергей Корниенко. Код на его груди вел к отсканированному документу. Это была выписка из роддома на имя сестры Сергея, в которой значилось: в крови новорожденного ребенка присутствует алкоголь.

Вот только отныне адвокат не помнил своей жизни и с абсолютной уверенностью утверждал, что не Сергей он вовсе, а Роман Шульц, тридцати пяти лет, проживающий здесь же, в Чухломе.

***

Роман Шульц был женат без малого девять лет. При первом же наведении справок выяснилось, что на него заведено дело за избиение жены и незаконное лишение ее свободы.

Человек, утверждавший, что он – Роман, был задержан нарядом полиции до выяснения обстоятельств. Сотрудники позвонили по данному мужчиной номеру его жене и объяснили ситуацию. Дескать, ваш муж найден голым, дезориентирован во времени: утверждает, что сегодня 13 марта, документов при себе нет, приезжайте разбираться, нужно подтвердить его личность. Женщина заявила, что никуда не поедет, и что в Чухломе больше не проживает. На тот момент в участке не знали ни о каких странных появлениях пропавших, поэтому случай считался если не обыденным, то вполне рядовым.

Отпускать нарушителя сразу никто не собирался, тем более, что на него имелось открытое уголовное дело, а сам мужчина, как оказалось, числится в розыске. Сотрудники расспрашивали его о подробностях, о том, что он помнит, и о том, как так вышло.

– Я однажды, студентом тогда был, проснулся после пьянки в незнакомом доме, – сказал участковый. – Где я – не знаю, как сюда попал – не помню. Кто все эти люди рядом – а шут разберет! Спроси у меня тогда кто-нибудь какое число, я бы тоже чушь сморозил. Может, ты, Рома, набухался основательно? Как же ты за тридевять земель очутился?

– Как в «Иронии Судьбы», – поддакивал дежурный.

– Супругу поди обидел ты сильно, злится поди, раз приехать отказалась.

– Не, это вряд ли. Она у меня клуша, – небрежно отвечал Рома, ухмыляясь.

– А что ж ты ее бил-то? – спрашивал участковый, вспомнив об информации из базы.

– Не бил я, а воспитывал, по-отцовски, – разводил руками Рома. – Безотцовщиной росла, непутевая. Не умеет с мужиком обращаться. Пришел с работы, а жрать не сварено. Дал ей поджопник, а она наутро к вам побежала, паникерша.

Разговор сошел на нет. Куда интереснее сотрудникам было обсуждать массовое опьянение, которое сегодня случилось в Чухломе. Десятки мужчин и женщин не смогли пойти на работу, потому что проснулись слишком пьяными. Некоторых и вовсе не смогли разбудить близкие. Несколько людей загремели в больницу с обморожением, поскольку нашли их на улице. Кому-то было слишком плохо, скорые выли сиренами не умолкая. Многие не понимали, как такое произошло: ложился спать трезвым – проснулся пьяным.

– Алкоголики, конечно, – рассуждал дежурный. – Кто может пить в рабочий день с утра?

– Скорее всего, они со вчера напились и протрезветь не успели, – задумчиво тянул полицейский.

– Все равно, какой нормальный работающий человек станет пить в четверг? На работу же всем.

– Может, по графику выходные были у людей.

– Да брось, алкаши это. Алкашей не жалко. Может, вымрут, да меньше их станет.

А спустя несколько часов поступило распоряжение сверху: сообщать обо всех нашедшихся немедленно, все разговоры записывать на камеру, никого не отпускать под любым предлогом. Немного удивленные, полицейские доложили в главное управление и были сбиты с толку, когда им сказали, что в Чухлому немедленно выезжает спецгруппа ФСБ по расследованию преступлений повышенной секретности. Были даны указания: с нашедшимся не контактировать, по возможности его изолировать, никого к нему не подпускать.

Сотрудники в смятении последовали инструкциям, и мужчина без объяснений был заперт в отдельной камере изолятора. К удивлению полицейских, вечером приехала жена – мол, ей звонили снова, и она решилась. На вопрос кто звонил, женщина ответить затруднилась, а потому полицейские предположили, что звонок поступил из той самой секретной группы. Пришлось объяснять, что уполномоченные на допрос люди в пути. И только к восьми часам спецгруппа приехала. С этого момента полицейские ничего не понимали вовсе. Хотя секретность в разы повысилась, а допрос производился за закрытыми дверями в предоставленном кабинете, сотрудники участка не могли не заметить, что стали происходить совсем уж странные события.

Выяснилось, что Роман Шульц – вовсе не Роман Шульц. Об этом сразу же заявила жена, едва переступила порог «секретной» комнаты. Натянуто улыбнувшись, один из членов спецгруппы, сохраняя молчание, захлопнул дверь перед носом участкового, который эту жену в кабинет проводил. Участковый, вернувшись на рабочее место, тайком разыскал по базе ориентировку на пропавшего, и своими глазами увидел фото: действительно, не он, совсем не Роман. Не совпадали ни приметы, ни рост: Роман был на 20 сантиметров выше этого самозванца, имел на подбородке шрам, был кареглазый и русоволосый, в то время как сейчас в том кабинете сидел голубоглазый брюнет.

Когда спустя несколько часов из кабинета вышла заплаканная жена и попросила дежурного подсказать ей адрес ближайшей гостиницы для ночлега, участковый, который как раз собирался домой, вызвался ее довезти. Она поблагодарила, вышла с ним на улицу, села на переднее пассажирское сидение и отвернулась к окну. Пару минут ехали молча, но потом, повинуясь необъяснимому порыву, участковый выпалил:

– Я знаю, вам не разрешено обсуждать это с кем-то… – она удивленно повернулась к нему. – Я знаю, что он не ваш муж, я сверялся с ориентировкой.

Она как-то нервно то ли хохотнула, то ли всхлипнула. И с горечью в голосе сказала:

– Как бы я хотела, чтобы это был не он. Но это он.

Участковый растерялся.

– Нет, я же фотографию видел, – промямлил он, а потом подумал, что, должно быть, она таким образом скрывает подробности дела, как ей велели.

Она отчаянно помотала головой и вытерла потекшие слезы.

– Ненавижу его. Но это он.

Больше участковый предпочел ничего не говорить.

Наталья познакомилась с Романом в институте, она приехала в Киров из Орлова поступать. Внимательный, обходительный, он быстро покорил девушку. Все три месяца, пока они не решили жить вместе, он спускал на нее стипендию, одаривал комплиментами, передавал ей с комендантшей общежития шоколадки почти каждый день. Он предугадывал ее желания и, казалось, читал мысли, был чутким, обращался с ней так, как до этого – никто. Наташа была уверена, что ей впервые в жизни по-настоящему повезло: такой жених завидный, а достался ей. Высокий, статный, спортивный – ей завидовали все девчонки. С ним она чувствовала себя принцессой из доброй сказки. Конечно, она с радостью согласилась, когда он предложил съехаться и пожениться.