Странник

Нассау
1776
5

Буря кончилась к рассвету, явив толику милосердия после ночи, открывшей новые грани слова «бедствие». Николас с Софией плелись по все еще затопленным улицам, следуя вдоль водостока к побережью. Проснувшиеся слуги выходили на балкончики ярко окрашенных двухэтажных деревянных домов – выбить половики и опорожнить ночные вазы, отчего маленький городок стал казаться одним большим ночным горшком. После особенно неудачного плюха, в подробности которого Николас не осмелился вникать, настроение Софии из прокисшего стало просто тухлым.

Им несколько часов пришлось бегать от хозяина таверны – сукин сын выслал целую банду моряков и «Красных мундиров» – найти кого-нибудь, кто бы ответил за понесенный им ущерб от драки, назначив виновниками именно их, вопреки собственному более чем добровольному участию. Игра в прятки не оставила им времени на поиски вора. Оказалось, даже нечастый в Вест-Индии китаец не привлекал к себе столько внимания, чтобы можно было отследить его путь. Николас в который раз поймал себя на мысли, не выпил ли он больше, чем следовало, и не привиделся ли ему этот китаец.

Но и девицы, и их клиенты наверху тоже его видели, так что…

Николас замер, поворачиваясь спиной к гавани. Не мог ли китаец пробраться на корабль? Будь он не просто предприимчивым любителем легкой наживы, высматривающим, у кого бы что стянуть, а кем-то из Айронвудов, то постарался бы отчалить с первым же судном. Чем больше Николас вертел в голове мысль, не прошерстить ли порт, тем больше укреплялся в этом решении. Слухи распространяются в среде моряков подобно блохам, и, несомненно, на человека с такой внешностью кто-то все же должен был обратить внимание. Кто-то мог знать, где он остановился и не планировал ли отплыть в ближайшие несколько дней.

«Лопни твои глаза, Роуз, – не в первый раз подумал он. – Не могла сама прийти и избавить нас от хлопот?»

София продолжала двигаться вперед, даже когда он почти остановился. Оторвавшись на добрых три корпуса, она, наконец, обернулась

– Ты внезапно решил взять отпуск? Пошли! Хочется закончить эту чертову игру в кошки-мышки.

– Ты иди, – ответил Николас. – Я хочу проверить другую доро…

Не успели слова слететь с языка, как она уже протопала к нему, расплескивая грязную воду насквозь промокшими ботинками так, что долетало даже до лица.

– Что еще за дорога? Или мы теперь называем «дорогой» действия наобум?

Он глубоко вздохнул, чтобы сдержаться, и заговорил, тщательно взвешивая каждое слово, стараясь не открыть ей ничего, что она могла бы использовать сама, – не хотелось вручать ей нож, который потом воткнется ему же в спину.

– Хочу сходить в гавань: не слышал ли там кто про нашего вора.

– Отлично, – проворчала девушка, поворачиваясь в том направлении. – Это не займет много времени.

Николас покачал головой:

– Возвращайся на пляж, отдох…

– Знаешь что, – перебила его София, сжимая бледные кулачки и прожигая его взглядом, – понять не могу, как Линден выдерживала путешествия с тобой. Я уже через пару часов нашего «напарничества» захотела выбросить тебя в окно.

Николас удивился, как быстро и горячо его переполнила ярость. Усталость, голод, разочарование – он мог придумать любое оправдание, но правда заключалась в том, что София ткнула в ту рану на его сердце, что все еще кровоточила.

– Только произнеси еще раз ее имя. Хочешь проверить мою реакцию? Милости прошу, мэм.

София хмуро посмотрела на него.

– Я имела в виду, что не понимаю, как она могла выносить вечную игру в дурацкие предлоги и глупую мужскую доблесть, которую ты так лелеешь: «оставайся здесь, возвращайся, не двигайся, иди вперед»… Ты не моя гувернантка, а я не один из твоих людей на том дурацком чертовом корабле, так что хватит мне тут приказывать! Попробуй оставить меня позади, попробуй отослать – еще хоть раз – и получишь пулю. Кое-куда.

– Напомнить тебе, – спросил Николас, ненавидя то, как быстро ей удалось довести его до белого каления, – что это именно ты с головой нырнула в кружку вчера вечером и вместо того, чтобы вести себя разумно и скрытно, стала палить из пистолета, да еще и мимо, посреди переполненной таверны? Что только вчера ты затеяла перебранку с британским военным, потому что тебе «не понравилось то, как он на тебя посмотрел», и нас чуть не бросили в тюрьму?

– Что было бы всяко лучше того места, где нам пришлось ночевать, – проворчала она.

«Она никогда не начнет уважать меня, – подумал он, испытывая тошноту от ненависти. – Всегда будет считать ничем».

– Однажды в твою честь назовут смертельную болезнь, – устало заметил он.

– Надеюсь, особенно паскудную, – тут же парировала она. – Мечтаю о славе!

– С самого начала ты относилась ко мне как к какой-то крысе, – продолжал он, оставляя без внимания ее ухмылку. – Хочешь знать, почему Этта меня терпела? Да потому что мы были напарниками, потому что доверяли друг другу, и потому что она могла сама о себе позаботиться. А ты, кажется, задалась целью свести нас обоих в могилу. И, хотя ты, возможно, считаешь себя расходным материалом, я хочу убедиться, что она выжила, несмотря на твое вероломство.

Николас уже приготовился к ее неизбежному презрительному ответу, к обожаемой ею снисходительной усмешечке, но София вопреки ожиданиям стащила шляпу и принялась развязывать лоскуток кожи, которым прихватывала свою короткую косичку, молча распуская и перебирая волосы.

Они не выделялись на фоне мужчин, вываливавшихся из трактиров и таверн с заспанными и остекленевшими глазами, – жертв ночного разгула. Некоторые даже пытались заправить рубашки в штаны. Николас покачал головой. Капитан Холл сбросил бы любого из них за борт, посмей они заявиться в таком виде.

Холл. Он послал весточку, что жив и в целом здоров, но еще не получил ответа. И, скорее всего, не получит, пока они не вернутся в порт. Николас не сопротивлялся легкому эху тоски по искушению взойти на борт корабля, исчезнуть за горизонтом, по простоте подобной жизни и по тому, как быстро она примет его обратно с распростертыми объятиями.

Кто-то засвистел мотив похабной трактирной песенки, матросы зафыркали. И внезапно, неожиданно для Николаса, портовый город стряхнул с себя остатки ночного сна. «Красные мундиры» наводнили улицы: подтянутые фигуры с начищенными пуговицами выглядели еще аккуратнее на фоне окружающего хаоса. Телеги застонали и заскрипели под весом грузов, перевозимых в город и из города, жители засновали туда-сюда. Зеленые пальмы и кустарники казались раскрашенными солнцем, сияя от удовольствия под его жаркими поцелуями, как всегда после изрядной бури. Старая крепость на западе возвышалась над городом четырехконечной звездой, высокие стены подмигивали на солнце мокрыми серыми камнями.

– Пошли, – сказала София, кивая в сторону кораблей в бухте. – Мечтаешь о побеге, так вот тебе: две, три – четыре возможности под рукой.

– О чем ты? – спросил он, прогоняя мысли, как это чертовски раздражает, когда она читает его мысли. – Все никак не протрезвеешь?

– Просто очень наблюдательна, – ангельским голоском пропела она.

– Как бы ты ни думала, будто знаешь что-то, уверяю тебя: ничего ты не знаешь.

– Я знаю, что ты понапрасну терял здесь время. Знаю, что тебя не очень-то волнует астролябия, а волнует лишь первая девчонка, остановившая на тебе свои голубые оленьи глазищи.

– Неправда, – возмутился он. – И потом, разве у оленей бывают голубые глаза?

– Тогда что мы тут до сих пор делаем? – с вызовом поинтересовалась София, упирая руки в боки. – Уж не надеешься ли ты, что, прожди мы тут подольше, женщина найдет свою дочь и приведет ее тебе прямо сюда? Нам не нужно ничего выяснять про последний общий год. Это несущественно. Если астролябия у Тернов, они путешествуют с нею, и найти их – значит, скорее всего, найти прибор. Но ты ведь о таком даже и не думал, признайся?

Он устал, ужасно устал от Айронвудов, от путешественников, от всего этого вмешательства в жизни невинных людей и лишений, которые тем приходилось терпеть из-за жадности и ненасытных притязаний его «родни». Ему уже хотелось сказать: «Пусть Айронвуд заберет эту проклятую астролябию с собой в ад», если бы не урон, который, как он знал, Айронвуд мог нанести времени Николаса.

– Я обещал, – только и ответил он.

– Обещания для святых и неудачников. По большей части мы не держим даже тех, что даем сами себе.

Он кисло посмотрел на нее из-под шляпы:

– Мы с тобою совершенно не похожи.

– Не говори! – хохотнула София. – Но, по крайней мере, наберись мужества признать, что все, чего ты по-настоящему хочешь, – найти Этту.

Больше жизни. Это было сродни выходу в море в ливень – куда бы он ни направился, ему было не уйти от холодного дождя правды. Этта хотела бы, чтобы он завершил начатое, нашел астролябию.

И оставил бы ее умирать?

Его пальцы нежно сжались, он почти почувствовал вновь, каково это – держать ее за руку.

И в этом и было все дело. В спокойной уверенности, что он знает ее, как самого себя. Ничто не имело смысла, если Этта погибла; будущее не принадлежало ему, оно принадлежало ей, навсегда привязанное к ее мечтам. Он хотел для нее успеха и триумфа, возможности реализовать неутоленные желания ее сердца. Все, что есть хорошего в этой жизни, было ее или для нее.

Временами он ощущал их встречу как неизбежность, даже при всех неумолимо малых шансах. Каждый раз, когда что-то вставало у них на пути, препятствие лишь подпитывало настоятельную потребность быть вместе. Но то и дело, глядя ли на огонь в ночи или выкраивая минутку для себя, он попадал в сети сомнения. Они оба так упрямы. Так готовы сражаться против сложившихся правил, против заточения в навязанные извне рамки, что он опасался, не сошлись ли они только из чувства противоречия.

Но потом ее лицо вставало перед ним так же отчетливо, как и в тот миг, когда он впервые ее увидел. Когда его руки трескались от сухости, он воскрешал в памяти ее нежную кожу. Когда мир скукоживался от надвигавшейся зимы, вспоминал тепло ее тела рядом с собой. Когда чувствовал на себе презрительные взгляды, призывал всю неуязвимость, которой она пропитала его благодаря своей вере.

И сомнения растворялись так же тихо, как и налетали, оставляя после себя покой – широкий, как необъятный темный океан. Николас начинал верить, что они найдут то место, о котором она говорила, найдут время, предназначенное им двоим. Он должен был верить.

Прошла уже не одна неделя с тех пор, как время осиротило ее. Если она оправилась от раны, нашла помощь, как он надеялся, то у Этты хватит сил, чтобы выживать дальше и искать дорогу обратно в Дамаск. Возможно, они встретятся на полпути и продолжат то, что начали, перепишут законы этой жизни.

София не отступалась:

– Так иди ищи ее, отчаливай в сторону заходящего солнца, только дай мне…

– Дать тебе…? – подсказал он, когда она не договорила, хотя и так знал ответ. Дай мне самой найти астролябию. Он подавил горькую усмешку. Все лелеет надежду вывести его из игры, избавиться от помехи.

Вместо ответа София отвела взгляд к палаткам и конюшням, снова переходя в наступление:

– А насчет обещания Роуз Линден встретить тебя здесь? Тебя еще не тошнит от сидения на одном месте, сложа руки, ожидаючи, пока мамочка скажет нам, что делать? Если хочешь, чтобы мы нашли Этту, если ЭТО заставит тебя поднять голову и снова заняться поисками астролябии, так давай начнем с поисков твоей драгоценной. Мы рискуем, учитывая, что дедуля может добраться до Тернов первым, но, полагаю, на этот риск придется пойти. Это неизбежная цена за кое-чью тошнотворную любовную горячку.

Он внимательно разглядывал ее, нахмурившись. Участие не вязалось с ее натурой, кроме того, обычно ее настолько не занимали тонкости, что Николас не мог избавиться от подозрения, что она затеяла весь разговор ради чего-то большего.

– Не факт, что он вообще знает, что случилось, – начал Николас.

– Не глупи. Теперь он уже все знает. Да, на нашей стороне небольшое преимущество: он больше озабочен поиском Тернов, чем нашим, но и им надо скорее пользоваться. Время на исходе. Пошли!

Как бы ни противно ему было признавать, но София была права. В последние несколько дней Николасу стало ясно, что он единственный собирался играть по правилам, и он начинал задумываться, не были ли правила всего лишь уделом дураков.

– Откуда начнем поиски? – услышал он свой голос. – Как мы установим последний общий год, не обращаясь к другим путешественникам?

Любой Айронвуд или союзник Айронвудов тут же донес бы о них старику за вознаграждение. Без сведений от Роуз искать Этту было все равно что плыть без координат. Он не любил вести корабль вслепую.

– Мы отправимся искать Римуса и Фицхью Жакаранд, как я тебе говорила, – ответила София. – Дедуля назначил им худшее место службы из возможных, когда они приползли обратно, сперва предав его и переметнувшись к Тернам. Спорю на что угодно: они не питают ни капли любви к дедуле и охотно поделятся всем, что знают, за сходную цену. Или просто расскажи им свою трагическую историю, пусти скупую мужскую слезу.

Бить на жалость. Как чудесно. Его терпение внезапно сорвалось с привязи.

– Если их, как ты говоришь, заслали так далеко, кто сказал, что они вообще слышали про изменения временной шкалы?

– Если даже сами не слышали, то смогут навести нас на кого-то, кто может знать. В любом случае поиски не окажутся напрасными.

Николас резко выдохнул через нос, раздумывая над предложением.

София, возможно, впервые за свою жизнь проявляла благоразумие. Они действительно теряли время. И он действительно устал от игр Роуз. Если Жакаранды могли помочь поскорее найти Этту, то это вело их вперед. Даже если они не помогут ему, он, по крайней мере, сможет утешаться тем, что двигался хоть куда-то, вырвался из тюрьмы бездействия, куда их заточила Роуз.

– Хорошо, – сказал он, уступая. – Попробуем по-твоему. Если с поисками Этты ничего не выйдет, то… мы продолжим искать астролябию своими силами. Обещаю.

София закатила глаза, снова уходя вперед.

– Святые и неудачники, помнишь?

А если София в самом деле охотилась за астролябией ради своих собственных целей, в чем он только еще больше уверился, то их шаткое перемирие закончится, и он сделает все, что в его силах, чтобы прибор ей не достался. Все, что потребуется.

– Быть верным своему слову – основа чести, – отозвался он.

– Чести! – она, казалось, выговорила это слова с отвращением. – Хорошо, что у меня этой ерунды почти не осталось.

Наступил полдень, принося с собой тяжелую давящую жару, казавшуюся в октябре просто нечестной. Они тащились обратно к лагерю в благословенном молчании, София вышагивала впереди, Николас – в несколько шагах сзади, не только потому, что не хотел провоцировать новый разговор, но и потому, что знал: белые мужчины и женщины, мимо которых они проходили, ожидают именно такого поведения от слуги или раба. Николас замотал головой и расправил плечи, словно мог стряхнуть это. Притворство высосало из него последние остатки хорошего настроения, которое он умудрился наскрести в начале дня. А час спустя, когда они, наконец, доплелись до пустынной полоски пляжа, где расположились лагерем, последние следы расположения между ними полностью испарились.

– Чертов ад! – прорычала София и бросилась бы вперед, не схвати Николас ее за воротник рваной курточки.

Одеяла лежали разбросанные в беспорядке, а растянутые между пальмами гамаки были сорваны и брошены спутанными кучами. Их единственный горшок, который Николас спрятал в пышной зелени, чтобы набрать дождевой воды, опрокинули, оставив обоих без капли питья.

При этом вовсе не буря перевернула землю и разбросала их вещи на поживу любому прохожему: перед залитым дождем очагом сидела миниатюрная фигурка, сложив ноги по-турецки и уплетая последние куски вяленого мяса, играя с фонарем, на котором настояла София, наплевав на то, что до изобретения подобных штук оставалось еще целое столетие.

– Немедленно бросьте, сэр! – потребовал Николас.

Человечек поднял голову, с его губы свисала полоска вяленого мяса. Над жгучими черными глазами выгибались густые темные брови, словно кто-то обмакнул пальцы в чернила и нарисовал их. Удивительно тонкий нос и высокие скулы загорели на солнце – единственный изъян на безупречно чистой коже.

Губы незнакомца растянулись в бесстыжей улыбке, зубы удерживали мясо. Зашуршав потрепанной матросской курточкой, он поднял руку в перчатке и легко помахал ею.

Тот вор.

6

Прошло несколько мгновений, прежде чем Николас справился с душившей его яростью и смог заговорить:

– Как ваше имя, сэр? И какое вам до нас дело?

Человек наклонил голову набок, изучающе его рассматривая. Потом заговорил, голосом намного выше, чем ожидал Николас, и на языке, которого он никогда не слышал. Дразнящий смех, однако, не требовал перевода.

София в ответ выпалила целую тираду на том же языке, стерев с лица вора самодовольную ухмылку. Николас разжал руку, все еще сжимавшую воротник ее курточки и стал наблюдать, как девушка ринулась на коротышку. Тот скатился с поваленной пальмы, на которой сидел, отскакивая снова и снова, не давая ей себя поймать.

Николас подозревал, что после всего влитого в себя накануне голова Софии гудела тамтамами преисподней, так что, честно говоря, он не винил ее, когда она полезла в куртку за пистолетом.

Коротышка замер. Николас успел заметить золотой блик чего-то, заткнутого за пояс – ножа? Временное перемирие, по крайней мере, дало ему возможность оценить опасность: на воре был костюм англичанина, но длинные рукава и штанины он подвернул в соответствии со своей тщедушной фигуркой.

– Опусти свою кремневку, ню-шень^[1], – приказал коротышка.

София в ответ кинулась на него с рычанием. Двумя текучими движениями человечек обезоружил девушку и с силой швырнул на колени, ошеломленную.

Она заворчала, не желая сдаваться, и приподнялась, попытавшись выбить из-под противника ноги. Тот просто отпрыгнул в сторону.

Что-то в лице мужчины изменилось – вместе с внезапно налетевшим порывом довольного девичьего смеха его черты смягчились, стали женскими. София, очевидно, осознав свою ошибку в тот же миг, что и Николас, оборвала следующую атаку, замерев на месте.

Не мужчина.

Женщина!

Николас, недоверчиво склонив голову, внимательно разглядывал вора – воровку. Теперь-то все казалось очевидным: каким же самоуверенным слепцом надо было быть! Но в «Трех коронах» было темно, и он едва успел что-либо разглядеть. Лента, перевязанная у нее под грудью, выглядывала из расстегнутого воротника рубашки.

Китаянка перевела взгляд с Софии на него.

– Прекрати пялиться, гоу^[2], а не то я тебе глаза выколю.

– Мне нужно письмо, которое вы украли, – ответил Николас, не опуская пистолета.

– Ни один из ваших пистолетов не заряжен, – отмахнулась женщина. – Слишком легкие – видно по тому, как вы их держите. И ни у кого нет пороховницы. Да и… – она оглядела их жалкие пожитки, – можете ли вы ее себе позволить?

– Пистолет можно использовать разными способами, – заметил Николас. – Хотите узнать, сколькими?

В ответ ее ангельские губки искривились легкой улыбкой.

– Боюсь, я знаю их больше, бень-дань^[3].

Он почувствовал, как внутри все сжимается от бритвенно-острого намека в ее словах.

– Кто… ты… такая? – процедила София сквозь зубы.

Молодая женщина сняла шляпу, бросив ее на песок с видимым отвращением, вытащила длинную черную косу, заткнутую под куртку, а вслед за нею – тяжелую нефритовую подвеску длиной с палец. На ней было вырезано дерево, по виду вечнозеленое: высокое, стреловидной формы. Его ветви были не столь могучи как у некоторых других семейных древ, но все равно крепкие и величавые.

«Чума на все ваши дома», – мысленно выругался Николас, чувствуя, как наваливается усталость. А он-то надеялся, что похитительница окажется простой воровкой, никак не связанной с их тайным миром. «Очевидно, – подумалось Николасу, – такая удача нам просто не светит».

– Хемлок… – начал он.

– Тебя дед подослал? – перебила его София.

Девушка набычилась:

– Я ни за что не стану работать на него. Даже если он предложит хорошую цену за мои услуги.

Наемница, значит. Николас слышал про них от Холла: члены семей Жакаранд и Хемлоков, отказавшихся склониться перед Айронвудом, когда тот захватил власть над путешественниками и стражами и принял выживших в свой клан. Наемники предлагали свои услуги любому путешественнику или стражу, кто был готов платить. Николас часто задумывался, что за поручения они выполняли, останавливаясь на предположении, что в основном они выслеживали отколовшихся членов семьи или потерянное имущество, а, может быть, даже втихомолочку вносили небольшие изменения в историю – так, чтобы те не привели к изменению временной шкалы.

– Зовите меня Ли Минь, – добавила девушка.

– Я буду называть тебя ослиной задницей, если мне будет угодно, – огрызнулась София. – Отвечай, что ты здесь делаешь, пока я не взяла этот нож и не выпотрошила тебя от горла до кишок.

Николас закатил глаза: неужели его рок – находиться в окружении женщин с патологической тягой к убийству?

Девушка улыбнулась:

– С теми, с кем собираешься вести дела, не стоит говорить в таком тоне.

София резко втянула воздух, раздувая грудную клетку, чтобы как следует взорваться, но Николас ее опередил.

– Нам нет до вас никакого дела, кроме как вернуть письмо. Могу ли я рассчитывать, что вы окажете любезность дать хоть какое-то объяснение, зачем вы его взяли? Кто нанял вас его украсть?

И зачем ты здесь, торчишь у нас перед носом, если тебе заплатили выкрасть его?

Если, конечно, она не пыталась зачерпнуть сразу из двух горшков, надеясь, что они c Софией заплатят ей за право взглянуть на письмо.

– Я никогда не говорила, что меня наняли, – заметила Ли Минь. – В моих интересах вникать в дела путешественников, с которыми я сталкиваюсь. Работу найти трудно, знаете ли, и временами мне приходится искать ее, не дожидаясь, пока она сама на меня свалится. Айронвудов здесь за последние месяцы перебывало множество. Но представьте мое удивление, когда я увидела стража Линденов, шмыгающего по пляжам, словно крабик. А потом появляетесь вы с каким-то своими делами…

Не уверенный, что не пожалеет об этом, Николас опустил пистолет и убрал его за пояс. Слегка успокоившись, он начал рассматривать их положение в открывшемся новом свете.

– Если вы украли его, чтобы вернуть за выкуп, то уже знаете, что платить нам нечем, – Николас развел руками, показывая свое бедственное положение.

– Я хочу знать, о чем говорится в письме, – объявила девушка. – Оно какое-то странное. Я верну его вам при двух условиях.

– Я заберу его у твоего трупа! – София выбросила руку, пронзая кулаком воздух. Николас видел, что случится, чувствовал смятение Софии, на добрый фут ошибившейся в оценке расстояния. Ли Минь играючи отклонилась, даже не изменившись в лице, а София, потеряв равновесие, растянулась на земле, подняв фонтан песка.

Вскинув руку к повязке на глазу, девушка едва не завыла от обиды и разочарования. Не в первый раз Николас стал свидетелем того, как она не справляется со своим новым состоянием, и не в первый раз его сердце невольно, вопреки доводам разума, сжалось при виде этого.

Ли Минь оторвала взгляд своих темных глаз от поверженной соперницы и повернулась к нему.

– Я отдам вам письмо, а вы покажете мне, как его читать.

Николас покачал головой:

– Не пойдет.

Если письмо было «каким-то странным», он подозревал, что Роуз зашифровала его так же, как шифровала письма Этте, – обдуманный риск с ее стороны: а что если бы Этта не показала ему, как их расшифровывать? Выносить секрет за пределы семьи ему не хотелось.

Из-за ворота рубашки Ли Минь показался конверт: в бурых пятнах эля, помятый и потрепанный, но целый. То есть был целым, пока девушка не разорвала его пополам. Николас с Софией, вскрикнув, кинулись к ней.

– Если его не прочитаю я, не прочитаете и вы, – предупредила Ли Минь тоном, ставшим из ангельского стальным. И, сложив половинки вместе, начала рвать их дальше.

София повернулась к Николасу:

– Ну и ладно. Пусть порвет это чертово письмо. У нас уже есть план.

«Но это дало бы нам время… найти Этту было бы легче, узнай мы последний общий год сейчас, без промедлений».

– Не делай этого, Картер, – негромким рыком предупредила София.

– Я не покажу вам, как читать письмо, – Николас поднял руку, останавливая Ли Минь. – Но я прочитаю его вам.

– Не пойдет, – передразнила его Ли Минь. – Ты можешь меня обмануть.

– Вы обвиняете меня в бесчестии? – возмутился Николас.

– Да что может Айронвуд знать о чести? – воскликнула девушка, махнув разорванным письмом в его сторону.

– Мое имя – Николас Картер. Айронвуд я только наполовину по крови и ни капельки по духу. И в любом случае я связан честью с семьей Линденов и не раскрою чужаку их единственный способ связываться друг с другом втайне от Айронвуда. Полагаю, вы понимаете меня, учитывая характер вашей работы.

– Семья Линденов мертва, – глаза Ли Минь осветились недоверчивым любопытством. – Осталась лишь горстка стражей.

– Что ж, значит, их методы работают, – усмехнулся Николас, – если вам невдомек, что некоторые их путешественники по-прежнему очень даже живы.

Ли Минь легко кивнула, принимая его объяснение.

– Хорошо, я согласна на это условие. Но у меня есть еще одно.

Девушка снова широко улыбнулась. Николас уже успел научиться бояться этой улыбки. Он стал судорожно перебирать в уме их скромные пожитки и готовить себя к расставанию с ними.

– Я слушаю.

– В качестве платы я бы хотела получить поцелуй, – объявила Ли Минь, переводя глаза с одной на другого. – И чтобы как следует.

Николас замер.

Он ожидал чего угодно: кремневых пистолетов, обуви, услуги, долговой расписки, но… поцелуй? Николас уставился на нее, ожидая, когда же она назовет истинную цену, но девушка просто смотрела ему в глаза, не отводя взгляда.

Николас целовал множество женщин за свои двадцать лет; конечно, не так много, как Чейз, но с ним не мог бы сравниться сам Лотарио^[4]. Он был весьма – весьма – далек от святоши, но в последние несколько недель его сердце постановило, что отныне хочет целовать только одну девушку, и он всем своим существом противился самой мысли о поцелуе с кем-то еще.

«Можно поцеловать ее в лоб», – торопливо подумал он. Она же не оговорила, куда именно.

Давай, Картер. Он вытянул руки по швам, пытаясь успокоить нарастающее смятение. Покончи с этим, прочитай письмо и двигайся дальше, – все остальное сейчас не важно. Он не станет думать об Этте, вспоминать вкус дождя на ее губах, когда она поцеловала его в джунглях. Вспоминать, как он был готов поклясться, что видит звезды в ее волосах в ту ночь в Дамаске. Как она заставляла его чувствовать себя надежным и жутко храбрым.

М-да, мысли помогали мало.

– Хорошо, – решился Николас. – Тогда приступим, что ли.

Ли Минь отступила на шаг, черные брови взлетели вверх одновременно насмешливо и надменно:

– Я обращалась к ней.

Последовавшее долгое молчание было физически болезненным. «О, – колесики в голове снова закрутились, – к ней».

– Э-э… Ладно… конечно…

София, уже начавшая было собирать раскиданные вещи, не стесняя себя в проклятиях и ругательствах, известных человечеству, при словах Ли Минь медленно выпрямилась.

– Прошу прощения, мэм, – чистосердечно выговорил Николас, коротко поклонившись. – Простите мою ошибку.

Ли Минь пренебрежительно махнула на него рукой:

– Мужчинам трудно поверить, что они – не боги, спустившиеся на землю, когда к их ногам вынуждены припадать так много женщин.

Он неуверенно пожал плечами. Что здесь не так?

– А теперь ты ждешь, что я припаду к твоим ногам? – спросила София, тоже удивленная.

– Этого никто не требует, – уточнил Николас. – У тебя есть выбор. Как ты говорила, у нас есть другие ниточки, которые надо распутать. Пусть берет письмо и катится к черту.

– О, так ты даешь мне разрешение отказаться? – закатила глаза София.

– Я только хотел расставить все по полочкам… – он закрыл рот, понимая, что «подправил» положение так, что уже не соберешь.

– Чудесно, – отрезала София. Расправив плечи, она только раз обернулась к нему и шагнула к Ли. – Мы бы обошлись и без чертового письма, но если это поможет нам найти людей, которые… Ладно, давай побыстрее с этим покончим.

От Николаса не укрылась ее уловка насчет «людей».

– Приступим? – София сняла шляпу и подошла к Ли Минь, стоявшей с тем же стоическим выражением лица. У Николаса возникло любопытное ощущение, что он наблюдает за дуэлью, причем ни одна из сторон не намерена стрелять в воздух.

Он не спускал руки с незаряженного пистолета на поясе, потому с удивлением обнаружил, что София этого не делает. Скорее, она удерживала свои позиции, ожидая действий другой девушки.

София с видимым трудом сглотнула. Ли Минь погладила ее по щеке, заправив выбившуюся прядь темных волос ей за ухо. С нежностью, от которой Николасу захотелось отвернуться, китаянка наклонилась вперед.

– Я подожду, – прошептала она Софии на ухо. – Однажды ты, возможно, захочешь заплатить, а я с радостью приму долг.

Лицо Софии, и так раскрасневшееся на солнце, теперь стало просто пунцовым. Ли Минь протянула ей разорванное письмо Роуз, но она, выхватив его резким движением, сунула его Николасу, не отрывая глаз от наемницы.

– Читай.

Николас чувствовал, как спадает напряжение в легких, как в них поступает воздух, приправленный ароматом прелой плоти джунглей. Он немного отошел от девушек, сел на изогнутый ствол поваленной пальмы и тщательно совместил края разорванного послания.

«Мое маленькое сердечко, центр всей моей жизни…»

Дальше обсуждалась погода, король Георг III и прочие шедевры бессмыслицы на целый лист.

Николас почувствовал, что у него брови лезут на лоб, когда поднял руку утереть пот. Обращение могло бы показаться стороннему глазу слишком уж нежным, но и только. Однако Этта объяснила ему, что в отсутствие ключа путь к расшифровке письма лежал в приветствии. Роуз уже использовала «звездочку», так что с «сердечком» вопросов не возникло, но что делать с «маленьким» и с любопытным добавлением про «центр всей жизни»?

Если только…

Он свел вместе указательные и большие пальцы, складывая их сердечком, и наложил его на центр листа. Получившееся послание по-прежнему пестрело чепухой, и Николасу не удавалось сделать его осмысленным, пока он не начертил мысленно совсем маленькое сердечко в самом центре письма.

Встретить не могу. Отведу от тебя тени как можно дальше. Насчет года ищи белладонну.

Еще одна проклятая загадка. Бумага зашуршала в его ладони, когда он зачитал письмо девушкам. «Чертова Роуз Линден».

– Интере-е-е-есно, – протянула София, в ее глазах что-то блеснуло. – Осмелюсь доложить: тетенька оказалась на высоте. Я не думала о такой возможности, но в этом что-то есть.