Сегодня известны результаты выборов в Гос. совет от землевладельцев. Выбранными оказались умеренные либералы. Рейнбот говорил, что он ручается, что до 15-го забастовок не будет, а что будет после 15-го – он не уверен, чтобы забастовок не было. Вообще в Москве тревожнее живется, чем в Петербурге.

9 апреля.

Про новую Думу сказал Брянчанинов (молодой сотрудник «Слова»), что кадеты откажутся, что будут требовать новых выборов, что они-де неправильно избраны, что надо выборы с равной, тайной и т. д. подачей голосов. Этому известию, что откажутся кадеты, я не верю: они слишком счастливы, что получили власть, с которой неохотно расстаются. Затем им было сказано, что для успеха Думы надо обновить весь Кабинет, чтобы старые министры не вошли в Думу, что их появление вызовет скандалы, допросы их. Видно, что враждебная правительству партия работает вовсю. Все новые законы, которые теперь вырабатывает Гос. совет, эта партия называет «скороспелыми, пулеметами». Борьба предстоит не на жизнь, а на смерть, и опять одолеют кадеты, так как наши сановники только в гостиных умеют говорить, а в заседаниях голосов их не слышно.

10 апреля.

Вчера Лауниц сказал, что Дурново ему дал денег на устройство помещения для членов Думы от крестьян. Но на этих крестьян, на которых уповает Лауниц, надежда плохая – все они из прогрессистской партии.

Вчера Максимович высказывал, что не дай бог разогнать Думу, что это вызовет революцию. А по-моему, если и не разгонят Думу, все-таки кончится революцией.

11 апреля.

Про царя и царицу говорят, что они находятся в состоянии иллюзии, грозного конца не подозревают. Штюрмер называет Дурново легкомысленным, что Россию он не знает, он не предчувствует, что положение так плохо; говорил он Штюрмеру, что, если Дума возьмет слишком влево, – ее разгонят.

Рейнбот говорил, что он сейчас спокоен, что революционеры в данную минуту крайне дезорганизованы, не собрались еще с силами, но что тревожно – это войска, что на войска плохая надежда.

14 апреля.

Никольский (министр земледелия) сказал, что, пока Совет министров работал над законами, про них ничто в печать не проникло, а после первого же заседания у царя в Царском эти законы появились в «Речи». Подозревают, что Витте сам их отдал кадетам, чтобы сойтись с этой партией.

Вчера Болдырев (чиновник Лауница) сказал, что было покушение на полковника Семеновского полка Римана, что его преследовал человек, переодетый офицером лейб-гвардейского Гренадерского полка, но был задержан. Также задержан человек, который расхаживал по Невскому в форме городового. Про Лауница Болдырев сказал, что он про все, что творится, молчит, никогда никому ничего не скажет. В градоначальнике это большое достоинство, но, мне кажется, у Лауница есть один большой недостаток – он ленив и труслив, многие заметили, что на улицах его совсем не видно, никуда он не появляется.

15 апреля.

Рассказывают, что кадеты смущены, что они белеют, что много крайних левых в Думе, и это-то и смущает кадетов.

16 апреля.

Из разговора Лауница про Дурново вывела заключение, что у него не все творится так, как бы следовало, что его взял в руки Крыжановский, его товарищ, вернопреданный Витте, который действует только согласно приказаниям Витте. После того как Лауниц, по его словам, четыре раза обращался к Дурново насчет квартир для членов Думы – крестьян, на днях Дурново ему сказал, что получил письмо от Гучкова из Москвы насчет этих квартир и что надо их устроить. В тот же вечер Лауниц распорядился, чтобы это было сделано, и квартиры на другой день были готовы – для малороссов была найдена квартира с обычной им обстановкой, для белорусов – тоже и т. д. На другой день Лауниц доложил об этом Дурново, который ему сказал, что он поспешил, что про это дело квартир он переговорил с Крыжановским, который взялся за него, что потребовалось много денег, которых у Дурново нет, поэтому Крыжановский был у Витте, который уже дал на квартиры 140 тыс. руб., на эти деньги уже наняты роскошные квартиры. Нашумели с этим делом на весь околоток, чего следовало избежать. К этим квартирам Крыжановский приставил чиновника. Все эти квартиры будут отдаваться даром членам Думы. Лауниц высказал Дурново и Крыжановскому, что при этих условиях он отказывается от задуманного им плана квартир, а то, что придумано Крыжановским, никуда не годится. Как у нас тупо распоряжаются! Вечером Лауниц сказал, что Дурново отстранил Крыжановского и дело это наладилось.

17 апреля.

Явился Бурдуков. Он говорил, что либералы ругают Витте, что он фальшив, что не знаешь, какого он направления, а что Дурново либералы меньше ругают, даже хвалят за его стойкость, что он прямо высказывается, что знаешь его ligne de conduite, что угрозы его приводятся в исполнение. Тут же Бурдуков стал доказывать, что Витте начинают называть Бисмарком, что нашу Думу сравнивают с германским рейхстагом, что на его манер хотят у нас Думу поставить.

Об «основных законах», которые разбирало совещание у царя в Царском Селе, Бурдуков сказал, что эти законы подверглись критике в публике; особенно публика недовольна двумя параграфами – о том, что министры ответственны только перед царем, и вопросом о пенсиях. Газеты всех лагерей недовольны этими законами. По мнению Бурдукова, следовало, чтобы министры были ответственны перед Думой, а теперь царю придется перед Думой за все отвечать. Вот мнение приспешника «Гражданина», который стал настоящим революционером. Мещерский сжег все свои прежние верования, стал поклоняться конституции, восхвалять даже кадетскую Думу, что не сделало его популярным в том лагере, напротив – там на него подозрительно смотрят.

19 апреля.

Сейчас был Мордвинов от Лауница, который ему сказал, что и Дурново уходит, а на его место – Горемыкин, который уже получил портфель «премьера» и пригласил занять место министра внутренних дел Клейгельса. Это не уступка Думе, а продолжение той же системы репрессий. По словам Мордвинова, назначением Клейгельса царь бросает перчатку Думе.

Мордвинов рассказал про последнее заседание у царя Кабинета министров следующее: Витте не знал, что туда приглашен Горемыкин. Витте внес добавку в «основные законы» о равноправии евреев и об отчуждении земли. О равноправии евреев сразу было провалено всеми членами заседания. Насчет земли горячо говорил Горемыка, сказав, что этот закон о земле был издан манифестом от 3 ноября 1905 года, что правительство над ним работает, если же его внести в «основные законы», то это пахнет революцией, что тогда недолго ждать момента, когда над зданием, где они собраны сейчас царем, будет развеваться флаг с надписью «народное достояние». Эти слова решили участь и Витте, и Горемыкина – первый покинул свой пост, а второй на нем водворился.

Мордвинов также сказал, что получено известие из Англии от специального агента, что там Бунд решил отрезать сообщение между Петербургом и Царским Селом, похитить царя и наследника, увезти их в Финляндию.

А. И. Пантелеев говорил, что царя он понять не может: на вид он кажется спокойным, даже беззаботным. Зато царица-мать в угнетенном состоянии, все плачет.

20 апреля.

Пока еще не выяснено насчет Витте окончательно – уходит ли он, или остается.

История с домом, нанятым Крыжановским с чиновником Ерогиным для членов Думы, разбирается теперь либеральной прессой в смысле гнусной правительственной опеки. Все приехавшие члены Думы отказались от предложенных им даровых квартир, желают самостоятельно и поместиться, и действовать.

Ходят слухи, что Горемыка уже формирует Кабинет. Назначение Горемыки не считается серьезным, говорят, что он не Витте, qu'il ne peut pas faire tete a la Douma (Что он не может возглавлять Думу (франц.).), что Дума его и весь его Кабинет быстро сплавит.

Идет теперь в Министерстве двора рассуждение – быть ли царю на открытии Думы в порфире и короне, или нет.

21 апреля.

Вчера зашел Никольский. Он уже отставной министр земледелия, так как весь Кабинет Витте ушел. Говорят, что уже новый сформирован. Премьером будет Горемыкин, юстиции – Щегловитов, иностранных дел – Извольский, путей сообщения – Голицын, народного просвещения – Кауфман, земледелия – Стишинский, обер-прокурором Синода – Ширинский, контролером – Шванебах, торговли – Рухлов, а насчет министра внутренних дел одни называют Столыпина, а другие – Штюрмера. По-моему, оба ne sont pas a la hauteur de la position actuelle (Не владеют нынешним положением (франц.).).

Это самое важное назначение, от которого зависит спокойствие России. Штюрмера я хорошо знаю, – он в последнее время раскис, видел все в ужасном свете (как и есть на самом деле), отчаивался в будущем. А Столыпин, по-моему, ходульный. Никольский сказал, что в Царском Селе так растерялись, что не знают, в каком тоне писать тронную речь. Сказал он, что назначение Стишинского прямо печально, что Гурко продаст Россию в аграрном вопросе. Стишинский защитить не сумеет, перед Гурко Стишинский всегда пасует. Дурново сделан статс-секретарем. Под счастливой звездой родился Дурново! После всех произведенных им репрессий, арестов ушел он целым и невредимым из Министерства внутренних дел. Вчера говорили, что Дурново две игры играл – может быть, так тонко, но одна только его игра была видна, это – серьезные репрессии и строгость.

22 апреля.

Зашел А. Н. Куломзин. Сказал он, что он теперь конституционалист, что он им не был раньше, до 17 октября, но с этого дня стал, и возврата к прошлому не желает. Про Дурново Куломзин сказал, что он, правда, успокоил сначала, но затем его бесконечные репрессии, ссылки, аресты без всякого основания – все это много испортило дело, что теперь приходится возвращать из ссылки людей, которые туда не успели доехать. Куломзин был всегда либерального направления, но его скрывал.

24 апреля.

Приходил Болдырев, чиновник Лауница, в панцире, который пули не пропускает. Говорил, что надел его на себя, чтобы показать Лауницу, чтобы и он на себя подобный надел. Болдырев говорил, что в Петербурге сейчас двух людей надо сильно оберегать – Лауница и вел. кн. Николая Николаевича, что теперь на них сосредоточены террористические замыслы, что П. Н. Дурново теперь отпал, а раньше все стрелы были на него направлены.

Поражены все, что царь отпустил Витте и дал ему такой теплый рескрипт. По словам А. И. Петрова, царь за 5 дней до отставки Витте говорил, что видеть его не может, не хочет, чтобы он оставался премьером.

27 апреля.

Сегодня открытие Думы, творится великий исторический переворот в земле русской; царь как будто хочет уверить и себя и всех, что остается самодержавным, а на самом деле – нет.

Дума только что успела открыться, только что вошла в зал заседаний, еще не выбрала председателя, как уже явилась протестующая, требовательная речь Петрункевича об амнистии всех политических. Сегодня нам многие говорили, что царь, когда шел в зал, был очень удручен, расстроен. Молодая царица – тоже, лицо у нее было все в красных пятнах. Царица-мать лучше собою владела. Но когда царь вошел на трон, когда читал речь, тогда он овладел собой и своим голосом и читал громко, внятно.

Пришла m-me Кауфман, жена теперешнего министра народного просвещения. Плачет, что ее муж попал в министры. Не может она спокойно говорить про Кутайсова, который, будучи иркутским генерал-губернатором, заигрывал с забастовщиками, а во время военного бунта в Иркутске уехал кататься по Енисею, взяв большой запас шампанского. Неоднократно он менял там свое направление – при Плеве был консерватором, а затем стал ярым либералом.

29 апреля.

Столыпин сегодня принимал чинов министерства. Вчера председатель Думы Муромцев был у царя.

Говорили сегодня насчет амнистии. Оказывается, 70 тыс. человек арестованных. Говорят, что Столыпин в пользу амнистии. По-видимому, Столыпин – и нашим и вашим; утром он – либерал, вечером – наоборот.

Товарищами председателя Думы Муромцева назначены профессор Гредескул и кн. Петр Долгоруков, Распространяться о них излишне, все знают, что это за люди! Первый – левее кадетов, второй – анархист, главарь беспорядков, которые были в Харькове, устроитель баррикад. Про Муромцева сказал Н. А. Зверев, что вместе с ним был в Московском университете, разошелся с ним ради его направления конституционного, но что он умный человек, не выдающийся оратор, но, как председатель, он превосходный. Направления умеренного.

Сегодня Пантелеев говорил, что спокойнее, что царь не в Царском, а в Петергофе, что оттуда ему легче будет, в случае надобности, уехать из России. Пантелеев, Зиновьев и Зверев ожидают много худого.

Какой ужасный случай с Альбрантом, чиновником Министерства иностранных дел. В Лондоне, куда он был послан курьером, он проник в одно женское заведение, где вел себя крайне неприлично. Там с ним сделался припадок падучей болезни. Полиция его забрала и посадила его в тюрьму. А теперь он исключен из Министерства иностранных дел. Это печальная история. Мне Альбрант казался всегда скромным, благовоспитанным молодым человеком.

Сегодня у градоначальника военное совещание относительно завтрашнего дня – 1 мая.

2 мая.

Вчера во многих местах города были кровавые столкновения. Сегодня есть депеша из Вологды, что там во время пожара ранен губернатор Лодыженский.

3 мая.

Б. В. Никольский рассказывал, что, когда царю было доложено про убийство адмирала Кузьмича, он топнул ногой и воскликнул: «После всех этих убийств смеют еще говорить об амнистии». Лодыженский ранен камнем в шею черносотенцем. Это новое явление!

4 мая.

Мордвинов с доклада от Столыпина пришел к нам. Когда он вошел в приемную Столыпина, разговор там шел о том, был ли Столыпин военным. Мордвинов слышал, как Гурко сказал: «Был ли Столыпин военным, – не знаю, а слыхал, что новый министр всегда слыл за дурака».

Был Радциг. По его словам видно, что царю тяжело. Про Муромцева он рассказывал, что 20 минут он ожидал приема, сидел он в приемной с Треповым. Там же был флигель-адъютант Долгоруков, который затем сказал Радцигу, что Трепов советовал Муромцеву не допускать членов Думы слишком много разговаривать. Муромцев на это сказал, что об этом следовало подумать раньше, но что теперь все разговоры трудно остановить. Муромцев оставался в кабинете царя 25 минут. Про Трепова сказал Радциг, что он у царя в большой милости, что он по утрам бывает у царя всего на 10 минут, а потом в 6 часов приходит и сидит больше часу, что он очень утомляет царя. Вел. кн. Елизавета Федоровна называет Трепова святым. Путятина царь не любит, а у молодой царицы он в большом фаворе – по нескольку раз в день она за ним посылает.

5 мая.

Жандармский полковник из Витебска Ламзин говорил, что в данную минуту жандармская часть устранена, что более орудовала полиция.

Насчет выборов единогласно все того мнения, что Дурново сделал большую ошибку, утвердив проект выборов, разработанный Крыжановским, который писал и всю нашу теперешнюю конституцию.

6 мая.

Соколовский сказал про Столыпина, что два месяца тому назад видел его в Саратове, где он был хорошим губернатором, а теперь тоже его здесь видел и находит, что только половина его осталась, что, приехав в Петербург, он увидел положение дел, что поддержки ему неоткуда ждать, поэтому мнение Соколовского – что он пойдет на компромиссы.

Про Думу сказал Соколовский, что разгонять ее опасно ввиду аграрного вопроса, что тогда обвинят правительство, что оно не дало ей высказаться. У Соколовского такое мнение, что Дума не откроется, если царь не даст согласия на амнистию и отмену смертной казни. Про Горемыкина сегодня слышала, что он высказывал, что никаких уступок делать нельзя, что он против них.

8 мая.

Вчера Стишинский выглядел очень озабоченным. Работа Кабинета нелегкая, он понимает, что именно он является мишенью для нападения анархистов, так как был всегда консервативного направления, сотрудником и единомышленником Плеве. Про Муромцева Стишинский сказал, что он держит себя с достоинством. К одному только Витте Стишинский спокойно относиться не может; он того мнения, что все зло России произошло от Витте.

Про свою отставку из премьеров Витте говорит, что он не может оставаться с Дурново, будет уволен, а его царь не отпустит, и тогда он будет снова продолжать свою политику. В бумаге, поданной царю Витте, сказано, что он оттого просит отставку, что не уверен в себе, не может сделать уступки Думе, которых желательно было бы не делать, что этот-то резон и заставляет его уйти.

По словам Никольского, П. Н. Дурново ожидал, что с уходом Витте из премьеров он будет им назначен и ни Витте, ни Дурново не ожидали назначения Горемыкина, который никогда ничем себя не проявил, да и теперь сделал какой-то сонный Кабинет.

Царь отклонил прием депутации от Думы с адресом, с Муромцевым во главе; сказано Думе, чтобы прислала этот адрес, скорее – ответ, через Министерство двора. Есть люди, которые толкуют, что якобы многие члены Думы опасаются, что вместо дворца за этот ответ попадут в крепость. Палтов говорил, что в Петергофе недовольны, что Муромцев не остановил одного из ораторов, который говорил о бриллиантах и роскоши, которую они видели 27 апреля в Зимнем дворце.

9 мая.

Максимович находит, что с Думой уже две неловкости сделаны: не сказано ничего в тронной речи про амнистию и не принят с ответом Муромцев. По его словам, это – «козыри» в руках антиправительственной партии.

10 мая.

Севастьянов присутствовал при разговоре Дурново с Дубасовым по телефону насчет начавшихся беспорядков в Москве. Дурново, узнав, что 12 тыс. революционеров заперлись в «Аквариуме», приказывал Дубасову никого оттуда не выпускать, а если их нельзя взять живьем, то чтобы истребить огнем. 4 тыс. войска окружили «Аквариум», но не сумели распорядиться, чтобы они все были взяты: пока по два человека выпускались из «Аквариума» и попадали в руки полиции, остальные все успели бежать другими ходами. Дурново требовал их всех уничтожить.

12 мая.

Сегодня гр. Мордвинова прилетела к Е. В. с просьбой, чтобы он устроил, чтобы «Новое время» не перепечатывало депешу из Варшавы от 11 мая следующего содержания: келецкий временный генерал-губернатор Жилинский, приехав в Варшаву, поехал к некой Александре Окулиной, которую не застал дома. Затем в первом часу она вернулась в сопровождении двух офицеров, которые, увидав у нее генерала, ушли. Вскоре после этого соседи услышали два выстрела, после которых Жилинский вышел из помещения Окулиной и сказал присутствовавшим, что она убила себя из револьвера. Это все таинственно, и понятно, что это – большой скандал, так как из этой депеши видно, что Окулина была не вполне корректного поведения.

13 мая.

Переживаем критическую минуту – сегодня, в три часа, первая встреча двух враждебных сторон – Думы и Кабинета. Как Кабинет справится со своей задачей, сумеет ли он осадить Думу? Клейгельс сказал уверенно про Горемыкина, что ответ его Кабинета будет твердый. По сведениям, ответ этот писали Крыжановский, Стремоухов и Гурко.

14 мая.

Зашедший вчера из заседания Думы Замятнин рассказал, что Горемыкин читал негромко ответ Совета министров, так что Замятнин, несмотря на то что находился близко от Горемыкина, не слышал его отчетливо. Первым из министерской ложи уехал бар. Фредерикс, затем Извольский, через час после них ушел Коковцов, совсем раскрасневшийся от злости. Остальные министры остались до 7 часов. Муромцев никого не останавливал. Столыпин, уходя в 7 часов из Думы, сказал, что могло быть еще хуже, что могли шикать, чего не было. Горемыка то же самое высказал.

15 мая.

Вчера наши гости, которых было много, все высказывали свое мнение. Клейгельс доволен твердой речью Горемыкина, но к чему она привела? По мнению Клейгельса, если Дума будет продолжать идти по теперешнему пути, то придется ее распустить, так как она выходит из предела своих полномочий. По словам А. П. Никольского, будь у нас другой министр внутренних дел, а не Столыпин, на которого мало он возлагает надежд, следовало бы непременно распустить Думу и одновременно начать новые выборы, но чтобы министр внутренних дел руководил этими выборами, иначе новые выборы дадут еще более отрицательные результаты. По мнению И. К. Максимовича, не дай бог распускать Думу, что с ее роспуском возгорится всюду пожар, что надо прийти с ней в соглашение, надо дать ей договориться и проч.

20 мая.

Грингмут видел вчера Трепова. Трепов мрачен, находит, что нет созидательной работы, что у нас не выработаны никакие законы, отчего Дума и явилась со своим законопроектом об отмене смертной казни, и, того и гляди, придется смертную казнь отменить. По мнению Н. А. Зиновьева, если вопрос о смертной казни будет разбираться в Гос. совете, – там большинство будет за ее отмену, так как сами члены будут бояться смертной казни, если будут против ее отмены.

21 мая.

Лауниц того мнения, что Дума, со своими кадетами, сама себя провалит, что почва у кадетов ускользнет из-под ног, что уже на «митингах» и «массовках» кадеты терпят поражения, что многих из них уже трудовики поколотили, в том числе и Кедрина, но эти личности свои неудачи скрывают. По мнению Андреевского, необходимо теперь же, не медля ни минуты, разогнать Думу. Мосолов сказал, что так и будет, до осени ее разгонят, а внепартийных крестьян переместят в Гос. совет, чтобы там решить вопрос о земле. Н. Л. Мордвинов тоже за то, чтобы обождать с разгоном Думы, что она сварится в своем жиру, что ее предложение о национализации земли – провал думских заправил.

22 мая.

А. П. Никольский говорил, что следовало бы Столыпина, который – и нашим и вашим, сменить, а вместо него назначить Гурко, который нахал, а таких-то нам в настоящую минуту и нужно.

Е. В. осаждают разные черносотенные издатели газет. На этой неделе уже трое их было. Газеты этих личностей – без будущего, без таланта – не пойдут, а денег у них нет, и все они хлопочут о субсидии. Названия двух газет помню: «Россия для русских» и «Черные миллионы». Ухлопали люди свои последние гроши и теперь с массой номеров газеты, которую никто не читает и не покупает. Тоже никуда не годится газета «Окраины России», которая издается Кулаковским, бывшим редактором «Правит. Вестника»: в ней сотрудничает Н. Л. Мордвинов и многие другие; тоже эта газета стоит массу денег, а сбыта никакого.

24 мая.

Сабанина вызывал Горемыкин, очень резко с ним говорил про направление «Российского телеграфного агентства», предупредил, что если будет «Агентство» продолжать писать телеграммы в таком духе, то оно будет закрыто. «Агентство» ведет теперь Нотович, а Сабанин танцует под его дудку. Нотович уверен, что Дума восторжествует, потому и действует свободно.

26 мая.

M-me Максимович сказала, что ее муж не согласился привлечь к суду группу 19 членов Думы, которые напечатали в газетах революционное воззвание к рабочим. Максимович говорит, что привлекать к суду этих лиц должен Сенат.

27 мая.

Духовская говорила, что Родичев, жену которого она часто видит, очень нервен, что успокоить его трудно, что его семья все просит его поменьше говорить, но он отвечает, что не может удержаться.

3 июня.

Максимович упал духом, боится за себя, что будет убит, так как каждый день получает угрозы. По его словам, Щегловитов слаб, растерялся, что эта растерянность правительства чувствуется во всем. 20 июня предстоит суд на Хрусталевым и его сообщниками. Максимович предвидит большие скандалы, что может кончиться этот суд трагически. Предсказывают забастовки, такие, какие были в прошлом году.

6 июня.

Дейтрих смотрит так: если распустить Думу, то новых выборов при теперешней системе избрания в Думу назначать нельзя, что еще худшие люди будут избраны; что надо выработать новый избирательный закон; что следовало также назначить выборы в январе, что тогда Витте в своих революционных целях отложил их до марта, но что настоящую Думу нельзя оставлять, что это напоминает Конвент; эта посылка трех членов Думы – Щепкина, Якобсона и Араканцева в Белосток для проверки действий администрации – прямо анархическая проделка.

3 июля.

Сегодня был у нас Н. Н. Сухотин. Е. В. сказал ему, что следовало бы диктатуру. Сухотин ответил, что все откажутся, никто не захочет быть диктатором, так как сделать ничего не смогут ввиду изменчивости свыше, что там твердости никакой – всегда колебания.

6 июля.

Сегодня Дубасов принес новость, что у царя было совещание и было решено подождать распускать Думу. Рассказал также Дубасов, что, когда поехали в Белосток Щепкин, Якобсон и Араканцев, от Столыпина была депеша генерал-губернатору Бадеру арестовать этих лиц немедленно, никуда не допускать и проч., но к сведению эта депеша не была принята Бадером, который, напротив, ухаживал за ними.

Сейчас сказал Пантелеев, что ранен флигель-адъютант Тотлебен – месть за то, что Тотлебен выгнал из саперного батальона пришедшего туда агитатора.

9 июля.

Пантелеев рассказал, что царь чуть не подписал разгон Думы, но отложил еще временно; что проектируется у нас министерство с Герардом во главе. Вот гуся нашли!

В войсках большое брожение… Идут слухи о перемене династии… Пантелеев при этом вспомнил, что подавал записку и говорил вел. кн. Николаю Николаевичу относительно брожения в войсках, что надо его предупредить. Вел. князь на это сказал, чтобы он был спокоен, что момент они не упустят.

11 июля.

Говорили сегодня, что члены Думы бежали в Выборг и оттуда выпустили прокламацию к народу, но собрание их там скоро было разогнано. В Лондоне членов Думы, поехавших на парламентский конгресс, принимают с большими овациями. Узнав о роспуске Думы, они хотели уехать, но англичане их задержали, при этом явилась какая-то статья, заранее подготовленная англичанами, что, если бы даже эти члены и не состояли в данное время членами Думы, все-таки они могут быть в заседаниях.

Было покушение на К. П. Победоносцева, в которого была брошена бомба.

14 июля.

Зиновьева рассказывала, что в последнее время Стишинский все получал угрожающие письма, что ему бросят бомбу; предупреждали в письмах его дочь, чтобы она не жила с отцом.

29 июля.

Давно не имела сведений из России. Сегодня узнала, что царь принимал Львова и Гучкова и долго с ними говорил. Они отказались от портфелей.

15 августа.

Палтов сказал про царя, что он равнодушно относится ко всему. Палтов должен это знать – его зять, кн. Путятин, неотлучно находится при дворе.

Дней 10 назад было совещание у царя министров и других лиц. Все высказывались за диктатуру. Царь и Столыпин – против; оба высказывались за то, чтобы опять везде было военное положение.

16 августа.

Мосолов говорил, что на заседании у царя относительно удельных земель с вел. князьями, из дохода которых вел. князья получают содержание, вел. кн. Владимир Александрович сказал, что воля царя для него священна, но что в этой мере, в мере передачи земель крестьянам, по отношению к арендаторам является невольно сопоставление с анархистским возгласом «руки вверх!» – арендаторы, которые люди относительно состоятельные, не имеют права купить возделанную ими землю и должны ее уступить хулиганам. На этом заседании все присутствовавшие были против этой меры, которая указана была царю Столыпиным и на которой Столыпин настаивал. При продаже этой земли должен составиться такой капитал, который давал бы доходу 6 млн. руб. для того, чтобы вел. князья могли получать то, что они теперь получают.

Сказал Мосолов, что Трепов болен, у него грудная жаба, он больше не в фаворе; фаворит же теперь кн. Орлов, который ежедневно катает царскую чету в своем автомобиле. Это единственное теперь их увлечение и развлечение.

18 августа.

Н. Д. Чаплин говорил, что на днях будет закон, чтобы все убийства были судимы полевым судом, что это является по инициативе царя, что это следствие убийства Мина.

Рассказал Чаплин, что месяца два назад Скалой (Варшава) сам расстрелял преступника, без суда, ему это было поставлено в упрек, и вот причина, почему он теперь депешей просил для Царства Польского чрезвычайных себе прав. А. А. Мосолов сказал, что, когда царь получил эту депешу Скалона, он его не понял, удивился этому требованию.

Стишинский рассказал, как произошло его увольнение из Министерства земледелия. В субботу, 8 июля, Горемыкин был вызван к царю, который ему намеками дал понять, что его уход из премьеров желателен. Горемыкин сказал царю, что уйдет весьма охотно, так как принял это назначение только ради желания царя. При этом царь ему тоже сказал, что желателен также уход Стишинского и Ширинского. Сперва Горемыка понял, что якобы царь желает, чтобы оба эти лица остались в новом Кабинете, и отвечал, что вряд ли их удастся уговорить, но, поняв в чем дело, сказал, что они, не колеблясь, уйдут.

До Горемыки у царя в кабинете был Столыпин, который вышел оттуда красный и взволнованный. Вечером у Горемыки было заседание, и он сообщил о своем уходе. Тогда Стишинский и Ширинский сказали, что и им следует тоже уйти, но Горемыка убедил Стишинского подождать с отставкой, прийти к нему завтра, в воскресенье, в 5 часов. На этом они расстались. На другой день, в воскресенье, было напечатано в «Правит. Вестнике» о роспуске Думы и об отставке Горемыкина и Стишинского. Последний узнал об этом от чиновника Министерства земледелия, Риттиха, который показал ему номер этой газеты. Стишинский не жалеет поста министра, но жалеет, что не послал своей отставки – ему обидна та форма, как он был отставлен.

19 августа.

Про министра народного просвещения Кауфмана с убеждением сказал Мордвинов: «Ваш приятель Кауфман совсем болван».

20 августа.

Лауниц, видимо, недоволен Столыпиным, что он двойственную ведет политику. Говорил, что Столыпин ему высказывал недовольство полицией, что она не на высоте своего положения. Лауниц предупреждал Столыпина, что на его даче предполагается покушение, но Столыпин этому заявлению не придал значения. Трудно в Петербурге работать ради того, что мешают, что «верхи» гнилы.

Летом, по словам Лауница, в Лесном был задержан целый митинг. Главным деятелем на нем был бухгалтер Крестьянского банка, который был арестован. Дознано было, что он всем руководил. Но затем этого бухгалтера пришлось освободить по просьбе Коковцова, и он снова на своем месте в банке.

Соколовский (Астрахань) был у царя. Он говорит, что царь выглядит совсем измученным, совсем не таким, каким он его видел два года назад, нет в нем уверенности.

21 августа.

Про Стишинского скажу, что он сильно смущен, сконфужен, расстроен, уязвлено его самолюбие. Хотя он повторяет, что консервативных убеждений не изменит, но про царя он говорит со скрытой желчью, а про Мосолова, когда заговорили, – даже со злобой.