Za darmo

Больница №4

Tekst
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

На этом моменте мне захотелось остановить время во что бы то ни стало, только бы не слышать его последующих слов, не стоять в этой отвратительной палате и не лицезреть всего того, что суждено кем-то или чем-то свыше увидеть после. Меня знатно потряхивало. Тремор бил в руках, плечах, коленных суставах, тело обращалось в один громадный комок ваты. Я до сих пор не могу растолковать самому себе, как сдержался, где нашел силы не впасть в невроз по истечению жгучей исповеди друга.

– Но я… но я не успел прийти к ней тогда. – хрипло вновь заговорил Шварц, впиваясь отросшими ногтями в тоненький матрас. Он едва мог говорить, но, сглотнув колючий ком в горле, не беспрепятственно продолжил. – Я просто не мог видеть ее! Хотел, чтобы она осталась в моей памяти такой, как раньше: с вьющимися волосами, ее обворожительной улыбкой. Я соврал! Я не стоял в пробке, не забыл и не могло существовать таких дел, которые были важнее Таисии. Но я просто… не смог! Не смог!

Он истошно надрывался. И я поймал себя на мысли, что нас всех могут единодушно вывести из палаты, если исповедь не сбавит обороты, и мужчина продолжит так громко изливать душу. Его нужно было срочно успокоить, иначе на вход в больницу повесят специально для нас громадный замок на цепях, чтобы мы наверняка не потревожили и не доводили до белой горячки и без того в неутешительном положении дел больного.

Я попытался было приблизиться к Михаилу. Но только после оплеухи от кошмарного запаха пропитанной насквозь антибиотиками человеческой плоти смог воплотить задуманное. Обе мои руки обхватили жадно его ладонь и трясущиеся пальцы аккуратно принялись разминать его окоченевшую конечность. Быть может, в жизни моей найдется два-три момента, которые смогут встать наряду с тем, что происходило в палате тем днем. Я едва касался его кожи, боясь ненароком раскрошить кости, переусердствовать и стать повинным в лопнувших венах.

Михаил горестно заплакал. По его щекам текли слезы размером с виноградные гроздья. И, казалось, в этой больнице все разом сейчас запоют от томительного сокрушения: заунывно, безнадежно и грустно.

– Я так ее любил. Я так любил жизнь и ее. Я думал, что смогу все вернуть, залатать бреши. У меня были деньги, силы, желание. Я верил, что судьба вспомнила о моем существовании, услышала мои молитвы, но она не оставила мне ни крупицы времени… Я так жалею, жалею, что не успел отнести последний сборник в печать, что не успел, не нашел в себе мужества позвонить семье Таисии, прийти к ней. Возможно, так даже и лучше. Она не видит всего этого ужаса. Я жалею, что мы так не съездили все вместе с Исландию и не увидели глыбы льда, поражающие воображение. Как бы оно поразило наше! Как бы, как бы это могло быть!… И знаете, друзья мои, я могу сетовать на судьбу, на ее несправедливый рок, гневаться на жизнь. Но меня сожрала эта погоня к успеху, стремительный бег по тропе к Олимпу и его лаврам. Летиция, Поль, Федор, быть может это расплата за то, что мы недооценили свой гений, променяли его на стопки денег, связи… Таисия, Педро и вот теперь я оплатили данный, но все же нереализованный, опрокинутый нашим невежеством, корыстью дар.

Поль вызвал медсестер, и дружным скопом мы попытались успокоить Михаила, который буйно ворочался в кровати и всячески старался убрать иголки, отбросить подальше от себя капельницы и громко просил прощения у Таисии, срываясь на крик.

Кардиомонитор показал, как быстро забилось сердце пациента. В эту же минуту мое собственное перешло на бег от обрушившегося лавиной страха. Но сквозь весь этот гомон и понемногу стихающие вопли Мистера Шварца я заметил, как пульс моего друга начал постепенно затухать, точно свеча в ожидании поступи злых морозов.

Поль подлетел к нему и был настолько близко, насколько это позволяли кружащиеся медсестры. Крики, галдеж и причитания Летиции сливались в мелодию хаоса, из-за которой никто сразу и не обратил внимания, что Михаил замолк. Он снова уставился в потолок. А спустя недолгое время умолк и пульс. Ему было тридцать шесть лет. Он пожинал плоды своего гения лишь около двух лет. Недуг застал его в момент апогея, в момент, когда писатель Михаил Шварц был на пике своих возможностей. Муза не покидала его дом. Однако теперь она ушла оттуда вместе со своим мастером слова.

Михаил был уже вторым человеком, скончавшимся на моих глазах. Иногда в тоскливые вечера или в очередном забеге дня ты бывает задумываешься о некоторых вещах. Например, есть события в жизни, пережив которые, ты уже никогда не будешь прежним. Ты просто не можешь, по логике вещей, быть прежним человеком. Однако на следующее утро солнце выкатывается из-за горизонта, огибая высокие шпили высоток, а ты все тот же. Меняется лишь одно: острая и непереносимая боль превращается в тупую. И она тебя больше не покидает.

Я вышел из больницы номер четыре, зная, что, вероятно, это не последний мой визит.

Что же так должно было нас изменить, развернуть нашу жизнь на 180 градусов? Нас было пятеро друзей: Поль из Франции, Летиция из Италии, Михаил из Австрии, Педро из Бразилии и непосредственно я сам. Пятеро молодых людей, познакомившихся пятнадцать лет назад на фестивале книги в Санкт-Петербурге. Пятнадцать лет назад зародилась наша крепкая дружба, и пятнадцать лет назад мы все вместе перебрались в Америку за лучшей жизнью в надежде, что каждый из нас станет великим писателем.