Орлов залпом выпил горькую настойку на травах и, поморщившись спросил:
– Ты про те времена говоришь, когда твоих предков вырезали целыми общинами?
– Да, Константин Петрович, про них окаянных, когда в течение года были сожжены все евреи от Кельна до Австрии. Вот и живу теперь с надеждой и упованием на Господа, что здесь не наступит конец всему еврейству и что завершились уже все темные предсказания пророков. Да, что же это я философствую, а ты голодный сидишь? Сейчас я тебе мяска нажарю, как ты любишь.
– Думаю, что здесь тебе, это грозить не будет, – сонно пробормотал Орлов, прислонившись спиной к горячей печке.
– Почему так думает, господин офицер? – покачав головой, спросил старик, хлопоча у печки.
– Потому что истребление евреев, как и ограбление ордена храмовников, было связано с деньгами…, я не думаю, что скромная и уважаемая фигура старика Розенберга озаботит кого – то здесь.
– Эх, Константин Петрович! Долго ли придумать повод? Например, обвинить меня в употреблении христианской крови в ритуальных целях, как уже было в нашей истории…
Они еще долго сидели со стариком на кухне, после злой бани с хвойным веником, при тусклом свете керосиновой лампы, вспоминая о прошлой жизни, которая так нелепо оборвалась на этих землях. Лишь глубокой ночью старик оставил заснувшего прямо за столом офицера, который наотрез отказался идти на печь.
Однако спокойно поспать, Орлову было не суждено, уже через несколько часов в окно кто – то постучал.
– Сиди здесь, – проговорил Розенберг, спешно надевая зипун, – свет не зажигай. – Я сейчас узнаю, кого там к нам принесло.
Сжимая в потных руках рукоятки револьверов, поручик занял оборону у окна. Прислушиваясь, как стучит собственное сердце, стараясь понять, что происходит на улице. Вскоре вернувшийся старик, пожал плечами и тихо прошептал:
– Там тебя, Константин Петрович, какой – то человек спрашивает. Одет вроде простецки, на промысловика похож, но говорит как человек благородный.
– И, что ему надобно?
– Говорит, что по очень важному делу, – пожав плечами, отозвался старик. – В избу идти отказывается, просит, чтобы ты вышел к нему.
– Может американец, какой?
– В том то и дело, что лицом русский!
– Ладно, сейчас глянем, кому это я потребовался в столь поздний час. Двери за мной запри и за порог ни шагу!
Надев полушубок, и сунув в карманы по револьверу, Орлов медленно вышел на улицу, озираясь по сторонам. Недалеко от дома, действительно стоял бородатый незнакомец в коротком зипуне, огромной волчьей шапке, в оленьих чулках на ногах.
– Слушаю вас, любезный, – проговорил поручик, медленно подходя к позднему визитеру.
– Вы действительно поручик Орлов? – спросил тот, оглядываясь по сторонам.
– Ну, допустим и чем обязан?
– Тот самый, который шел с обозом полковника Калязина? – продолжал допытываться визитер.
– Да, кто вы такой, чтобы посреди ночи, ко мне с расспросными речами приставать? – разозлился офицер.
– Просто скажите – это очень важно, – прошептал неизвестный.
– Да это я! И что из этого следует?
– Тогда запомните все, что я вам сейчас скажу, – горячо зашептал незнакомец. – Скоро на внешнем рейде, отдаст якорь один парусник из Амстердама, на берег сойдет человек по купеческой надобности. Вам надобно будет с ним встретиться, например в "Красной бочке". Он скажет вам, что следует делать далее.
– Почему я вам должен верить?
– Ну, хотя бы потому, что выбора у вас нет. Встретитесь с человеком, и для вас все встанет на свои места!
– Хорошо, допустим, я вам верю… Когда придет корабль, и как я узнаю этого человека, который сойдет на берег? – медленно проговорил Орлов.
– Если меня правильно информировали, то вы не собираетесь присягать новой власти и вероятно ищите пути, как вернуться в Родину. Это так?
– Да это так, но вы не ответили на мой вопрос.
– Вот и похвально! Парусник придет в эту пятницу, а это значит, что как только вы узнаете о его прибытии, вам надлежит быть в пивной. Человек, который придет к вам на встречу, положит на стол черепаховую табакерку с нюхательным табаком. Именно по этой табакерке вы и узнаете его.
– И, что далее?
– Если увидите у человека оную табакерку, а из разговора узнаете, что он держит путь на Гавайские острова, то вам надлежит вместе с урядником, перейти в его распоряжение. У него на паруснике, для вас с казаком вдруг образуется вакансия, корабельного плотника и парусных дел мастера. Вам все понятно?
Орлов стиснув зубы, смотрел, на незнакомца не зная, как следует себя вести дальше. Оглянувшись по сторонам, он посмотрел в упор на позднего визитера и с жаром прошептал:
– Почему я вам должен верить? Я вот сейчас возьму тебя под арест, да и сдам местному шерифу! И пущай он разбирается, чьих ты будешь, господин хороший!
Незнакомец улыбнулся в бороду и тихо произнес:
– Глупо, Константин Петрович! Хотя я понимаю, почему вы не доверяете мне, но сделайте, именно так как я говорю. Я знаю, что для вас выдался тяжелый переход и то, что вы вышли с казаком живыми – уже чудо. Знаю так же, что вы честно выполнили свой долг перед империей, выходя то из одного, то из другого окружения, нажив при этом много опасных недоброжелателей. Поэтому не покидайте пределы города, а еще лучше переселитесь, поближе к казармам солдатским, они стоят на постое в здании бывшей школы.
– Я знаю, где они стоят.
– Вот и ладненько! А еще лучше подружитесь с шерифом, ему сейчас, кстати, ох как нужен толковый помощник. В доме Розенберга больше не ночуйте – поверти для вас это очень опасно. Старика с урядником могут и не тронуть, а вот ваша голова как оказывается дорого стоит.
– С чего бы это вдруг, моя голова стала стоить дорого? – едва сдерживая раздражение, выпалил поручик.
– Потому что вы, ваше благородие, человек не просто казенный, а отправленный в эти края по специальному приказу, для ведения скрытных дел, кои не должны получить огласки, не при каких обстоятельствах. Урядника вашего в расчет не берем, так как он не знает всех обстоятельств.
– Кто же вы такой, черт побери?
– Рассматривайте меня, Константин Петрович, как одну из скрытых пружин Российской империи. Империи, которая как видите, помнит о вас и готовит ваше благополучное возвращение.
– Не смешите меня, – с горькой усмешкой, отозвался поручик. – Зачем нашей империи, какой – то поручик? Империя распродает земли по дешевке, как залежалый товар в лавке старьевщика. Империя продает огромные территории, вместе со своими подданными, даже не предупредив их об этом!
Незнакомец прищурившись, посмотрел на собеседника и с металлом в голосе произнес:
– Это решение политическое, а мы с вами люди военные, посему давайте не будем обсуждать решение правительства, и уж тем более давать оценку решениям принятым государем.
– Хорошо, давайте не будем! Скажите тогда, что стало с обозом полковника Калязина, с которым я шел? – облизнув обветренные губы, выдавил офицер.
– Я этого не знаю, Константин Петрович, и боюсь, что это останется для многих тайной за семью печатями. Вы хорошо запомнили, что вам нужно будет сделать?
– Более чем! А человек этот торговый, точно придет на встречу?
– Привратник будет непременно, и хочу вам дать один совет…, будем считать по старой дружбе. Видите себя наперед по дружелюбнее – связник может оказаться в звании повыше вашего. Чтобы конфуза ни приключилось!
– Хорошо я учту это, – кивнув, буркнул офицер. – И все же мне кажется, что вы знаете, что стало с обозом полковника! Намекните хотя бы, живы они или нет!
– Я не знаю про сие, – проговорил тот, покачав головой. – Могу, если желаете подтвердить это крестным знамением. Одно хочу сказать, что вам много придется по прибытию в Родину, объясняться на сей счет в рапортах. У Розенберга больше не ночуйте, потому, как уже завтра все вокруг будут знать, где вы встали на постой. Ну, не поминайте лихом, Константин Петрович! Искренне завидую вам, что скоро достигните родных берегов. Честь имею!
* * *
Уже давно ушел поздний визитер, уже давно стихли его шаги и скрип снега, а Орлов все продолжал стоять, нервно дымя сигарой подаренной шерифом, напряженно думая обо всем услышанном. Его терзали сомнения, но явных оснований не верить этому так и не представившемуся человеку не было – он слишком много знал. Причем знал фамилии и детали, которые говорили о его статусе. Да и из-под простенькой одежды визитера, выглядывала офицерская выправка.
Поручик знал, что уже давно в агентурную работу наряду с конфидентами и прикормленными людьми, все больше привлекались кадровые офицеры империи, со своими высокими идейными убеждениями и духовными ценностями. Многие, из которых после успешно выполненных поручений, оставлялись на секретной службе. Именно от таких людей Российская империя получала все больше ценной информации со всего мира, именно такие скрытые "пружины империи "давали возможность принимать важные политические и военные решения. Так в различных уголках мира, под различными легендами и в чужом обличии, оттачивались и ковались, опыт и мастерство военного разведчика.
Взволнованный голос Розенберга вернул его к суровой действительности.
– Может подсобить чем? – крикнул тот через калитку. Сжимая в руках двуствольное ружье.
– Да нет, Давид Маркович, не стоит, – со вздохом отозвался поручик, – идем в избу, а то зябко больно.
Зайдя в дом, Орлов уговорил старика ложиться и не волноваться не о чем. Сам же сел за столом, в жарко натопленной кухни и, скрестив руки на груди, глядя на мерцающий огонек керосиновой лампы, вновь погрузился в размышления. Он снова и снова, возвращался мысленно к разговору с ночным визитером, возникшим не откуда и растворившимся в ночи.
"Значит, не бросила нас империя, значит, нужны мы еще трону, – думал он и чувствовал, как наполняется гордостью сознание, за свое Отечество".
Закончилась та не определенность, которая мучила и душила, озлобляя душу. Теперь же все вставало на свои места, обретало смысл, появились очертания мира, в котором они жили и боролись, понуждаемые не только присягой и военными артиклями.
Уже под утро ход его мыслей нарушил хозяин, который зайдя, на кухню спросил:
– Не помешаю, Константин Петрович?
– Что ты, Давид Маркович, – сонно отозвался тот, – проходи, присаживайся.
– Вижу, гость ночной важные вести принес?
– Д-а-а-а, теперь хоть, что – то стало проясняться в нашей с казаком судьбе… Теперь к отъезду будем готовиться… Может, и ты с нами отправишься?
– Шутишь, ваше благородие? Кому нужен в Родине старый еврей? Вся моя жизнь сознательная прошла туточки…, вместе с Сарой, царствия ей небесного. Да и года свое уже берут – это вам молодым легко на крыло вставать, а нам уже о квартире вечной думать надобно. Это вам в империи, которая меняется стремительно себя найти легко.
– Откуда про перемены ведомо?
– Мир слухами полнится, – пробормотал старик, – купцы с мореходами про то много сказывали.
– Россия всегда была и будет Россией, что бы там купцы не говорили.
– Так – то оно конечно так, – поморщившись, проговорил Розенберг, – только ведь в умах у сословий разных, уже другие мысли бродят. Другие песни поют, другие разговоры ведут. Где же это видано было, чтобы подданные империи, на полном серьезе обсуждали нужно ли самодержавие?
– А сам считаешь, что для державы конституция не нужна?
– А, что тут думать и считать, – вздохнув, отозвался врач, – всяческая конституция для нашей империи губительна. Зло это для нас величайшее!
– Почему так считаешь?
– Да, потому что заглавную роль в этой песни, завсегда играет дворянство, а оно, уж извиняй, Константин Петрович, самое гнилое сословие. Не все конечно, но в основном.
Орлов с удивлением посмотрел на старика и озадаченно проговорил:
– Ты прямо как наш инженер покойный Неплюев заговорил.
– А, что инженер, упокой Господи его душу! Не только он один уже давно разглядел под золотом мундиров породу подлую, да гнилую.
– Но ведь как, ни крути, Давид Маркович, нет покуда никакой другой силы.
– Так и я про тоже самое говорю! – с жаром выдохнул старик. – Силушке новой вырасти надобно, на ноги крепко встать, а тогда уже и про конституцию помыслить можно.
– Давай закончим этот разговор крамольный, а то мы так и до любимого Неплюевым Бакунина или Маркса договоримся. Это ведь тот самый господин, который философствует о диктатуре пролетариата, о построении коммунистического общества и прочем мракобесии.
– Ну, я – то труды этого господина не читал, не знаю, а вот о Бакунине от нашего учителя в школе наслышан.
– И, что же говорил учитель школьный об этом господине?
– Я так смекаю, что вредны пока для империи все эти разговоры. Все эти призывы и лозунги, всколыхнут лишь бунтарские настроения в державе, ну а для усмирение", умов горячих", потребуется, как это водится армия. А разгонять народный бунт солдатами – это же последнее дело! Не-е-ет, не время сейчас лодку раскачивать – это ведь будет концом для империи. Тревожные звоночки уже звонят по всей державе и что – то мне подсказывает, что это только начало.
– Давид Маркович, имеет в виду покушение на императора?
– И это конечно и многое другое…
– Понятно… Скажи мне, скоро ли наш урядник в строй встанет?
Розенберг пожевал губами и тихо проговорил:
– Раны не столь опасны, как хворь его простудная, да смертельная усталость на нем лежит – возраст свое берет. Режим ему нужен постельный, да и тебе отлежаться не помешало, чай не железный ведь.
Орлов покачал головой и, разведя, руками сказал:
– Я бы с удовольствием, Давид Маркович, да видать не судьба…, труба зовет, да и съезжать мне от вас надобно, чтобы беду не накликать.
– Это еще почему? Али не угодил чем старый еврей?
– Врагов я в переходе последнем много нажил, и среди иноземцев, и среди индейцев, и среди людей торговых. Если бы тут наш гарнизон стоял – это одно дело, а так… Черт его знает, что у врагов наших на уме! Одним словом, через меня в этот дом беда может войти, а я этого не желаю. Вы с казаком люди маленькие, с вас и спросу нет, а мне съезжать надобно, да к отъезду готовиться.
– А как же свои повязки менять будешь?
– Ничего сдюжу, да и до отъезда уже немного осталось.
Старик опять пожевал губами, что – то, прикидывая, и произнес:
– Оно, конечно, тебе виднее. Ты офицер, человек военный, а значит, в этом деле тоньше смекаешь. Раз так надобно, значит, тому и быть… Только куда же ты подашься?
– Не бойся, Давид Маркович, вон здесь, сколько теперь домов брошенных, поселюсь где-нибудь!
Рано утром, когда рассвет еще только начинал серебрить первыми лучами солнца макушки деревьев, поручик, простившись со стариками, отправился в контору к Фреди. Который уже сидел за своим столом обложившись бумагами, отчаянно щелкал костяшками на счетах.
Увидев столь раннего гостя, временный управляющий расплылся в вымученной улыбке, и устало предложил садиться поближе к теплу.
– Хорошо, что заглянули мистер, Орлов, а то я тут уже, сам с собою говорить начинаю. Сейчас я кофейку сварю, да перекусим с вами, если не возражаете.
– Завтраком меня уже Розенберг угостил, а вот от кофе вашего не откажусь, – отозвался офицер, садясь к камину. – Смотрю, дела бумажные покоя не дают?
– Задушили совсем проклятые, – признался тот, не отрываясь от бумаг. – С одной стороны акционеры отчетов ждут, с другой скотобойни отгрузку кускового льда требуют. И как мне тут разорваться, просто не знаю! Теперь ведь людей на резку, и пересыпку льда солью, скоро не найдешь! Людей не хватает, кораблей не хватает, одним словом, с отъездом ваших соотечественников, вся работа полетела в тартарары! И когда тут теперь все наладится одному Богу известно.
– Я конечно человек военный, – проговорил гость, грея пальцы рук у огня, – но мне кажется, что дела в нашей с вами компании, надобно было устраивать по другому. Вы не находите?
Американец, отложив бумаги, подошел к окну, зажег спичкой спиртовку и сказал:
– Пожалуй, я соглашусь с вами, только не забывайте, что нам приходилось прислушиваться к планам ваших чиновников. Хотя впрочем, я не уверен, что у нас получилось бы гораздо лучше. Мне вообще кажется, что наши начальники даже не представляют себе, с чего здесь нужно начать, и что здесь должно быть, в конце концов. Одно знаю точно, что в края эти нужно вложить кучу денег, что бы хоть как – то начать развивать эти земли. Вопрос, где их взять? Какой сумасшедший будет вкладывать сюда миллионы долларов? В эти снега и скалы, в этих туземцев, воняющих псиной и холод! Не-е-ет, эта покупка, грандиозная ошибка! Или, что еще хуже – это продажность нашего госсекретаря, которой со своей бредовой идеей округления территорий, совсем сошел с ума.
– Ну как знать, – буркнул поручик, прикуривая окурок сигары. – Возможно ему с высоты своего положения, все видится по другому.
– Вы хотите сказать, что он настолько прозорлив? – уточнив, хмыкнул Фреди, позвякивая стаканами. – Это же просто смешно! Ваш посланник, этот самый барон все правильно рассчитал, в отличие от наших конгрессменов – он знал на какой мозоль надавить нашему старику. Все знают, его страсть и любовь, к бредовой доктрине Монро, привела к этой покупке. Этот не нормальный считает, что юрисдикция Соединенных Штатов должна кончаться там, где кончается Северо – Американский континент. Не-е-ет, ваш барон знал, что делает и каков будет итог! Не случайно он заявился прямо в дом к госсекретарю и, не откладывая в долгий ящик, сделал свое коварное предложение.
– Прямо домой заявился? – покачав головой, уточнил Орлов. Морщась от дыма сигары.
– Ей богу, правда! – выпалил американец, помешивая кофе. – Лично читал в газетах, что именно так все и было. Что уж он там наговорил нашему Сьюарду, конечно одному Богу известно. Только уже к вечеру, наш сумасшедший старик погнал курьеров, чтобы собрать всех работников государственного департамента.
– И, что же было дальше?
– Вы, не поверите мистер, Орлов, они собрались и работали всю ночь! Уже к четырем часам утра, тридцатого марта, договор был скреплен печатями. Ну, как вам нравится такая спешка?
– Да, резвым оказался и наш барон и ваш старик госсекретарь, – буркнул поручик.
– В том – то и дело, наш – то старик как разошелся! – захохотал американец, разливая в стаканы кофе. – Нет, тут не обошлось без крупной взятки, как мне кажется!
– Интересно, за какую же цену, вы прикупили, у нас сей кусок земли?
– Газеты писали, что за семь миллионов и двести тысяч американских долларов! – выпалил Фреди. – Это же просто немыслимо!
– Всего за семь миллионов и двести тысяч американских долларов, – прошептал Орлов, беря горячий стакан с кофе. – Может еще пройдет, какое – то время и ваш народ оценит сие приобретение? Такое ведь тоже может быть?
Американец махнул рукой и криво усмехнувшись, проговорил:
– Думаете, со временем тут станет теплее, и зацветут сады? Не-е-ет, мистер, Орлов, здесь никогда не будут пахать землю, выращивать маис или виноградную лозу, точно также как и местные жители, никогда не станут высокообразованными людьми. Мы с вами знаем, что никогда и не один акр этой земли, не станет плодоносящим, а аборигены, всегда будут жить у костров своих предков. Со своими обычаями, нравами, подлым характером и они всегда будут видеть в нас своих врагов, а при удобном случае стрелять в спину.
– Может вы, просто сгущаете краски, и все не так мрачно как кажется?
– Все, обстоит именно так, как я говорю! Вот вчера ко мне заходил вечерком один солдатик и рассказал весьма поучительную историю, которая происходила у него на глазах. Хотите послушать?
– Ну, что же любопытно, не откажусь послушать свежие новости.
– Вчера ближе к вечеру к одной из сторожевых вышек, вышла делегация аборигенов. Требуя начальника гарнизона! Вы представляете наглецы?
– И чего хотели дети леса?
– А вы не поверите! Они добились того, чтобы с ними встретился наш начальник гарнизона! У которого они стали требовать выдать им русского генерала! Ну как вам это нравится?
Орлов вдруг почувствовал, как заныло в груди, словно эта безобидная история касалась напрямую его, поручика Орлова. Не показывая волнения, он с безразличным видом уточнил:
– Если я правильно вас понял, то они требовали выдать нашего бывшего правителя? Ведь только его можно было отнести к званию генерала.
– Эх, мистер, Орлов! Кто же их поймет, чего им надо на самом деле! Капитан им объясняет, что русские ушли отсюда на Больших лодках, а они знай, себе бубнят одно и тоже, мол, знают, что русский генерал здесь. Как с ними можно о чем – то договариваться? Дикари – одно слово!
– И о чем договорились?
– Да, не о чем! О чем можно договариваться с этими аборигенами, если генерала все одно нет! Да, даже если бы и был – вы же наши союзники, к тому же проверенные в испытаниях и невзгодах. Так, что у этих наглецов ничего бы не получилось, при любых раскладах. Жалко, что теперь у нас с ночи военное положение капитаном объявлено – это значит, что теперь не войти в город нельзя и не выйти из него. А как теперь народ собирать на заготовку и погрузку кораблей? Придется к местным промысловикам идти, да в ноги падать.
– Понятно, – пробормотал поручик, ставя пустой стакан на стол. – Сегодня у нас четверг, по – моему?
– Точно, он самый. Может еще кофейку?
– Нет, Фреди, спасибо. А меня с казаком никто не искал?
– Нет, мистер, Орлов, я бы сказал! Я прекрасно понимаю как для вас это важно.
– Скажите, Фреди, а какие корабли должны прибыть в ближайшие дни?
– Точно знаю, что завтра будут два швартоваться у причала.
– Значит завтра… А чьи они?
– Так с Сан-Франциско ждем, за льдом они прибудут и деликатесами.
Орлов озадаченный услышанным, медленно одел шапку и, посмотрев на американца уточнил:
– А ваш шериф, что за человек?
– Шериф? Ему внуков нянчить надо, а его в эти снега засадили! А так, человек он справедливый, поможет всегда если что. Сам он родом из Ирландии, из очень бедной семьи, его родители привезли в Нью-Йорк еще ребенком. В общем, хлебнул он с детства и нужду, и нищету, отца опять же бандиты убили, мать его недолго пережила. Так что он с раннего детства работал, искал так сказать свою американскую мечту.
– В итоге нашел ее в полиции? – спросил поручик, направляясь к двери.
– Да, в итоге оказался в полиции. Начинал с рядовых, работая в самом так сказать пекле – на улицах нашего славного Нью-Йорка.
– Его сослали сюда, потому что он был плохим полицейским?
– Скорее наоборот, – отозвался американец. Вновь садясь за стол. – Он слишком рьяно выполнял свои служебные обязанности. Вел так сказать борьбу, как с бандитами, так и с продажными полицейскими и политиками. Поэтому и оказался здесь!
– С политиками?
– Что поделаешь мистер, Орлов, – это в наших нижних штатах, к сожалению, очень распространенное явление. Наши политики на улицах скупают голоса избирателей как семечки или арахис, и их не смущает, если эти голоса имеют уголовное прошлое или настоящее. А ведь выборы для нас американцев, имеют большое значение. Наш шериф, между прочим, лично знал мадам Ма – Модельбаум!
Орлов посмотрел на американца и, покачав, головой уточнил:
– Это не ту ли сто двадцати килограммовую даму, про которую писали все ваши газеты? Которая, по моему занималась скупкой краденного?
– Ее любезную! – кивнув, воскликнул Фреди. – Наш Билл с товарищами, долго охотился за ней, за этой королевой по скупке краденного. Которая, даже умудрилась держать школу воров, финансировать грабительские нападения, ну и конечно продажных политиков.
– Которые, придя к власти, прикрывали ее темные делишки?
– Вот именно! Наш шериф с коллегами, однажды сильно прижал адвокатов этой самой леди Ма, а заодно и известных негодяев Большого Хау, с Крошкой Эмба и те стали давать показания.
– На Мендельбаум?
– И не только против нее, но и против политиков, которые подкупали и шантажировали свидетелей, спасая тем самым сотни убийц, воров всех мастей и жуликов разного калибра. Наш Билл с товарищами сделали все, чтобы громыхнул скандал, чтобы народ узнал, об этих самых политиках, которые прикрывали бандитов.
– И чем же все закончилось?
– А ничем! – со злостью выкрикнул Фреди. Накидывая на плечи, свое видавшее виды полу – пальто. – Грязные деньги сделали свое дело, вместе с продажной прессой. Продажные политики остались на свободе, а нашего шерифа перевели вначале в одну из провинций на Диком Западе, а теперь и сюда сослали.
– И это вы называете своей демократией? Такие политики могут погубить ваши Свободные Штаты!
– Согласен с вами мистер, Орлов, – кивнув, буркнул Фреди, с сожалением. – Но не забывайте, что мы молодая нация и мы должны переболеть этим. Ну, а насчет вашей империи я тоже могу заключить, что у вас зреют силы, которые могут подточить и разрушить вашу державу. А ваша империя, в отличии от нас имеет уже тысячелетнюю историю!
– Вы имеете в виду, бунт кучки прапорщиков?
– Да не только про них речь! Ваша просвещенная молодежь, заражена идеями нигилизма, разлагается в революционных всевозможных кружках и тайных организациях. А молодежь – это, как известно будущие любой страны.
– Вы всерьез считаете, что это настолько опасно для моей огромной империи? – улыбнувшись, спросил поручик. – Продажные политики куда опаснее прыщавых юнцов, которые перебесятся и успокоятся! Запомните мои слова – эти студенты никогда не смогут организовать террор, или нечто похожие по всей стране. Да, мы тоже переживаем не лучшие времена и надеемся, что тоже переболеем этой заразой.
* * *
Выйдя из конторы, Орлов поежился от пронизывающего ветра, поднял воротник и, оглядевшись по сторонам, двинулся в сторону пристани. Ему хотелось побыть одному, обдумать все услышанное и все, что произошло в последние дни. Даже здесь за тысячи миль от берегов Невы, чувствовались обжигающие ветры перемен, бушующие в империи. Даже здесь, вдали от родных берегов, чувствовались столкновения интересов в различных социальных пластах и сословиях русского общества. Это чувствовал не только он, как человек русский, любящий свою Родину, верой и правдой служивший своему Отечеству, но это чувствовали и понимали даже такие простые американцы как Фреди. Которые никогда не лезли в политику, которые всю свою жизнь выводили красивые буквы и цифры, любуясь, как сверкают чернила в свете керосиновой лампы.
Орлов прекрасно понимал, что реформы проводимые Александром уже давно назрели, однако дорогу в жизнь они проделывали слишком многотрудно. Он понимал и тех, кто стремился внести в эти самые реформы изменения консервативного толка. Что – бы уберечь державу от потрясений, чтобы перемены ни происходили стремительно, сметая все на своем пути. Ломая многовековой размеренный уклад жизни. Он прекрасно осознавал, что разрабатывали реформы молодые чиновники либерального толка, а проводить, их в жизнь было поручено старым консерваторам. Которые, осознав с ужасом для себя, что остановить крестьянскую реформу уже невозможно, с отчаянием обреченных тормозили проведение других реформ. Тем более, что и повод у них теперь был отменный – покушение на Божьего помазанника.
"Да, – подумал Орлов, кутаясь в воротнике, – головы уже полетели, старая гвардия и так неспешно радевшее за дело новое, бросилась в атаку. Стремясь упредить шатание в умах, возвеличивая свою значимость во власти. Это, что же получается? Теперь один пожалуй Милютин в правительстве, неся крест военного министра, ратует за реформы непременно! Чем же все это закончится для России? Пожалуй, продажа Аляски – это отголоски тех бурь, кои бушуют в империи. Как знать, может и правы консерваторы, полагая, что в России еще не созрели условия для введения конституции? А может, правы, такие как Неплюев или Розенберг? Ну-у-у, нет – это я хватил! Как тогда быть с такими как Нечаев? Который составил свод правил для своих сторонников, где каждый должен стать человеком, без личных интересов, семьи или собственности, даже без имени и отчества. Такие безумцы как он всерьез считают, что в человеке все должно подчинено одному – революции. Таким дай только волю и эти фанатики покроют Россию-матушку сетью своих революционных организаций, с железной дисциплиной и тогда это уже будет смертельная чума для империи, или гангрена, которая разложит и умертвит державу. Значит должно еще пройти какое – то время, для того, чтобы страна плавно вошла в эпоху коренных политических перемен…"
Мучительно думая о происходящих в России событиях, он не заметил, как оказался у обледеневшего пирса, продуваемого со всех сторон ветрами с Арктики. Шагах в ста от него, кутаясь в стареньких тулупах, в огромных валенках, с винтовками за плечами, стояло двое американских солдат. По раскрасневшимся, давно не бритым лицам которых, не трудно было понять, что караульная служба на таком ветру, дается им с большим трудом.
Оглянувшись назад, поручик увидел странного человека, который качаясь, шел за ним следом на некотором удалении. Давно не бритое, изможденное лицо, с какими – то потухшими глазами, голова обернутая куском какой – то ткани, старенькое пальто, потрепанные оленьи чулки на ногах – все указывало на то, что человек едва держится на ногах. Орлов осмотрелся по сторонам и, не увидев ничего подозрительного, вновь посмотрел на странного человека, который явно шел к нему с какими – то расширенными от ужаса глазами.
– Это еще, что за явление? – пробормотал взволнованно поручик. Сжимая в кармане холодную рукоятку револьвера.
Между тем расстояние сокращалось, и уже можно было разглядеть, что лицо незнакомца сильно обморожено, оно было практически белым. Словно человек надел на лицо белую, карнавальную маску. Орлов вновь посмотрел на американских солдат. Которые перестали подпрыгивать и стучать ногами пытаясь согреться, подозрительно наблюдали со стороны за всем происходящем.
Подойдя почти вплотную, неизвестный достал из кармана такие же белые обмороженные руки, со скрюченными пальцами и, вскинув их к небу, рухнул перед офицером на колени, шепча что – то.
Поручик сделал шаг назад и с удивлением спросил:
– Кто вы такой и что вам надобно?
Незнакомец наклонил голову на левое плечо и едва слышно произнес:
– Будьте же милосердны господин, офицер…, ради всех святых, скажите, скажите, где находится шхуна? Мы находимся в отчаянном положении…, будьте же милосердны…, нас ждут дома семьи с детишками.
– Кто вы такой, любезный? – выдавил поручик, озираясь по сторонам.
– Я…, я…, из судовой команды Бернса, сэр! Прошу вас, будьте снисходительны к нам…, мы…, мы просто умираем в этих лесах! Мы уже давно ничего не ели…, мы просто подыхаем в этих снегах! Сжальтесь, прошу вас…, я не должен был приходить…, но поверти мы в отчаянном положении. Спасите нас, сэр!
– Вы ошиблись, милейший, – с досадой отозвался Орлов. Глядя на подходящих к ним солдат. – Я не знаю никакого Бернса!