– Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие. Раздевайтесь, проходите к столу, перекусим, чем Бог послал.
Коренастый бородач, которому было явно далеко за шестьдесят, был облачен в старенькую военную форму, без знаков различия, в скрипучих, начищенных до блеска сапогах, и скорее походил в своих галифе на отставного военного.
– Меня Иваном при рождении нарекли, сын Петра я буду, а вы столобыть и есть наши гости дорогие. Проходите, мы тут со Степаном как раз за жизнь толкуем, – проговорил хозяин. Знакомя гостей с сидевшим за столом товарищем. – Он у нас можно сказать знаменитость местная! Как – никак с казаками семиречинскими, участвовал в штурме крепостей Ур – Тюбе и Джизак! Совершал так сказать присоединение Бухарского ханства во имя трона российского, а это гости наши, поручик Орлов и урядник Степанов.
– Скажешь тоже знаменитость, – пророкотал Степан басом. Кивая гостям в знак приветствия.
– Вот энто самовар, – с восхищением проговорил урядник. Вешая полушубок на вешалку из оленьих рогов.
Хозяин расплылся в гордой улыбке и, глядя с любовью на медного, начищенного до блеска гиганта проговорил:
– Да уж, с самой Тулы через оказию доставили. Проходите к столу, за жизнь нашу потолкуем. Анастасия! Подай – ка нам шулюма горячего, да с гостями поздаровкайся – это они для слободы нашенской, товары со шхуны подарили.
Не высокого роста аулетка, лет тридцати, с черными как смоль, густыми волосами, спрятанными под косынку, с такими же черными, как угольки глазами на смуглом лице, в нарядном сарафане, пошитом из фабричной ткани, в обрезанных по щиколотку валенках, появилась на пороге из соседней комнаты. Слегка поклонившись гостям, стала молча хлопотать у потрескивающей печи.
Орлов слушая Ивана, с нескрываемым удивлением смотрел, как на столе появлялась самая настоящая, деревенская еда. В глиняных горшках и стеклянных тарелках, жена старосты проворно ставила сметану с маслом, жареную яичницу с ломтями сала. Рядом с Орловым появилась на подносе, головка резаного сыра, с кусками отварного, парящего мяса, миски с какими – то разносолами, чашки с дымящимся жирным супом. А самое главное внушительная стопка с лепешками, и прибор из трех пузырьков с настоящими заморскими специями. Гости смотрели на все это великолепие, с нескрываемым восхищением. Им казалось, что все это сон, в бесконечной череде завтраков и обедов в сухомятку. Они с нескрываемым удивлением смотрели, как на столе появились ножи и вилки из серебра, словно они попали на званый прием к высоким начальствующим особам.
– Что, Константин Петрович, – усмехнувшись, проговорил Иван. Заметив удивление гостей. – Смотришь опять с казаком и, наверное, думаешь, как нам удается в провианте достаток иметь?
Орлов посмотрел на хозяина, который открывал пробку с литровой бутылки заморского вина и, кивнув, сказал:
– Не скрою, удивлен как вы живете.
– А на самом деле все просто! Мы ведь живем не по приказам и распоряжениям, живем мы своей жизнью, далекой от глупых предписаний. Держим коз, которые не бояться холодов и не требуют больших укосов, им не нужно как для коров сено косить благородное – они ведь жрут все подряд. Ну, а через это, имеем все продукты молочные, сыр, сметану, творог, масло с сывороткой, мясо опять же у них не плохое. Держим гусей с утями, которым и счета не знаем и которые круглый год на воде пасутся…, опять же мясо с яйцом имеем.
– К рыбалке опять – же относимся сурьезно, – вставил Степан, оглаживая бороду. Принимая из рук хозяйки большую чашку с кусками вареной рыбы. – Здесь же сами знаете, за рыбой в океан хаживать нет надобности, вон в "старицах "с протоками, ее хоть ведрами черпай.
– Да-а-а-а, – протянул хозяин. Разливая вино по стеклянным фужерам. – Жареные ленки с тайменями и лососем – это просто чудо этих мест. Их же, как селедку местную в сезон, только успевай таскать, да засаливать! Ну, давайте православные, за встречу нашу, за хлеб с солью, за знакомство значит!
Вкушая угощения, под крепкое испанское вино, они еще долго сидели за столом. Обсуждая как лучше заготавливать рыбное филе, почему аулеты не признают удочек, а используют лишь остроги на длинном древке. Которые у них всегда лежат под рукой вдоль борта каноэ, и которое они бросают, едва заметив тень рыбы.
– Таймень рыба сурьезная, – горячился Степан. Отчаянно споря с урядником. – Особливо та, которая на десятки пудов тянет! Вытягивать его дело бесполезное сразу!
– Согласен, – кивая головой, бормотал урядник, – тут премудрость и сноровка нужны. Поэтому ударив острогой его отпустить надобно, ну, а уже когда рыбина из сил выбьется, лишь тогда его тянуть можно.
Поручик, рассеянно слушая разговор, глядел на накрытый стол. Думая о том, что интенданты в фортах, даже не пытались перенять столь удачный опыт, довольствуясь лишь тем, что должно было выдаваться по предписанию.
Заметив загрустившего Орлова, староста подсел поближе и, разливая очередную порцию вина, усмехнувшись, спросил:
– Что призадумался, Константин Петрович? Думаешь, почему так поселенцы в фортах не живут? Да все просто, офицер. Они ведь, как и солдаты с казаками, всегда были заперты в фортах предписаниями, да артиклями! А мы люди свободные, не служивые, а стало быть, к указам с Невы отношения не имеющие.
– Вот, вот, – проговорил его товарищ. – Нам от кромке океана никто удаляться не запрещал. Здесь только кажется, что среди неудобий жить нельзя.
– Как же ты здесь оказался, братец? Да еще с такой ногой, – спросил Орлов. Кивая на грубый деревянный протез Степана.
– А чему тут удивляться? – отозвался тот. Жуя кусок отварного мяса. – Казаки ведь всех казачьих общин, в близком родстве состоят издавна. Донская казачья кровь, она ведь течет в жилах создателей Сибирского казачьего Войска, а те в свою очередь через два полка своих полчан заложили основу Семиреченскому Войску.
– Сибиряками пополняли и Амурскую укрепленную линию, – вставил староста многозначительно.
– Вот, вот, – поддакнул Степан. – Потом на Амур и Уссури переселились тысячи семей не только донских, но и оренбургских и кубанских казаков. Вот через такие переселения, так и я здесь объявился, правда, уже с обрубком ноги, да на энтой деревяшке. После батальниц азиатских, в строевые, уже не годился, да и в тыловые не очень – то спешили брать…, тогда один добрый человек из нашего казачьего племени и предложил туточки жизнь новую начать. Есть, мол слобода с нашими поселенцами, кои работают для промысловых нужд РАКа, хочешь говорит, помогу с переездом. Так я здесь и оказался.
– Не пожалел? – спросил Орлов. Медленно цедя вино из бокала.
– А чего тут жалеть, – отозвался тот, пожав плечами. – Всю жизнь воевал с малолетства. Вот, наконец – то под старость и покой здесь нашел, прибился к тихому месту. Туточки ведь сама природа жизнью дышит, благодатно тут как в храме. Одно скверно, что руки под старость лет к земле потянулись, а землицу здесь не распашешь, ну, а распашешь так не вызреет ничего.
– У нас в слободе, – засмеялся староста, разливая вино, – через эту тягу, некоторые мужики всерьез хотят отправиться на Миссури. С тем, чтобы перейти ее, распахать землю, завести крупный скот. Ладно, давайте выпьем за вас, гости дорогие! Сам Господь видать вас к нам отправил, дай – то Бог, чтобы у вас все так сложилось, как вы удумали! Ну и, спасибо, за подарок ваш, который будет способствовать росту и процветанию нашей слободы Николаевской. Теперь мы и храм богатый справить сможем! Где службу можно будет справлять, и по убиенным, и по безвременно сгинувшим. Да и детишек крестить можно будет. И нету на нас тут с вами вины, что продали землицу эту, да и нас получается в придачу.
Осушив залпом фужер, Иван посмотрел на Орлова и тихо спросил:
– А может ее продали из-за времен смутных, в которых нам жить выпало? Может ты нам, что-то поведаешь, Константин Петрович? А то ведь до нас новости, ох как поздно доходят. Вот я и хочу полюбопытствовать, насчет смуты, что в империи назревает, неужто и впрямь времена грядут окаянные? Ведь на самого божьего помазанника руку поднимать стали нехристи! Али мы здесь, что – то не правильно смекаем?
– Времена и впрямь настали для империи не простые, – допив вино, проговорил Орлов. – То восстание в Польше, то студенты бузить начинают…, через это и на императора руку поднять норовят. Бунты опять же крестьянские, то в Пензенской, то в Казанской губернии…, интеллигенция не довольна ходом реформ. Одним словом, империя как котел на огне с водой, бурлить начинает.
– Ладно, офицер, поняли мы все, – махнул рукой Иван. – Пойдем лучше воздухом подышим. К человеку заглянем, насчет вашего обоза сам поспрошаешь, а полчане пока пусть за жизнь потолкуют.
Одевшись, они вышли на улицу и в сопровождении своры огромных охотничьих и ездовых собак, неспешно зашагали по скрипучему снегу к озеру.
– Хорошо тут у вас, – проговорил поручик. С наслаждением вдыхая чистый, пьянящий воздух. – Прямо как в рай попали. Тихо и безмятежно, словно и не кипят страсти разные, а ежели и кипят, то вас не касаются.
– Это верно…, места у нас дивные, – кивнув, поддакнул Иван. – Хоть дикие и малообжитые. Живем со всеми в мире и согласии, как с людьми, так и с природой – матушкой. Да и затягивает север – то, своей чистотой и непорочностью. Другой раз так устанешь на промысле, а тут тебе дятел тишину нарушит, доставая жука из сухостоя. И ты уже смотришь, на все это величие другими глазами, и уже не кажется тебе мрачными горы вокруг, поросшие ельником, и уже не кажется тебе будто ты здесь один на всем свете.
Внимание Орлова привлекло строение странной формы, стоящее поодаль, под раскидистыми ветвями ели.
– А это, что такое? – спросил он. Кивнув на двухскатный навес из коры, ладно сложенный на не большом срубе.
– А это наш ледник, идем, сам посмотришь.
За огромной крышкой небольшого сруба, как, оказалось, лежали огромные рыбины, в четыре, а то и пять локтей, с мощными плавниками, блестя своей чешуей. Каждая из которых, была заботливо пересыпана зернистым снегом.
– Это на тот случай, когда непогода в наших краях задержится, на несколько дней к ряду, – пояснил Иван. – На промысел в пургу не пойдешь ведь, да и спокойнее когда припасы под рукой заготовлены.
– Ух, ты! – не удержался гость. – И что же, никто не трогает из зверья богатство такое?
– Так ведь на то собачек и держим без привязи, – улыбнувшись, отозвался староста. – Поначалу было дело…, то медведь приходил лакомиться, то соболь с норкой. Ну, а потом зверье смекнуло, что соваться, сюда не стоит! Медведю ведь к примеру, лучше стельную самку загнать, а после отела приплод сожрать, чем с собаками воевать. Ладно, пойдем в гости к человечку заглянем, да про ваш обоз поспрошаем. Константин там живет, он поутру с тех краев вернулся, где ваши идти должны были.
– Отчего же этот Константин так далеко на промысел ходит?
– У него там свой интерес, – подмигнув, проговорил Иван улыбаясь. – Дела у него там сердешные, с кенайкой молоденькой! А, что? Я не против, пущай встречаются, все к свадьбе идет, а слободе ребятишки ох как нужны, чтобы дело нашими предками начатое в надежные руки передать.
– Значит если казачки в тех краях проходили, то мы непременно узнаем?
– Обязательно узнаем, кенайцы сразу шепнут Константину.
Не большого роста, коренастый бородач, в жарко натопленном доме, поздоровался с гостями кивком головы и предложил сесть к столу, на котором лежало несколько огромных рыбин хариуса, которые он деловито чистил, закатав рукава и предусмотрительно накинув коженный фартук.
– Возвращался уже в слободу, – проговорил он сиплым голосом. Ловко управляясь ножом. – Подошел к протоке воды испить. И вдруг, вижу возле берега в омутке, рядами хариус стоит как девки на посиделках. У меня аж сердце зашлось от азарта! Ну, думаю, где же наживки взять? Тут про зайца вспомнил, что недавно подстрелил в распадке. Достал косоглазого из мешка, вспорол ножом живот, нарезал кишок по длине червяка земляного – отличная я вам скажу насадка вышла! Стоило только снасть в воду закинуть – хариусы как сумасшедшие кидаться стали, а-а-аж вода закипела. Заходите попозже, уха будет знатная!
– Благодарствуем, конечно, – проговорил староста, – только мы уже отобедали. – Скажи ты нам вот, что…, не шли ли по Славянке казачки наши обозом? Гость наш волнуется за их судьбу, говорит, что к форту они должны были выйти, что на утесе стоит, а далее аж к самому Ново – Архангельску путь продолжить.
Константин перестал, чистить рыбу и внимательно посмотрев, на гостей твердо произнес:
– Не было никакого обоза – это точно! Мне бы сразу поведали в деревне кенайцы.
– Куда же они могли запропаститься? – выдавил сквозь зубы Орлов.
– Не знаю, барин, – отозвался Константин, пожав плечами. – Только никто не шел обозом, да еще с русским лицом по Славянке.
– Ничего не понимаю, – потрясенный услышанным, прошептал поручик вставая. – Идем, Иван, на воздух, больно жарко натоплено в хате.
Попрощавшись с хозяином, они вышли на улицу, и молча, пошли по одной из тропинок к дому Ивана.
– Не рви ты себе душу, офицер, – проговорил староста, раскуривая трубку. – Это ведь значит только то, что они могли пойти по другой дороге. Или вовсе передумать идти по Славянке, боя опять же не было. Может и живы твои полчане, а ты печалишься и их хоронишь! Расскажи лучше, что в империи нашей твориться? Не стал я тебя при мужиках пытать, но чует мое сердце, что хворь какая – то навалилась на империю.
– Я сам там не был почти два года, – отозвался Орлов рассеянно. – Все по лесам, да скалам хаживал, как койот местный. На перине пуховой, только у вас за все это время поспать довелось! Так что я, о многом не знаю, о многом слышал от других, или читал в американских газетах. Одно могу сказать – не спокойно стало в империи.
– Это все из-за реформ, будь они не ладны, – со вздохом проговорил Иван. – Зачем вообще их надобно было затевать? Неужели нельзя как и прежде жить было?
– Думаю, что нельзя так жить было дальше, – убежденно проговорил поручик. – Однако интеллигенции не нравиться, что реформы идут медленно и что вроде не полные они…, крестьянам не нравиться, что сохранено помещичье землевладение, что высоки условия выкупа земельного надела. В рабочей и студенческой среде вообще кипят страсти якобинские! Одним словом, настают времена не приведи Господи какие!
– Так, так, – со вздохом пробормотал Иван. – Я так смекаю, что не продажа это была землицы сей.
– А, что же тогда? Ты же сам присутствовал на этом празднике.
– Так – то оно так…, только смутил ты меня крепко своими новостями…, я так смекаю, что это развал империи начался. Сам – то, как думаешь, в чем причина этой смуты?
– Не знаю, – покачав головой, проговорил поручик. – Наверное, в медлительности правительства…, в его непоследовательности, да и потом на постах сохранены многие персоны, еще с николаевских времен. И они всячески препятствуют продвижению реформ. Да, Бог с ними с реформами, меня сейчас в первую очередь беспокоит судьба моих полчан. Ну, не испарились же они!
– Одно могу сказать, офицер…, не шел твой обоз этим путем, иначе бы мы знали про него. Да края у нас громадные, сам знаешь…, только научились мы здесь, вести узнавать и добрые и худые. Вот вчера к примеру, мне один аулет шепнул, что верст за пятьдесят отсюда, нашли одного православного с русским лицом.
– Может это кто – то из обоза был? – встрепенувшись уточнил Орлов.
– Да нет…, в другой это стороне было.
– И кто это был? Он сказал, что – то?
– Не торопи, офицер, – пробормотал староста, раскуривая трубку. – Так вот, сегодня я уже по – утру, узнал подробности. Нашли его сильно обмороженным, с выдавленными глазами…, пытал его кто – то крепко. От мук бедняга лишился рассудка и в буйстве своем отказался идти к очагу на отрез. Умолял оставить его в снегу, где он смертушку хотел принять смиренно.
– Так он не сказал кто он такой?
Староста с сочувствием посмотрел на поручика и, покачав, головой проговорил:
– Сказывал он больно тихо, смогли лишь понять, что он Неплюев какой – то…
Орлов остановился как вкопанный, внезапно почувствовав как заныло сердце, потом посмотрел прищурив глаза куда – то вдаль, и играя желваками, выдавил сквозь стиснутые зубы:
– Эх, Иван Иванович, замучили тебя, значит латиняне проклятые.
– Вижу, офицер, принес я тебе дурную весть, извиняй.
– Он с нами шел, а когда нас в блокгаузе в полон взяли, и сжечь хотели в печи кирпичного завода, латиняне выкупили его у индейцев за бочонок водки.
– За что же его на медленную погибель оставили в лесу? С твоего рассказа я понял, что нужен он им был.
– Эх, Иван Петрович! Как бы я знал, почему с ним так обошлись! Скорее всего, отказался он с ними идти и "привязать "на их карту результаты наших изысканий геологических. Вот они его и изуродовали, бросив умирать в лесу… А про американца, который на пинкертона работал, ничего не слышали?
– Нет, офицер, сие нам не ведомо, – отозвался староста. – А, что инженера касаемо, царствие ему небесное…, так умер он тихо и смиренно, наши друзья аулеты похоронили его по православным правилам.
– Они, что же в православии состояли?
– И даже крещеные в храме, ну да Бог с ними. Скажи мне лучше, что вы далее с урядником делать собираетесь? Никакой обоз не идет в нашу сторону, в Ново – Архангельске гарнизона нашего нет уже… Может у нас в слободе останетесь? Раз уж при таких печальных обстоятельствах, все так сложилось.
– Нам, как людям служивым, – проговорил поручик, – артикли военные, предписывают идти на соединение со своими. Даже если территория занята противником. Даже если мы окажемся на многие сотни верст в отрыве от основных сил, все одно мы должны пробиваться на соединение с основными силами.
– Ну, как говориться вольному воля, – кивнув, отозвался Иван. – Но знайте, что если передумаете и останетесь, то мы будем только рады. И дома срубим добрые, и участки для промысла нарежем, и жен домовитых сыщем.
– Хорошо, будем иметь в виду… Будем знать, что если что, то у нас есть угол, где нас ждут, на сей земле. Скажи, Иван Петрович, а это озеро замерзает зимой?
Староста посмотрел с хитрым прищуром и, улыбнувшись в бороду проговорил:
– Верно, смекаешь, офицер, не замерзает оно весь год, а дело все в ключах, что фонтанируют на дне – это еще наши предки подметили. Места здесь для проживания добрые и птице раздолье и нам довесок к столу значимый.
– Я уже заметил это, трапезничаете сытно, еду под специи принимаете, да вино иноземное, серебро столовое на столе, одеты опять же все в сапоги с мехами.
– Это все, потому что работаем проворно, да непрестанно, с кораблями иноземными торговлю ведем – благо Господь способствует торгу, да обмену.
– А где же жители вашей слободы? Неужели все на промысле? Что – то я никого не вижу.
Иван остановился и, глядя, на дома слободы проговорил:
– Знал я, что нет никакого обоза на Словянке, хотел, чтобы ты лично убедился в этом от Георгия, к которому сейчас заходили. Потому и команду дал, чтобы все кто не на промысле, от мала до велика, шхуну вашу разгружали. Лодками все в схроны перевозим.
– Отчего же в слободе хранить не решаетесь? Коридорный нам сказывал, что по протоке можно от вашего озера, почти до самой шхуны добраться.
– Береженого Бог бережет, – отозвался тот со вздохом, – уж больно времена ноне не спокойные.
– Попросить тебя хотел, чтобы казачков в форте "Око империи "похоронили по христиански…, не гоже им на стене храма распятыми висеть.
– Чугучи там пока своих соплеменников вывозят, да оплакивают, но ты не сомневайся, непременно похороним. Скажи лучше, какими силами вы этот форт держали? Судя по количеству убиенных, баталии там разворачивались не шуточные!
– Шестеро нас там было…, всего шестеро, – отозвался поручик со вздохом.
Староста внимательно посмотрел в печальные глаза гостя, и тихо произнес:
– Крепко воевать умеешь, офицер, ловко уж больно ты их поколотил со своими полчанами, слов просто нет.
– Учителя были в Крымскую компанию отменными! Подскажи, как нам теперь с урядником в Ново – Архангельск попасть?
– Ну, пехом не советую…, непременно в какой-нибудь залом попадете, лучше туда по воде идти. Да вы бы не торопились с этим путешествием, отлежались бы малость, здоровье поправили, а потом мы бы вас по воде доставили. А там глядишь и с нашими мужиками вернулись бы обратно!
– Пожалуй, это самое разумное, что мы можем сейчас предпринять. На том и порешим наверное.
Вернувшись со Степановым в гостевой дом, Орлов оставил казака на первом этаже со словоохотливым коридорным, а сам, поднявшись на второй этаж, с наслаждением повалившись на свою кровать и стал напряженно думать. С одной стороны стоило действительно отлежаться, восстановить силы, поправить свое здоровье, с другой стороны их мог поджидать кто – то в Ново – Архангельске, оставленный специально для связи с ними, с инструкциями о том, что делать дальше. Но как долго будет ждать их этот человек, Орлов не знал, а перспектива остаться без весточки, на уже проданной земле, сулила лишь дополнительные трудности. Угнетало и то, что поделиться своими опасениями он не мог даже со старостой слободы. Не давала покоя и буквально терзала мысль о пропавшем обозе полковника Калязина, с которым он бок обок жил все эти последние годы, терпя все лишения и тяготы. Мучило и известие о продаже Русской Америки, которое нашло наконец внятное подтверждение. Он вспомнил, как ее уже пытались продать, во время Крымской компании, хотя и фиктивно, задним числом, опасаясь, что в начавшейся войне англичане, которые обладали более мощным флотом, смогут захватить далекую и слабо защищенную колонию. Тогда фиктивная продажа не состоялась из-за ее юридической уязвимости. Кроме этого поручик Орлов чувствовал свою вину за погибшего инженера Неплюева, которого он не уберег и который принял смерть в этих леах.
"– Эх, Иван Иванович, как же не повезло тебе, – подумал он, вспомнив ершистого инженера. – Не увези тогда с кирпичного завода тебя Сулима, наверняка был бы ты еще жив."
Его, Орлова, поразил поступок этого, в общем – то гражданского человека, который сознательно пошел на мученическую смерть, но отказался привязывать к карте латинян данные по их изысканиям.
– Беречь Сулима, тебя должен был. А, раз искалечил и на смерть бросил – значит, отказ от тебя получил, – прошептал офицер. Глядя на потемневшие доски потолка.
* * *
Лишь под утро он приняв решение, остаться на пять-шесть дней в слободе. Преследуя при этом две цели. Во-первых восстановить силы перед новыми испытаниями, которые могли обрушиться на них в свете произошедших событий. Во-вторых ему хотелось хоть чем – то помочь оставшимся в слободе старикам и женщинам с несколькими малолетними детьми. Которые, терпеливо дожидались возвращение своих мужчин, занятых на разгрузке судна.
Орлову вместе со Степановым приходилось колоть дрова, таскать воду в деревянных ведрах, таскать ивовые корзины с бельем к озеру и обратно. Доставляло удовольствие гостям и общение с карапузами – этими новыми жителями свободной слободы Николаевской.
Однако спокойная, размеренная жизнь в слободе, оборвалась уже на четвертый вечер, когда в двери дома Степана, где он после бани чаевничал с гостями, кто – то настойчиво постучал.
– Двери открыты! – крикнул хозяин.
Двери открылись, и в дом вошло двое индейцев, вооруженных винчестерами, с огромными ножами, висевшими в ножнах на широких расписных цветным бисером ремнях. Судя по их свирепым лицам, стиснутым зубам и бегающим глазам, стало понятно, что пришли они не с не добрыми мыслями.
– Садитесь, гости, дорогие к столу, – попытался снять напряженное молчание Степан. – Откушаете с нами, что Бог послал. Можно чайку горячего налить, на дворе то сейчас вон как зябко, а можно и чего покрепче поднести к столу.
Один из индейцев с перекошенным от злости лицом, посмотрел на хозяина и, сжимая, рукоятку кинжала с ненавистью произнес:
– Благодарим тебя, Степан, мы знаем, что ты добрый человек, чего мы не можем сказать о твоих гостях. Мы не можем сидеть у одного костра с людьми, убившими столько наших братьев.
– Да ты, что – то путаешь мой, друг, – проговорил примирительным тоном Степан, – присмотрись к ним. Где ты их мог видеть или встречаться с ними?
– Мы знаем наших врагов в лицо! – резко отрезал индеец. – Мы узнаем их даже если они сменят личину, или нарекут себя другими именами. Пускай они уходят из вашей деревни, мы не хотим причинять вреда вашим деревянным вигвамам. Ты слышишь меня, Генерал? Если вы храбрые воины и не хотите причинять зла своим друзьям, то уходите. Пускай в вигвамах ваших друзей царит мир и покой, пусть за стенами этого дома поет лишь ветер, а не стрелы и пули. Даем вам время, до того как встанет солнце, ты уйдешь, Генерал, из этого дома. Я все сказал!
Орлов с невозмутимым видом слушавший монолог, медленно жуя кусок мяса, был готов к любому развитию событий. Как только раздался стук в дверь, он машинально выхватил револьвер и, наведя его под скатертью на вошедших гостей, продолжал сидеть, не меняя позы. Дождавшись пока индеец закончит свои угрозы и соберется уходить, поручик с металлом в голосе произнес:
– А теперь послушай меня храбрый, воин! Послушай и передай своим братьям! Это не мы начали нападать на ваши вигвамы, это вы подстрекаемые англичанами, атаковали наш форт, что стоит на утесе. Это вы пошли на приступ наших стен, и нашли там свою погибель! И чем скорее вы поймете, что с нами надобно жить в мире и согласии, тем меньше прольется крови и с вашей и с нашей стороны.
Индеец медленно подошел к столу, немного наклонился к поручику и, скрипя зубами, зло процедил:
– Я знаю, что ты храбрый, урус, только это наша земля. Наши предки жгли костры на тех местах, где стоят теперь ваши форты! Мы жили здесь, еще задолго до того, как приплыли ваши Большие лодки. С вашим приходом у нас в деревнях появились страшные болезни, от которых нас не могут исцелить наши шаманы… Запомни, урус, что мы ждем до первых лучей солнца.
Не сказав больше ни слова, индеец развернулся и вышел со своим соплеменником на улицу, громко хлопнув дверями.
– Кто это такой? – сглотнув слюну, тихо уточнил урядник. Продолжая сжимая в потной ладони, рукоятку столового ножа.
– Это Тутукано, – проговорил Степан со вздохом. Садясь на лавку у окна, озадаченно потирая лоб. – Он сын убитого Лиса.
Орлов медленно положил на стол револьвер и только после этого, вытерев, о рубашку вспотевшую ладонь проговорил:
– Знали мы его папашу, отчаянный был малый, покуда я его ножом не порешил.
– Вот оно значит, как все оборачивается? – пробормотал хозяин озадаченно. – Тогда дело у меня одно срочное образовалось, а вы из дома не выходите, я мигом обернусь.
– Куда это ты, на ночь, глядя, засобирался? – настороженно спросил поручик.
– Надобно срочно, на лодке к вашей шхуне по протоке сходить, да старосту с мужиками предупредить, о гостях наших поздних. Пущай Иван по свойски разберется с этим Тутукано, а то ишь нахохлился как тетерев на току.
– Погоди, голубчик, – сказал поручик, вставая, – негоже тебя на ночь глядя, да еще с твоей деревяшкой, по протокам на веслах ходить. Из-за наших персон весь этот шум, а значит – это только нас и касается. Ваша слобода как жила в мире и согласии, так и пусть себе живет далее! Вы нам кров дали, раны подлечили и на том, спасибо, а далее мы уж сами, не дети чай.
– Все правильно сказываете, ваше благородие, – с жаром прошептал урядник, вскакивая. – Итак мы у вас загостились, Степан! Тут толкуй не толкуй, а нам собираться надобно, покуда вам все стекла не посекли, да избы не запалили.
Степан взмахнул руками и, перекрестившись, прошептал;
– Да они, же только этого и ждут, чтобы вы из дома вышли.
– Не думаю, что они так быстро все протоки перекрыли, – отозвался Орлов, надевая полушубок. – Это они только разведку провели, да убедились, что мы те, кто им нужен. А теперь им время нужно, чтобы слободу в колечко завязать. Ну, если что, то не поминай лихом!
Взяв оружие, сумку с патронами, корзинку в которую Степан заботливо положил головку сыра с лепешками, поручик с урядником покинули дом через окно. И вскоре без труда отыскали пристань, несмотря на темную, безлунную ночь. Отвязав единственную лодку, они погрузились в нее и дружно налегли на весла, все дальше уходя по протоке от слободы, отводя тем самым от нее нависшую опасность. Стараясь не шуметь они отплыли несколько верст, затаив дыхание, то и дело прислушиваясь к ночным шорохам, готовые в любую секунду принять, возможно, свой последний бой. Звуков погони не было слышно, а тишину ночи, лишь нарушало шуршание тоненькой корки льда о днище лодки, да отдаленный вой койотов.
– Вроде как обошлось, – прошептал казак. Вытирая лицо мокрое от пота.
Орлов, озиравшийся по сторонам, держа винтовку на изготовке, посмотрел на темный силуэт казака и так же тихо ответил:
– Твои бы слова, да Богу в уши. Вот доберемся до шхуны, тогда и перекрестимся! А пока, давай поспешаем к океану от греха.
– Опять, энта плавучая хреновина Бернса, в нашу жизнь входит, – со злостью прошептал урядник. – Ей богу, она как заколдованная вокруг нас ходит! Ну, просто спасу от нее нету никакого! Мне уже начинает казаться, что энтот чертов корабль, преследует нас словно за грехи наши. Все время мы к нему возвращаемся.
Попутный ветерок вскоре сменился встречным, и им еще сильнее пришлось навалиться на весла, чтобы лодка не теряя скорости, шла к открытой воде. Порою сидевшим в ней беглецам казалось, что они стоят на месте из-за черной, лишь изредка поблескивающей воды. Несколько раз лодка налетала, на какие – то не видимые препятствия, становясь как вкопанная, но на счастье беглецов глубина протоки была не большой, и им с помощью весел удавалось сдвинуть ее с места. Наконец они достигли открытой воды, и лишь после этого вздохнув с облегчением, стали бороться с крутой волной, стараясь быстрее найти корабль, стоявший где – то в темноте на якорях. Контуры которого, показались на сереющем горизонте, лишь через несколько часов отчаянной работы веслами.
– Что – то я ни лодок, ни людей не наблюдаю, – с тревогой пробормотал Орлов, опуская бинокль.
– Да куда им деваться? Туточки они, не сумлевайтесь! – успокоил урядник. – Кораблик у Бернса – покойничка уж больно приметный, да и один он тут, среди энтих мелей и каменных банок. Добро, наверное, в трюмах покуют!
Подплыв, наконец, к левому борту шхуны, они ухватились за веревочную лестницу и борясь с волной с трудом поднялись на качающуюся палубу. Держась за борт, Орлов поправил шапку и громко крикнул:
– Эй! Православные! Есть кто живой?